Вторая категория доводов против Д. тоже не опасна, ибо скептицизм, ополчаясь на мышление, не имеет иного орудия, как само мышление, поэтому самым своим существованием опровергает то, что желает доказать. Вот почему в новой философии скептицизм не играет никакой роли и торжествует догматизм; но в лице критицизма вырос новый и более опасный противник Д. Критицизмом называется направление немецкой философии, родоначальником которой считается Кант. Прежде чем строить философскую систему, необходимо подвергнуть критике нашу познавательную способность, – задача, которую решает Капт в Критике чистого разума. Результатом анализа Канта является невозможность метафизики, познания предметов самих по себе, и утверждение, что мы познаем лишь явления, закономерность в которых принадлежит не явлениям, а познающему субъекту. Хотя критицизм, подобно скептицизму, ограничивает претензии человеческого познания, однако по своей природе критицизм вполне отличен от скептицизма и ближе к Д. Критицизм выдвигает только из основных задач философы теорию познания и утверждает ее преимущественное значение в ряду философских вопросов. Самый критицизм Канта вовсе не настолько отличается от философии Локка и Юма; чтобы можно было в нем видеть родоначальника нового направления. Что критицизм по своей природе есть догматическое направление – это доказывается историей; критицизм Канта весьма быстро и логически правильно выродился в Д. Шеллинга в Гегеля.
Э. Радлов.
Договор
Договор – соглашение двух или нескольких лиц на определенное решение или совершение определенных действий (duorum pluriumve in idem placitum consensus – определение римских юристов), служит в общественной жизни источником обязательств, нравственных или юридических, смотря по тому, возможно или невозможно прямое принуждение к их исполнению. В качестве такого источника. Д. считается основным связующим элементом общественного союза, ибо, как говорят с древности, общество не могло бы существовать, если бы взаимные соглашения людей не исполнялись. В жизненных отношениях людей нет сферы, где Д. не играл бы той или иной роли: международные, политические, гражданско-правовые и просто бытовые отношения одинаково и в наиболее существенных своих сторонах опираются на Д., как на санкцию вытекающих из них прав и обязанностей. Трудно сказать, где больше юридическо-творческая роль Д. – в современной жизни или в истории. Слабость государственного союза, неразвитость международного права, недостаток объективных норм в организации имущественных и семейных отношений – явления особенно свойственные ранним эпохам истории – только распространяют сферу приложения Д. Для начальных ступеней общественного развитая современными историками права, несмотря на отрицание ими теорий так называемого «общественного Д.», организующая роль Д. настойчиво подчеркивается. В древнем обществе, по их мнению, «возникновение законодательства, уголовно-судебной расправы, гражданского процесса, должностного состава, также как и самая идея публичной защиты права – примыкают к Д.; точка зрения Д. лежит в основании государственного общения и все международное право разлагается на Д.» (Иеринг). Естественным, поэтому, представляется тот интерес, который возбуждает в себе вопрос о т. н. обязательной силе Д. – о том, что именно в договорном соглашении является тем могущественным стимулом, который заставляет людей исполнять его только в силу данного слова, в силу факта выраженной воли? В философскоюридической литературе ответ на него, однако, далеко не соответствует этому интересу, так как пред нами проходит ряд мнений, в том или ином пункте подлежащих серьезным возражениям. Новейшие исторические исследования в области Д. в корне подрывают теорию, до сих пор производившую наиболее сильное впечатление – теорию, по которой Д. является непосредственным выразителем человеческой свободы. С точки зрения этой теории, нет ничего более согласного с свободой. как следовать решениям, возникшим из проявлений свободной воли личности и создавшим то или иное отношение к свободной воле других личностей; свобода собственного решения соединяется, при этом, с необходимостью согласовать свои действия с действиями других людей, установления тем самым ту необходимую границу свободы, которую и называют правом. В опровержение этой теории, упомянутые исторические исследования доказывают полную совместимость договорной формы юридических отношений с господством принуждения и даже прямого насилия, вскрывая вместе с тем ряд исторических форм Д., свидетельствующих об изменчивости его структуры, в зависимости от изменяющихся условий общественной жизни. Как раз в ту эпоху, когда творческая роль Д. является, по-видимому, наибольшей, – в раннем обществе, -Д. принимает форму так называемого формального контракта, отличительную особенность которого составляет не только торжественность произносимых при заключении Д. слов и совершаемых действий, но и то, что в этой торжественной