Другое дело Хойра: по ее седым водам плавать было одно удовольствие и для корабельщика, и для купца. Суда так и шныряли здесь до самого ледостава, а в низовьях, должно быть, у теплых морей, река и вовсе не замерзала. На Вольных Полях по ее берегам стояли города с кремлями и просто большие села. Далее на восток до Соленой Воды через Четь вели всего три-четыре дороги. До Хойры можно было добраться по бесчисленным протокам, речкам и озерам, прорезавших Четь, Смолинка по сравнению с ними была чуть не самым верхним и слабым. В общем, Мирко оставалось надеяться, что перевозчики не заломят непомерную цену. Впрочем, сейчас ему было чем платить, если бы не хватило взятого с собой серебра. Конечно, он ни за что не отдал бы ни меч Кулана, ни гусли, ни кинжал со знаком солнца, ни подарок Хилки. Расстаться пришлось бы с одним из коней, а точнее — с гнедым.
Мирко предполагал, что к вечеру всяко доберется до реки, и потому не стал делать передышку. Да и неуютно было останавливаться здесь.
Наконец склоны ложбины раздались в стороны и, если запрокинуть голову, стал виден их верх. Пройдя еще немного, Мирко вышел на небольшую поляну, за которой начинался березняк. Почти напротив, чуть слева от белоствольной заставы, расположился еще один камень-следовик. Посредине поляны разлилась широкая, глубокая лужа.
Пори, давно высунувший язык, сейчас же побежал пить, а заодно проверил и глубину. Она оказалась достаточной, чтобы пес мог поплавать немного. Кони повели себя более чинно: не спеша подошли к воде, наклонили морды, напились и даже копыта не замочили. Вода была чистая, голубая, как цвет высокого неба. Камень под березами при ближайшем рассмотрении оказался отличным от других собратьев. То есть боги верха и низа остались прежними, а вот место бога среднего мира — с четырьмя возрастами — заняла какая-то вовсе незнакомая Мирко фигура: бог был бородат, сидел скрестив ноги, а голову его венчали замечательной красоты оленьи рога. Мирко рассмотрел во всех подробностях нового хозяина земли, но в голову ничего не пришло, не вспомнилось. Думать о чем-либо вообще сегодня не хотелось: в недвижном воздухе ложбины было душновато, а запах разнотравья дурманил. Но главная причина была не в том: Мирко только теперь начал чувствовать усталость последних ночей и дней, и все переживания, даже о Риите, как-то притупились, стали туманны и расплывчаты. Что-то болело внутри, что-то ликовало, о чем-то шептало, что-то пыталось бороться, воротиться в сознание, но сегодня Мирко знал только одно: шагать, шагать и шагать, лишь бы увидеть речной берег, услышать бегучую воду. Он осмотрелся, отыскивая еще какой-нибудь путеводный знак, может быть, очередной камень. Но в березняке трава поднялась высокая, и в ней трудно было что-либо разглядеть. Камня Мирко так и не нашел, зато, бросив более сосредоточенный взгляд на ближайшую березу, понял, что теперь путь будет отмечен по-новому — затесями. Знак на дереве был старый, заплывший, но вполне различимым. Никакой стежки в буйной траве найти, разумеется, было невозможно, поэтому оставалось идти в направлении, куда указывала затесь. Здесь, в светлом березовом окружении, идти было легко, и душевная усталость как-то сама собой уходила, отступала перед простой и чистой белизной лесных красавиц. Вот так, от затеей к затеей, Мирко не заметил, как оказался на прогалине, за которой, скрыв низкие берега в зарослях, шумела долгожданная Смолинка.
