– Ты не врешь? – Говорит он глухо и пытливо смотрит мне в глаза. – Ты действительно никого не любишь?
– Ой, да надоели мне все эти разговоры «любишьнелюбишь». Что, темы другой нет? У меня все в порядке, я тебе уже говорила. И давай закончим эти пошлые разговоры о любви.
– Пошлые? Ты раньше так не считала. – Говорит он с неприятным удивлением.
– Ну что тебе может наговорить провинциалка, какой я была все это время? Мне даже стыдно вспоминать, что я была такой совсем недавно. И к тому же, до смешного экзальтированной. Ну что я могу тебе сказать? Стыжусь. Стыжусь, что посмела тебя любить, любовь – это удел молодых. Стыжусь, что этот процесс длился так продолжительно. Опять же, отношу все это к своей провинциальной безграмотности. А тебе – спасибо за науку. Ты так долго добивался от меня простоты в наших отношениях. Ты, кажется, называл такие отношения партнерскими? Теперь я поняла – партнерские – это как у кроликов. Потрахались под кустом и разбежались – не оглянувшись.
– Я так не говорил. – Бормочет он, не поднимая головы. Я же продолжаю.
– А ты знаешь, это даже хорошо, что мне попался такой замечательный преподаватель, а то ведь климакс на носу, а я ничего бы и не поняла на исходе жизни.
– Ну, тебе далеко до старости, – смягчает он мою нарочитую откровенность, ты вон какая молодая. – Зачем ты так, цинично? Ты никогда не была такой.
Я же не обращаю внимание ни на его комплимент, ни на него самого вообще и, закусив удила, мчусь, не разбирая дороги.
– Да, все приходит с опытом. И цинизм – тоже. Только ты не огорчайся: мой цинизм – это дань учителю. Ты, как мне помнится, всегда морщился от моей провинциальной непосредственности и желал, чтобы я чуточку по-городскому стала циничной. Это качество ты считал чуть ли не обязательным. Ну, что-то вроде капли ослиной мочи в изящном флаконе французских духов. Цинизм ты считал шармом. Ах, какая модная упаковка, какой дизайн, какие линии… а запах, наверно, что-нибудь необыкновенное? Ах, ах и ах… Ну, что это? Чуть-чуть отдает чем-то острым и знакомым? Это кажется… фи… как неожиданно… неэстетично… Впрочем, впрочем… это даже занятно – пикантность интерес вызывает… Вот в твоем представлении, что такое цинизм.
– Нет. Тебе это не идет. Ты такая, как тебе сказать, классическая. Тебе не идет быть циничной. Это не твой стиль. – Опять бормочет он. – Может, я и хотел, чтобы ты была более холодной, в смысле, классической, – торопится он поправить фразу, – но вряд ли, мне хотелось, чтобы ты была такой циничной.
– Вот как?
– Впрочем, ты права, я не очень обращал на это внимание. Да и ты была не такой уж податливой ученицей, ты была чаще всего несгибаемой. Может, это мне и нравилось в тебе. Твоя непохожесть на других притягивала меня. Я даже часто злился, что какая-то самая обыкновенная, непримечательная и не такая уж молодая ба… – он хотел сказать «баба», но осекся и поднял на меня глаза, и продолжил уже тише, – так на меня влияет…
– Ну что об этом теперь говорить, – говорю я ласково, – я рада, что ты от всего этого избавился. Теперь ты свободен от всякого дурного влияния. Счастлив. И забудь обо всем. Да, тебе и нечего вспоминать. Ты же любил не меня, а других женщин, ты постоянно искал с ними встреч. А потом – ты же нашел свою мечту? И о чем теперь говорить? Ведь все хорошо и счастливо закончилось. Так ведь? – Говорю ему и встаю, показывая, что разговор наш – такой замечательный и долгий – закончен, и что мне следует заняться своими делами.
– Да, все так и есть. Все счастливо закончилось. – Говорит он очень тихо и со вздохом встает, чтобы уйти. – А я могу тебе звонить?
– Звони. Я телефон даже ради тебя отключить не могу.
Он неприятно удивлен, но ничего не говорит больше. Мы расстаемся. После его ухода я наливаю полную рюмку коньяка и залпом выпиваю. Потом вторую и третью. Все. Я сняла с себя стресс, расслабилась, но работать сегодня уже не смогу – я просто пьяна. И мне очень жаль этот день. Потерянный день…
Впрочем, потом я все-таки поплакала, да и какая же женщина без слез…
О чем же плакала я? Не о нем. О своем прошлом.
