Ворота распахнулись перед хозяином и сопровождавшими его воинами Токугавы. Самураи ждали его сразу за воротами, чтобы выполнить коутоу, их жёны и дети – во дворе. И Кимура.– Добро пожаловать домой, мой господин, – сказал Кимура.– Печальные времена настали.– Приготовь мне галеру, Кимура. Немедленно. Я должен побывать в Ито, убедиться, что с кораблём всё в порядке.– Если мои слова успокоят моего господина, – произнёс Кимура, – я сам побывал в Ито и вернулся только вчера вечером. Там толчок тоже был несильным. Корабль не пострадал.– Слава Богу хоть за это. А моя жена?– Ждёт вас в доме, мой господин. – Кимура окинул взглядом лучников. – Кейко не вернулся?Два самурая были хорошими друзьями.– Увы, Кимура, его не нашли после толчка. Но беспокоиться не о чём – помещение, где он спал, пострадало лишь чуть-чуть. Находившиеся там говорят, что видели, как он вышел куда-то, – наверное, пошёл разыскивать меня. Его найдут, как только в городе восстановится порядок, можешь быть уверен. Хотя, узнав о моём отъезде, он уже наверняка отправился сюда. Я бы остался и разыскал его сам, но принц хотел, чтобы я выяснил судьбу корабля.Он поднялся по ступенькам, миновал коленопреклонненых служанок, вошёл в дом. Сикибу тоже ждала его на коленях рядом с низеньким столиком, на котором стояли бутылка сакэ и чашка. Сикибу – верная. Сикибу – верящая.– Добро пожаловать домой, мой господин.Она приоткрыла губы, ожидая. Но сегодня он не мог заставить себя поцеловать её. Он медленно, морщась от боли, опустился на колени и налил себе сакэ. Одним глотком осушил чашку, налил ещё, протянул ей. Что сказать? Что сделать? Наверное, лучше всего не говорить и не предпринимать ничего, позволить времени сыграть свою роль, понадеяться на её неведение о случившемся. Она ведь могла быть и Сикибу – непреклонной, Сикибу – гневной.Сикибу отхлебнула, поставила чашку на стол. Нагнувшись к нему, она развязала пояс и распахнула на нём кимоно. Он слышал, как она ошеломлённо вздохнула, увидев рану. Её неведение о случившемся? Это Япония, а новости здесь путешествуют быстрее птицы.– Вы должны лечь, мой господин, – сказала она. – Позвольте мне промыть вашу рану и перебинтовать её. У меня есть мазь, предохраняющая от нагноения.– Сикибу…Хлопком ладоней она вызвала служанку.– Приготовь господину горячей воды для омовения, – приказала она. – И побыстрее.Девушка поклонилась и вышла.– Сикибу, – позвал он.Она поклонилась, почти коснувшись лбом пола.– Я принесу мазь, мой господин.Она собиралась встать, но он поймал её за руки.– Подожди.Она посмотрела на него – лицо, как всегда, насторожённое. Или насторожённое больше обычного.– Я сожалею о том, что произошло, – начал он. – И я хочу, чтобы ты это знала, Сикибу.Она ждала, потому что он был её господином. Но в глазах её не было прощения.– Я думал, что пришёл конец света, – начал он. – Я не знал раньше о землетрясениях. Я не мог представить, что можно выжить после такого удара. А эта девушка… Я любил её, Сикибу, до того, как полюбил тебя. Поверь, теперь я люблю только тебя. Я не могу представить себе свою жизнь без тебя. Но она была в Эдо. И Эдо погиб. И я пошёл искать её, и нашёл. Скажи, что ты понимаешь меня, Сикибу.– Если мир погиб, мой господин, то и Миура тоже. – Как темны её глаза. Как мало он знал её. Так же, как и Магдалину. Какие мысли, какие чувства скрывались в этой чудесной маленькой головке, спрятанной за этими замечательными глазами? – Я прошу у тебя прощения, Сикибу. Мне нужно, чтобы ты простила меня. Своим глупым поступком я подвёл многих друзей, потерял уважение самого принца. Теперь я так же одинок в Японии, как в тот день, пять лет назад, когда я впервые ступил на её берег. И в тот день я думал, что ты, Сикибу, – мой друг. Я умоляю тебя простить меня, снова подарить мне свою дружбу.– Кто я такая, чтобы прощать своего господина? Я всего лишь ваша жена. Я стою здесь, готовая выполнить любой ваш приказ, сейчас и всегда. Я ношу вашего ребёнка под сердцем. Вы не должны опускаться до того, чтобы просить прощения у собственной жены.