Нешто не пробовал никогда?
— Почему не пробовал? — обиделся Мирко.
— Что ж спрашиваешь? Или думал, я кашу варить собралась?
— Кто тебя знает? Может, щи варить, может, голову мыть, — пробурчал Мирко. — Горшок-то я принесу, а вот по лесу ты бы все ж одна не бродила.
— Что так? — запальчиво поинтересовалась Риита.
— А если зверь какой, волк. Или вот как к нам один недавно пожаловал. — Мирко благоразумно не стал описывать большого непонятного кота: Риита все равно не поверит, а расспросы пойдут, так волей-неволей придется про всадников рассказывать. Зачем?
— На лошадей напал. Лютый попался, коню всю спину располосовал. Ахти его дубиной подшиб, он и сгинул, точно оборотень.
— Ладно тебе. — Риита проворно поднялась, Мирко вслед за ней — они оказались одного роста. — Не пугай. Мне здесь все места знакомы, каждое дерево знаю. Ступай за горшком, я постерегу, — сказала она и взглянула так, будто все мысли о странном коте и всадниках, мелькнувшие у Мирко, прочла как по-писаному.
— Хорошо, — улыбнулся ей Мирко. Риита нравилась ему все больше, словно с каждой минутой хорошела. — Я быстро.
В бане было темно, хоть глаз выколи. Едва Мирко отворил дверь, повисла настороженная тишина. Мякша прислушался, потом полез за печку — горшочки стояли там. Под лавкой зашуршало, запыхтело, шлепнуло, потом стихло. То ли мышки лесные возились, то ли старик-банник, в неурочный час потревоженный, ворчал и ворочался.
Мирко возвратился к костру. Риита ходила вокруг пламени — стройная, гибкая. Белая рубашка ее неслышным светляком мелькала, будто сама по себе — синяя понева девушки была почти не видима в густой ночи. И еще поблескивал серебряный венчик. Риита что-то держала над костром, потом отпустила: пламя метнулось желтым языком и опало, как прежде.
«Колдунья, ни дать ни взять, — подумал мякша. — Но хороша до чего! И просто с ней, словно всю жизнь знал, а ведь, почитай, и двадцатью словами меж собой не перемолвились».
Мирко подошел. Она обернулась к нему всем телом.
— Вот, принес. — Мирко протянул ей горшочек.
— Воды набрать, вестимо, не догадался, — тихо сказала она, почти прошептала. — Принеси, будь ласков.
— Сейчас, — ответил он так же тихо и пошел к озеру. Пробравшись через кусты ежевики, Мирко вышел к озеру. Вода чуть слышно плескала в поросший травой берег, почти сливаясь с ним. Только по слабому отблеску Мирко понял, что стоит на самой кромке. Он потрогал воду: она была теплая и неспешно отдавала в ночную свежесть то, что вобрала в себя за длинный солнечный день. Мирко погрузил горшочек, и он почти сразу коснулся мягкого песчаного дна. Булькнули пузырьки, плеснула мелкая рыбешка, и снова только ветер шуршал листьями кустарника да глухо пели что-то на своем языке сосны.
Осторожно, чтобы не оступиться и не расплескать воду, Мирко вылез обратно сквозь заросли на опушку. Девушка на сей раз сидела у огня все в той же позе, поджав ноги и глядя на пламя.
— Вода. Я принес, — приглушенно сказал он подойдя. Ему не хотелось, чтобы сейчас вдруг от какого неосторожного движения или громко прозвучавшего слова проснулся бы Ахти.
Риита поднялась навстречу.
— Вот и хорошо, сейчас на огонь поставлю, а пока вода вскипит, я уж трав насобираю. Давай сюда! — Парень протянул ей горшок, и она взяла его, коснувшись при этом пальцев Мирко. И он не сразу отпустил ношу, а на миг задержал, и их прикосновение продлилось. Он ясно ощутил, как бьется кровь под ее теплой кожей. Риита поняла его и тоже не спешила.