Клементия опять удивилась своей слезе, медленно катящейся по щеке…
Глава 41
АННА, пятница, вечер, 26 сентября
Анне показалось, что в дверь заскреблись. Она подошла к двери и прислушалась. На той стороне сделали тоже самое. Это кто-то совершенно посторонний, подумала Анна, свои бы не вели себя так осторожно. Свои, усмехнулась Анна, когда же это они стали своими? Она отошла от двери и села на раскладушку, надо будет – откроют сами, как закрыли, так и откроют. За дверью замерли. Потом опять заскреблись. Анна подошла и тихо спросила: «Кто?» За дверью помолчали и тихий женский голос спросил: «Вы можете открыть?» Анна не ответила. Потом чуть-чуть заскрипели паркетные половицы и стало тихо. Прошло еще несколько минут и с той стороны двери опять послышалась возня – дверь тихо открылась.
– Тихо. Не включайте свет.
– Здесь его и нет, – также тихо ответила Анна и посторонилась, пропуская женщину вперед.
– Чего ж здесь так тесно? – С удивлением спросила она.
– Так это же не гостиница. – Ответила Анна и прошла в соседнее помещение – солярий, увлекая за собой неожиданную гостью. Но только Анна потянулась к выключателю, как ее остановили. – Не включайте, я сейчас уйду, а поговорить мы можем и в темноте. Меня зовут Клементия, но для всех остальных, – она махнула рукой в сторону двери, – Наташа.
– Вы жена Вадима? – Задала вопрос Анна, совершенно уверенная в этом.
– Нет. Я работаю у «комиссара». – Торопливо сообщила девушка шопотом.
– У кого?
– Комиссар – это Максим. Максим Рудин. Вы же знакомы с ним, это он меня сюда заслал. Вы ведь Анна?
Анна не стала отвечать и отошла от двери в глубь комнаты.
– А что там за помещение – рядом?
– Душевая комната, туалет…
– А эта дверь?
– Это всего лишь выход на площадку, но дверь закрывается на ключ только с той стороны, так что я никак не смогу отсюда выйти, но сам хозяин заходил именно отсюда.
– Но вы не сказали, каким же образом прошли вы?
– Это оставим на потом, а пока – не надо вам спать ложиться. Я сейчас ненадолго уйду, а потом опять приду, а вы – ждите.
– Что ждать?
– Нас. В частности, меня. Я зайду к вам, когда все заснут. Здесь есть собаки? А то у меня аллергия на собачью шерсть. – Девушка неопределено хмыкнула.
– Не заметила, но могут быть и собаки. Да-да, я слышала вечером их лай. Да здесь и охранники, как собаки. Учуют любого.
– Я здесь вполне легально. Не вполне, но они так, по крайней мере, думают. Я приехала как новая прислуга, хоть хозяин об этом не догадывается. Он их меняет каждый месяц, так что все, надеюсь, будет в порядке. – Она прошла к стеклянной стенке и посмотрела на веранду.
– А вы сможете спрыгнуть отсюда? Это примерно второй, но очень высокий этаж. Правда, там есть уступы. Но вы ведь не альпинистка?
– Не альпинистка, но уже прыгала не так давно. И тоже с высокого второго. – Произнесла она, удивляясь такому совпадению. – Только вряд ли такая возможность представится, – она усмехнулась. – Это не дом, а бастион. Здесь даже оконное стекло, – она махнула рукой в сторону раздвижной стенки, – армированное. Его просто каблуком не вышибешь.
– Какое-какое?
– С металлической нитью.
– Зачем же? Это не так уж и красиво, а хозяин видать по всему – эстет.
– Потому и поставил, что эстет. К тому же, осторожный сверх меры. Кстати, я днем смотрела – сверкает это стекло золотом. Такое ставят для прочности – его просто так не вышибешь, и для безопасности – осколки мелкие – не порежешься.
– Черт с ним, с его стеклом. Разбить можно все, если захотеть. Можно вон тем шезлонгом треснуть.
– Шезлонг пластмассовый – расколется.
– Я однажды у бабушки в деревне разбила…
– Подожди, у нас вечер воспоминаний или?.. – Анна остановила Клементию на полуслове.
– Или. – Согласилась Клементия. – Вы совершенно правы. Мне пора идти вниз, а вам – сделать вид, что вы уже давно спите. Сейчас около двадцати трех, у нас в распоряжении около двух часов.
– Почему два часа? А что потом?
– Я и сама до конца толком не знаю, но так мне сказал «комиссар».
– А вы не знаете, сколько здесь охранников?
– Было трое, но, надеюсь, что одного самого недоверчивого – его Казаком называли – уже «выключили».