Теперь надо было понять, куда двигаться дальше: по течению или против. К тому же хотелось посмотреть и на саму реку, какова она собой. Но на этот раз здесь ни камней, ни затесей, ни других примет обнаружить не удалось. Оставалось выйти на речку, продравшись через кусты — авось там по виду течения и поймешь, где же заветный остров. Снова оставив коней на поляне и взяв с собой Пори, мякша пошел разведать берег. Пробравшись через заросли, Мирко увидел наконец реку. Как и предупреждали, была она черного, смоляного цвета и блестела. Поверхность воды была гладкой, потому что таила под собой глубину, и двигалась — это было заметно по листьям и ветвям, которые неслись так, что и бегом не догнать. Река была не маленькой: саженей тридцать в ширину. На противоположном берегу, за ивой, виднелась зеленая лужайка, и все это издалека было так похоже на то место у колдуньего озера. «Вот если бы Риита сейчас была там, как тогда…» И он представил ее там, но воспоминание уже не было острым и кровоточащим, оно словно дымкою лет подернулось, хотя прошло мало времени. Конечно, это можно было объяснить усталостью, и бесконечной маетой, и множеством неожиданных событий, но Мирко думал иначе: «Я, наверно, ее мало люблю. Едва день прошел, а я уже с чужой на сеновале спал. Да что там, еще немного, и остался бы, как есть, в Сааримяки! Но ведь нет же, не остался, пошел зачем-то, не зная куда. Может, это колдун тут весь воздух своими чарами завесил, как паутиной?»
Но нет, острова здесь видно не было. Мирко, правда, вышел как раз на излучину реки. Слева течение Смолинки просматривалось далеко, и кроме прибрежных растений, свесивших стебли над водой, и камыша он ничего не заметил. Значит, остров находился за излучиной, куда Мирко немедля и направился. На мыске было топко, но вскоре нашлась утоптанная тропинка, которая явно вела в нужном ему направлении. «Нашел», — подумалось Мирко, и будучи уверен, что сейчас увидит остров, он свистнул по-особому. Раздался топот копыт, и кони, протиснувшись сквозь кустарник, появились рядом. Еще несколько десятков шагов, и вот Мирко опять на берегу. Островок открылся прямо перед ним. Смолинка здесь немного разливалась, образуя у противоположного берега заводь, в которой и выбрал себе место зеленый остров. По берегу его росли серебристые ивы, а дальше кудрявились березы, поднимаясь на невысокий бугор. Островок, судя по виду, был кругл. Наверное, высота того места, где стоял дом колдуна, была достаточна, чтобы не утонуть в весеннем разливе, но вот как выходил из своего добровольного уединения колдун ранней весной, когда быстрые воды Смолинки уже так подтачивали лед, что пройти по нему невозможно, а лодку спустить еще нельзя? Наверное, уединение тогда превращалось в добровольное заточение.
Кстати, и самому Мирко стоило подумать о переправе. Здесь, за мысом, течение было поспокойнее, но все равно переплывать реку было опасно. Да и как переправить на тот берег собаку? «Что ж это я такую простую вещь у Юкки не спросил? — укорял себя мякша. — Покричать, что ли? Может, выйдет, хотя далеко…» Мирко набрал в легкие воздуха и что есть силы, заорал в сторону островка:
— Эй, есть кто у дубовых ягод? А? — Этим словам научил его Юкка. И еще он сказал, что колдун, как водится, не открывал никому своего истинного имени, а каждому новому человеку назывался особенно.
Ответа не было, и Мирко, повременив малость, прокричал еще раз:
— Кто у дубовых ягод, отзовись!
В ответ — лишь ивовый шелест и плеск воды, да солнце прыгало светлыми пятнышками по листве. Мирко уж было собрался кричать в третий раз и, в случае неудачи, приниматься за сооружение плота, как вдруг прибрежный тальник закачался, раздвинулся, и к воде вышел высокий, кряжистый старик. Голова его была бела как снег, а борода доставала едва не до пояса. Несмотря на жару, поверх синей рубахи на нем была овчинная безрукавка, а на ногах — толсто намотанные онучи. На поясе у колдуна, понятно, блестели медью и серебром обереги.
Старик, прикрыв глаза ладонью, чтобы увидеть зовущего, рассмотрел Мирко, а потом ответил неожиданно зычно, хотя ветер дул в противоположную сторону:
— Кто таков будешь?
— От Юкки-гусляра! — прокричал Мирко в ответ. К сожалению, голос у мякши не был звонок, и старик, приложив ладонь к уху, дал понять, что не расслышал толком.
— От Юкки-гусляра! — повторил Мирко, стараясь быть услышанным.
На этот раз колдун понял, кивнул, вроде даже улыбнулся, и, гаркнув в ответ:
— Добро! Жди! — снова удалился, за лодкой должно быть.
«Как же он с рекой-то справится? — усомнился мякша в способности старика совладать с быстрым течением. — Коли его уж кровь не согревает, раз он летом безрукавку носит, то и сила в руках, знать, не велика?» — размышлял парень.