— Ну вот, видишь теперь, что я не нечисть лесная, не мавка, не русалка?
— Вижу, — ответил Мирко. — Ты краше русалки будешь. — И он посмотрел прямо ей в очи. Были они глубокими и прекрасными, как лесное озеро, в котором отражаются плакучие серебристые ивы и зеленые сосны. И мерцали в ее глазах золотые и серебряные звездочки — или так казалось оттого, что огонь плясал рядом?
«Какие очи! Интересно, а у каменной женщины такие же будут глаза, если она оживет?» — пришло вдруг ему на ум, и он точно из-под воды вынырнул, вновь увидев не только глаза Рииты, но и всю ее.
— А ты их видел, русалок? — Смеясь, Риита выхватила горшочек, чтобы поставить его на приготовленных камнях в огонь. Мирко наблюдал, ловя каждое ее движение. Он взглянул на тонкий девичий стан и словно ощутил его своими ладонями и пальцами. И так просто было сделать это наяву — между ними был всего-то локоть, но он не двинулся с места.
— Посиди тут, посматривай, — распорядилась Риита. — Если вода закипит, а меня еще не будет, ты покликай.
— Как это «покликай»? — удивился мякша. — Ахти ведь разбудим!
— Не бойся, — отвечала она тихо, но голос вдруг зазвенел серебряным живым родничком. — Он крепко спит, до света не поднимется. — И, мягко ступая, скрылась в темноте. Мирко и рта раскрыть не успел.
«Как это до утра? Чтобы Ахти не вскочил от малейшего тревожного звука, словно раззява какой? Или она колдовство сотворила? Недаром ведь жгла в костре что-то, может, и слова заклинательные шептала? Кто их разберет, этих хиитола, колдуны-то именно из них выходят! Проверю-ка я, как это она Ахти усыпила! Или не надо?» — Мирко задумался, потом взял два камешка-кремня и ударил их друг о друга. Звук вышел сухой, резкий, отличный от тех, что случаются в ночном лесу. В шалаше было тихо.
Расхрабрившись, он позвал приглушенно:
— Ахти! — Нет ответа.
— Ахти! Коней свели! — сказал он уже громко и отчетливо, так, что человек, если он не глухой, за двадцать шагов точно услышит. Даже шороха не донеслось. Дальше пробовать мякша не стал.
«Ну и усыпила, диво какое! Иная мать ребенку два слова скажет, тот уж десятый сон видит. Вот и все колдовство. Пусть поспит парень».
Вода еще не успела закипеть, как послышались легкие шаги — это шла Риита. Капельки росы блестели на ее волосах маленькими самоцветами, а рубаха и понева намокли, да и обувь, видно, тоже.
— Ну, вот и я. — Рита положила возле костра мягкую охапку листьев, цветочков, травы.
— Ты ж промокла вся! — засуетился Мирко. — На вот, накинь. — Он снял вотолу и порывисто шагнул к ней. Рубашка Рииты намокла и оттого липла к телу, еще резче очерчивая красивую девичью грудь.
— Погоди, Мирко, — мягко отстранилась Риита. — Погоди, вода кипит, травы заварить надобно.
Руки и пальцы ее работали споро, умело, будто сами знали, что им следует делать, а губы меж тем шевелились, шепча тихонько. Даже стоя рядом, Мирко не мог разобрать ни слова, хотя язык хиитола разумел.
Мирко залюбовался на нее, но не так, как прежде. Нечто неизъяснимо волнительное, сладкое и томное просыпалось в душе, и голова кружилась, как от запаха хмеля, и чувства все обострились, как давеча на болоте перед появлением всадников.
Мирко хотелось бы узнать, что за травы кладет Риита в горшочек, что за хитрую волшбу должны совершить слова ее, но молчал. Нельзя сбивать ворожбу, иначе может случиться беда — маленькая, коли колдун, как сейчас вот Риита, готовит настой из трав, или непоправимая, когда заклинают страшную рану, нанесенную охотнику лесным хозяином или воином.
