— И хочу, чтобы ты предостерегла его.
У Мирани отчаянно забилось сердце.
— Предостерегла? О чем?
— Существует заговор с целью убить Архона. Аргелин не хочет, чтобы он вернулся.
Тишину нарушали только крики чаек за окном. Мирани с трудом подбирала слова. С губ сорвался лишь слабый шепот:
— Кому поручено его убить?
Эта мысль была невыносима. Не укладывалась в голове. Но в записке, которую послал Сетис, в слове «пожалуйста» сквозил страх.
— Писцу. Думаю, Аргелин взял в заложники его семью. — Гермия внимательно следила за Носительницей.
Мирани ошеломленно покачала головой.
— Даже… Он бы не…
— Пошли в ход и другие посулы. Ему была обещана должность квестора.
Мирани подняла широко распахнутые глаза. Гермия кивнула.
— Видишь, теперь и тебе стало страшно, — сказала она.
* * *
Женщина в ужасе разинула рот.
Никто не шелохнулся, исполинская птица вспорхнула на насест и принялась сердито чистить перья под громадным крылом.
Алексос медленно поднял яйцо над головой. От его тяжести у мальчика дрожали руки. Птичья царица прикусила губу.
— Мальчишка! — прошипела она. — Осторожнее!
Шакал велел:
— Отходим к двери. Давай, Алексос. Принеси его сюда!
Шаг за шагом Алексос приближался к лестнице. Птичьи воины заволновались, ужас просвечивал даже сквозь маски, но никто из них не отваживался и пальцем шевельнуть.
— Вы свободны. — Женщина раскинула руки. — Уходите! Никто вас не задержит. Только положите Нерожденного.
— Еще рано. — Голос Шакала был настойчив. — Принеси его сюда, мальчик. Не спеши.
Алексос кивнул, его лицо было сосредоточенно. Пот катился по лбу, заливал глаза, Архон вытерся рукавом.
— Друг, — простонал Орфет. — Будь осторожен.
Мальчик уже спустился наполовину. Гнездо скрипело и пошатывалось, готовое рассыпаться. Птица внимательно следила за ним с насеста. Вдруг она развернула крылья и ринулась вниз — Сетис не успел и рта раскрыть.
Алексос поднял глаза, дернулся, увернулся. Нога соскользнула; он с криком вцепился в перила.
Яйцо выпало у него из рук.
Оцепенев от ужаса, люди смотрели, как оно падает. Медленно, страшно медленно пролетело оно по широкой дуге сквозь исчерченную солнечными полосами темноту зала и ударилось об пол. Трещина расколола не только скорлупу, она пролегла по костям и черепам каждого, кто видел это. Сетис скрипнул зубами. Тишину разорвал пронзительный крик женщины и оглушительный треск. По камням рассыпались осколки толстой скорлупы.
Они клянутся хранить молчание
Никто не шелохнулся. Потом Алексос испустил крик мучительной боли, пронзивший Сетиса, подобно ножу. Юноша тотчас сорвался с места, перескочил через разбитое яйцо, вскарабкался к мальчику. Алексос побелел от ужаса.
— Я его убил, — прошептал он.
Сетис подхватил его на руки.
— Не бойся. Ты не виноват.
На полу валялись обломки яичной скорлупы, острые и иззубренные. Изнутри сочилась бесцветная жижа, торчало мокрое жилистое крыло. Сетис отнес Алексоса подальше и брезгливо отвернулся. Потом его взгляд зацепился за нечто удивительное.
— Смотри!
Но Алексос громко рыдал.
Сетис так и подскочил, склонился над разбитым яйцом. Не обращая внимания на копье, нацеленное в шею, он осторожно поднял блестящий шарик, лежавший среди обломков скорлупы. В его пальцах блеснула звезда, голубая, как сапфир.
— Вторая звезда! — Стражники крепко держали Шакала, прижимая его к стене. На лице вора было написано изумление. — Она была в яйце?
— Убейте их! — сиплый голос женщины дрожал от горя. — Убейте сейчас же!
— Нет! Погодите!
Алексос обернулся, по лицу его струились слезы. Он набрал побольше воздуха и заговорил:
— Это я виноват, а не они. Если кто-то и должен умереть, то только я.
У Сетиса отчаянно заколотилось сердце. Мелькнула предательская мысль: «Если его прикончат они, то не придется мне», — но в следующий миг его охватила ненависть к самому себе, жгучая, как пламя. Он обернулся к мальчику:
— Ерунда! Сделай что-нибудь. Ты же Бог! Ты ведаешь всем, что происходит на земле, тебе подвластны жизнь и смерть. Покажи им, кто ты такой.
— Он прав. — Орфет покосился на женщину. — Докажи ей, что такое настоящий Бог.