Однако колдун оказался хитрее, чем предполагал Мирко. Скоро старик появился снова, уже сидя в лодке. Он действительно тяжело греб веслами даже по спокойной воде близ острова, так что предполагать, будто он сможет доплыть до Мирко, не будучи отнесен далеко вниз, было глупо. Колдун между тем догреб до той самой лужайки, куда он вышел первый раз, выбрался на берег и стал, повернувшись к мякше спиной, махать руками и звать кого-то. Вскоре из-за берез вылетела огромная иссиня-черная птица. Ворон, покружив над стариком, опустился на борт лодки. Мирко видывал, конечно, больших воронов, но этот оказался настоящим великаном. На расстоянии, конечно, немудрено было и ошибиться, но крыло птицы было с аршин, не меньше. То, что произошло в следующие мгновения, Мирко запомнил на всю жизнь. Мякша знал, что вороны на диво умные птицы и умеют многое, что другим пернатым недоступно, но такого он еще не видывал. А старик, забравшись снова в лодку, вытащил оттуда моток тонкой, но — Мирко знал это — чрезвычайно прочной веревки. Ткань, из которой ее плели, привозили из таких далей, проходила она через множество рук и стоила очень дорого. Должно быть, брали ее где-то на самом краю мира, куда одному человеку и не дойти — жизни не хватит. В шитой из этой ткани одежде не заводились никакие паразиты. Но чудо-то было не в ткани, а в том, что колдун, потрепав по крылу птицу и сказав ей какие-то слова, взял один конец веревки и протянул его ворону. Тот наклонил голову, соображая, потом привычным движением, слегка потеребив, будто на прочность испытывая, веревку клювом, схватил конец, взмахнул крыльями и, сначала тяжело, делая широкие взмахи, поднялся в воздух, а потом все стремительнее, удерживая веревку в клюве, полетел к Мирко. Какие-то тридцать-сорок сажен для такой могучей птицы были делом пустяшным, и веревка, другой конец которой оставался у колдуна, быстро разматывалась. Достигнув Мирко, ворон замедлил полет, замахал опять часто крыльями, вытянул для посадки мощные когтистые четырехпалые лапы и опустился на траву. Пори, все это время с недоумением наблюдавший происходящее, опомнился и с лаем кинулся на ворона. Мирко хотел было осторожить пса, но дело решилось и без его участия. Ворон и не собирался суетиться, бестолково, как курица, хлопать крылами и вообще спасаться бегством. Бросив в траву доставленную по велению хозяина веревку, завершив тем самым должное, он проворно повернулся к подлетевшей собаке, распахнул крылья, взъерошил перья на затылке и, разинув клюв, издал грозное предупреждающее: «Кр-р-ра-а». Черное око птицы-волота оставалось по-змеиному недвижным, но в нем светился такой разум, какой не у всякого, даже пожившего человека встретишь. Пес, увидев сильного соперника, закружился, заюлил вокруг, пытаясь ухватить того зубами, да без толку. Ворон не только защищался — он, каркая громко, наскакивал на собаку, бил его сильными крыльями и загонял к кустам. В конце концов, совершив молниеносное движение клювом, ворон достал-таки Пори по лбу. Пес отскочил, как ошпаренный, обиженно поджал хвост и, заскулив, спрятался за спину Мирко, прося у него защиты. Ворон хотел было еще разок, для верности, проучить собаку, но тут неожиданно показал свой нрав Белый. Конь загородил пса и стал рыть землю передним копытом. Справиться с таким соперником ворон уже не мог: получать удар копытом по крылу он совсем не рассчитывал, а потому, каркнув сердито, снялся с места. Сделав круг, птица полетела обратно к колдуну и, преодолев путь над рекой, села на борт рядом со стариком. Тот похвалил ворона, затем привязал веревку к железному кольцу на носу, вынул из уключин весла и сложил их в лодку, а сам вышел на остров.
Мирко же, сообразивший сразу, что надо делать, начал осторожно тянуть свой конец веревки: он боялся, что тонкая веревка все-таки не выдержит напряжения, лопнет. Но она не подавала никаких признаков слабости, и вот крепкая деревянная лодка с парой весел ткнулась в берег. Ворон сделал свое дело.
Теперь надо как-то переправить коней. Мирко только вздохнул, представляя, что ему предстоит три раза идти туда и обратно, борясь с могучим потоком.