форме и в связываемых с нею юридических последствиях выступает на первый план полная подчиненность одного контрагента (должника) воле другого (кредитора). Символика многих ранних Д. есть символика рабства, которое является необходимым юридическим следствием Д., раз он не исполнен должником, а стимул, побуждающий к заключению Д., в раннем обществе, есть желание избежать еще большей опасности – смерти или грабежа, обычных выражений древней мести. – На следующей ступени развития – в т. н. реальном контракте – момент свободы воли и соглашения отступает перед имущественным обеспечением, сопровождающим с обеих сторон заключение Д., согласно с чем и договорный иск, вытекающий из реального контракта, на первых порах совершенно отсутствует, заменяясь штрафным иском из правонарушения, т. е. невозврата или повреждения имущества, служившего обеспечением договора. – Лишь на ступени консенсуального контракта, основанного на соглашении и доброй совести и независимого в своей юридической силе как от внешней формы, так и сопровождающего или не сопровождающего его обеспечения, – на первый план выступает личная воля и свобода соглашения; вместе с взаимным доверием сторон, покоящимся на нравственной основе. Эту форму господствующая в юриспруденции философская теория и взяла исходным пунктом своих рассуждений, верных, поэтому, лишь в приложении к одной стадии развития Д. и; след., далеко не выясняющих поставленного вопроса.
Невыясненность основного вопроса прямо отражается и на том, что называют юридической конструкций Д., т. е. на установлении и развит принципов, по которым оцениваются договорные сделки в законодательствах и судебной практике. На господствующую форму этой конструкции оказала сильное влияние только что разобранная теория Д., как непосредственного проявления свободы человеческой воли. Соглашению и субъективным его условиям она придает главную или даже исключительную роль, отодвигая на задний план или совсем отрицая влияние объективного фактора правообразования – принудительной нормировки гражд. правовых форм со стороны гражданско-правовой власти. По субъективной стороне Д. господствующая конструкция оценивает и все юридические его последствия, приписывая юридическое значение только тому, чего желали стороны, заключившие Д. и действовавшие при этом добросовестно, и не обращая внимания на то, в каком отношении стоят эти желания и действия сторон с объективным порядком правоотношений, с наиболее целесообразным, в данную минуту, направлением гражданского оборота. Крайние выразители этого мнения придают самому факту Д., независимо от содержания отношений, вызвавших его к жизни, безусловную и решительную силу: «абстрактные» Д. или обязательства признаются ими столь же действительными, как и конкретные. В какой степени эта точка зрения неудовлетворительна, было уже отчасти показано в ст.: «Воля в обл. гражд. права». По отношению к Д. специально следует прибавить, что ряд современных форм Д. совсем не укладывается в форму этой конструкции (напр. т. н. Д. в пользу третьих лиц; см. ниже), а некоторые Д., к ней подходящие, заключают в себе, вместе с тем, и элементы ей чуждые, а именно принудительное воздействие государственной власти (Д. личного найма, перевозки по железным дорогам и ч. д.). Количество относящихся сюда «исключений» так велико и они так существенны, что со стороны целой группы писателей давно уже выставлен другой принцип юридической конструкции – объективное основание Д., его causa, как говорили римляне. У английских писателей эта последняя точка зрения выдвинута с особенной силой, как и вообще принцип объективной оценки юридических сделок. Теперь на их сторону начинают переходить и немецкие писатели (Гартман), у которых до сих пор господствовала первая теория, за очень небольшими исключениями (Шлоссман). Положительные законодательства, поскольку она не находятся под непосредственным воз действием защитников первой точки зрения (саксонское уложение, новый проект общегерманского уложения), не исключают вполне действий объективного фактора, отвода ему некоторое, хотя и недостаточно широкое место (французский кодекс, art. 1131, и русский Св. Зак., в ст. 1529 т. X, ч. 1-й, гласящей, что «Д. недействителен и обязательство ничтожно, если побудительная причина к заключению оного есть достижение цели законами воспрещенной»). В порядки отношений, регулируемых «свободным Д.» и «свободной конкуренцией», некоторые современные писатели видят явление, подлежащее коренным исправлениям в дальнейшем развитии общественной жизни. Основываясь, с одной стороны, на отмеченной выше исторической изменчивости структуры Д., с другой – на потребностях современной социальной и экономической жизни, они отказывают Д. во всякой принудительной силе, считая его лишь формой отношений, содержание и последствия которой устанавливаются в зависимости от изменяющихся исторических условий и подлежат прямому воздействию объективных факторов правообразования.