Алексос поглядел на них, и его лицо озарилось светом надежды.
— А можно?
Он поглядел на разбитое яйцо, потом на птицу. Она сидела неподвижно, устремив на него немигающие глаза, как будто считала его хоть и жалкой, но законной добычей.
— Прости, — искренне сказал он. — Я этого не хотел. Я сделаю всё, что смогу, но есть на свете вещи, которых не исправить, мгновения, которых не вернуть.
Птица хрипло, пронзительно закричала. Алексос опустился на колени среди обломков яйца и посмотрел на женщину.
— Если у меня получится, ты нас отпустишь?
— Кто ты такой? — сдавленно прошептала она.
Он не ответил. Только опустил хрупкую ладонь в мутноватую жижу и осторожно погладил вывихнутое крыло нерожденного птенца. Уголком глаза Сетис заметил, как тревожно подался вперед Шакал. Орфет терпеливо ждал, еле заметно улыбаясь.
«Оживи. Родись заново, тот, кто не был рожден. Боги всегда появляются на свет диковинными, невозможными путями».
Дернулось перо. Или его коснулся ветерок?
Сетис приблизился.
«Взываю к тебе. Из садов Царицы Дождя, где деревья никогда не сбрасывают листву. Где струятся ручьи среди прохладных озер и порхают стрекозы. Оттуда, где ты сидишь на самых верхних ветвях».
Птенец шевельнулся. Женщина прижала ладони к губам. Легкая дрожь, трепет крыла.
«Ты им нужен. Им нужны мы. Потому что без нас их жизнь бессмысленна и пуста, и они идут войной друг на друга. Мы нужны им, чтобы было кого винить и ругать. Любить. Уничтожать».
Птенец, шатаясь, встал на ноги. Захлопали угловатые крылья, закачалась на тощей шее лысая голова. Открыл клюв. Над залом прокатился слабый писк.
Алексос отступил. Посмотрел на женщину — его лицо было утомленным, под глазами легли темные круги.
«Возвращаю вам ваше божество».
Потом обратил долгий взор на Сетиса.
— Божества — хрупкие создания, — сказал он.
Сетис похолодел. В тот же миг Шакал оттолкнул державших его стражников, выхватил у мальчика вторую звезду и кинулся в другой конец зала, туда, где лежал его вещевой мешок. Подхватил его, бросил другой мешок Орфету и помог встать израненному Лису.
— Уходим, — коротко бросил он. — Пока им еще что-нибудь не взбрело в голову.
Орфет подошел к Алексосу.
— Пойдем, дружище. Пошли с нами.
Мальчик обернулся к нему.
— Орфет, я очень устал, — вздохнул он.
— Тогда я тебя понесу. Хоть до самого Колодца. — Толстяк легко подхватил мальчика и вслед за остальными пошел к выходу из зала. За ним поспешил Сетис.
— Погоди.
Он уже был у дверей. Обернулся — женщина стояла над птенцом, смотрела на его неуклюжие подергивания. Над ней критически взирала на свое потомство громадная птица.
— У нас осталось еще кое-что из вашего добра, — сказала толстуха.
— Еще?
— Серебряное яйцо. С царапинами на поверхности. Мы забрали его у самого высокого.
Сфера. Сетис изумленно воззрился на женщину.
— Хотите получить его обратно? Вы народ опасный, мы это понимаем. Даже ваши дети умеют творить чудеса. Может, вы и сами — боги. Мы больше не хотим с вами враждовать. — Она подала знак воину в птичьей маске. — Принеси.
Воин направился к гнезду, но Сетис остановил его.
— Не надо. — И облизал пересохшие губы. — Оставьте себе. В качестве нашего дара. — Он шагнул за дверь, но на пороге остановился. — Однако из него никогда никто не вылупится.
Женщина надела маску, черно-красный клюв нацелился на Сетиса.
— Кто знает, на что способны боги? — прошелестел ее голос.
Он выскочил за остальными, улыбаясь про себя. Без Сферы Шакал больше их не бросит. Отныне дорогу знает только он, Сетис.
Никто им не препятствовал. Все ворота были раскрыты, двери распахнуты, улицы, обрамленные разрушенными статуями, тихи и пустынны. К тому времени, когда они добрались до вершины хитроумной путаницы из башен и поверженных колонн, солнце давно опустилось за горы, а миллионы птиц, темным облаком порхавших над головой, то взмывая вверх, то пикируя, уже расселись отдыхать на обезглавленные фигуры, наполняя воздух оглушительным щебетанием. И вдруг, как по команде, смолкли.
Наступила ночь.