Он снял с коней лишнюю упряжь, бросил в лодку сумы и короб, разулся и завел в воду Белого. Вода Смолинки была холодной, но не ледяной. Человек и тем более здоровый и выносливый конь могли продержаться в ней долго. Белый понял, что ему предстоит плыть. Он не противился, только подрагивал от возбуждения. Мирко позвал Пори, и тот, еще не пришедший в себя после трепки, полученной от ворона, помявшись немного, запрыгнул в лодку. Все было готово к переправе, но как же не хотелось натирать себе мозоли! Он, конечно, мог бы переплыть реку, держась за шею коня, но не был до конца уверен, что вороной и гнедой последуют за ним так же, как они сделали это на лестнице. К тому же Мирко опасался за сохранность поклажи. Ладони уже зудели, предчувствуя тяжкую работу, но тут произошло второе чудо: колдун явил свою истинную мощь! Вот уж об этом Мирко никому не рассказывал: все равно не поверили бы. Он уже взялся за весла, как вдруг что-то заставило его обернуться на колдуна. Тот, выпрямившись, крепко стоял у самой кромки воды, держал над потоком на вытянутых руках лист какого-то растения, должно быть папоротника, и, глядя перед собой, словно видя невидимое, говорил. Мирко налег на весла, лодка тронулась. Белый, которого он привязал к лодке веревкой, поплыл следом, мощно загребая копытами. Сила потока была велика, это чувствовалось сразу. Мирко приходилось держаться почти встречь течения и грести изо всех сил, потому продвигался вперед он совсем медленно. Колдун, которого краем глаза Мирко видел, договорил и опустил руки. Зеленый лист мягко опустился на воду, река подхватила его и… И тут же Мирко ощутил перемену в течении: оно стало замедляться и вскоре сделалось таким, как в чинной и степенной мякищенской Плаве. Как по мановению руки — да так оно и было! — потеряли силу тугие струи, иссякло рвение быстрины подхватить и нести на себе вперед все, что в нее попадет случайно или дерзнет противостоять ей. Река смирилась, покорная чьей-то большой и сильной воле, словно опытный объездчик крепко взял под уздцы и приструнил молодую горячую лошадку.
Мирко, не веря такому чуду, продолжал грести, и остров стал приближаться с каждым взмахом весел. Река оказалась, правду сказать, несколько шире, чем он прикидывал, стоя на берегу, но это не имело теперь никакого значения. Разом исчезли куда-то утомление и усталость от бессонницы и долгого пешего хода. Лодка так и скользила вперед, рассекая податливую, сонную смоляную воду, пока берега зеленого острова не встретили ее.
Пори выпрыгнул на берег первый, но, завидев своего врага ворона рядом с колдуном, поостерегся и стал дожидаться, пока хозяин отвяжет Белого и выведет его на берег. Но колдун не дал ему возиться долго. Повелительно раздался сильный, совсем нестариковский голос:
— Кликни коней, парень! Да поскорее! Река долго не простоит!
Мирко мигом сообразил, в чем дело, и, повинуясь привычному свисту, гнедой и вороной с шумом влетели в воду и поплыли к нему, мощно загребая ногами. Кони, видно, переволновались, когда остались одни на берегу, поэтому торопились так, что на остров успели выбраться как раз вместе с Белым.
В тот же миг где-то вверху по течению, за поворотом, раздался рокот, который не спутаешь ни с чем, — рокот разъяренной воды. Мирко, не дожидаясь указаний колдуна, одним рывком втащил на берег лодку, а вал в сажень высотой, не меньше, уже выкатился на простор, открывшийся ему за излучиной. Расширение реки, конечно, сразу пригасило высоту волны, но не намного. В воде крутились корни и ветви прибрежных растений, обломки плавника, стволы деревьев, павших близ реки, но грознее всего была сама вода, словно рассерженная за то, что кто-то посмел приостановить ее вековое свободное движение, и теперь готовая показать всем свое истинное могущество.
Очутись теперь Мирко на том месте, где стоял давеча на правом берегу, ему бы не поздоровилось. Нахлынувшая масса черной воды прямо-таки слизнула зеленую лужайку, выдрала с корнем старое замшелое дерево, подмяла папоротники и кусты ивняка, сбросила, как срубила, нижние ветки крепкой ольхи и оставила за собой разоренный уголок, выглядевший теперь чистым, освобожденным от старого лесного мусора, но таким неуютным! И только трава, хотя ее местами вырвала вода вместе с дерном, блестела в каплях и радовалась нежданной свежести.