— Теперь давай плащ. Зябко, — обратилась к нему Риита. Травы были уложены, и над горшком уже поднимался
по-особому пахнувший пар. Мирко увидел, что девушка и впрямь сильно замерзла, даже дрожит, и, как умел, осторожно и ласково укрыл ее плечи плотной суконной одежей.
— Да разве ж можно так! — упрекнул ее Мирко, думая о том, что бы еще такое извлечь из своего короба, чтобы обогреть девушку. — Кто ж в одной рубашке по ночам ходит! Не первый раз ведь в лесу! Ночи-то сейчас не слишком теплые! И что тебя в лес понесло…
— А ты не рад будто? Могу уйти, — предупредила Риита.
— Не уйдешь, — неожиданно для самого себя просто сказал Мирко.
— Не пустишь? — удивляясь притворно, спросила Риита.
— Не пущу, покуда не отогреешься, — твердо решил Мирко.
— А после?
— И после не пущу. Но уж коли наскучил, ступай, конечно, — сорвалось с языка.
— Ишь, гордый какой, — нахмурилась Риита. — Думаешь, плащом укрыл, так и приворожил девку? — усмехнулась она.
— Прости, Риита, — повинился он. — Я не то сказать хотел.
— Да ладно. — Голос ее потеплел. — Рядом садись да сам хоть рогожей укройся, а то овчина тоже не защита.
— Да мне не впервой… — начал было Мирко, но Риита не дала ему упорствовать.
— Будет друг на друга дуться, — перебила она. — Лучше давай вместе на колоду сядем, а в рогожу вдвоем укутаемся.
— Удобно ли? — замялся Мирко.
— Или опять меня забоялся? — Девушка улыбнулась, и блеснули ее ровные, белые, что перлы, зубы. — Экий ты пугливый: то волк у тебя, то зверь неведомый, то русалки. — Она распахнула плащ. — Мы и здесь уместимся. Садись живее, не то я совсем закоченею!
«Действительно, что это я, — подумал Мирко, — ломаюсь, как невеста на сватанье. Когда еще такое доведется — с красной девицей рядом ночь провожать? Дорога у меня впереди длинная…»
Риита, конечно, вовсе не так замерзла, чтобы окоченеть, но тонкая сырая одежда согреть уж никак не могла. Вдвоем же быстро стало тепло. То ли потому, что вдвоем, то ли еще отчего…
— Непонятный ты какой! — дивилась Риита, не стесняясь тесно прижаться к Мирко, отчего тот ощущал себя надежным и сильным. — Из Мякищей один с конями идти не побоялся, а от меня, как от ведьмы, шарахаешься. Или не приходилось ни разу с девушкой ночь гулять? — Она снова посмотрела Мирко в глаза — не хотела, чтобы тот соврал. Ему, однако, не впервой было отвечать на такие вопросы. Иной раз он лукавил, но сейчас говорить неправду было глупо, да и ничего обидного для себя в честном ответе он теперь не видел.
— Да вот, как-то не привелось, — слегка усмехаясь над собственной неопытностью, ответил он. И внутренне приготовился встретить самое противное, что могло последовать со стороны Рииты: жалость. Но ошибся.
— Экой ты, оказывается, — задумчиво произнесла она. — А в ночь купальскую что же? В отъезде был или хворал?
— Не-а, — тоскливо улыбнулся парень. — На сеновале я был, звезды считал.
— Славно! — рассмеялась почему-то она, и глаза ее вдруг заблестели — все это время они смотрели друг другу в глаза. — А я тоже ото всех ушла, сюда прибежала — купаться!
Настал черед дивиться и Мирко.
— Одна?
— Одна, что ж такого?
— Ахти сказывал, тут место нечистое…
— А ты и поверил? Наши ребята только на язык храбры. Будто я не знаю, как они один другого задирают на русалочье озеро купаться ночью идти! И идут — всем скопом, не иначе!
— Страшно было? — глупо спросил Мирко, а сам подумал: «Вот это да! Чисто русалка!»