Неопределенность конструкции Д. стоит также в связи с невыясненностью роли, принадлежащей в современном праве другому источнику обязательств – так назыв. «одностороннему обещанию». Вообще эта чрезвычайно важная область гражданскоправовых отношений нуждается в коренном пересмотре как в литературе, так и в законодательствах, как между прочим, показывают споры, возникшие по поводу организации ее в новом проекте обще-германского уложения. Обзор философских теорий об обязывающей силе Д. см. у Чичерина, «Собственность и государство», I, гл. IV. Для истории Д., кроме курсов истории права отд. государств, см. Pernice, «Marcus Antistins Labeo», I, 400 сл.; Ihering, «Das Schuldmoment im romisch. Recht»; Esmein, «Etudes sur les contrats» (Пар. 1883); Holmes, «The common law» (Л., 1882). Догматическое изложение – в курсах пандект и гражданского права отдельных государств: затем Schlossmann, «Der Vertrag» (Лпц., 1876); Hartmann, «Die Grundprinzipien der Praxis des Englisch-Amerikanischen Vertragsrechts gegenuber der deutsch. gemeinrechtl. Vertragsdoktrin» (Фрейб. 1891); В. Нечаев, «Теория Д.» (Юридич. Вестн. 1888 г. № 10), Biermann, «Rechtszwang zum Kontrahiren», в «Jahrbucher fur Dogmatik», XXXII (1893).
В. Нечаев.
Додэ
Додэ (Альфонс) – известный франц. романист, род. в Ниме 13 мая 1840 г. Окончив курс лицея в Лионе, он прослужил два года учителем в Алэ. Первые стихотворения Д. напечатаны в лионских газетах, когда будущий романист был еще воспитанником лицея. В 1857 г. Д. прибыл в Париж попытать счастья на литературн. поприще. В Париже он дебютировал сборником стихотворений «Les Amoureuses»; одно из них, «Les Prunes», обратило внимание критики на даровитого юношу. В «Figaro» появился, затем, очерк «Les gneux de province», в котором Д. обрисовал плачевную участь провинциальных педагогов. В этом очерке сказались уже главные отличительные черты Д. – наблюдательность, уменье придавать выпуклость образам и описаниям, блестящий стиль, большая впечатлительность. В 1859 г. Д. издал второй том стихотворений: «La double conversion», в 1861 г. – сборник рассказов, под общим заглавием «Le chaperon rouge». В. течение пяти лет, до 1865 г., Д. занимал должность личного секретаря герцога де-Морни; близкое соприкосновение со многими деятелями второй империи обогатило запас его наблюдений. Во время осады Парижа он зачислился в пехотный батальон и участвовал во многих стычках. В 1874 г. он начал писать критические фельетоны в «Journal Officiel». С 1862 г. Д. работает для театра; пьесы его, большею частью переделанные из его же романов и не имевшие особенного успеха, ставились в следующем порядке; «La Derniere Idole» (1862), «L'Oeillet blanc» (1865), «Les Absents» (1865), «Le Frere aine» (1868), «Le Sacrifice» (1869), «Lise Tavernier» (1872), «L'Arlesienne» (1872), «Fromont jeune et Risler aine» (1876), «Le Char» (1877). «Le Nabab» (1880), «Jack» (1881), «Les Rois en exil» (1883), «Sapho» (1885), «Numa Roumestan» (1887), «Tartarin sur les Alpes» (1888), «La lutte pour la vie» (1889), «L'Obstacle» (1890). Некоторые из них написаны в сотрудничестве с другими драматургами. В 1866 г. Д. поместил в «Evenement» серию рассказов, под заглавием «Lettres de mon moulin»; эти рассказы, подписанные псевдонимом: «Gaston-Marie», принадлежат к числу лучших произведений Д. Ирония и юмор удачно оттеняются легкою дымкою скорбного чувства, трогая читателя и, вместе с тем, возбуждая невольную улыбку. «Le Petit Chose» (1868) – фантастическая автобиография, первый из романов Д. «Les lettres a un absent», вызванный войною 1870 – 71 г., проникнуты патриотическою скорбью. Д. описывает с негодующим пафосом ужасы войны а насилия торжествующих неприятелей. «Aventures