– Дуэйн хочет, чтобы я вышла замуж, если он вдруг умрет, – жуя, проговорила Карла.– Чему быть, того не миновать, – пожав плечами, заметила Минерва. – Говорят, что у тех, кто страдает раком желудка, вырезают весь живот.– Лучше бы у тебя отрезали язык, – не удержался Дуэйн и тут же пожалел о сказанном, так как за столом воцарилось напряженное молчание. – И чтобы потом пришили опять, – попытался он поправить положение.– Вы подавили его недостаточно, – произнесла Минерва, поворачиваясь к Карле. – Как может мужчина говорить такое женщине восьмидесяти трех лет!– А чего ты хочешь от того, кто требует, чтобы я вышла замуж на следующий день после его смерти? – вставила Карла.Дуэйн взял Барбет и минут тридцать сидел с ней возле бассейна, пока Карла с Джейси переодевались. Джейси появилась первой с целым ассортиментом галстуков в руке. Она подошла и начала прикладывать их к его воротнику.– Я не хочу носить галстук, – заупрямился Дуэйн. – И участвовать в работе жюри тоже не хочу.– Я подозреваю, что тебе хочется только хандрить, – сказала Джейси. – Тебя хлебом не корми, а дай похандрить, хотя мне это нравится. Хандра тебе к лицу.– Что в том плохого, когда я сказал Карле, что хочу, чтобы она вышла замуж после моей смерти?– Плохо то, что тебе все равно, если кто-то еще будет обнимать твою жену.– Мертвому это ни к чему, – заметил Дуэйн.– Твоя смерть здесь ни при чем. Надень этот галстук в белый горошек. В нем ты похож на мужчину из Лас-Вегаса.– Я ненавижу его. Кто-то подарил мне этот галстук на Рождество… Кажется, Бобби Ли.Барбет захныкала и протянула ручки к Джейси. Та взяла ее на руки, и девочка немедленно прекратила плакать.– Твою хандру не может выдержать даже внучка, – констатировала Джейси.Выставка картин расположилась на тротуаре вокруг здания суда, захватив еще участок между домом и тюрьмой. Как ни упирался Дуэйн, но женщины заставили его надеть галстук в белый горошек.– В жизни не чувствовал себя глупее, – несколько раз прошептал он, прохаживаясь между рядами выставленных картин в компании жены и Джейси.– Дуэйн, помолчи, никому нет дела до твоей глупости, – сказала Карла.Люди, выставившие картины, стояли позади своих полотен. Дуэйн крайне удивился, увидав среди них много знакомых лиц. Он и не подозревал, что столько соседей и коллег подвержены артистическим импульсам.Было, однако, очевидно, что они не только подвержены артистическим импульсам, но и возлагают большие надежды на свои произведения. Сперва он намеревался просто побродить по рядам картин и расположившихся около них художников, чтобы в нужный момент поддакнуть Карле и Джейси, но вскоре понял, что все не так просто. Каждый художник требовал, пусть молча, к себе внимания. Вот он подошел и остановился перед картиной, написанной маслом, изображавшей красный пикап, припаркованный у заправки. Это была работа Бада Уордхольта, хозяина местной бензозаправочной станции. Бад был веселым человеком, он всегда ухмылялся и жевал табак. Так улыбаться мог только Бад. На этот раз Бад табак жевал, но не улыбался, и Дуэйн догадался, что тот ждет его оценки. Дуэйн долго смотрел на картину с красным пикапом «шевроле», из бака которого торчал топливный наконечник, и, наконец, произнес:– Эта машина мне знакома.Бад Уордхольт облегченно вздохнул, и улыбка опять заиграла на его лице.– Я так и знал, что ты его узнаешь, – проговорил он. – На этом старом «шевроле» гонял Дики.– Боже мой! – удивился Дуэйн. – Когда ты нарисовал свою картину?– Много лет назад, – заметил Бад несколько обиженно.– Очень неплохо, – похвалил Дуэйн. – Можно разглядеть даже номерные знаки.Он перешел к следующей картине, тоже написанной маслом, где было изображено густое пятнышко с голубыми глазами. Картина называлась «Наша дорогая малютка». Слева и справа от этой картины стояли почти идентичные полотна с голубоглазыми пятнами. Одна работа имела название «Наш первый внук», а вторая – «Просто маленький комочек любви». Автором была старая леди Коллинс, которая вместе с мужем держала возле озера магазинчик с рыболовными принадлежностями. Их дочь, Синди, мать трех комочков любви, имела неприятности из-за подделки чеков.