— Было, — призналась Риита. — Темно кругом, кусты, коряги, будто чудища сейчас бросятся. И сосны шумят. Так шумят, точно не нравится им, что девка одна ночью в лес пришла на заповедное место. — Она смолкла, переводя дыхание.
Рассказывала она так живо, что сердце у Мирко забилось чаще. Или это от чего другого? Правая рука его сама собой взяла да и опустилась на левую руку девушки, лежавшую на ее колене.
— А дальше? — спросил он.
Риита не отняла руку, только повернула ладонь кверху, и пальцы их переплелись.
— Что ж дальше? Вышла на берег, а к бане-то идти совсем уж боязно — я и не пошла. Банник, думала, банником, а вдруг колдун мертвый опять попариться решил этой самой ночью? И пошла в воду.
— А русалка?
— Что мне русалка? Ее-то я ничем прогневить не могла. Я женихов у нее не уводила. Только все одно жутко было: плывешь, и чудится, будто сейчас как схватит кто из воды — рука или скользкое что-нибудь в чешуе да слизи. А потом привыкла. Вода в озере теплая была, да и другой такой воды окрест не найдешь.
— Я тоже ночью купаться люблю, — признался Мирко. — Только у нас в Мякищах тепло недолго стоит. А так, то ли летишь, то ли плывешь, аж замирает все.
— Ага, — подхватила Риита. — Вышла я на берег, а тут ветер задул, так чтобы не зябнуть, я травы сорвала да прямо ею себя и растерла, а потом бегом обратно через лес — все страхи позабыла!
— А после ты еще сюда приходила? — Мирко представил себе, как это вышла Риита той ночью к озеру, как оглядывалась, силясь рассмотреть, что скрывает лесная темнота, как шла осторожно к воде, чтобы не зашибить пальцы о корень или камень, пробовала воду, медленно ступая, входила в масляную колеблющуюся черноту, а потом плыла в неизвестность — гибкая, красивая, сильная, чарующая. Русалка!
— Конечно. Здесь не только вода удивительная, здесь и травы не тем чета, что близ деревни растут. Ой, мы ж о травах чуть не позабыли!
— А что травы? Целебные? — осведомился Мирко.
— Не то слово, — ответила она увлеченно. — Дай я встану. Горшочек снять надобно и поставить остывать.
Они поднялись, хоть Мирко и не хотелось расплетать пальцев. Не хотелось этого и Риите, и он почувствовал это.
И хотя он волновался, как бы не обожгла она белых рук, снимая с огня отвар, все ж не стал и пытаться ей помогать: заговоренные травы сам заклинатель и должен готовить, от начала до конца.
— Вот видишь, — сказала девушка, поставив горшок в сырую траву и накрыв крышкой, — вот я и согрелась. А травы попьешь — и вовсе жарко станет!
— Про траву-то скажи.
— Сначала так же сядем, — предложила Риита. Он и не думал возражать. — Травы здесь и впрямь особенные, — говорила она, держа его руку и тесно прижимаясь к плечу. — От хвори телесной они так же спасают, как и другие, только побыстрее. А вот как разотрешь ими тело, или настой отведаешь, или просто пар вдохнешь — так вольно на сердце, прямо радость! Просто оттого, что на свете живешь, и кажется, будто все светлое у тебя только еще начинается. А еще в росах здесь купаться славно. Знаешь, как в росе купаются?
— Знаю, — кивнул Мирко. — Ты сегодня за тем сюда и пришла?
— Ага, — отвечала она. — Только вот не гадала, что повстречаю кого.
— И я не гадал, — откликнулся Мирко. — Ты в росе купаться хотела, а тут мы.
— Не тревожься. Эта роса — не последняя. — И она склонилась головой ему на плечо. — Мирко, а как это — «звезды считать»?