prodigieuses de Tartarin de Tarascon» (1872) – чрезвычайно популярное произведение Д. В лице героя остроумно осмеяно самохвальство французских южан. Забавное повествование изложено несколько цветистым стилем; в нем как бы отражаются свойства Тартарена и его подвигов. «Les petits Robinsons des caves ou le siege de Paris raconte par une petite fille de huit ans» (1872), «Contes du lundi» (1873), «Contes et recits» (1873), «Robert Helmont, etudes et paysages» (1874) и «Les Femmes d'artistes» (1874) предшествовали следующему большому роману Д., «Fromont jenne et Risler aine» (1874), имевшему большой и вполне заслуженный успех. Особенно удалась Д. фигура Сидони – одной из тех бессердечных хищниц, которых воспитывает искусственная, лихорадочная жизнь большого города, с ее контрастами между неустанным трудом и вечною праздностью, между роскошью и нищетою. «Jack», история заброшенного ребенка и рабочего поневоле, представляет целую галерею неудачников (rates), отбросов современной культуры. «Le Nabab» (1878) дает яркую картину парижских нравов времен второй империи. Этот роман вызвал оживленную полемику, потому что в главных его фигурах нельзя было не найти сходства с герцогом Морни и одним из депутатов законодательного корпуса (Бравэ). Несправедливо было бы, однако, ставить это сходство в вину Д.; в Мора и Жансуле отразились только некоторые, и притом наиболее симпатичные черты их прототипов. В «Набабе», как и в других романах Д., нет ни портретов, ни карикатур; материал, взятый из действительности, переработан художественно и свободно. В «Rois en exil» (1879) только с большой натяжкой можно узнать того или другого из падших монархов нашего времени, в «Numa Roumestan» (1880) – того или другого из французов-южан, сделавших быструю парламентскую карьеру. Если возможен был спор о том, с кого срисован Руместан – с Гамбетты или с Нюма Бараньона, то именно отсюда следует заключить, что моделью для Д. не послужил ни тот, ни другой. В «Evangeliste» (1883) и «Sapho» (1884) размах дарования Д. менее широк, потому что менее широки избранные им темы; последнему роману не чужда морализирующая тенденция, еще более заметная в «Rose et Ninette» (1891). «Tartarin surles Alpes» (1886) и «Port Tarascon» (1890) – продолжение комической эпопеи, составляющей, очевидно, одно из излюбленных детищ Д. В «Immortel» (1888) враждебное отношение автора к франц. акд. выразилось с раздражительностью, вообще несвойственною Д. В развитии его таланта, с половины восьмидесятых годов, наступил, по-видимому, застой или даже регресс, зависящий, быть может, от быстро слабеющего здоровья. Достаточно, впрочем, и первых пяти или шести его романов, чтобы отвести ему видное место между современными франц. романистами. Некоторыми сторонами своей писательской манеры он бесспорно принадлежит к натуралистической школе. Он стремится к верному и полному воспроизведению действительности, тщательно подмечает и собирает факты, ничего не скрывает и не подкрашивает, не отступает перед изображением грязного и пошлого, избегая только усиленного его подчеркиванья. Другая черта, общая Д. с корифеями новейшего франц. романа, заключается в погоне за четким, живописным, своеобразным словом. Он не так требователен в этом отношении, как. Флобер, не так нервно прихотлив, как Гонкур, не так щедр на технические термины, как Зола – но столь же не расположен, как и они, к проторенным дорогам и шаблонным выражениям. Отличается он от своих сверстников в области романа преимущественно тем, что вовсе не претендует на спокойствие и бесстрастие, на научную объективность или артистическое служение форме, одной только форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Э. Радлов.