Остров рассек надвое и ослабил порыв волн, самый злой удар принял на себя его восточный берег, а прямо у ног Мирко и колдуна вода хоть и клокотала водоворотом, но выскочить на берег и дотянуться до людей сил у нее недостало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Мирко предполагал, что к вечеру всяко доберется до реки, и потому не стал делать передышку. Да и неуютно было останавливаться здесь.
Наконец склоны ложбины раздались в стороны и, если запрокинуть голову, стал виден их верх. Пройдя еще немного, Мирко вышел на небольшую поляну, за которой начинался березняк. Почти напротив, чуть слева от белоствольной заставы, расположился еще один камень-следовик. Посредине поляны разлилась широкая, глубокая лужа.
Пори, давно высунувший язык, сейчас же побежал пить, а заодно проверил и глубину. Она оказалась достаточной, чтобы пес мог поплавать немного. Кони повели себя более чинно: не спеша подошли к воде, наклонили морды, напились и даже копыта не замочили. Вода была чистая, голубая, как цвет высокого неба. Камень под березами при ближайшем рассмотрении оказался отличным от других собратьев. То есть боги верха и низа остались прежними, а вот место бога среднего мира — с четырьмя возрастами — заняла какая-то вовсе незнакомая Мирко фигура: бог был бородат, сидел скрестив ноги, а голову его венчали замечательной красоты оленьи рога. Мирко рассмотрел во всех подробностях нового хозяина земли, но в голову ничего не пришло, не вспомнилось. Думать о чем-либо вообще сегодня не хотелось: в недвижном воздухе ложбины было душновато, а запах разнотравья дурманил. Но главная причина была не в том: Мирко только теперь начал чувствовать усталость последних ночей и дней, и все переживания, даже о Риите, как-то притупились, стали туманны и расплывчаты. Что-то болело внутри, что-то ликовало, о чем-то шептало, что-то пыталось бороться, воротиться в сознание, но сегодня Мирко знал только одно: шагать, шагать и шагать, лишь бы увидеть речной берег, услышать бегучую воду. Он осмотрелся, отыскивая еще какой-нибудь путеводный знак, может быть, очередной камень. Но в березняке трава поднялась высокая, и в ней трудно было что-либо разглядеть. Камня Мирко так и не нашел, зато, бросив более сосредоточенный взгляд на ближайшую березу, понял, что теперь путь будет отмечен по-новому — затесями. Знак на дереве был старый, заплывший, но вполне различимым. Никакой стежки в буйной траве найти, разумеется, было невозможно, поэтому оставалось идти в направлении, куда указывала затесь. Здесь, в светлом березовом окружении, идти было легко, и душевная усталость как-то сама собой уходила, отступала перед простой и чистой белизной лесных красавиц. Вот так, от затеей к затеей, Мирко не заметил, как оказался на прогалине, за которой, скрыв низкие берега в зарослях, шумела долгожданная Смолинка.
Теперь надо было понять, куда двигаться дальше: по течению или против. К тому же хотелось посмотреть и на саму реку, какова она собой. Но на этот раз здесь ни камней, ни затесей, ни других примет обнаружить не удалось. Оставалось выйти на речку, продравшись через кусты — авось там по виду течения и поймешь, где же заветный остров. Снова оставив коней на поляне и взяв с собой Пори, мякша пошел разведать берег. Пробравшись через заросли, Мирко увидел наконец реку. Как и предупреждали, была она черного, смоляного цвета и блестела. Поверхность воды была гладкой, потому что таила под собой глубину, и двигалась — это было заметно по листьям и ветвям, которые неслись так, что и бегом не догнать. Река была не маленькой: саженей тридцать в ширину. На противоположном берегу, за ивой, виднелась зеленая лужайка, и все это издалека было так похоже на то место у колдуньего озера. «Вот если бы Риита сейчас была там, как тогда…» И он представил ее там, но воспоминание уже не было острым и кровоточащим, оно словно дымкою лет подернулось, хотя прошло мало времени. Конечно, это можно было объяснить усталостью, и бесконечной маетой, и множеством неожиданных событий, но Мирко думал иначе: «Я, наверно, ее мало люблю. Едва день прошел, а я уже с чужой на сеновале спал. Да что там, еще немного, и остался бы, как есть, в Сааримяки! Но ведь нет же, не остался, пошел зачем-то, не зная куда. Может, это колдун тут весь воздух своими чарами завесил, как паутиной?»