У Дуэйна снова возникло желание задушить Лестера за то, что он сбежал в такой ответственный момент, спихнув ему еще одну неблагодарную работу. Проходя по тротуару и придумывая, что бы сказать такое каждому маэстро от живописи, он только больше и больше злился на Лестера.– Очень даже неплохо, – говорил он в большинстве случаев, что никак не устраивало художников.Те, кто работал на нефтяном промысле, а таких нашлось немало, все как один представили картины с буровыми вышками на фоне заходящего солнца. Было также немало фермеров, которые на своих картинах отдали предпочтение тракторам или молочным коровам, хотя нашелся один, имевший свиноводческую ферму, выставивший на всеобщее обозрение любимую рекордистку.На картинах ковбоев неизбежно присутствовали лошади или лики Уилли Нелсона. Любители рыбной ловли, естественно, представляли рыбу, а охотники – оленей. Излюбленными темами художниц (а их число тоже было внушительным) были поле с васильками и пруд на закате дня – последние количеством несколько превосходили буровые вышки с обязательным заходом солнца. Бастер Ликл па своей акварели изобразил «Молочную королеву». Кроме того, то тут, то гам можно было заметить внуков, стариков, невест, не меньше тридцати кошек и столько же собак.До этого Дуэйн лишь однажды побывал в музее, да и то мельком. Его единственной заботой во время этого кратковременного визита было следить во все глаза за тем, чтобы Джек не уничтожил какой-нибудь предмет искусства. И со своей задачей он справился бы, ничего не успев, конечно, разглядеть при этом, если бы не скульптура лягушки, которую Джеку каким-то непонятным образом удалось свергнуть с пьедестала. Никто не мог понять, как он добился этого, поскольку скульптура весила шестьсот фунтов, а Джек в то время в десять раз меньше, но тем не менее ему удалось сделать эго. Дуэйн испугался, что придется платить миллионы за причиненный ущерб, но дирекция музея Форт-Уэрта, обрадованная тем, что лягушка не пришибла ребенка, не взяла с него ни цента.Чем больше Дуэйн расхаживал среди выставленных полотен, тем сильнее нервничал. Его знакомство с миром искусства ограничивалось лишь тем эпизодом, в котором самым приятным было то, что не пришлось раскошеливаться на разбитую вдребезги скульптуру. Как выделить лучшие среди такого разнообразия маленьких комочков и буровых вышек на закате? Его неопытному глазу они все казались более или менее одинаковыми.Вскоре он заметил Джуниора Нолана, разглядывающей) с печальным выражением лица одну картину. Дуэйн с ужасом обнаружил, что картина, на которую тот уставился, была портретом Дики, сидящего без рубашки на оранжевом диване. Больше, чем сын, его поразил диван, который стоял в доме Сюзи Нолан, и на нем только вчера они занимались любовью. Картина, вне всякого сомнения, могла принадлежать только Сюзи.Джуниор тоже узнал диван. Да, его лицо было грустным, но одновременно и гордым.–| Сюзи могла бы стать художником, – тихо проговорил Джуниор. – Сюзи могла бы многого достичь.Дуэйн пригляделся к картине, и она ему показалась лучше остальных. Это, конечно, был его Дики, молодой и красивый, с мягким выражением лица, выражением, которое Дуэйн редко замечал у сына.Пока он увлеченно разглядывал картину, подошли Джейси с Карлой и остановились за его спиной. Джуниор печально улыбнулся им. Дуэйну стало неловко, так как женщины стояли и, ничего не говоря, смотрели на картину. На миг выражения их лиц просветлели.Дуэйну хотелось смотреть и смотреть на картину, но только одному, а не в присутствии жены и Джейси. Картина лишний раз подтверждала, что Сюзи очень любит Дики, а он ошибался в ней, не воспринимая эту женщину всерьез. Картина также заставляла задуматься, почему она допустила его, Дуэйна, в свою жизнь.Следующая работа, к которой он подошел, принадлежала Сонни. Дуэйн припомнил, что давным-давно Сонни пробовал свои силы в живописи, рисуя, главным образом, здания, расположенные вокруг городской площади. Некоторые его картины были даже проданы в аптеку, другие до сих пор висят в старом отеле, а одна – в «Молочной королеве».