Договор
Договор – соглашение двух или нескольких лиц на определенное решение или совершение определенных действий (duorum pluriumve in idem placitum consensus – определение римских юристов), служит в общественной жизни источником обязательств, нравственных или юридических, смотря по тому, возможно или невозможно прямое принуждение к их исполнению. В качестве такого источника. Д. считается основным связующим элементом общественного союза, ибо, как говорят с древности, общество не могло бы существовать, если бы взаимные соглашения людей не исполнялись. В жизненных отношениях людей нет сферы, где Д. не играл бы той или иной роли: международные, политические, гражданско-правовые и просто бытовые отношения одинаково и в наиболее существенных своих сторонах опираются на Д., как на санкцию вытекающих из них прав и обязанностей. Трудно сказать, где больше юридическо-творческая роль Д. – в современной жизни или в истории. Слабость государственного союза, неразвитость международного права, недостаток объективных норм в организации имущественных и семейных отношений – явления особенно свойственные ранним эпохам истории – только распространяют сферу приложения Д. Для начальных ступеней общественного развитая современными историками права, несмотря на отрицание ими теорий так называемого «общественного Д.», организующая роль Д. настойчиво подчеркивается. В древнем обществе, по их мнению, «возникновение законодательства, уголовно-судебной расправы, гражданского процесса, должностного состава, также как и самая идея публичной защиты права – примыкают к Д.; точка зрения Д. лежит в основании государственного общения и все международное право разлагается на Д.» (Иеринг). Естественным, поэтому, представляется тот интерес, который возбуждает в себе вопрос о т. н. обязательной силе Д. – о том, что именно в договорном соглашении является тем могущественным стимулом, который заставляет людей исполнять его только в силу данного слова, в силу факта выраженной воли? В философскоюридической литературе ответ на него, однако, далеко не соответствует этому интересу, так как пред нами проходит ряд мнений, в том или ином пункте подлежащих серьезным возражениям. Новейшие исторические исследования в области Д. в корне подрывают теорию, до сих пор производившую наиболее сильное впечатление – теорию, по которой Д. является непосредственным выразителем человеческой свободы. С точки зрения этой теории, нет ничего более согласного с свободой. как следовать решениям, возникшим из проявлений свободной воли личности и создавшим то или иное отношение к свободной воле других личностей; свобода собственного решения соединяется, при этом, с необходимостью согласовать свои действия с действиями других людей, установления тем самым ту необходимую границу свободы, которую и называют правом. В опровержение этой теории, упомянутые исторические исследования доказывают полную совместимость договорной формы юридических отношений с господством принуждения и даже прямого насилия, вскрывая вместе с тем ряд исторических форм Д., свидетельствующих об изменчивости его структуры, в зависимости от изменяющихся условий общественной жизни. Как раз в ту эпоху, когда творческая роль Д. является, по-видимому, наибольшей, – в раннем обществе, -Д. принимает форму так называемого формального контракта, отличительную особенность которого составляет не только торжественность произносимых при заключении Д. слов и совершаемых действий, но и то, что в этой торжественной форме и в связываемых с нею юридических последствиях выступает на первый план полная подчиненность одного контрагента (должника) воле другого (кредитора). Символика многих ранних Д. есть символика рабства, которое является необходимым юридическим следствием Д., раз он не исполнен должником, а стимул, побуждающий к заключению Д., в раннем обществе, есть желание избежать еще большей опасности – смерти или грабежа, обычных выражений древней мести. – На следующей ступени развития – в т. н. реальном контракте – момент свободы воли и соглашения отступает перед имущественным обеспечением, сопровождающим с обеих сторон заключение Д., согласно с чем и договорный иск, вытекающий из реального контракта, на первых порах совершенно отсутствует, заменяясь штрафным иском из правонарушения, т. е. невозврата или повреждения имущества, служившего обеспечением договора. – Лишь на ступени консенсуального контракта, основанного на соглашении и доброй совести и независимого в своей юридической силе как от внешней формы, так и сопровождающего или не сопровождающего его обеспечения, – на первый план выступает личная воля и свобода соглашения; вместе с взаимным доверием сторон, покоящимся на нравственной основе. Эту форму господствующая в юриспруденции философская теория и взяла исходным пунктом своих рассуждений, верных, поэтому, лишь в приложении к одной стадии развития Д. и; след., далеко не выясняющих поставленного вопроса.