Что сказала тогда Магдалина? Разве избить свою жену – не привилегия мужчины? Он никогда даже не думал о том, чтобы поднять руку на Сикибу, и никогда не сделает этого, в этом он был уверен. Но Магдалина имела в виду нечто большее, и Сикибу тоже попыталась сейчас ему это объяснить. Это был мир мужчин. И женщины могли только подчиняться. Но он не хотел, чтобы законы этого мира касались их двоих. И сейчас в особенности.– Сикибу… Она поднялась:– Я должна принести мазь, мой господин, иначе рана загноится.Он позавтракал фруктами, миской риса, запив все двумя чашками горячего зелёного чая. Сикибу прислуживала собственноручно, стоя рядом на коленях. Перед этим она лично наблюдала за его омовением и сама сменила повязку на его ране. Она проделывала это ежедневно со дня его возвращения, как она наблюдала за его омовением и прислуживала при трапезе ежедневно со дня их свадьбы.Она поклонилась:– Позвольте мне удалиться, мой господин. Мастер пришёл.– Я хочу посмотреть на эту штуковину, – сказал он.Она поклонилась и не разгибалась до тех пор, пока он не поднялся и не прошёл мимо. В соседней комнате работа уже шла вовсю. Плотники сооружали нечто вроде кресла без ножек. В нём Сикибу будет стоять на коленях во время родов, и в нём же она проведёт в этой позе двадцать один день спустя. Врач сказал, что так будет лучше всего, ведь этим она избежит риска прилива крови к голове. И всё же – простоять на коленях три недели краду, опираясь только на подлокотники? Её лицо оставалось, как всегда, бесстрастным, когда она смотрела на кресло. Её лицо оставалось таким же бесстрастным, когда она смотрела на него. Рождение ребёнка было частью её долга – как женщины, как жены. Так её воспитывали с детских лет, и теперь она шла на это без страха. Само её существование определялось её господином, и она будет жить согласно обычаям, долгу и обязанностям, пока не сойдёт в могилу.Значит, и её господин должен вести свою жизнь согласно обычаям, долгу и обязанностям. Он уже почти оправился от своей раны – благодаря её мази и ласковым, нежным ручкам. Шесть дней в неделю он отправлялся в Ито, чтобы вернуться к вечеру уставшим до предела. Корабль был готов к спуску на воду, и, следуя приказу из Эдо, уже заложили новый, ещё больший корабль. Основа японского флота, если Иеясу когда-нибудь использует их.Но сегодня он остался дома, чтобы отдохнуть и заняться усадьбой. Через час Кимура подведёт к крыльцу лошадей, и он отправится объезжать свои поля, проверять урожай, который уже вот-вот нужно будет собирать. Крестьяне будут простираться перед ним в пыли, демонстрируя ему свою преданность и уважение.В полдень он вернётся пообедать – скорее всего, рыбой, скорее всего, ещё дышащей, её мясо Сикибу собственноручно обдерёт с костей, пока миски с рисом и приправами, сосуды с зелёным чаем и сакэ будут расставляться на столике: и Сикибу будет наблюдать за ним с бесстрастным уважением.После обеда он сможет разок в неделю отдохнуть и развлечься – он удалится в специальную комнату, где будет медленно, напряжённо читать, потому что японская литература пока давалась с трудом. Он недавно закончил «Гэндзи Моногатари» – длинную и скучноватую повесть, которая понравилась ему лишь тем, что была написана женщиной по имени Мурасаки Сикибу. Теперь он приступил к «Запискам у изголовья», которые презрительно называли «постельной книгой». Её тоже написала придворная дама, Сэй Сенагон. Действительно, со своими серьёзными рассуждениями и описаниями отношений мужчины и женщины японская литература серьёзно отличалась от всего прочитанного им в юности.Когда спадёт жара, он снова вызовет Кимуру для обсуждения хозяйственных дел усадьбы и, возможно, объезда какого-либо участка внешней ограды или чего-нибудь, что требовало господского глаза. Потом наступят сумерки, и придёт время ужина с Сикибу. Может быть, мицусаки с пластинками нежного мяса цыплёнка, зажаренного тут же в очаге, запиваемое тёплым сакэ. Хорошая у них здесь, в Миуре, жизнь. После ужина Сикибу, пожалуй, споёт ему своим высоким, чистым голосом, а потом уже.можно и в постель. Теперь уже, точнее, по постелям – её живот стал уже слишком велик, чтобы заниматься любовью. Впрочем, сейчас они и так спали бы порознь, и она, наверное, даже благодарна своему состоянию, освобождавшему её по крайней мере от некоторой части супружеских обязанностей.