? Да я уже два часа назад должна была с палочкой «шкандыбать» и охать. А сейчас лежать под деревом в предынфарктном состоянии. Однако я готова хоть до Китая топать, и никакой тебе усталости. Может, это и есть дар Заповедного леса — здоровье, бодрость и силы, каких не бывало и в молодости? Ответ сам собой появился в голове: «Да, это первый дар!» Ух, ты!!
Я посмотрела на свои руки. Никаких следов полиартрита! Пальцы снова ровненькие, пряменькие и… Я даже глаза протерла и снова уставилась на свои ладони. Я же деревенская! У меня же руки огрубевшие, жесткие, навечно обветренные! Год городской жизни не сделал их нежнее. А сейчас я смотрела на узкие изящные ладони с тонкой бело-розовой кожей и гладенькими розовыми ноготками! Я торопливо вытрясла из сумки косметичку и уставилась на себя в зеркальце. Как говорит моя подружка Ленка: «Держите меня семеро! Можно за интимные места!» Из зеркальца на меня смотрела я, но будто из фотоальбома тридцатилетней давности. Гладкая упругая кожа, яркие пухлые губы, никаких кругов под глазами, никаких даже намеков на морщинки… Да я такой красивой отродясь не была! Ей-богу! Не кокетничаю! К свежести и яркости молодости прибавились шарм и элегантность зрелости и спокойная красота мудрости прожитых лет. Получилось что-то потрясающее! Наши дамы из всех отделов просто охренели бы!
Я и то едва от шока отошла. Интересно, а седина тоже исчезла? Жаль, волосы только позавчера покрасила — не видно. Надо так понимать, что это и есть второй дар Великих Кедров. Да-а; уж если первые два дара оказались столь драгоценными, каким же будет третий? Но ответа я не получила. Ладно, поживем — будем поглядеть, как говорит Ленка. Еще не много полюбовавшись на себя красивую, я поднялась с травки — надо двигать дальше. Тут же под ногами появилась тропинка. Ну, блин, сказка, да и только!
Вскоре лес заметно изменился. Спустилась я с пригорка в лощинку, а уже сосновый лес. Сосны тоже огромные, но до Великих Кедров им далеко. Часто попадались пихты, раза два тропа пробегала краем ельника. Кедры тоже попадались небольшими группами, чаще на пригорках, как военачальники среди полков. Но тоже просто здоровенные, и все. Видимо, Заповедный лес кончился. Стали появляться поляны с цветами и бабочками, с гудением шмелей и тонкими рябинками с маленькими клейкими листочками. Воздух звенел от птичьего гомона, сновали шустрые белки, пару раз я спугнула зайчишек. В общем, нормальный бор. Даже появилось чувство, что я у себя дома. Просто заблудилась немного. Тропа прибежала к говорливому ручью. Я напилась, умылась, пожевала сушеных грибов и двинулась дальше.
Часам этак к пяти вечера, если мне не изменило чувство времени и солнышко здесь нормальное, тропа вывела меня к торной дороге. Довольно широкая лесная дорога, вот только ездят по ней редко и на лошадях. Колеи узкие — тележные и лошадиные копыта, к тому же трав кой зарастают уже. И куда же мне повернуть — направо или налево? Тропа исчезла, словно ее и не было, и лес мне ответа не дал. Та-ак, тропа подвела к дороге справа под острым углом, значит, и двигать мне в том направлении.
Ну я и двинула. А минут через пятнадцать оказалась я на поляне. Небольшая, зелененькая такая поляна. Травка на ней ровненькая, изумрудная. Вот только уж больно ровненькая, и цветочки на ней не растут, и дорога куда-то подевалась. Как ножом ее обрезало на краю этой завлекательной полянки. А вот по другую сторону поляны дорога опять просматривается. А по краям ее стеной поднялись непролазные колючие кусты — не обойти стороной-то. Чем дольше я на эту проклятую поляну любовалась, тем меньше она мне нравилась. Попятилась я назад потихоньку, а когда повернулась, чтобы дать деру, столкнулась нос к носу с мальчишкой. От неожиданности я аж подпрыгнула:
— Ты чего честных девушек пугаешь!? Я ж так по ночам писаться начну!
— Да я не хотел тебя пугать, — и скалится во всю веснушчатую рожу, — я тебя окликнуть хотел, а ты попятилась. Чего ты там увидела?
— Да вон, полянка уж больно красивая, такая красивая, что страшно что-то стало.
Улыбка у парня тут же испарилась, он быстро шагнул мимо меня вперед и присвистнул:
— Бучило! Еще вчера не было. Худо!