— Это просто, — ответил он. — Вон, видишь Гвоздь-звезду? Пусть она первая будет. Про нее колдуны из оленного народа сказывают, что в давние-давние времена, когда еще ни солнца не было, ни луны и даже звезды не светили, ходили люди чуть не на ощупь. Всем ведь известно, что небо — это толстый лед, который жизнь небесную от земной отделяет. Днем солнце на небе жжет немилосердно, но лед небесный очень толст и холоден, и даже солнце не может его прожечь. Далеко на юге, где нет морозов, солнце ослепляет и сжигает на земле все, и там никто не может жить. Ночью солнце уходит спать под землю, а лед остывает и замерзает и становится еще толще, таким, что только сполохи — солнечные братья — могут пробиться своим лучом сквозь него. И вот, чтобы люди не ходили вслепую, особенно долгой зимой, когда сильны боги мороза, побеждающие на время солнце, жена главного бога решила посадить на льду огненные цветы, которые могли бы свой стебель вытягивать настолько, насколько нарастал лед, и были бы столь светлы, что можно их видеть с земли. Чем дальше на север, тем сильнее был холод, тем толще лед. Но главный бог — хозяин неба — не хотел уменьшить лед, ибо боялся, что юные дети его — сполохи и солнце — вырвутся на землю и сожгут ее, а это было бы жаль, поскольку главный бог потратил много сил для создания земли. Тот жар и холод, что были нипочем богам на небе, для земли погибельны. И тогда жена хозяина неба привела на самую макушку небесного льда, туда, где поднимался он высокой скользкой горой, двух самых могучих зверей-первопредков: медведя и лося. Не дружили они меж собой, но впрягли их в один великий ворот, которым сверлилась глубокая дыра в огромной ледяной горе, где посадила хозяйка неба самый большой и яркий из всех своих звездных цветов. Крепко врос он корнями в лед, лучи его были столь жарки, что в самых ледяных глубинах не мог одолеть его мороз. И ночью указывает он путникам вершину неба, чтобы они не сбились с пути и не погибли в бескрайних просторах Снежного Поля.
Мирко остановился перевести дух.
— Как ты рассказываешь…— шепнула Риита и задумалась, чтобы подобрать слово, — правдиво. Это и есть «звезды считать»?
— Да, это меня дядя так надоумил. И кудесник.
— Расскажи еще, — попросила Риита. — Покуда травы не настоялись.
— А однажды такое случилось, — обрадованный этими ее словами, продолжил Мирко. — Посватался сын небесного хозяина к деве-луне, но холодна и своенравна была ночная красавица и ответила юноше так: «Многие ко мне приходят и клянутся в любви, но не всякий ее достоин, и лишь тому, кто докажет, что действительно любит меня всем сердцем, подарю и я свою любовь. Готов ли ты к испытаниям?»
«Готов», — отвечал сын неба, ибо был силен, храбр и мудр.
«Тогда тебя ждут три задачи, и, коли решишь их все, получишь меня в жены до окончания времен, — рекла дева. — Предстоит тебе поймать в небесных лесах Старого Лося, запрячь его в сани и въехать так ко мне на двор. Предстоит тебе отправиться на палящий полдень, где у края неба обитает в Огненных горах Великая Змея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Почему не пробовал? — обиделся Мирко.
— Что ж спрашиваешь? Или думал, я кашу варить собралась?
— Кто тебя знает? Может, щи варить, может, голову мыть, — пробурчал Мирко. — Горшок-то я принесу, а вот по лесу ты бы все ж одна не бродила.
— Что так? — запальчиво поинтересовалась Риита.
— А если зверь какой, волк. Или вот как к нам один недавно пожаловал. — Мирко благоразумно не стал описывать большого непонятного кота: Риита все равно не поверит, а расспросы пойдут, так волей-неволей придется про всадников рассказывать. Зачем?
— На лошадей напал. Лютый попался, коню всю спину располосовал. Ахти его дубиной подшиб, он и сгинул, точно оборотень.
— Ладно тебе. — Риита проворно поднялась, Мирко вслед за ней — они оказались одного роста. — Не пугай. Мне здесь все места знакомы, каждое дерево знаю. Ступай за горшком, я постерегу, — сказала она и взглянула так, будто все мысли о странном коте и всадниках, мелькнувшие у Мирко, прочла как по-писаному.