– Каким образом?
– Поехал этот Казак звонить хозяину, узнать ему, видишь ли, захотелось насчет моего появления. – А в доме, что – позвонить, нельзя?
– Так линия еще не протянута – поселок-то новый. Позвонить можно только с мобильника, с сотового то есть.
– Но у них у каждого есть мобильник – зачем куда-то ехать?
– А затем, что связь вдруг стала просто невозможной, помехи и шумы. – И Клементия рассмеялась, очень довольная собой. – Вы думаете, что «комиссар» зря полвечера звонил со своего мобильника разным нужным людям? Вот помехи – на некоторое время и образовались. На время, правда, на короткое время, не то крутые нажалуются на плохую связь. Вот мой казак-охранник и поехал в соседний поселок – позвонить. Шибко он обеспокоен, что я без предупреждения заявилась. Не поверил мне, впустил, но не поверил.
– И что же? Если дозвонится? – Нет, не дозвонится, там его «комиссар» задержит. Не «комиссар», конечно, а гаишник на повороте. И позвонить не даст и не отпустит до рассвета. Хорошо, когда гаишники – люди сочувствующие. Так что, все пока идет по расписанию. – И она ушла.
Внизу – этажом ниже – зазвучала музыка, вероятно, там есть и другие обжитые комнаты, подумала Анна и прилегла на раскладушку. Прошло еще не меньше часа – Клементия не появлялась. Что-то не получилось, решила встревоженная Анна. Она встала и подошла к застекленной стене, через которую видна была хорошо освещенная веранда. Чуть дальше – высокий бетонный забор, такой, не то, что перескочить… даже залезть на него невозможно. Значит, этот путь отпадает. Тогда какой? Только через дверь – по лестнице, за ворота… Но там собаки и охрана… Она уселась на пол и стала думать… о завтрашнем дне. Нет. Завтрашний день, который она себе представила, ей сразу же не понравился. Она вскочила на ноги и решила думать только о дне сегодняшнем. Прошло еще довольно много времени, а Клементии все не было.
Еще через полчаса Анна уже сомневалась в затее Клементии: почему та не оставила открытой дверь?..
* * *
А еще через полчаса охранник Витя, которого все звали не иначе, как Сынок, услышав приглушенные удары, а затем и звон разбитого стекла, выскочил из своей комнаты, в несколько прыжков пересек огромный холл и, оглядываясь по сторонам и включая на ходу свет, резво взбежал вверх по лестнице. Он остановился на площадке верхнего этажа и сердито, изо всех сил, дернул ручку двери, ведущей в солярий – она не открылась. Потом он точно также, как и взбежал – помчался через две ступени вниз по лестнице – за ключом. Когда же, наконец, он открыл дверь, за которой должна бы находиться женщина, привезенная им самим с кладбища, то его взору предстала картина – разбитая витрина веранды, пол, устланный мелкими брызгами стекла… Рядом с разбитым окном – металический шланг от душа, с массивным блестящим ситечком… Картина побега была так очевидна, что он даже не удосужился включить свет и осмотреть помещение. Он лишь сунул голову в проем и бегло взглянул на хорошо освещенную веранду – пусто, лишь напольный светильник в дальнем углу, покачивался, то ли от ветра, то ли от прикосновения чьей-то руки…
– Да некуда ей бежать, ты посмотри, она ж с веранды вниз не спустится, да и дырка не так уж велика – произнес за его спиной сонный голос напарника – Валерки, заглядывающего в проем. – Я не полезу в эту дырку, да и по крыше в темноте лазить не буду – скользко. Она сейчас где-то сидит или на карнизе, или спускается по решетке вниз. Хотя, вряд ли, не осилит она ни карниз, а вот решетку… Пошли лучше и мы вниз, там ее и поймаем. – Они разом повернулись к двери и увидели, как женщина, о которой они только что говорили, захлопнула за ними дверь.
– Хе, да она еще тут, – изумленно сказал Сынок, в один прыжок оказавшийся у двери, ведущей из солярия на площадку этажа. Он нажал на ручку двери, но та, совершенно неожиданно для него, не поддалась. Когда же они вдвоем с Валеркой навалились на дверь плечом, то она лишь чуть-чуть подалась вперед и даже приоткрылась. Однако через образовавшуюся щель ни одному из них пролезть не удалось.
– Да включи, ты, свет, – заорал Валерка на своего напарника.
– Слушай, там нечем подпирать, как же она нас закрыла? – Все с тем же изумлением на лице, с которым он только что говорил «хе», произнес Сынок. Включив свет, он отошел от двери. – Давай, разгонимся и шибанем. – И они разогнались, насколько это можно было сделать на небольшой площади солярия. Но дверь заклинило еще больше.