Повернулся, подхватил меня под локоть.
— Пойдем-ка отсюда подальше, худое это дело — бучило на дороге появилось.
Какое-то время мы быстро двигались по дороге, потом свернули в лес и пошли в сторону, забирая, однако, в том направлении, в каком я шла прежде. Мальчишка несколько раз оглянулся, но рассматривал он, скорее, наш след, чем оставленный позади лес. Да и мальчишкой я его зря назвала. Просто он ростом чуть по выше меня, тоненький, а лет-то ему, пожалуй, семнадцать-восемнадцать. Маленькая собачка — до старости щенок, а рука у него по-мужски твердая и сильная, под тонкой рубашкой перекатывались не мальчишечьи мускулы.
— А бучило — это что? — первой нарушила я молчание.
— А ты, что ли, не знаешь? — Парень явно удивился. — Чего тогда сбежала?
— Дорога по поляне не шла, а за поляной опять появилась. И кусты по бокам — не обойти. Нигде нет, а тут выросли. Вот и не понравилась она мне.
— Так ты никогда их не видела раньше?
— Не только не видела, но и не слышала.
— А ты вообще-то откуда здесь взялась? Одна среди леса, одета чудно. Куда идешь-то?
Ох, кабы я знала! Подумала я, подумала и сказала правду:
— Кедры меня к людям послали, тропинку проложили. Тропинка меня вот до дороги довела и исчезла. Я и пошла — не знаю куда.
— Кедры? Великие Кедры?! — Парень даже остановился и рот открыл. — А я-то думаю, по чему твои следы посреди дороги появились, как с неба ты упала, — посмотрел на меня внимательно, даже очень внимательно, — и не врешь ты, уж я бы учуял.
Куда уж тут врать, когда явь чуднее сказки. Взошли мы на какой-то пригорок, густо поросший высокими кустами. Спутник мой неожиданный внимательно огляделся, потом провел меня какой-то собачьей тропочкой в глубь зарослей и остановился на небольшой полянке, со всех сторон окруженной кустами. Посредине чернело небольшое кострище, рядом с ним лежала кучка хвороста — судя по всему, поляна не раз служила кому-то прибежищем.
— Здесь мы и заночуем, если у тебя нет других планов. Завтра посмотрим на бучило еще разок и двинем до дому. Согласна?
Я пожала плечами. Выбирать явно не приходилось. Парень быстро разжег костер, принес откуда-то котелок с водой, спроворил похлебку. И все это молча, исподтишка наблюдая за мной. Я тоже молчала — пыталась разрешить проблему: все-таки сошла я с ума или нет? Ну, сами подумайте: откуда бы мне знать аборигенский язык? На слух парень нес тарабарщину, но я его прекрасно понимала! А когда сама открывала рот, то несла такую же галиматью; однако сознание отмечало, что говорю я правильно. Да и парень меня понимал. Чувство было такое же, когда я начала понимать с пятое на десятое английский. Но английский-то я три года в институте учила, а говорю все равно с чудовищным акцентом. А тут с ходу, будто век так разговаривала, будто на родном русском! Нет, точно — я сошла с ума! Я уж было стала впадать в отчаяние, когда пришел ответ. В голове прозвучало: «Это часть третьего дара».
Ну ничего себе! А сразу-то сказать нельзя было! Так я и впрямь сбрендю и не замечу! Но тем не менее мне сразу полегчало. Я даже забыла спросить: а каким же окажется целый дар, если знание аборигенского — часть? Да и ответ-то, думаю, я все равно не получила бы. И принялась я с интересом рассматривать своего нечаянного спутника. Морда у парня была явно славянская, вполне симпатичная, русые волосы и серые глаза. И хотя с губ не сходила улыбка, глаза были внимательные, цепкие. Одет он был в какую-то причудливую смесь древнерусского и северо-индейского прикидов. Камуфляжной расцветочки. Н-да, фасончик — Юдашкин обзавидуется. И парень меня явно изучал. Я его, по-моему, сильно удивила и озадачила. Ну еще бы! А вы бы не озадачились появлением средневековой дамы у себя на даче незнамо откуда? Не то из психушки, не то… Хотя, есть ли здесь психушки?… Лучше бы не было.
Наконец похлебка сварилась. Парень поста вил передо мной котелок, протянул ложку и ломоть серого хлеба:
— Отведай хлеб-соль. Ложка одна, по очереди есть будем. Согласна?