— Хорошо, — улыбнулся ей Мирко. Риита нравилась ему все больше, словно с каждой минутой хорошела. — Я быстро.
В бане было темно, хоть глаз выколи. Едва Мирко отворил дверь, повисла настороженная тишина. Мякша прислушался, потом полез за печку — горшочки стояли там. Под лавкой зашуршало, запыхтело, шлепнуло, потом стихло. То ли мышки лесные возились, то ли старик-банник, в неурочный час потревоженный, ворчал и ворочался.
Мирко возвратился к костру. Риита ходила вокруг пламени — стройная, гибкая. Белая рубашка ее неслышным светляком мелькала, будто сама по себе — синяя понева девушки была почти не видима в густой ночи. И еще поблескивал серебряный венчик. Риита что-то держала над костром, потом отпустила: пламя метнулось желтым языком и опало, как прежде.
«Колдунья, ни дать ни взять, — подумал мякша. — Но хороша до чего! И просто с ней, словно всю жизнь знал, а ведь, почитай, и двадцатью словами меж собой не перемолвились».
Мирко подошел. Она обернулась к нему всем телом.
— Вот, принес. — Мирко протянул ей горшочек.
— Воды набрать, вестимо, не догадался, — тихо сказала она, почти прошептала. — Принеси, будь ласков.
— Сейчас, — ответил он так же тихо и пошел к озеру. Пробравшись через кусты ежевики, Мирко вышел к озеру. Вода чуть слышно плескала в поросший травой берег, почти сливаясь с ним. Только по слабому отблеску Мирко понял, что стоит на самой кромке. Он потрогал воду: она была теплая и неспешно отдавала в ночную свежесть то, что вобрала в себя за длинный солнечный день. Мирко погрузил горшочек, и он почти сразу коснулся мягкого песчаного дна. Булькнули пузырьки, плеснула мелкая рыбешка, и снова только ветер шуршал листьями кустарника да глухо пели что-то на своем языке сосны.
Осторожно, чтобы не оступиться и не расплескать воду, Мирко вылез обратно сквозь заросли на опушку. Девушка на сей раз сидела у огня все в той же позе, поджав ноги и глядя на пламя.
— Вода. Я принес, — приглушенно сказал он подойдя. Ему не хотелось, чтобы сейчас вдруг от какого неосторожного движения или громко прозвучавшего слова проснулся бы Ахти.
Риита поднялась навстречу.
— Вот и хорошо, сейчас на огонь поставлю, а пока вода вскипит, я уж трав насобираю. Давай сюда! — Парень протянул ей горшок, и она взяла его, коснувшись при этом пальцев Мирко. И он не сразу отпустил ношу, а на миг задержал, и их прикосновение продлилось. Он ясно ощутил, как бьется кровь под ее теплой кожей. Риита поняла его и тоже не спешила.
— Ну вот, видишь теперь, что я не нечисть лесная, не мавка, не русалка?
— Вижу, — ответил Мирко. — Ты краше русалки будешь. — И он посмотрел прямо ей в очи. Были они глубокими и прекрасными, как лесное озеро, в котором отражаются плакучие серебристые ивы и зеленые сосны. И мерцали в ее глазах золотые и серебряные звездочки — или так казалось оттого, что огонь плясал рядом?
«Какие очи! Интересно, а у каменной женщины такие же будут глаза, если она оживет?» — пришло вдруг ему на ум, и он точно из-под воды вынырнул, вновь увидев не только глаза Рииты, но и всю ее.
— А ты их видел, русалок? — Смеясь, Риита выхватила горшочек, чтобы поставить его на приготовленных камнях в огонь. Мирко наблюдал, ловя каждое ее движение. Он взглянул на тонкий девичий стан и словно ощутил его своими ладонями и пальцами. И так просто было сделать это наяву — между ними был всего-то локоть, но он не двинулся с места.