* * *
Дорога была безмолвна, над головой ослепительно сияли звезды. Мирани долго бежала со всех ног, но потом захромала, в сандалию попал камушек, в боку закололо. Однако останавливаться было нельзя. На глаза наворачивались слезы, но она твердо решила не плакать, потому что не верила словам Гермии. Да, Сетис честолюбив, но всё равно он ни за что не обидит Алексоса. Ни за что! Однако, хватаясь за бок и вдыхая аромат полыни и лаванды, растущих по обочинам, она в глубине души понимала, что не может доверять никому: ни Сетису, ни Криссе, ни Ретии. Доверять можно только Богу, а Бог ей не отвечал, и его молчание вселяло в нее ужас.
Кроме того, боги непредсказуемы. Никогда не знаешь, что у них на уме.
В теплых сумерках перед ней выросла покосившаяся каменная арка. Она нырнула в проем и зашагала по извилистой тропинке, среди порхающих мотыльков. Вдоль дороги знойно стрекотали цикады, а вдалеке с шелестом набегали на пляж волны. Из Порта доносились грохот и дым. Девушка понятия не имела, что там происходит.
Дойдя до каменной лестницы, она поднялась и остановилась на вершине, на плоском возвышении. До самого горизонта простиралось море, черное, неугомонное. Она посмотрела в другую сторону — вдалеке виднелись очертания Лунных гор, на фоне звезд чернели призрачные вершины. Высоко ли взобрались Сетис и все остальные? Нашли ли они Колодец, а Шакал — свое золото? Или уже погибли от жажды в безлюдной пустыне, и по их неподвижным телам ползают муравьи?
Она отринула эту мысль и приблизилась к Оракулу.
В тени сторожевого камня темнела расселина.
— Послушай меня, — сказала Мирани. — Слышишь? — Она легла на живот, откинула с глаз волосы. Опустила лицо во влажную черноту и крикнула: — Креон! Выслушай меня!
Она не знала, слышит ли он ее. Сетис говорил, подземный зал находится далеко внизу, голоса долетают туда приглушенными, но наверняка никто до нее не кричал так громко, не свешивался так далеко над дымной расселиной, не взывал с таким ужасом. От этой мысли у нее закружилась голова, глаза наполнились слезами, она зажмурилась.
— Предупреди Алексоса! Сетису приказано убить его. Ты меня слышишь? Дай понять, что слышишь!
Почему он не отвечает? Куда же девается тот голос в голове, когда он больше всего нужен?
Издалека, из Святилища, донесся тихий звон гонга — сигнал, призывающий Девятерых собраться. Они придут сюда, так что у нее еще есть время.
— Креон, — воззвала она. — Откликнись!
Раздался тихий шорох.
Она отпрянула, заранее зная, что это скорпион.
Из расселины показались клешни, потом и он сам, большой, красный. Высоко подняв передние лапы, он бросился к Мирани, как будто слышал ее зов. И, если Бог вселяется в созданных им существ, тогда, выходит, она и вправду его звала. В свете звезд скорпион таинственно мерцал.
Мирани глубоко вздохнула. Приблизилась на шаг, задрав юбку выше колен и стиснув подол кулачками. Подумала: уж не вскружили ли ей голову ядовитые пары, поднимающиеся из расселины, не застелили ли они ей взор? Потому что к скорпиону было что-то привязано.
Она отыскала бронзовую чашу, наклонила ее обод к земле. Скорпион, как всегда, подполз ближе, привлеченный блеском отражений, игрой собственных порывистых бросков. Как только он вполз в чашу, Мирани выпрямилась, и скорпион беспомощно соскользнул на дно. Она вгляделась.
Браслет. Тонкий, дешевый, сильно потертый. Очень маленький, подходящий только для девочки. Мирани облегченно вздохнула. Это браслет Телии, она всегда его носила. Значит, Телия и отец Сетиса находятся внизу, в царстве Тени, там, где им ничто не грозит. И вдруг она оцепенела от ужаса. Она сказала им о Сетисе! Слышали ли они? Что они подумали?
Различив за спиной шаги, она крепче стиснула чашу.
Рядом стояла Ретия, укутанная в темный плащ. Она запыхалась от быстрой ходьбы.
— Так и знала, что ты здесь! В чем дело? Что ты затеяла?
Мирани вздохнула.
— Долго ли мы будем строить заговоры друг против друга?
И вдруг она разозлилась. В душе вскипел давно подавляемый гнев. Она подошла к рослой девушке и выпалила:
— Ты и Джамиль, Гермия и Аргелин — какая между вами разница? Ложь от имени Оракула и тирания. Ты всегда была гордой, Ретия, а теперь пошла на предательство! Ты же клялась, что будешь хранить верность только Оракулу? Нет, ты верна лишь самой себе! Неужели ты готова любой ценой осуществить свои честолюбивые замыслы? — Ее голос дрожал, она обернулась к Лунным горам и прокричала туда: — Неужели ради этого можно пойти на убийство?