А чего бы мне несогласной быть? Я же весь день сушеными грибами питалась всухомятку. А варево оказалось вкусным. Я с некоторым трудом удержалась от того, чтобы съесть больше половины. От души поблагодарила парня и отдала ему котелок и ложку, взамен получив деревянную чашу с травяным чаем. Парень был явно доволен моим аппетитом. А может, чем-то еще в моем поведении? Откуда мне знать?
Но вот с ужином было покончено, и парень устроил мне наконец-то допрос. Надо сказать, допрос хитрый — прямо инспектор Лосев какой-то. Парень был явно неглупый, и рассказ мой он воспринял серьезно. А вопросы ставил так, чтобы подловить меня на вранье. Но я не врала. Рассказ начала с того места, как очнулась в Заповедном лесу, и продолжила до момента встречи с ним.
— А откуда ты? Из каких краев? — спросил он после моего рассказа.
— С Земли, из России. Не знаю, слышал ли ты о моей стране. Но только в нашем мире нет этого места, где я сейчас с тобой нахожусь, — это стопудово!
— Чуден твой рассказ, трудно поверить. Но неправду я сразу бы учуял, а в твоем рассказе неправды не чую. Ладно, придем домой, у Наны спросим, где твой дом. Нана из древних, она многое знает, что другим неведомо. А зовут-то тебя как?
— Наталья Ивановна. — Я ж, балда, и забыла, что выгляжу чуть постарше самого парня. Как ляпнула имя-отчество, у него глаза на лоб полезли — уставился на меня, аж чаем поперхнулся. Но, когда он заговорил, я сама чуть чаем не подавилась.
— Ты же мне свое НАСТОЯЩЕЕ имя назвала?!
— Ну да! А что?
— НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ открывают только побратиму, а ты же меня не знаешь совсем!
И каким тоном это было сказано! Будто я сейчас созналась во всех семи смертных грехах сразу! Что-то всплыло в памяти об обычаях тайных имен. Где-то читала, что-то с мистикой связано, кажется, в древние времена… Блин!! Меня что, в прошлое закинуло? Может, я сей час со своим пращуром чаи распиваю? Ой, что-то мне худо стало!…
— Но… у нас все называются одним именем, если только не скрываются от кого-нибудь.
— Странные у вас обычаи. Ладно, считай, повезло тебе. Я твое имя во зло тебе не использую. Только побратимом принять не могу пока, уж не серчай — не знаю я тебя. А побратимство — это ж как по крови родство, даже еще крепче, — парень всерьез, кажется, огорчился.
— Да ладно, не бери в голову. Хорошо, зови меня, ну скажем, Татой. Идет?
— Идет, — снова заулыбался он, — а меня Вереском кличут. Но ты осторожней будь, может, у вашего народа и нет больше злых чар, да только ты не дома ведь…
Да-а уж!
О себе Вереск рассказал более чем скупо. Поселение у них было где-то недалеко, завтра к вечеру должны добраться. (Ничего себе! Рукой подать, ага! Спасибо Великим Кедрам за первый дар — не то протянула бы ноги где-нибудь под кустом, и никто не узнал бы, где могилка моя!) А по лесу он ходил по каким-то своим делам, без уточнения. И вообще на вопросы мои отвечал уклончиво. Тоже мне стрелочник-переводчик, что они тут, в состоянии войны, что ли? Может, он из партизан? Вот только вооружение у него странное: короткий меч за спиной привязан, лук с колчаном стрел и длинный топорик у пояса. Что-то уж больно средневековое. Хотя топорик в лесу всяко сгодится, стрелы для охоты, наверное. Вдруг у них браконьеры так охотятся, чтобы егерь выстрел не засек. Однако добычи у него что-то не видать, да и с мечом на лося вроде бы несподручно ходить. Ладно, поживем — будем поглядеть. А что еще остается?
Перед тем как улечься спать, Вереск мечом нарисовал круг по краю полянки, соорудил в костре что-то наподобие лодьи и сказал:
— Ты только за круг не заступай, а так спи спокойно — никто нас не тронет.
Завернулась я в свою шубу — эх! пропадай мои полугодовые страдания — и уснула, как в воду провалилась.
Проснулась я перед самым рассветом от ясного чувства тревоги, что-то в мире было неправильно. Вереск спал по другую сторону полузатухшего костерка и встрепенулся, едва я села. Быстро огляделся, прислушался и даже принюхался к свежему утреннему воздуху. По том внимательно посмотрел на меня и спросил шепотом:
— Ты что-то слышала?
— Не знаю, нет, — помотала я головой, — но что-то не так. Знаешь, как перед той полянкой, не нравится мне что-то.