Невыясненность основного вопроса прямо отражается и на том, что называют юридической конструкций Д., т. е. на установлении и развит принципов, по которым оцениваются договорные сделки в законодательствах и судебной практике. На господствующую форму этой конструкции оказала сильное влияние только что разобранная теория Д., как непосредственного проявления свободы человеческой воли. Соглашению и субъективным его условиям она придает главную или даже исключительную роль, отодвигая на задний план или совсем отрицая влияние объективного фактора правообразования – принудительной нормировки гражд. правовых форм со стороны гражданско-правовой власти. По субъективной стороне Д. господствующая конструкция оценивает и все юридические его последствия, приписывая юридическое значение только тому, чего желали стороны, заключившие Д. и действовавшие при этом добросовестно, и не обращая внимания на то, в каком отношении стоят эти желания и действия сторон с объективным порядком правоотношений, с наиболее целесообразным, в данную минуту, направлением гражданского оборота. Крайние выразители этого мнения придают самому факту Д., независимо от содержания отношений, вызвавших его к жизни, безусловную и решительную силу: «абстрактные» Д. или обязательства признаются ими столь же действительными, как и конкретные. В какой степени эта точка зрения неудовлетворительна, было уже отчасти показано в ст.: «Воля в обл. гражд. права». По отношению к Д. специально следует прибавить, что ряд современных форм Д. совсем не укладывается в форму этой конструкции (напр. т. н. Д. в пользу третьих лиц; см. ниже), а некоторые Д., к ней подходящие, заключают в себе, вместе с тем, и элементы ей чуждые, а именно принудительное воздействие государственной власти (Д. личного найма, перевозки по железным дорогам и ч. д.). Количество относящихся сюда «исключений» так велико и они так существенны, что со стороны целой группы писателей давно уже выставлен другой принцип юридической конструкции – объективное основание Д., его causa, как говорили римляне. У английских писателей эта последняя точка зрения выдвинута с особенной силой, как и вообще принцип объективной оценки юридических сделок. Теперь на их сторону начинают переходить и немецкие писатели (Гартман), у которых до сих пор господствовала первая теория, за очень небольшими исключениями (Шлоссман). Положительные законодательства, поскольку она не находятся под непосредственным воз действием защитников первой точки зрения (саксонское уложение, новый проект общегерманского уложения), не исключают вполне действий объективного фактора, отвода ему некоторое, хотя и недостаточно широкое место (французский кодекс, art. 1131, и русский Св. Зак., в ст. 1529 т. X, ч. 1-й, гласящей, что «Д. недействителен и обязательство ничтожно, если побудительная причина к заключению оного есть достижение цели законами воспрещенной»). В порядки отношений, регулируемых «свободным Д.» и «свободной конкуренцией», некоторые современные писатели видят явление, подлежащее коренным исправлениям в дальнейшем развитии общественной жизни. Основываясь, с одной стороны, на отмеченной выше исторической изменчивости структуры Д., с другой – на потребностях современной социальной и экономической жизни, они отказывают Д. во всякой принудительной силе, считая его лишь формой отношений, содержание и последствия которой устанавливаются в зависимости от изменяющихся исторических условий и подлежат прямому воздействию объективных факторов правообразования.