— Посиди тут, посматривай, — распорядилась Риита. — Если вода закипит, а меня еще не будет, ты покликай.
— Как это «покликай»? — удивился мякша. — Ахти ведь разбудим!
— Не бойся, — отвечала она тихо, но голос вдруг зазвенел серебряным живым родничком. — Он крепко спит, до света не поднимется. — И, мягко ступая, скрылась в темноте. Мирко и рта раскрыть не успел.
«Как это до утра? Чтобы Ахти не вскочил от малейшего тревожного звука, словно раззява какой? Или она колдовство сотворила? Недаром ведь жгла в костре что-то, может, и слова заклинательные шептала? Кто их разберет, этих хиитола, колдуны-то именно из них выходят! Проверю-ка я, как это она Ахти усыпила! Или не надо?» — Мирко задумался, потом взял два камешка-кремня и ударил их друг о друга. Звук вышел сухой, резкий, отличный от тех, что случаются в ночном лесу. В шалаше было тихо.
Расхрабрившись, он позвал приглушенно:
— Ахти! — Нет ответа.
— Ахти! Коней свели! — сказал он уже громко и отчетливо, так, что человек, если он не глухой, за двадцать шагов точно услышит. Даже шороха не донеслось. Дальше пробовать мякша не стал.
«Ну и усыпила, диво какое! Иная мать ребенку два слова скажет, тот уж десятый сон видит. Вот и все колдовство. Пусть поспит парень».
Вода еще не успела закипеть, как послышались легкие шаги — это шла Риита. Капельки росы блестели на ее волосах маленькими самоцветами, а рубаха и понева намокли, да и обувь, видно, тоже.
— Ну, вот и я. — Рита положила возле костра мягкую охапку листьев, цветочков, травы.
— Ты ж промокла вся! — засуетился Мирко. — На вот, накинь. — Он снял вотолу и порывисто шагнул к ней. Рубашка Рииты намокла и оттого липла к телу, еще резче очерчивая красивую девичью грудь.
— Погоди, Мирко, — мягко отстранилась Риита. — Погоди, вода кипит, травы заварить надобно.
Руки и пальцы ее работали споро, умело, будто сами знали, что им следует делать, а губы меж тем шевелились, шепча тихонько. Даже стоя рядом, Мирко не мог разобрать ни слова, хотя язык хиитола разумел.
Мирко залюбовался на нее, но не так, как прежде. Нечто неизъяснимо волнительное, сладкое и томное просыпалось в душе, и голова кружилась, как от запаха хмеля, и чувства все обострились, как давеча на болоте перед появлением всадников.
Мирко хотелось бы узнать, что за травы кладет Риита в горшочек, что за хитрую волшбу должны совершить слова ее, но молчал. Нельзя сбивать ворожбу, иначе может случиться беда — маленькая, коли колдун, как сейчас вот Риита, готовит настой из трав, или непоправимая, когда заклинают страшную рану, нанесенную охотнику лесным хозяином или воином.
— Теперь давай плащ. Зябко, — обратилась к нему Риита. Травы были уложены, и над горшком уже поднимался
по-особому пахнувший пар. Мирко увидел, что девушка и впрямь сильно замерзла, даже дрожит, и, как умел, осторожно и ласково укрыл ее плечи плотной суконной одежей.
— Да разве ж можно так! — упрекнул ее Мирко, думая о том, что бы еще такое извлечь из своего короба, чтобы обогреть девушку. — Кто ж в одной рубашке по ночам ходит! Не первый раз ведь в лесу! Ночи-то сейчас не слишком теплые! И что тебя в лес понесло…
— А ты не рад будто? Могу уйти, — предупредила Риита.
— Не уйдешь, — неожиданно для самого себя просто сказал Мирко.
— Не пустишь? — удивляясь притворно, спросила Риита.
— Не пущу, покуда не отогреешься, — твердо решил Мирко.
— А после?
— И после не пущу. Но уж коли наскучил, ступай, конечно, — сорвалось с языка.