Вереск надо мной не посмеялся, как я опасалась, но, сколько ни прислушивался и ни всматривался в редеющий предрассветный туман, ничего подозрительного не обнаружил. Мы позавтракали хлебом и остатками моих сухих грибов, запивая теплым бульоном из кубиков «Магги». Вереск долго рассматривал кубики, удивленно качал головой, но, похоже, на вкус они ему не очень понравились. Все же он что-то одобрительное пробормотал про их величину и удобство в пути. Из вежливости, наверное.
Прежде чем тронуться в путь, Вереск еще раз внимательно осмотрелся и пошел впереди меня, осторожно ступая и прислушиваясь. И все же мы попали в засаду. Едва спустились с пригорка, откуда-то сверху на нас упала сеть. Странная такая сеть — прилипает к тебе сразу и насмерть, мы и шевельнуться не могли. Вереск от бессилия только зубами скрипел. Я еще не решила, испугаться мне или нет, как поя вились… или появилось?
Короче, это были такие уроды, что у меня челюсть отвисла. Представьте себе лошадиные ноги с копытами (задние), на этих ногах что-то цилиндрическое, из чего по бокам торчат тоненькие ручки со щупальцами вместо пальчиков, сверху приставлена уродливая тыковка без шеи, лицевая часть тыковки — этакие рыльца с желтыми клыками и красненькие буркалы. Ушки остренькие сверху, буркалы кругленькие, близенько друг к дружке сведены, а шкура морщинистая, грубая, похоже, даже чешуйчатая, грязно-бурого какого-то цвета. А между ушек грива топорщится и на спину спускается, как у лошади. Это какой же жеребец на свинью позарился? Не иначе мухоморов сначала обожрался! Да еще и щупальца эти! Осьминог-то здесь при чем? В общем, те еще красавцы, мама дорогая, ночью приснится — заикаться начнешь! Вооружены они были коротенькими пиками, вроде как и несерьезными, но острющими — страсть!
— Вереск, это что за уроды?!
— Корявни, — сказал, как ругательство выплюнул.
— А они кто?…
Ответить Вереск не успел. Эти ужастики окружили нас, быстро отобрали все наши вещи и оружие. Сеть при этом их не трогала, как будто для них ее и не существовало. А мы по-прежнему не могли шевельнуться. Потом уста вили они на нас свои палочки остренькие, чуть лишнее движение — колют, да так больно! И сеть вдруг исчезла, не стало ее, и все. А нас повели, направляя теми же остренькими палочками. Подвели к двум здоровенным валежинам и знаками показали, что мы должны их тащить. Взвалили мы их на свои горбы и поволокли. Между собой эти красавчики общались, негромко попискивая и похрюкивая. Но мой дар от Кедров на них не распространялся — я их не понимала.
— Вереск, они что — жарить нас собираются? Для чего мы дрова-то эти тащим?
— Лучше бы зажарили. Ты прости меня, если чем тебя обидел…
— Эй! Вереск, ты чего? — Что-то его тон мне не понравился. — Ну-ка, колись давай, что они с нами сделают? И куда ведут?
И Вереск меня коротенько просветил. Оказывается, эти уроды размножаются как-то странно: запихивают внутрь человека свою личинку или яйцо, я не поняла, и оно там растет, питаясь соками несчастного. Кончается тем, что остается от человека скелет, обтянутый кожей, а из него вылезает готовый корявень, только еще маленький.
— Мы одно капище у них разгромили. Ну, это где они своим богам поклоняются и детей выводят. Видели таких людей: и живых еще, и полусъеденных. — Можно сказать, порадовал меня Вереск.
У меня аж в глазах помутилось. Родите меня обратно! Это чтобы я живым инкубатором для этих уродов служила!!! Я взвыла, как пожарная сирена. И сбросила свою корягу на идущего рядом гада, откуда только сила взялась! Да так удачно, что торчавший на коряге обломанный сучок вошел ему прямехонько в буркало! И пригвоздил его к земле, как жука булавкой в коллекции энтомолога. А я подхватила выпавшую у него из щупалец пику. Вереск — молодец. В тот же миг сшиб с копыт своей валежиной сразу двух корявней. И здорово их покалечил, наверное: больше они не поднялись. Он тоже успел вооружиться пикой. Тут уж пошла у нас потеха.
Воины из корявней никакие, Вереск долбил их направо и налево. Ну из меня воин-то тоже, как из сумоиста балерина. Но ярость помогала сражаться. Я орудовала пикой и как палкой, и как копьем. А когда копье у меня вышибли, в ход пошли ноги, ногти и зубы! И при этом я выла и визжала, точно сотня взбесившихся мартовских котов. Наверное, это действовало на уродов как психическая атака, они на особенно высоких нотах от меня отскакивали. Ух, и задали мы им! Я лично троих уложила! Вереск вдвое больше.