Неопределенность конструкции Д. стоит также в связи с невыясненностью роли, принадлежащей в современном праве другому источнику обязательств – так назыв. «одностороннему обещанию». Вообще эта чрезвычайно важная область гражданскоправовых отношений нуждается в коренном пересмотре как в литературе, так и в законодательствах, как между прочим, показывают споры, возникшие по поводу организации ее в новом проекте обще-германского уложения. Обзор философских теорий об обязывающей силе Д. см. у Чичерина, «Собственность и государство», I, гл. IV. Для истории Д., кроме курсов истории права отд. государств, см. Pernice, «Marcus Antistins Labeo», I, 400 сл.; Ihering, «Das Schuldmoment im romisch. Recht»; Esmein, «Etudes sur les contrats» (Пар. 1883); Holmes, «The common law» (Л., 1882). Догматическое изложение – в курсах пандект и гражданского права отдельных государств: затем Schlossmann, «Der Vertrag» (Лпц., 1876); Hartmann, «Die Grundprinzipien der Praxis des Englisch-Amerikanischen Vertragsrechts gegenuber der deutsch. gemeinrechtl. Vertragsdoktrin» (Фрейб. 1891); В. Нечаев, «Теория Д.» (Юридич. Вестн. 1888 г. № 10), Biermann, «Rechtszwang zum Kontrahiren», в «Jahrbucher fur Dogmatik», XXXII (1893).
В. Нечаев.
Додэ
Додэ (Альфонс) – известный франц. романист, род. в Ниме 13 мая 1840 г. Окончив курс лицея в Лионе, он прослужил два года учителем в Алэ. Первые стихотворения Д. напечатаны в лионских газетах, когда будущий романист был еще воспитанником лицея. В 1857 г. Д. прибыл в Париж попытать счастья на литературн. поприще. В Париже он дебютировал сборником стихотворений «Les Amoureuses»; одно из них, «Les Prunes», обратило внимание критики на даровитого юношу. В «Figaro» появился, затем, очерк «Les gneux de province», в котором Д. обрисовал плачевную участь провинциальных педагогов. В этом очерке сказались уже главные отличительные черты Д. – наблюдательность, уменье придавать выпуклость образам и описаниям, блестящий стиль, большая впечатлительность. В 1859 г. Д. издал второй том стихотворений: «La double conversion», в 1861 г. – сборник рассказов, под общим заглавием «Le chaperon rouge». В. течение пяти лет, до 1865 г., Д. занимал должность личного секретаря герцога де-Морни; близкое соприкосновение со многими деятелями второй империи обогатило запас его наблюдений. Во время осады Парижа он зачислился в пехотный батальон и участвовал во многих стычках. В 1874 г. он начал писать критические фельетоны в «Journal Officiel». С 1862 г. Д. работает для театра; пьесы его, большею частью переделанные из его же романов и не имевшие особенного успеха, ставились в следующем порядке; «La Derniere Idole» (1862), «L'Oeillet blanc» (1865), «Les Absents» (1865), «Le Frere aine» (1868), «Le Sacrifice» (1869), «Lise Tavernier» (1872), «L'Arlesienne» (1872), «Fromont jeune et Risler aine» (1876), «Le Char» (1877). «Le Nabab» (1880), «Jack» (1881), «Les Rois en exil» (1883), «Sapho» (1885), «Numa Roumestan» (1887), «Tartarin sur les Alpes» (1888), «La lutte pour la vie» (1889), «L'Obstacle» (1890). Некоторые из них написаны в сотрудничестве с другими драматургами. В 1866 г. Д. поместил в «Evenement» серию рассказов, под заглавием «Lettres de mon moulin»; эти рассказы, подписанные псевдонимом: «Gaston-Marie», принадлежат к числу лучших произведений Д. Ирония и юмор удачно оттеняются легкою дымкою скорбного чувства, трогая читателя и, вместе с тем, возбуждая невольную улыбку. «Le Petit Chose» (1868) – фантастическая автобиография, первый из романов Д. «Les lettres a un absent», вызванный войною 1870 – 71 г., проникнуты патриотическою скорбью. Д. описывает с негодующим пафосом ужасы войны а насилия торжествующих неприятелей. «Aventures