У ворот раздался какой-то шум, затем крики и вопли. В комнату ворвался Кимура, забыв даже поклониться.– Мой господин… – с трудом вымолвил он. – Кейко…Уилл кинулся наружу, несмотря на боль. В одну секунду он очутился во дворе. Там кружком стояли его самураи и их жены.– Её оставили у ворот, мой господин, – выдохнул Кимура. – Мы не разглядели, кто её принёс, он ускакал на лошади.Мужчины расступились, пропуская Уилла. В пыли у их ног лежала голова Кейко с палочками для еды, воткнутыми в узел волос на макушке. На лице его было написано бесстрастие, даже беспечность. Но он видел надвигающуюся гибель и умер, сознавая, что принимает смерть за своего господина. Уилл медленно нагнулся и выдернул кокотану из уха, покрытого запёкшейся кровью. Бессмысленный жест. Он протянул её Кимуре, не сводя глаз с застывших черт.– Герб Исиды Норихазы, мой господин.Он вернул Уиллу маленький нож, чтобы тот убедился лично и запомнил его.– Кимура, – сказал Уилл, – ты должен выполнить одно моё задание. Скачи на юг Кюсю к Симадзу но-Тадатуне. Передай господину Тадатуне, что если он не стал ненавидеть меня за содеянное мной, то у меня к нему есть просьба. Однажды он собирался обучить меня искусству владения мечом, но я отказался. Теперь я хотел бы перенять его у такого мастера, как господин Тадатуне. Передай ему это и пригласи от моего имени погостить в Миуре.– Да, мой господин. – Глаза Кимуры заблестели. – Кейко будет отомщён.Самураи издали радостный вопль: – Кейко будет отомщён!Чья-то рука тронула Уилла за локоть.– Этим вы восстановите свою честь, мой господин, – произнесла Сикибу. – И я подарю вам сына, чтобы имя Андзина оставалось славным во веки веков.Нежная ручка, нежные глаза. Господи, подумал он, так она злилась не из-за Пинто Магдалины, а из-за моего вызволения с дуэли?Магоме Сикибу.
Ритмичная музыка наполняла огромную комнату, и семьдесят гейш грациозно двигались в танце, покачивая веерами, руками, низко кланяясь – калейдоскоп изящества и цветов, – после чего исчезали за ширмой.Мужчины издали одобрительный гул, а служанки торопливо внесли чашки с зелёным чаем, что говорило о конце пира. Разговоры стали громче, Казалось, вся Япония собралась сегодня во дворце Нидзе в центре Киото. Сияние огней, извещавших, что Токугава с церемониальным визитом посетил столицу, было видно за много миль. Они освещали весь город, даже подсвечивали огромную деревянную махину храма Кио-мицу, стоящего на холме над озером Бива. Свет и гомон, конечно, побеспокоили даже самого микадо, императорское уединение которого не позволяло ему посещать подобные балы.Это ночь принадлежала тем, кто на деле правил всей Японией, – кланам Асано и Като, Мори и Сацумы. У Секигахары они сражались друг против друга, сегодня же они собрались, чтобы воздать почести своим господам.Потому что здесь же пировали шесть принцев из рода Токугава, собравшихся вокруг нового сегуна, принца Хидетады. Даже старожилы не помнили такого великолепия, стольких богатых и могущественных людей, собравшихся одновременно в Киото. Огромный зал, не меньше шестидесяти татами, был расцвечен разноцветными фонариками, богато изукрашенными кимоно и поясами важных гостей, сияющих серебром наконечниками копий стражи Токугавы, блеском драгоценных камней на рукоятках коротких мечей – ведь все самураи были сегодня при церемониальном оружии.В одной комнате собрался цвет Японии – каждый присутствующий был полновластным правителем в своей провинции, абсолютным повелителем десятка тысяч своих вассалов-самураев, миллиона серфов – крестьян – и бессчётного количества недочеловеков-ита. И тем не менее каждое ухо, а порой и каждая голова были направлены к двум маленьким фигуркам. Они сидели рядом в правом углу огромной подковы, образованной тьмой маленьких лакированных столиков, улыбаясь собравшимся гостям, иногда поворачиваясь друг к другу, чтобы переброситься несколькими ничего не значащими фразами. Принц хотел, чтобы это был весёлый бал, где каждый получил бы удовольствие от жизни, от хорошей закуски и доброго вина, посмеялся бы шуткам, поломал голову над хитроумными загадками и полюбовался искусством развлекавших их гейш. Принц выглядел, а может, и сам считал себя отцом всех присутствующих великих людей, а не просто их признанным лидером. Потому что если каждый присутствующий следовал за флагом рода Токугавы, то никто из этих присутствующих не сомневался, за кем следует этот род.