Но этих гадов было уж больно много на нас двоих-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Я посмотрела на свои руки. Никаких следов полиартрита! Пальцы снова ровненькие, пряменькие и… Я даже глаза протерла и снова уставилась на свои ладони. Я же деревенская! У меня же руки огрубевшие, жесткие, навечно обветренные! Год городской жизни не сделал их нежнее. А сейчас я смотрела на узкие изящные ладони с тонкой бело-розовой кожей и гладенькими розовыми ноготками! Я торопливо вытрясла из сумки косметичку и уставилась на себя в зеркальце. Как говорит моя подружка Ленка: «Держите меня семеро! Можно за интимные места!» Из зеркальца на меня смотрела я, но будто из фотоальбома тридцатилетней давности. Гладкая упругая кожа, яркие пухлые губы, никаких кругов под глазами, никаких даже намеков на морщинки… Да я такой красивой отродясь не была! Ей-богу! Не кокетничаю! К свежести и яркости молодости прибавились шарм и элегантность зрелости и спокойная красота мудрости прожитых лет. Получилось что-то потрясающее! Наши дамы из всех отделов просто охренели бы!
Я и то едва от шока отошла. Интересно, а седина тоже исчезла? Жаль, волосы только позавчера покрасила — не видно. Надо так понимать, что это и есть второй дар Великих Кедров. Да-а; уж если первые два дара оказались столь драгоценными, каким же будет третий? Но ответа я не получила. Ладно, поживем — будем поглядеть, как говорит Ленка. Еще не много полюбовавшись на себя красивую, я поднялась с травки — надо двигать дальше. Тут же под ногами появилась тропинка. Ну, блин, сказка, да и только!
Вскоре лес заметно изменился. Спустилась я с пригорка в лощинку, а уже сосновый лес. Сосны тоже огромные, но до Великих Кедров им далеко. Часто попадались пихты, раза два тропа пробегала краем ельника. Кедры тоже попадались небольшими группами, чаще на пригорках, как военачальники среди полков. Но тоже просто здоровенные, и все. Видимо, Заповедный лес кончился. Стали появляться поляны с цветами и бабочками, с гудением шмелей и тонкими рябинками с маленькими клейкими листочками. Воздух звенел от птичьего гомона, сновали шустрые белки, пару раз я спугнула зайчишек. В общем, нормальный бор. Даже появилось чувство, что я у себя дома. Просто заблудилась немного. Тропа прибежала к говорливому ручью. Я напилась, умылась, пожевала сушеных грибов и двинулась дальше.
Часам этак к пяти вечера, если мне не изменило чувство времени и солнышко здесь нормальное, тропа вывела меня к торной дороге. Довольно широкая лесная дорога, вот только ездят по ней редко и на лошадях. Колеи узкие — тележные и лошадиные копыта, к тому же трав кой зарастают уже. И куда же мне повернуть — направо или налево? Тропа исчезла, словно ее и не было, и лес мне ответа не дал. Та-ак, тропа подвела к дороге справа под острым углом, значит, и двигать мне в том направлении.
Ну я и двинула. А минут через пятнадцать оказалась я на поляне. Небольшая, зелененькая такая поляна. Травка на ней ровненькая, изумрудная. Вот только уж больно ровненькая, и цветочки на ней не растут, и дорога куда-то подевалась. Как ножом ее обрезало на краю этой завлекательной полянки. А вот по другую сторону поляны дорога опять просматривается. А по краям ее стеной поднялись непролазные колючие кусты — не обойти стороной-то. Чем дольше я на эту проклятую поляну любовалась, тем меньше она мне нравилась. Попятилась я назад потихоньку, а когда повернулась, чтобы дать деру, столкнулась нос к носу с мальчишкой. От неожиданности я аж подпрыгнула:
— Ты чего честных девушек пугаешь!? Я ж так по ночам писаться начну!
— Да я не хотел тебя пугать, — и скалится во всю веснушчатую рожу, — я тебя окликнуть хотел, а ты попятилась. Чего ты там увидела?
— Да вон, полянка уж больно красивая, такая красивая, что страшно что-то стало.
Улыбка у парня тут же испарилась, он быстро шагнул мимо меня вперед и присвистнул:
— Бучило! Еще вчера не было. Худо!
Повернулся, подхватил меня под локоть.
— Пойдем-ка отсюда подальше, худое это дело — бучило на дороге появилось.