prodigieuses de Tartarin de Tarascon» (1872) – чрезвычайно популярное произведение Д. В лице героя остроумно осмеяно самохвальство французских южан. Забавное повествование изложено несколько цветистым стилем; в нем как бы отражаются свойства Тартарена и его подвигов. «Les petits Robinsons des caves ou le siege de Paris raconte par une petite fille de huit ans» (1872), «Contes du lundi» (1873), «Contes et recits» (1873), «Robert Helmont, etudes et paysages» (1874) и «Les Femmes d'artistes» (1874) предшествовали следующему большому роману Д., «Fromont jenne et Risler aine» (1874), имевшему большой и вполне заслуженный успех. Особенно удалась Д. фигура Сидони – одной из тех бессердечных хищниц, которых воспитывает искусственная, лихорадочная жизнь большого города, с ее контрастами между неустанным трудом и вечною праздностью, между роскошью и нищетою. «Jack», история заброшенного ребенка и рабочего поневоле, представляет целую галерею неудачников (rates), отбросов современной культуры. «Le Nabab» (1878) дает яркую картину парижских нравов времен второй империи. Этот роман вызвал оживленную полемику, потому что в главных его фигурах нельзя было не найти сходства с герцогом Морни и одним из депутатов законодательного корпуса (Бравэ). Несправедливо было бы, однако, ставить это сходство в вину Д.; в Мора и Жансуле отразились только некоторые, и притом наиболее симпатичные черты их прототипов. В «Набабе», как и в других романах Д., нет ни портретов, ни карикатур; материал, взятый из действительности, переработан художественно и свободно. В «Rois en exil» (1879) только с большой натяжкой можно узнать того или другого из падших монархов нашего времени, в «Numa Roumestan» (1880) – того или другого из французов-южан, сделавших быструю парламентскую карьеру. Если возможен был спор о том, с кого срисован Руместан – с Гамбетты или с Нюма Бараньона, то именно отсюда следует заключить, что моделью для Д. не послужил ни тот, ни другой. В «Evangeliste» (1883) и «Sapho» (1884) размах дарования Д. менее широк, потому что менее широки избранные им темы; последнему роману не чужда морализирующая тенденция, еще более заметная в «Rose et Ninette» (1891). «Tartarin surles Alpes» (1886) и «Port Tarascon» (1890) – продолжение комической эпопеи, составляющей, очевидно, одно из излюбленных детищ Д. В «Immortel» (1888) враждебное отношение автора к франц. акд. выразилось с раздражительностью, вообще несвойственною Д. В развитии его таланта, с половины восьмидесятых годов, наступил, по-видимому, застой или даже регресс, зависящий, быть может, от быстро слабеющего здоровья. Достаточно, впрочем, и первых пяти или шести его романов, чтобы отвести ему видное место между современными франц. романистами. Некоторыми сторонами своей писательской манеры он бесспорно принадлежит к натуралистической школе. Он стремится к верному и полному воспроизведению действительности, тщательно подмечает и собирает факты, ничего не скрывает и не подкрашивает, не отступает перед изображением грязного и пошлого, избегая только усиленного его подчеркиванья. Другая черта, общая Д. с корифеями новейшего франц. романа, заключается в погоне за четким, живописным, своеобразным словом. Он не так требователен в этом отношении, как. Флобер, не так нервно прихотлив, как Гонкур, не так щедр на технические термины, как Зола – но столь же не расположен, как и они, к проторенным дорогам и шаблонным выражениям. Отличается он от своих сверстников в области романа преимущественно тем, что вовсе не претендует на спокойствие и бесстрастие, на научную объективность или артистическое служение форме, одной только форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126