Наступило молчание. Потом Ретия тихо произнесла:
— Мы с тобой никогда не были подругами. Но однажды я услышала, как Оракул произнес твое имя.
Мирани отшатнулась.
— Только не смей говорить, что затеяла всё это ради меня!
Ретия выгнула брови.
— Ладно, ладно, я не об этом. Но разве не видишь — ты утверждаешь, будто слышишь Бога. Не знаю, получится ли это у меня. Я обратилась к Оракулу только однажды и вместо ответа провела в забытьи несколько часов, а, очнувшись, узнала, что мое место заняла Царица Дождя. Я хочу услышать его, Мирани! Хочу получить эту силу, это знание. Поэтому, когда я стану Гласительницей, ты сможешь остаться Носительницей, и мы будем действовать сообща. Но только в том случае, если победит Джамиль. Если же победа достанется Аргелину, никого из нас не оставят в живых.
Мирани настороженно смотрела на нее.
— Ты серьезно?
Ретия угрюмо вздохнула.
— Я могла бы пойти на кое-какие уступки, но не стану лгать. — Она оглянулась. — Остальные идут.
У Оракула собрались все Девятеро. Иксака и Каллия, встревоженная Гайя, Персида, новая высокая девушка по имени Тетия. Последней пришла Крисса, немного запыхавшаяся, в розовом платье, а за ней — Гермия. Ни на одной из жриц не было маски.
Они встали полукругом возле расселины. Девушки, доселе видевшие Оракул лишь издали, благоговейно взирали на зловещую темноту.
Гермия обвела их взглядом.
— Известия из Порта обрывочны. Люди генерала отразили нападение, оттеснили врагов обратно на корабли. Несколько улиц всё еще горят. Сколько погибших — не знаю.
Теплый ветерок обвевал лица жриц, раздувал юбки, приносил нежный запах роз и тимьяна.
— Я разработала план, цель которого — остановить насилие. — Гермия впилась твердым взглядом в каждую из девушек по очереди. — Мы не допустим врагов к Оракулу. Поклянемся хранить Молчание, исполненное божественного гнева, пока не наступит перемирие. Какие бы угрозы ни нависали над нами, будем неколебимо стоять плечом к плечу. Согласны?
— Да, — твердо ответила Ретия.
Если Гермия и удивилась этому, то не подала виду. Она посмотрела на Мирани, и та осторожно поставила бронзовую чашу в середину круга.
Ретия храбро положила руку на обод чаши. Скорпион застыл, поднял подрагивающее жало.
— Клянусь хранить Молчание, — решительно произнесла жрица.
То же самое повторили и другие девушки — они робко касались обода, не сводя глаз со скорпиона и его странного браслета, готовые при малейшем движении отдернуть руку. Вместе с ними клятву принесла и Мирани. Последней подошла Крисса.
Глаза светловолосой девушки расширились от ужаса.
— Не могу, — выдохнула она.
— Двигайся помедленнее, — шепнула ей Мирани. Крисса осторожно протянула пальцы и прошептала:
— Клянусь хранить Молчание. — И с визгом отдернула руку — скорпион внезапно ожил и метнулся к ней.
И только Мирани заметила, что даже кончики накрашенных ногтей так и не коснулись бронзового обода. Гермия кивнула.
— Благодарю вас всех. Такая верность Богу успокаивает меня. Джамиль утверждает, что эта война начата ради сохранения чистоты Оракула. А Аргелин заявляет, что подоплекой тут — торговля и серебро. — Она вскинула голову. — Что ж, посмотрим.
Свет. Красные огни факелов между оливами, треск смолы. Громкий лязг металла. Факелы приближались.
— Здесь солдаты! — Ретия обернулась к Гласительнице. — Это что, предательство?
— Не с моей стороны. — Гермия напряженно всматривалась в темноту, поджав губы.
Солдаты выстроились вдоль лестницы двумя шеренгами и скрестили копья. Кое-кто украдкой складывал пальцы в защитный знак, отводя от себя божественный гнев; другие бросали в черную расселину испуганные взгляды. Гермия шагнула вперед и голосом, ледяным от ярости, заговорила:
— Кто вас послал? Как вы посмели прийти сюда?
— Их привел я. — По лестнице поднялся Аргелин. Вид у него был усталый. Почти всё лицо закрывал бронзовый шлем, из-под него сверкали только глаза, борода была нестрижена. Остановившись, он обвел Девятерых горящим взглядом.
— Как хорошо, что вы все здесь.