Какое-то время мы быстро двигались по дороге, потом свернули в лес и пошли в сторону, забирая, однако, в том направлении, в каком я шла прежде. Мальчишка несколько раз оглянулся, но рассматривал он, скорее, наш след, чем оставленный позади лес. Да и мальчишкой я его зря назвала. Просто он ростом чуть по выше меня, тоненький, а лет-то ему, пожалуй, семнадцать-восемнадцать. Маленькая собачка — до старости щенок, а рука у него по-мужски твердая и сильная, под тонкой рубашкой перекатывались не мальчишечьи мускулы.
— А бучило — это что? — первой нарушила я молчание.
— А ты, что ли, не знаешь? — Парень явно удивился. — Чего тогда сбежала?
— Дорога по поляне не шла, а за поляной опять появилась. И кусты по бокам — не обойти. Нигде нет, а тут выросли. Вот и не понравилась она мне.
— Так ты никогда их не видела раньше?
— Не только не видела, но и не слышала.
— А ты вообще-то откуда здесь взялась? Одна среди леса, одета чудно. Куда идешь-то?
Ох, кабы я знала! Подумала я, подумала и сказала правду:
— Кедры меня к людям послали, тропинку проложили. Тропинка меня вот до дороги довела и исчезла. Я и пошла — не знаю куда.
— Кедры? Великие Кедры?! — Парень даже остановился и рот открыл. — А я-то думаю, по чему твои следы посреди дороги появились, как с неба ты упала, — посмотрел на меня внимательно, даже очень внимательно, — и не врешь ты, уж я бы учуял.
Куда уж тут врать, когда явь чуднее сказки. Взошли мы на какой-то пригорок, густо поросший высокими кустами. Спутник мой неожиданный внимательно огляделся, потом провел меня какой-то собачьей тропочкой в глубь зарослей и остановился на небольшой полянке, со всех сторон окруженной кустами. Посредине чернело небольшое кострище, рядом с ним лежала кучка хвороста — судя по всему, поляна не раз служила кому-то прибежищем.
— Здесь мы и заночуем, если у тебя нет других планов. Завтра посмотрим на бучило еще разок и двинем до дому. Согласна?
Я пожала плечами. Выбирать явно не приходилось. Парень быстро разжег костер, принес откуда-то котелок с водой, спроворил похлебку. И все это молча, исподтишка наблюдая за мной. Я тоже молчала — пыталась разрешить проблему: все-таки сошла я с ума или нет? Ну, сами подумайте: откуда бы мне знать аборигенский язык? На слух парень нес тарабарщину, но я его прекрасно понимала! А когда сама открывала рот, то несла такую же галиматью; однако сознание отмечало, что говорю я правильно. Да и парень меня понимал. Чувство было такое же, когда я начала понимать с пятое на десятое английский. Но английский-то я три года в институте учила, а говорю все равно с чудовищным акцентом. А тут с ходу, будто век так разговаривала, будто на родном русском! Нет, точно — я сошла с ума! Я уж было стала впадать в отчаяние, когда пришел ответ. В голове прозвучало: «Это часть третьего дара».
Ну ничего себе! А сразу-то сказать нельзя было! Так я и впрямь сбрендю и не замечу! Но тем не менее мне сразу полегчало. Я даже забыла спросить: а каким же окажется целый дар, если знание аборигенского — часть? Да и ответ-то, думаю, я все равно не получила бы. И принялась я с интересом рассматривать своего нечаянного спутника. Морда у парня была явно славянская, вполне симпатичная, русые волосы и серые глаза. И хотя с губ не сходила улыбка, глаза были внимательные, цепкие. Одет он был в какую-то причудливую смесь древнерусского и северо-индейского прикидов. Камуфляжной расцветочки. Н-да, фасончик — Юдашкин обзавидуется. И парень меня явно изучал. Я его, по-моему, сильно удивила и озадачила. Ну еще бы! А вы бы не озадачились появлением средневековой дамы у себя на даче незнамо откуда? Не то из психушки, не то… Хотя, есть ли здесь психушки?… Лучше бы не было.
Наконец похлебка сварилась. Парень поста вил передо мной котелок, протянул ложку и ломоть серого хлеба:
— Отведай хлеб-соль. Ложка одна, по очереди есть будем. Согласна?
А чего бы мне несогласной быть? Я же весь день сушеными грибами питалась всухомятку. А варево оказалось вкусным. Я с некоторым трудом удержалась от того, чтобы съесть больше половины. От души поблагодарила парня и отдала ему котелок и ложку, взамен получив деревянную чашу с травяным чаем. Парень был явно доволен моим аппетитом. А может, чем-то еще в моем поведении? Откуда мне знать?