Никто – пожалуй, за исключением юноши, сидевшего рядом с ним. Тоетоми но-Хидсери было уже восемнадцать – крошечная фигурка, до странности напоминающая своего отца. По крайней мере, тем, кто, как сам Иеясу, ещё помнил Хидееси в молодости. Он мало ел, чуть пригубливая вино, едва обращал внимание на девушек – гейш. В течение всего пира он не разговаривал с Токугавой, пока к нему не обращались с прямым вопросом. Взор его то и дело, словно ища поддержки, обращался на людей, прибывших с ним из Осаки, – Исиду Норихазу и Оно Чаруфузу.Но уже подали чай, и конец был не за горами. Иеясу отхлебнул глоток и посмотрел на юношу поверх края своего красного лакированного бокала.– Это самая памятная ночь в моей жизни, Тоетоми но-Хидеери. Я уже было думал, что так и сойду в могилу, не повидав больше сына моего самого старого и лучшего друга. Но моё счастье было бы полным, если бы твоя очаровательная мать сочла возможным приехать к Киото вместе с тобой.– Я могу лишь ещё раз передать извинения моей матери, мой господин Иеясу, – ответил Хидеери.– Конечно. И всё же в значительной мере её отказ вызван недоверием ко мне.– Мой господин…– И поэтому я хочу, чтобы ты передал ей, Тоетоми но-Хидеери, что её страхи беспочвенны. Разве тебе не были оказаны здесь величайшие почести, разве у тебя есть хоть малейший повод для подозрений?– Вы обращаетесь со мной и моими людьми с величайшим уважением, мой господин Иеясу.– Разве я не обожествляю твоего отца? Разве памятник ему – не прекраснейший во всей Японии?– Я благодарен вам, мой господин Иеясу. Я хочу, чтобы вы знали это. Может быть, моя мать чувствует себя слишком старой для подобного путешествия.– Какого путешествия? От Осакского замка до Киото едва ли будет тридцать миль. И стара? Принцесса Асаи Едогими стара? Ну, уж этому я просто не могу поверить.Хидеери улыбнулся:– И будете правы, мой господин. Моя мать вечна, как и её красота.– Да, это верно. – Иеясу вздохнул. – Но её настраивают против меня португальские священники.– Мой господин?– Эх, Хидеери, я ведь знаю, что священники считают Осаку даже более надёжным прибежищем, чем Нагасаки.– Действительно, им там всегда рады, мой господин. Не только потому, что они видят столько несправедливостей к себе, столько преследований по всей империи с тех пор, как вы им перестали покровительствовать. Но дело ещё в том, что я хочу узнать науки и культуру Запада – они ведь столько могут рассказать нам: о литературе и искусстве, политике и, конечно, религии.– И ещё об искусстве войны и владении огнестрельным оружием, – заметил Иеясу.Хидеери утвердительно наклонил голову.– И этому тоже, мой господин Иеясу. Искусство войны и умение владеть оружием – это ведь только другая сторона политики, не так ли?Иеясу бросил взгляд на юношу:– Ты хотел бы сохранить торговлю с Португалией?– Я хотел бы сохранить торговлю с Португалией, мой господин, к нашей общей выгоде. Так же, как вы хотели бы торговать с Голландией.Снова быстрый взгляд:– Ты информирован не хуже меня, Тоетоми но-Хидеери. Я собирался выбрать Голландию в качестве торгового партнёра лишь потому, что, несмотря на заключённое твоим отцом соглашение с Португалией, ни один корабль из Лиссабона не появлялся у наших берегов вот уже пять лет.– У них возникли свои внутренние проблемы, мой господин. Так говорят священники. Но разве Голландия проявляет больше интереса к торговле с Японией? Уже пять лет пошло с тех пор, как вы отправили в Сиам голландцев Квакернека и За-ндвоорта.Иеясу кивнул:– И Зандвоорт вернулся с заверениями своих правителей. Хидеери позволил себе ещё одну улыбку:– Но без кораблей. И без пушек, мой господин Иеясу. Европейцы очень беспечны в том, что касается обещаний. Но у нас нет причин расстраиваться по этому поводу. Священники сообщают мне, что величайшая из европейских наций начинает действовать и у наших берегов. Во всяком случае, они недалеко к югу.Иеясу нахмурился:– Я ничего об этом не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49