— Тебе и сейчас нужны телохранители?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
У Мирани отчаянно забилось сердце.
— Предостерегла? О чем?
— Существует заговор с целью убить Архона. Аргелин не хочет, чтобы он вернулся.
Тишину нарушали только крики чаек за окном. Мирани с трудом подбирала слова. С губ сорвался лишь слабый шепот:
— Кому поручено его убить?
Эта мысль была невыносима. Не укладывалась в голове. Но в записке, которую послал Сетис, в слове «пожалуйста» сквозил страх.
— Писцу. Думаю, Аргелин взял в заложники его семью. — Гермия внимательно следила за Носительницей.
Мирани ошеломленно покачала головой.
— Даже… Он бы не…
— Пошли в ход и другие посулы. Ему была обещана должность квестора.
Мирани подняла широко распахнутые глаза. Гермия кивнула.
— Видишь, теперь и тебе стало страшно, — сказала она.
* * *
Женщина в ужасе разинула рот.
Никто не шелохнулся, исполинская птица вспорхнула на насест и принялась сердито чистить перья под громадным крылом.
Алексос медленно поднял яйцо над головой. От его тяжести у мальчика дрожали руки. Птичья царица прикусила губу.
— Мальчишка! — прошипела она. — Осторожнее!
Шакал велел:
— Отходим к двери. Давай, Алексос. Принеси его сюда!
Шаг за шагом Алексос приближался к лестнице. Птичьи воины заволновались, ужас просвечивал даже сквозь маски, но никто из них не отваживался и пальцем шевельнуть.
— Вы свободны. — Женщина раскинула руки. — Уходите! Никто вас не задержит. Только положите Нерожденного.
— Еще рано. — Голос Шакала был настойчив. — Принеси его сюда, мальчик. Не спеши.
Алексос кивнул, его лицо было сосредоточенно. Пот катился по лбу, заливал глаза, Архон вытерся рукавом.
— Друг, — простонал Орфет. — Будь осторожен.
Мальчик уже спустился наполовину. Гнездо скрипело и пошатывалось, готовое рассыпаться. Птица внимательно следила за ним с насеста. Вдруг она развернула крылья и ринулась вниз — Сетис не успел и рта раскрыть.
Алексос поднял глаза, дернулся, увернулся. Нога соскользнула; он с криком вцепился в перила.
Яйцо выпало у него из рук.
Оцепенев от ужаса, люди смотрели, как оно падает. Медленно, страшно медленно пролетело оно по широкой дуге сквозь исчерченную солнечными полосами темноту зала и ударилось об пол. Трещина расколола не только скорлупу, она пролегла по костям и черепам каждого, кто видел это. Сетис скрипнул зубами. Тишину разорвал пронзительный крик женщины и оглушительный треск. По камням рассыпались осколки толстой скорлупы.
Они клянутся хранить молчание
Никто не шелохнулся. Потом Алексос испустил крик мучительной боли, пронзивший Сетиса, подобно ножу. Юноша тотчас сорвался с места, перескочил через разбитое яйцо, вскарабкался к мальчику. Алексос побелел от ужаса.
— Я его убил, — прошептал он.
Сетис подхватил его на руки.
— Не бойся. Ты не виноват.
На полу валялись обломки яичной скорлупы, острые и иззубренные. Изнутри сочилась бесцветная жижа, торчало мокрое жилистое крыло. Сетис отнес Алексоса подальше и брезгливо отвернулся. Потом его взгляд зацепился за нечто удивительное.
— Смотри!
Но Алексос громко рыдал.
Сетис так и подскочил, склонился над разбитым яйцом. Не обращая внимания на копье, нацеленное в шею, он осторожно поднял блестящий шарик, лежавший среди обломков скорлупы. В его пальцах блеснула звезда, голубая, как сапфир.
— Вторая звезда! — Стражники крепко держали Шакала, прижимая его к стене. На лице вора было написано изумление. — Она была в яйце?
— Убейте их! — сиплый голос женщины дрожал от горя. — Убейте сейчас же!
— Нет! Погодите!
Алексос обернулся, по лицу его струились слезы. Он набрал побольше воздуха и заговорил:
— Это я виноват, а не они. Если кто-то и должен умереть, то только я.
У Сетиса отчаянно заколотилось сердце. Мелькнула предательская мысль: «Если его прикончат они, то не придется мне», — но в следующий миг его охватила ненависть к самому себе, жгучая, как пламя. Он обернулся к мальчику:
— Ерунда! Сделай что-нибудь. Ты же Бог! Ты ведаешь всем, что происходит на земле, тебе подвластны жизнь и смерть. Покажи им, кто ты такой.
— Он прав. — Орфет покосился на женщину. — Докажи ей, что такое настоящий Бог.