Но вот с ужином было покончено, и парень устроил мне наконец-то допрос. Надо сказать, допрос хитрый — прямо инспектор Лосев какой-то. Парень был явно неглупый, и рассказ мой он воспринял серьезно. А вопросы ставил так, чтобы подловить меня на вранье. Но я не врала. Рассказ начала с того места, как очнулась в Заповедном лесу, и продолжила до момента встречи с ним.
— А откуда ты? Из каких краев? — спросил он после моего рассказа.
— С Земли, из России. Не знаю, слышал ли ты о моей стране. Но только в нашем мире нет этого места, где я сейчас с тобой нахожусь, — это стопудово!
— Чуден твой рассказ, трудно поверить. Но неправду я сразу бы учуял, а в твоем рассказе неправды не чую. Ладно, придем домой, у Наны спросим, где твой дом. Нана из древних, она многое знает, что другим неведомо. А зовут-то тебя как?
— Наталья Ивановна. — Я ж, балда, и забыла, что выгляжу чуть постарше самого парня. Как ляпнула имя-отчество, у него глаза на лоб полезли — уставился на меня, аж чаем поперхнулся. Но, когда он заговорил, я сама чуть чаем не подавилась.
— Ты же мне свое НАСТОЯЩЕЕ имя назвала?!
— Ну да! А что?
— НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ открывают только побратиму, а ты же меня не знаешь совсем!
И каким тоном это было сказано! Будто я сейчас созналась во всех семи смертных грехах сразу! Что-то всплыло в памяти об обычаях тайных имен. Где-то читала, что-то с мистикой связано, кажется, в древние времена… Блин!! Меня что, в прошлое закинуло? Может, я сей час со своим пращуром чаи распиваю? Ой, что-то мне худо стало!…
— Но… у нас все называются одним именем, если только не скрываются от кого-нибудь.
— Странные у вас обычаи. Ладно, считай, повезло тебе. Я твое имя во зло тебе не использую. Только побратимом принять не могу пока, уж не серчай — не знаю я тебя. А побратимство — это ж как по крови родство, даже еще крепче, — парень всерьез, кажется, огорчился.
— Да ладно, не бери в голову. Хорошо, зови меня, ну скажем, Татой. Идет?
— Идет, — снова заулыбался он, — а меня Вереском кличут. Но ты осторожней будь, может, у вашего народа и нет больше злых чар, да только ты не дома ведь…
Да-а уж!
О себе Вереск рассказал более чем скупо. Поселение у них было где-то недалеко, завтра к вечеру должны добраться. (Ничего себе! Рукой подать, ага! Спасибо Великим Кедрам за первый дар — не то протянула бы ноги где-нибудь под кустом, и никто не узнал бы, где могилка моя!) А по лесу он ходил по каким-то своим делам, без уточнения. И вообще на вопросы мои отвечал уклончиво. Тоже мне стрелочник-переводчик, что они тут, в состоянии войны, что ли? Может, он из партизан? Вот только вооружение у него странное: короткий меч за спиной привязан, лук с колчаном стрел и длинный топорик у пояса. Что-то уж больно средневековое. Хотя топорик в лесу всяко сгодится, стрелы для охоты, наверное. Вдруг у них браконьеры так охотятся, чтобы егерь выстрел не засек. Однако добычи у него что-то не видать, да и с мечом на лося вроде бы несподручно ходить. Ладно, поживем — будем поглядеть. А что еще остается?
Перед тем как улечься спать, Вереск мечом нарисовал круг по краю полянки, соорудил в костре что-то наподобие лодьи и сказал:
— Ты только за круг не заступай, а так спи спокойно — никто нас не тронет.
Завернулась я в свою шубу — эх! пропадай мои полугодовые страдания — и уснула, как в воду провалилась.
Проснулась я перед самым рассветом от ясного чувства тревоги, что-то в мире было неправильно. Вереск спал по другую сторону полузатухшего костерка и встрепенулся, едва я села. Быстро огляделся, прислушался и даже принюхался к свежему утреннему воздуху. По том внимательно посмотрел на меня и спросил шепотом:
— Ты что-то слышала?
— Не знаю, нет, — помотала я головой, — но что-то не так. Знаешь, как перед той полянкой, не нравится мне что-то.
Вереск надо мной не посмеялся, как я опасалась, но, сколько ни прислушивался и ни всматривался в редеющий предрассветный туман, ничего подозрительного не обнаружил. Мы позавтракали хлебом и остатками моих сухих грибов, запивая теплым бульоном из кубиков «Магги». Вереск долго рассматривал кубики, удивленно качал головой, но, похоже, на вкус они ему не очень понравились. Все же он что-то одобрительное пробормотал про их величину и удобство в пути. Из вежливости, наверное.