Но нет, острова здесь видно не было. Мирко, правда, вышел как раз на излучину реки. Слева течение Смолинки просматривалось далеко, и кроме прибрежных растений, свесивших стебли над водой, и камыша он ничего не заметил. Значит, остров находился за излучиной, куда Мирко немедля и направился. На мыске было топко, но вскоре нашлась утоптанная тропинка, которая явно вела в нужном ему направлении. «Нашел», — подумалось Мирко, и будучи уверен, что сейчас увидит остров, он свистнул по-особому. Раздался топот копыт, и кони, протиснувшись сквозь кустарник, появились рядом. Еще несколько десятков шагов, и вот Мирко опять на берегу. Островок открылся прямо перед ним. Смолинка здесь немного разливалась, образуя у противоположного берега заводь, в которой и выбрал себе место зеленый остров. По берегу его росли серебристые ивы, а дальше кудрявились березы, поднимаясь на невысокий бугор. Островок, судя по виду, был кругл. Наверное, высота того места, где стоял дом колдуна, была достаточна, чтобы не утонуть в весеннем разливе, но вот как выходил из своего добровольного уединения колдун ранней весной, когда быстрые воды Смолинки уже так подтачивали лед, что пройти по нему невозможно, а лодку спустить еще нельзя? Наверное, уединение тогда превращалось в добровольное заточение.
Кстати, и самому Мирко стоило подумать о переправе. Здесь, за мысом, течение было поспокойнее, но все равно переплывать реку было опасно. Да и как переправить на тот берег собаку? «Что ж это я такую простую вещь у Юкки не спросил? — укорял себя мякша. — Покричать, что ли? Может, выйдет, хотя далеко…» Мирко набрал в легкие воздуха и что есть силы, заорал в сторону островка:
— Эй, есть кто у дубовых ягод? А? — Этим словам научил его Юкка. И еще он сказал, что колдун, как водится, не открывал никому своего истинного имени, а каждому новому человеку назывался особенно.
Ответа не было, и Мирко, повременив малость, прокричал еще раз:
— Кто у дубовых ягод, отзовись!
В ответ — лишь ивовый шелест и плеск воды, да солнце прыгало светлыми пятнышками по листве. Мирко уж было собрался кричать в третий раз и, в случае неудачи, приниматься за сооружение плота, как вдруг прибрежный тальник закачался, раздвинулся, и к воде вышел высокий, кряжистый старик. Голова его была бела как снег, а борода доставала едва не до пояса. Несмотря на жару, поверх синей рубахи на нем была овчинная безрукавка, а на ногах — толсто намотанные онучи. На поясе у колдуна, понятно, блестели медью и серебром обереги.
Старик, прикрыв глаза ладонью, чтобы увидеть зовущего, рассмотрел Мирко, а потом ответил неожиданно зычно, хотя ветер дул в противоположную сторону:
— Кто таков будешь?
— От Юкки-гусляра! — прокричал Мирко в ответ. К сожалению, голос у мякши не был звонок, и старик, приложив ладонь к уху, дал понять, что не расслышал толком.
— От Юкки-гусляра! — повторил Мирко, стараясь быть услышанным.
На этот раз колдун понял, кивнул, вроде даже улыбнулся, и, гаркнув в ответ:
— Добро! Жди! — снова удалился, за лодкой должно быть.
«Как же он с рекой-то справится? — усомнился мякша в способности старика совладать с быстрым течением. — Коли его уж кровь не согревает, раз он летом безрукавку носит, то и сила в руках, знать, не велика?» — размышлял парень.