Алексос поглядел на них, и его лицо озарилось светом надежды.
— А можно?
Он поглядел на разбитое яйцо, потом на птицу. Она сидела неподвижно, устремив на него немигающие глаза, как будто считала его хоть и жалкой, но законной добычей.
— Прости, — искренне сказал он. — Я этого не хотел. Я сделаю всё, что смогу, но есть на свете вещи, которых не исправить, мгновения, которых не вернуть.
Птица хрипло, пронзительно закричала. Алексос опустился на колени среди обломков яйца и посмотрел на женщину.
— Если у меня получится, ты нас отпустишь?
— Кто ты такой? — сдавленно прошептала она.
Он не ответил. Только опустил хрупкую ладонь в мутноватую жижу и осторожно погладил вывихнутое крыло нерожденного птенца. Уголком глаза Сетис заметил, как тревожно подался вперед Шакал. Орфет терпеливо ждал, еле заметно улыбаясь.
«Оживи. Родись заново, тот, кто не был рожден. Боги всегда появляются на свет диковинными, невозможными путями».
Дернулось перо. Или его коснулся ветерок?
Сетис приблизился.
«Взываю к тебе. Из садов Царицы Дождя, где деревья никогда не сбрасывают листву. Где струятся ручьи среди прохладных озер и порхают стрекозы. Оттуда, где ты сидишь на самых верхних ветвях».
Птенец шевельнулся. Женщина прижала ладони к губам. Легкая дрожь, трепет крыла.
«Ты им нужен. Им нужны мы. Потому что без нас их жизнь бессмысленна и пуста, и они идут войной друг на друга. Мы нужны им, чтобы было кого винить и ругать. Любить. Уничтожать».
Птенец, шатаясь, встал на ноги. Захлопали угловатые крылья, закачалась на тощей шее лысая голова. Открыл клюв. Над залом прокатился слабый писк.
Алексос отступил. Посмотрел на женщину — его лицо было утомленным, под глазами легли темные круги.
«Возвращаю вам ваше божество».
Потом обратил долгий взор на Сетиса.
— Божества — хрупкие создания, — сказал он.
Сетис похолодел. В тот же миг Шакал оттолкнул державших его стражников, выхватил у мальчика вторую звезду и кинулся в другой конец зала, туда, где лежал его вещевой мешок. Подхватил его, бросил другой мешок Орфету и помог встать израненному Лису.
— Уходим, — коротко бросил он. — Пока им еще что-нибудь не взбрело в голову.
Орфет подошел к Алексосу.
— Пойдем, дружище. Пошли с нами.
Мальчик обернулся к нему.
— Орфет, я очень устал, — вздохнул он.
— Тогда я тебя понесу. Хоть до самого Колодца. — Толстяк легко подхватил мальчика и вслед за остальными пошел к выходу из зала. За ним поспешил Сетис.
— Погоди.
Он уже был у дверей. Обернулся — женщина стояла над птенцом, смотрела на его неуклюжие подергивания. Над ней критически взирала на свое потомство громадная птица.
— У нас осталось еще кое-что из вашего добра, — сказала толстуха.
— Еще?
— Серебряное яйцо. С царапинами на поверхности. Мы забрали его у самого высокого.
Сфера. Сетис изумленно воззрился на женщину.
— Хотите получить его обратно? Вы народ опасный, мы это понимаем. Даже ваши дети умеют творить чудеса. Может, вы и сами — боги. Мы больше не хотим с вами враждовать. — Она подала знак воину в птичьей маске. — Принеси.
Воин направился к гнезду, но Сетис остановил его.
— Не надо. — И облизал пересохшие губы. — Оставьте себе. В качестве нашего дара. — Он шагнул за дверь, но на пороге остановился. — Однако из него никогда никто не вылупится.
Женщина надела маску, черно-красный клюв нацелился на Сетиса.
— Кто знает, на что способны боги? — прошелестел ее голос.
Он выскочил за остальными, улыбаясь про себя. Без Сферы Шакал больше их не бросит. Отныне дорогу знает только он, Сетис.
Никто им не препятствовал. Все ворота были раскрыты, двери распахнуты, улицы, обрамленные разрушенными статуями, тихи и пустынны. К тому времени, когда они добрались до вершины хитроумной путаницы из башен и поверженных колонн, солнце давно опустилось за горы, а миллионы птиц, темным облаком порхавших над головой, то взмывая вверх, то пикируя, уже расселись отдыхать на обезглавленные фигуры, наполняя воздух оглушительным щебетанием. И вдруг, как по команде, смолкли.
Наступила ночь.