– А ведь ты знаешь, чем она могла нас закрыть? – Задумчиво произнес Валерка, после третьей безуспешной попытки. – Раскладушкой.
– Да ты что, она же алюминиевая? Мягкая. – Возразил Сынок, все еще колотя ногой в дверь.
– Конечно раскладушкой, она ее сложила, а потом ножками уперла в уступчик на площадке. Ты заметил на площадке этот уступчик? Последняя ступенька сантиметров в пять высотой и таким широким полукругом, до самой двери.
– Нет. Не было там никакого уступчика.
– Если вылезем сейчас, я тебя носом ткну, – разозлился вдруг Валерка. – Да и не в этом суть – закрыла нас, как неопытных щенков. – И он выругался матом. – Кому рассказать, не поверят. Это чтобы баба обманула мужика, да еще «афганца». Так что молчи, Сынок, и давай, пока не поздно, выбираться через веранду. Ну, поймаю, ноги выверну, как курице вареной. Бабы… они такие вот стервы и есть, думаешь о ней, что она ни к чему не способна, а она… – Со злостью добавил он, матерясь и оббивая остатки стекла и раздирая руками тонкую паутину проволоки.
* * *
Анна действительно закрыла охранников раскладушкой. Это они правильно поняли, когда рассуждали за дверью. А вот о том, что она никуда не денется, это они ошибались, потому что через каких-то пару минут она уже сидела за рулем вишневой «тойоты». Она выдрала провода из замка зажигания и соединила их напрямую. Эту манипуляцию ей показал как-то механик гаража – немец из Поволжья – еще там, в Эссене, когда она потеряла ключи от автомобиля. Теперь этот опыт ей очень пригодился. У нее как раз была в тот период «тойота».
Сейчас ей повезло трижды: машина оказалась открыта… несмотря на свой более чем преклонный возраст, завелась с полуоборота… ворота, после отъезда Казака, так и оставались разведенными в стороны…
Выруливая на дорогу, она соображала, куда же ей двинуть – во Владимир или в Москву? И она решила – только в Москву. Правда, она не понимала, где сейчас находится и в какой стороне эта самая Москва. Ничего, утешала она себя, главное, доехать до ближайшего поворота и прочитать надписи на указателях.
Крепко вцепившись в руль, она гнала машину по проселочной дороге: по ямам, ухабам, рытвинам и лужам, пока, наконец, не уперлась в железнодорожный переезд. Приостановив машину, она увидела столбик, на котором должен быть указатель, однако его не было. Она проехала еще с полкилометра, когда поняла, что заблудилась. И хоть никакой погони за собой она не видела, но выходить из машины все-таки поостереглась, также как и ехать с включенными фарами. И правильно сделала, чуть позже подумала она, потому что через каких-то пару минут – сквозь деревья и кустарник – увидела будку поста ГАИ, освещенную одиноким фонарем.
Но не это испугало ее, испугало другое – рядом с будкой стоял автомобиль. Блестящий черный «Форд». Именно этот автомобиль – она узнала его по яркой наклейке на заднем стекле – сопровождал вот эту самую вишневую «тойоту», в которой сидела сама Анна, зажатая с двух сторон «братками». Она резко развернула машину, чуть не опрокинув ее на бок и, не разбирая дороги, помчала обратно. Когда же вновь пересекла все тот же железнодорожный переезд, то затормозила, проехав еще метров триста. Ну, и куда же она едет? Дорога-то опять приведет к даче. Надо где-то свернуть, решила Анна, но так и не нашла ни одного съезда с дороги. Слева – безлесье, а это очень похоже на торфяные болота, справа – негустой лесок.
Она съехала в лес и, попетляв еще минут пятнадцать, выехала на полянку. Уже заметно посветлело. Она еще посидела в машине, прислушиваясь ко всяким шорохам и звукам, и только потом вышла наружу. Она побродила вокруг машины, то углубляясь в лес, то возвращаясь, Но через несколько минут все-таки вернулась – побоялась заблудиться в надвигающемся тумане, – открыла багажник, откинула крышку бардачка… То же мне, водитель, нет даже отвертки, руганулась Анна. Но тут ее внимание привлек какой-то блестящий предмет, засунутый под кресло водителя. Пинцет. Тонкий и острый. Вот это подходяще, подумала Анна. Она попыталась проткнуть колесо, но ей это не удалось. Тогда она просто отвинтила все ниппеля и спустила воздух, а ниппеля отшвырнула подальше в кусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29