Однако колдун оказался хитрее, чем предполагал Мирко. Скоро старик появился снова, уже сидя в лодке. Он действительно тяжело греб веслами даже по спокойной воде близ острова, так что предполагать, будто он сможет доплыть до Мирко, не будучи отнесен далеко вниз, было глупо. Колдун между тем догреб до той самой лужайки, куда он вышел первый раз, выбрался на берег и стал, повернувшись к мякше спиной, махать руками и звать кого-то. Вскоре из-за берез вылетела огромная иссиня-черная птица. Ворон, покружив над стариком, опустился на борт лодки. Мирко видывал, конечно, больших воронов, но этот оказался настоящим великаном. На расстоянии, конечно, немудрено было и ошибиться, но крыло птицы было с аршин, не меньше. То, что произошло в следующие мгновения, Мирко запомнил на всю жизнь. Мякша знал, что вороны на диво умные птицы и умеют многое, что другим пернатым недоступно, но такого он еще не видывал. А старик, забравшись снова в лодку, вытащил оттуда моток тонкой, но — Мирко знал это — чрезвычайно прочной веревки. Ткань, из которой ее плели, привозили из таких далей, проходила она через множество рук и стоила очень дорого. Должно быть, брали ее где-то на самом краю мира, куда одному человеку и не дойти — жизни не хватит. В шитой из этой ткани одежде не заводились никакие паразиты. Но чудо-то было не в ткани, а в том, что колдун, потрепав по крылу птицу и сказав ей какие-то слова, взял один конец веревки и протянул его ворону. Тот наклонил голову, соображая, потом привычным движением, слегка потеребив, будто на прочность испытывая, веревку клювом, схватил конец, взмахнул крыльями и, сначала тяжело, делая широкие взмахи, поднялся в воздух, а потом все стремительнее, удерживая веревку в клюве, полетел к Мирко. Какие-то тридцать-сорок сажен для такой могучей птицы были делом пустяшным, и веревка, другой конец которой оставался у колдуна, быстро разматывалась. Достигнув Мирко, ворон замедлил полет, замахал опять часто крыльями, вытянул для посадки мощные когтистые четырехпалые лапы и опустился на траву. Пори, все это время с недоумением наблюдавший происходящее, опомнился и с лаем кинулся на ворона. Мирко хотел было осторожить пса, но дело решилось и без его участия. Ворон и не собирался суетиться, бестолково, как курица, хлопать крылами и вообще спасаться бегством. Бросив в траву доставленную по велению хозяина веревку, завершив тем самым должное, он проворно повернулся к подлетевшей собаке, распахнул крылья, взъерошил перья на затылке и, разинув клюв, издал грозное предупреждающее: «Кр-р-ра-а». Черное око птицы-волота оставалось по-змеиному недвижным, но в нем светился такой разум, какой не у всякого, даже пожившего человека встретишь. Пес, увидев сильного соперника, закружился, заюлил вокруг, пытаясь ухватить того зубами, да без толку. Ворон не только защищался — он, каркая громко, наскакивал на собаку, бил его сильными крыльями и загонял к кустам. В конце концов, совершив молниеносное движение клювом, ворон достал-таки Пори по лбу. Пес отскочил, как ошпаренный, обиженно поджал хвост и, заскулив, спрятался за спину Мирко, прося у него защиты. Ворон хотел было еще разок, для верности, проучить собаку, но тут неожиданно показал свой нрав Белый. Конь загородил пса и стал рыть землю передним копытом. Справиться с таким соперником ворон уже не мог: получать удар копытом по крылу он совсем не рассчитывал, а потому, каркнув сердито, снялся с места. Сделав круг, птица полетела обратно к колдуну и, преодолев путь над рекой, села на борт рядом со стариком. Тот похвалил ворона, затем привязал веревку к железному кольцу на носу, вынул из уключин весла и сложил их в лодку, а сам вышел на остров.
Мирко же, сообразивший сразу, что надо делать, начал осторожно тянуть свой конец веревки: он боялся, что тонкая веревка все-таки не выдержит напряжения, лопнет. Но она не подавала никаких признаков слабости, и вот крепкая деревянная лодка с парой весел ткнулась в берег. Ворон сделал свое дело.
Теперь надо как-то переправить коней. Мирко только вздохнул, представляя, что ему предстоит три раза идти туда и обратно, борясь с могучим потоком.