* * *
Дорога была безмолвна, над головой ослепительно сияли звезды. Мирани долго бежала со всех ног, но потом захромала, в сандалию попал камушек, в боку закололо. Однако останавливаться было нельзя. На глаза наворачивались слезы, но она твердо решила не плакать, потому что не верила словам Гермии. Да, Сетис честолюбив, но всё равно он ни за что не обидит Алексоса. Ни за что! Однако, хватаясь за бок и вдыхая аромат полыни и лаванды, растущих по обочинам, она в глубине души понимала, что не может доверять никому: ни Сетису, ни Криссе, ни Ретии. Доверять можно только Богу, а Бог ей не отвечал, и его молчание вселяло в нее ужас.
Кроме того, боги непредсказуемы. Никогда не знаешь, что у них на уме.
В теплых сумерках перед ней выросла покосившаяся каменная арка. Она нырнула в проем и зашагала по извилистой тропинке, среди порхающих мотыльков. Вдоль дороги знойно стрекотали цикады, а вдалеке с шелестом набегали на пляж волны. Из Порта доносились грохот и дым. Девушка понятия не имела, что там происходит.
Дойдя до каменной лестницы, она поднялась и остановилась на вершине, на плоском возвышении. До самого горизонта простиралось море, черное, неугомонное. Она посмотрела в другую сторону — вдалеке виднелись очертания Лунных гор, на фоне звезд чернели призрачные вершины. Высоко ли взобрались Сетис и все остальные? Нашли ли они Колодец, а Шакал — свое золото? Или уже погибли от жажды в безлюдной пустыне, и по их неподвижным телам ползают муравьи?
Она отринула эту мысль и приблизилась к Оракулу.
В тени сторожевого камня темнела расселина.
— Послушай меня, — сказала Мирани. — Слышишь? — Она легла на живот, откинула с глаз волосы. Опустила лицо во влажную черноту и крикнула: — Креон! Выслушай меня!
Она не знала, слышит ли он ее. Сетис говорил, подземный зал находится далеко внизу, голоса долетают туда приглушенными, но наверняка никто до нее не кричал так громко, не свешивался так далеко над дымной расселиной, не взывал с таким ужасом. От этой мысли у нее закружилась голова, глаза наполнились слезами, она зажмурилась.
— Предупреди Алексоса! Сетису приказано убить его. Ты меня слышишь? Дай понять, что слышишь!
Почему он не отвечает? Куда же девается тот голос в голове, когда он больше всего нужен?
Издалека, из Святилища, донесся тихий звон гонга — сигнал, призывающий Девятерых собраться. Они придут сюда, так что у нее еще есть время.
— Креон, — воззвала она. — Откликнись!
Раздался тихий шорох.
Она отпрянула, заранее зная, что это скорпион.
Из расселины показались клешни, потом и он сам, большой, красный. Высоко подняв передние лапы, он бросился к Мирани, как будто слышал ее зов. И, если Бог вселяется в созданных им существ, тогда, выходит, она и вправду его звала. В свете звезд скорпион таинственно мерцал.
Мирани глубоко вздохнула. Приблизилась на шаг, задрав юбку выше колен и стиснув подол кулачками. Подумала: уж не вскружили ли ей голову ядовитые пары, поднимающиеся из расселины, не застелили ли они ей взор? Потому что к скорпиону было что-то привязано.
Она отыскала бронзовую чашу, наклонила ее обод к земле. Скорпион, как всегда, подполз ближе, привлеченный блеском отражений, игрой собственных порывистых бросков. Как только он вполз в чашу, Мирани выпрямилась, и скорпион беспомощно соскользнул на дно. Она вгляделась.
Браслет. Тонкий, дешевый, сильно потертый. Очень маленький, подходящий только для девочки. Мирани облегченно вздохнула. Это браслет Телии, она всегда его носила. Значит, Телия и отец Сетиса находятся внизу, в царстве Тени, там, где им ничто не грозит. И вдруг она оцепенела от ужаса. Она сказала им о Сетисе! Слышали ли они? Что они подумали?
Различив за спиной шаги, она крепче стиснула чашу.
Рядом стояла Ретия, укутанная в темный плащ. Она запыхалась от быстрой ходьбы.
— Так и знала, что ты здесь! В чем дело? Что ты затеяла?
Мирани вздохнула.
— Долго ли мы будем строить заговоры друг против друга?
И вдруг она разозлилась. В душе вскипел давно подавляемый гнев. Она подошла к рослой девушке и выпалила:
— Ты и Джамиль, Гермия и Аргелин — какая между вами разница? Ложь от имени Оракула и тирания. Ты всегда была гордой, Ретия, а теперь пошла на предательство! Ты же клялась, что будешь хранить верность только Оракулу? Нет, ты верна лишь самой себе! Неужели ты готова любой ценой осуществить свои честолюбивые замыслы? — Ее голос дрожал, она обернулась к Лунным горам и прокричала туда: — Неужели ради этого можно пойти на убийство?