Но данная работа не походила на то, что он видел раньше. Во-первых, размерами она превосходила все картины, которые он успел просмотреть. В верхнем правом углу был изображен светофор с красным огнем на пустынной улице. В углу напротив красовалась суперобложка школьного учебника, на которой было написано «Для Талиа». В левом нижнем углу был нарисован мальчик в кепке, подметающий улицу перед кинотеатром, а в правом – старый человек, согнувшийся над бильярдным столом в пустой комнате. Центр картины заполняло футбольное поле в обрамлении размытой толпы зрителей на трибунах. На зеленом поле футболист обнимал королеву красоты. Картина называлась «Родной город». Дуэйн никак не мог оторваться от нее, вникая в каждую деталь. На афише кинотеатра он даже разглядел название фильма – «Парень из Техаса». О таком фильме Дуэйн ничего не слышал.Эдди Белт гордо стоял в нескольких шагах за своей картиной, на которой была изображена его охотничья собака, Монро. Эдди очень любил свою собаку и мог рассказывать о ней часами. Монро был худым пойнтером с большими печальными глазами и ушами, которые обгрызли ему койоты и бродячие собаки. Страсть Эдди к Монро была совершенно необъяснима, поскольку как охотничью собаку Монро отличали недостатки, главный из которых состоял в том, что она имела привычку пожирать любую птицу, подбитую Эдди из ружья. Когда на буровой делать было нечего, Дуэйн и Эдди коротали время, осуждая относительные достоинства Шорти и Монро. Однако Эдди твердо стоял на своем: его Монро – лучшая собака в Талиа.– По крайней мере, Монро что-то делает! – восклицал он, – он выискивает птиц, а это уже кое-что. Шорти же ничего не делает.– Шорти способен на многое, – убежденно проговорил Дуэйн.– Например?– Например, он кусает тех, кто мне не нравится.– Да… а заодно тех, кто не нравится ему. Дуэйн был вынужден признать, что Эдди умеет обращаться с кистью. Исполненное им изображение Монро по реалистичности намного превосходило другие подобные изображения на выставке. Ему удалось идеально передать на полотне обкусанные уши Монро, а также большие грустные глаза и выступающие ребра.– Никогда не думал, что бок о бок со мной работает такой талантливый художник, – сказал Дуэйн. – Я считал, что ты способен рисовать грязные картинки на конвертах.Эдди был страшно доволен похвалой.Подошли Джейси с Карлой и принялись рассматривать изображение Монро.– Эту собаку долго морили голодом, – заявила Джейси. – Если бы ты кормил ее, ребра так бы не торчали.– Я кормлю ее, – резко ответил Эдди. – Охотничьи собаки по своей природе такие худые.– Она – вылитый ребенок из голодающей Эфиопии, – поддержала Джейси Карла. – Но картина мне нравится. Пожалуй, я отдала бы ей предпочтение.– В какой категории? – спросил Дуэйн. Он тоже собирался отдать ей предпочтение как по дипломатическим соображениям, так и просто потому, что на картине собака вышла как живая.На выставке картин, посвященной столетию города, были только две категории – портреты и общее.– По общей, я думаю, – ответила Карла. – По-моему, изображения собак надо отнести к общей категории.Эдди Белт не мог стерпеть такого оскорбления.– К вашему сведению, моя собака не общая, – заявил он возмущенно. – Это Монро. Я взял ее еще щенком. Это – самый настоящий портрет. Любой скажет.Карла с Джейси улыбнулись, словно перед ними был придурок. Может, они и правы, решил Дуэйн, который знал, что настроение у Эдди может меняться самым неожиданным и непредсказуемым образом. О таких сменах настроения было известно лишь Дуэйну и Нельде, его исстрадавшейся жене.Дуэйн подумал, что сейчас с Эдди что-то случится. Он замолчал, а лицо его раздулось и покраснело. Казалось, он готов кинуться на любого, кто хоть в малейшей степени очернит доброе имя Монро.– Ну, мы поговорим потом, – проговорил Дуэйн, подхватывая дам под руки и отводя их в сторону. Но не тут-то было. Женщины освободились, приготовясь самым решительным образом отвергнуть такое сексуальное домогательство, как взятие под руку, со стороны мужчины.– Послушайте, – продолжал Дуэйн. – Мы имеем дело с человеком, который любит свою охотничью собаку. Мне кажется, что Монро следовало бы отнести к портретам.– Ничего подобного, – возразила Карла. – Это действительно хорошая картина, и я отдала бы ей предпочтение, а не всем этим вышкам и василькам. Если мы оставим ее в общей категории, то Монро получает голубую ленту.