Он снял с коней лишнюю упряжь, бросил в лодку сумы и короб, разулся и завел в воду Белого. Вода Смолинки была холодной, но не ледяной. Человек и тем более здоровый и выносливый конь могли продержаться в ней долго. Белый понял, что ему предстоит плыть. Он не противился, только подрагивал от возбуждения. Мирко позвал Пори, и тот, еще не пришедший в себя после трепки, полученной от ворона, помявшись немного, запрыгнул в лодку. Все было готово к переправе, но как же не хотелось натирать себе мозоли! Он, конечно, мог бы переплыть реку, держась за шею коня, но не был до конца уверен, что вороной и гнедой последуют за ним так же, как они сделали это на лестнице. К тому же Мирко опасался за сохранность поклажи. Ладони уже зудели, предчувствуя тяжкую работу, но тут произошло второе чудо: колдун явил свою истинную мощь! Вот уж об этом Мирко никому не рассказывал: все равно не поверили бы. Он уже взялся за весла, как вдруг что-то заставило его обернуться на колдуна. Тот, выпрямившись, крепко стоял у самой кромки воды, держал над потоком на вытянутых руках лист какого-то растения, должно быть папоротника, и, глядя перед собой, словно видя невидимое, говорил. Мирко налег на весла, лодка тронулась. Белый, которого он привязал к лодке веревкой, поплыл следом, мощно загребая копытами. Сила потока была велика, это чувствовалось сразу. Мирко приходилось держаться почти встречь течения и грести изо всех сил, потому продвигался вперед он совсем медленно. Колдун, которого краем глаза Мирко видел, договорил и опустил руки. Зеленый лист мягко опустился на воду, река подхватила его и… И тут же Мирко ощутил перемену в течении: оно стало замедляться и вскоре сделалось таким, как в чинной и степенной мякищенской Плаве. Как по мановению руки — да так оно и было! — потеряли силу тугие струи, иссякло рвение быстрины подхватить и нести на себе вперед все, что в нее попадет случайно или дерзнет противостоять ей. Река смирилась, покорная чьей-то большой и сильной воле, словно опытный объездчик крепко взял под уздцы и приструнил молодую горячую лошадку.
Мирко, не веря такому чуду, продолжал грести, и остров стал приближаться с каждым взмахом весел. Река оказалась, правду сказать, несколько шире, чем он прикидывал, стоя на берегу, но это не имело теперь никакого значения. Разом исчезли куда-то утомление и усталость от бессонницы и долгого пешего хода. Лодка так и скользила вперед, рассекая податливую, сонную смоляную воду, пока берега зеленого острова не встретили ее.
Пори выпрыгнул на берег первый, но, завидев своего врага ворона рядом с колдуном, поостерегся и стал дожидаться, пока хозяин отвяжет Белого и выведет его на берег. Но колдун не дал ему возиться долго. Повелительно раздался сильный, совсем нестариковский голос:
— Кликни коней, парень! Да поскорее! Река долго не простоит!
Мирко мигом сообразил, в чем дело, и, повинуясь привычному свисту, гнедой и вороной с шумом влетели в воду и поплыли к нему, мощно загребая ногами. Кони, видно, переволновались, когда остались одни на берегу, поэтому торопились так, что на остров успели выбраться как раз вместе с Белым.
В тот же миг где-то вверху по течению, за поворотом, раздался рокот, который не спутаешь ни с чем, — рокот разъяренной воды. Мирко, не дожидаясь указаний колдуна, одним рывком втащил на берег лодку, а вал в сажень высотой, не меньше, уже выкатился на простор, открывшийся ему за излучиной. Расширение реки, конечно, сразу пригасило высоту волны, но не намного. В воде крутились корни и ветви прибрежных растений, обломки плавника, стволы деревьев, павших близ реки, но грознее всего была сама вода, словно рассерженная за то, что кто-то посмел приостановить ее вековое свободное движение, и теперь готовая показать всем свое истинное могущество.
Очутись теперь Мирко на том месте, где стоял давеча на правом берегу, ему бы не поздоровилось. Нахлынувшая масса черной воды прямо-таки слизнула зеленую лужайку, выдрала с корнем старое замшелое дерево, подмяла папоротники и кусты ивняка, сбросила, как срубила, нижние ветки крепкой ольхи и оставила за собой разоренный уголок, выглядевший теперь чистым, освобожденным от старого лесного мусора, но таким неуютным! И только трава, хотя ее местами вырвала вода вместе с дерном, блестела в каплях и радовалась нежданной свежести.
Остров рассек надвое и ослабил порыв волн, самый злой удар принял на себя его восточный берег, а прямо у ног Мирко и колдуна вода хоть и клокотала водоворотом, но выскочить на берег и дотянуться до людей сил у нее недостало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53