Наступило молчание. Потом Ретия тихо произнесла:
— Мы с тобой никогда не были подругами. Но однажды я услышала, как Оракул произнес твое имя.
Мирани отшатнулась.
— Только не смей говорить, что затеяла всё это ради меня!
Ретия выгнула брови.
— Ладно, ладно, я не об этом. Но разве не видишь — ты утверждаешь, будто слышишь Бога. Не знаю, получится ли это у меня. Я обратилась к Оракулу только однажды и вместо ответа провела в забытьи несколько часов, а, очнувшись, узнала, что мое место заняла Царица Дождя. Я хочу услышать его, Мирани! Хочу получить эту силу, это знание. Поэтому, когда я стану Гласительницей, ты сможешь остаться Носительницей, и мы будем действовать сообща. Но только в том случае, если победит Джамиль. Если же победа достанется Аргелину, никого из нас не оставят в живых.
Мирани настороженно смотрела на нее.
— Ты серьезно?
Ретия угрюмо вздохнула.
— Я могла бы пойти на кое-какие уступки, но не стану лгать. — Она оглянулась. — Остальные идут.
У Оракула собрались все Девятеро. Иксака и Каллия, встревоженная Гайя, Персида, новая высокая девушка по имени Тетия. Последней пришла Крисса, немного запыхавшаяся, в розовом платье, а за ней — Гермия. Ни на одной из жриц не было маски.
Они встали полукругом возле расселины. Девушки, доселе видевшие Оракул лишь издали, благоговейно взирали на зловещую темноту.
Гермия обвела их взглядом.
— Известия из Порта обрывочны. Люди генерала отразили нападение, оттеснили врагов обратно на корабли. Несколько улиц всё еще горят. Сколько погибших — не знаю.
Теплый ветерок обвевал лица жриц, раздувал юбки, приносил нежный запах роз и тимьяна.
— Я разработала план, цель которого — остановить насилие. — Гермия впилась твердым взглядом в каждую из девушек по очереди. — Мы не допустим врагов к Оракулу. Поклянемся хранить Молчание, исполненное божественного гнева, пока не наступит перемирие. Какие бы угрозы ни нависали над нами, будем неколебимо стоять плечом к плечу. Согласны?
— Да, — твердо ответила Ретия.
Если Гермия и удивилась этому, то не подала виду. Она посмотрела на Мирани, и та осторожно поставила бронзовую чашу в середину круга.
Ретия храбро положила руку на обод чаши. Скорпион застыл, поднял подрагивающее жало.
— Клянусь хранить Молчание, — решительно произнесла жрица.
То же самое повторили и другие девушки — они робко касались обода, не сводя глаз со скорпиона и его странного браслета, готовые при малейшем движении отдернуть руку. Вместе с ними клятву принесла и Мирани. Последней подошла Крисса.
Глаза светловолосой девушки расширились от ужаса.
— Не могу, — выдохнула она.
— Двигайся помедленнее, — шепнула ей Мирани. Крисса осторожно протянула пальцы и прошептала:
— Клянусь хранить Молчание. — И с визгом отдернула руку — скорпион внезапно ожил и метнулся к ней.
И только Мирани заметила, что даже кончики накрашенных ногтей так и не коснулись бронзового обода. Гермия кивнула.
— Благодарю вас всех. Такая верность Богу успокаивает меня. Джамиль утверждает, что эта война начата ради сохранения чистоты Оракула. А Аргелин заявляет, что подоплекой тут — торговля и серебро. — Она вскинула голову. — Что ж, посмотрим.
Свет. Красные огни факелов между оливами, треск смолы. Громкий лязг металла. Факелы приближались.
— Здесь солдаты! — Ретия обернулась к Гласительнице. — Это что, предательство?
— Не с моей стороны. — Гермия напряженно всматривалась в темноту, поджав губы.
Солдаты выстроились вдоль лестницы двумя шеренгами и скрестили копья. Кое-кто украдкой складывал пальцы в защитный знак, отводя от себя божественный гнев; другие бросали в черную расселину испуганные взгляды. Гермия шагнула вперед и голосом, ледяным от ярости, заговорила:
— Кто вас послал? Как вы посмели прийти сюда?
— Их привел я. — По лестнице поднялся Аргелин. Вид у него был усталый. Почти всё лицо закрывал бронзовый шлем, из-под него сверкали только глаза, борода была нестрижена. Остановившись, он обвел Девятерых горящим взглядом.
— Как хорошо, что вы все здесь.
— Тебе и сейчас нужны телохранители?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27