– Почему мы не можем дать ему первое место среди портретов? – спросил Дуэйн.– Потому что это не лучший портрет, – поддержала Карлу Джейси. – Портрет Дики той женщины гораздо лучше.– Кроме того, нельзя же отдать первый приз портрету собаки, когда на выставке полно портретов внуков и внучек, – удивленно подняла брови Карла. – Эти люди, у которых есть внуки и внучки, линчуют нас, если мы отдадим первое место собачьему портрету.– Теперь ты понимаешь, во что вляпалась, когда решила устроить выставку картин, – вздохнул Дуэйн.– Дики определенно спит с Сюзи Нолан, – произнесла Карла. – А я не верила слухам, пока не увидела эту картину. Он у нее получился очень милым.– Он и есть милый, – заметила Джейси.– Было бы лучше, если бы она не выставила этой картины, – пробурчал Дуэйн.Обе женщины смерили Дуэйна оценивающим взглядом.– Это почему? – спросила Джейси. – Она обладает полным правом показать свою работу.– Я сказал – было бы лучше, – поправил ее Дуэйн.– А тебе до этого какое дело? – спросила Карла.– Ей сорок пять, – ответил Дуэйн.– По-твоему, это что-то объясняет? – спросила уже Джейси.Женщины продолжали внимательно смотреть на него. Дуэйн знал, что порой даже самые невинные замечания приводят к беде, а в последнее время, что бы он ни сказал, все оборачивалось неприятностями.– Ей сорок пять, и она, скажем, имеет роман с Дики, которому двадцать один, – осторожно начал он. – Если мы отдадим первое место в портретной категории этому портрету, то взбунтуется христианский контингент.– Ну и хрен с ними, – заявила Карла. – Я отдаю ему первое место.– Я гоже, – подхватила Джейси.– О'кей, – снова вздохнул Дуэйн. – А как же быть с охотничьей собакой Монро?– Может, все-таки мы уговорим Эдди представить его в общем разделе? – предложила Джейси. – В таком случае он получает голубую ленту.– Я не знаю, – сказала Карла. – С Эдди гораздо сложнее иметь дело, чем с Дуэйном.– Лестера Марлоу полагалось бы упрятать в тюрьму за то, что он придумал эту выставку картин, – сказал Дуэйн.– Дуэйн, немного культуры в день столетия города никому не повредит, – гордо заявила Карла.Эдди Белт, принципы которого оставались твердыми, как скала (по крайней мере, в отношении своей охотничьей собаки), решительно отказался выставить портрет Монро в общей категории, мотивировав это следующим образом:– Я каждый день смотрю этой собаке в глаза.– Эдди, Монро безразлично, в какую категорию он попадет, – объяснила Карла, одаривая Эдди самыми очаровательными улыбками и принимая самые соблазнительные позы в попытке перетянуть его на свою сторону, но, увы, все было напрасно.– Эта собака знает больше, чем некоторые люди, – сказал Эдди. – У меня очень чувствительный пес.– Не спорь с Эдди, – предупредил Дуэйн жену. – Он может спорить неделями.– Это твоя вина, Дуэйн, – упрекнула мужа Карла.– Моя вина? – удивился Дуэйн. – С чего ты взяла?– Взяла вот!– Что мы скажем людям, если твоя собака перевесит их внуков? – прямо спросил Дуэйн у Эдди.– Я не заставлял тебя быть судьей, – парировал Эдди.В конце концов было решено оставить Монро в портретах. Сюзи получила первый приз, Эдди – второй, а фермеру, владевшему молочной фермой, достался третий. Фермеру прекрасно удался портрет Джона Уэйна. Американский актер и режиссер (1907–1979), прославившийся исполнением ролен «сильных личностей» (в том числе, ковбоев) в вестернах и военных фильмах. (Примеч. ред.)

Голубую ленту в общей категории получила картина, изображавшая битву при Аламо, красную – картина с ковбоем и белую – та, где был нарисован фермер на тракторе.Дуэйн предложил особо отметить городской пейзаж Сонни, но со стороны коллег-судей встретил, мягко выражаясь, прохладное отношение.– Он отвратителен, – прокомментировала его предложение Джейси. – У меня большое желание ударить по нему ногой.– Сонни даже не нарисовал меня, – пожаловалась Карла. – А кто ему был лучшим другом все эти годы? Кроме того, он по-свински обошелся со мной вчера вечером, заявив мне, что я пью слишком много водки и у меня не те друзья.– Разве мы не должны в первую очередь судить с позиций искусства?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55