Прежде чем тронуться в путь, Вереск еще раз внимательно осмотрелся и пошел впереди меня, осторожно ступая и прислушиваясь. И все же мы попали в засаду. Едва спустились с пригорка, откуда-то сверху на нас упала сеть. Странная такая сеть — прилипает к тебе сразу и насмерть, мы и шевельнуться не могли. Вереск от бессилия только зубами скрипел. Я еще не решила, испугаться мне или нет, как поя вились… или появилось?
Короче, это были такие уроды, что у меня челюсть отвисла. Представьте себе лошадиные ноги с копытами (задние), на этих ногах что-то цилиндрическое, из чего по бокам торчат тоненькие ручки со щупальцами вместо пальчиков, сверху приставлена уродливая тыковка без шеи, лицевая часть тыковки — этакие рыльца с желтыми клыками и красненькие буркалы. Ушки остренькие сверху, буркалы кругленькие, близенько друг к дружке сведены, а шкура морщинистая, грубая, похоже, даже чешуйчатая, грязно-бурого какого-то цвета. А между ушек грива топорщится и на спину спускается, как у лошади. Это какой же жеребец на свинью позарился? Не иначе мухоморов сначала обожрался! Да еще и щупальца эти! Осьминог-то здесь при чем? В общем, те еще красавцы, мама дорогая, ночью приснится — заикаться начнешь! Вооружены они были коротенькими пиками, вроде как и несерьезными, но острющими — страсть!
— Вереск, это что за уроды?!
— Корявни, — сказал, как ругательство выплюнул.
— А они кто?…
Ответить Вереск не успел. Эти ужастики окружили нас, быстро отобрали все наши вещи и оружие. Сеть при этом их не трогала, как будто для них ее и не существовало. А мы по-прежнему не могли шевельнуться. Потом уста вили они на нас свои палочки остренькие, чуть лишнее движение — колют, да так больно! И сеть вдруг исчезла, не стало ее, и все. А нас повели, направляя теми же остренькими палочками. Подвели к двум здоровенным валежинам и знаками показали, что мы должны их тащить. Взвалили мы их на свои горбы и поволокли. Между собой эти красавчики общались, негромко попискивая и похрюкивая. Но мой дар от Кедров на них не распространялся — я их не понимала.
— Вереск, они что — жарить нас собираются? Для чего мы дрова-то эти тащим?
— Лучше бы зажарили. Ты прости меня, если чем тебя обидел…
— Эй! Вереск, ты чего? — Что-то его тон мне не понравился. — Ну-ка, колись давай, что они с нами сделают? И куда ведут?
И Вереск меня коротенько просветил. Оказывается, эти уроды размножаются как-то странно: запихивают внутрь человека свою личинку или яйцо, я не поняла, и оно там растет, питаясь соками несчастного. Кончается тем, что остается от человека скелет, обтянутый кожей, а из него вылезает готовый корявень, только еще маленький.
— Мы одно капище у них разгромили. Ну, это где они своим богам поклоняются и детей выводят. Видели таких людей: и живых еще, и полусъеденных. — Можно сказать, порадовал меня Вереск.
У меня аж в глазах помутилось. Родите меня обратно! Это чтобы я живым инкубатором для этих уродов служила!!! Я взвыла, как пожарная сирена. И сбросила свою корягу на идущего рядом гада, откуда только сила взялась! Да так удачно, что торчавший на коряге обломанный сучок вошел ему прямехонько в буркало! И пригвоздил его к земле, как жука булавкой в коллекции энтомолога. А я подхватила выпавшую у него из щупалец пику. Вереск — молодец. В тот же миг сшиб с копыт своей валежиной сразу двух корявней. И здорово их покалечил, наверное: больше они не поднялись. Он тоже успел вооружиться пикой. Тут уж пошла у нас потеха.
Воины из корявней никакие, Вереск долбил их направо и налево. Ну из меня воин-то тоже, как из сумоиста балерина. Но ярость помогала сражаться. Я орудовала пикой и как палкой, и как копьем. А когда копье у меня вышибли, в ход пошли ноги, ногти и зубы! И при этом я выла и визжала, точно сотня взбесившихся мартовских котов. Наверное, это действовало на уродов как психическая атака, они на особенно высоких нотах от меня отскакивали. Ух, и задали мы им! Я лично троих уложила! Вереск вдвое больше.
Но этих гадов было уж больно много на нас двоих-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23