— Ишь, гордый какой, — нахмурилась Риита. — Думаешь, плащом укрыл, так и приворожил девку? — усмехнулась она.
— Прости, Риита, — повинился он. — Я не то сказать хотел.
— Да ладно. — Голос ее потеплел. — Рядом садись да сам хоть рогожей укройся, а то овчина тоже не защита.
— Да мне не впервой… — начал было Мирко, но Риита не дала ему упорствовать.
— Будет друг на друга дуться, — перебила она. — Лучше давай вместе на колоду сядем, а в рогожу вдвоем укутаемся.
— Удобно ли? — замялся Мирко.
— Или опять меня забоялся? — Девушка улыбнулась, и блеснули ее ровные, белые, что перлы, зубы. — Экий ты пугливый: то волк у тебя, то зверь неведомый, то русалки. — Она распахнула плащ. — Мы и здесь уместимся. Садись живее, не то я совсем закоченею!
«Действительно, что это я, — подумал Мирко, — ломаюсь, как невеста на сватанье. Когда еще такое доведется — с красной девицей рядом ночь провожать? Дорога у меня впереди длинная…»
Риита, конечно, вовсе не так замерзла, чтобы окоченеть, но тонкая сырая одежда согреть уж никак не могла. Вдвоем же быстро стало тепло. То ли потому, что вдвоем, то ли еще отчего…
— Непонятный ты какой! — дивилась Риита, не стесняясь тесно прижаться к Мирко, отчего тот ощущал себя надежным и сильным. — Из Мякищей один с конями идти не побоялся, а от меня, как от ведьмы, шарахаешься. Или не приходилось ни разу с девушкой ночь гулять? — Она снова посмотрела Мирко в глаза — не хотела, чтобы тот соврал. Ему, однако, не впервой было отвечать на такие вопросы. Иной раз он лукавил, но сейчас говорить неправду было глупо, да и ничего обидного для себя в честном ответе он теперь не видел.
— Да вот, как-то не привелось, — слегка усмехаясь над собственной неопытностью, ответил он. И внутренне приготовился встретить самое противное, что могло последовать со стороны Рииты: жалость. Но ошибся.
— Экой ты, оказывается, — задумчиво произнесла она. — А в ночь купальскую что же? В отъезде был или хворал?
— Не-а, — тоскливо улыбнулся парень. — На сеновале я был, звезды считал.
— Славно! — рассмеялась почему-то она, и глаза ее вдруг заблестели — все это время они смотрели друг другу в глаза. — А я тоже ото всех ушла, сюда прибежала — купаться!
Настал черед дивиться и Мирко.
— Одна?
— Одна, что ж такого?
— Ахти сказывал, тут место нечистое…
— А ты и поверил? Наши ребята только на язык храбры. Будто я не знаю, как они один другого задирают на русалочье озеро купаться ночью идти! И идут — всем скопом, не иначе!
— Страшно было? — глупо спросил Мирко, а сам подумал: «Вот это да! Чисто русалка!»
— Было, — призналась Риита. — Темно кругом, кусты, коряги, будто чудища сейчас бросятся. И сосны шумят. Так шумят, точно не нравится им, что девка одна ночью в лес пришла на заповедное место. — Она смолкла, переводя дыхание.
Рассказывала она так живо, что сердце у Мирко забилось чаще. Или это от чего другого? Правая рука его сама собой взяла да и опустилась на левую руку девушки, лежавшую на ее колене.
— А дальше? — спросил он.
Риита не отняла руку, только повернула ладонь кверху, и пальцы их переплелись.
— Что ж дальше? Вышла на берег, а к бане-то идти совсем уж боязно — я и не пошла. Банник, думала, банником, а вдруг колдун мертвый опять попариться решил этой самой ночью? И пошла в воду.
— А русалка?
— Что мне русалка? Ее-то я ничем прогневить не могла. Я женихов у нее не уводила. Только все одно жутко было: плывешь, и чудится, будто сейчас как схватит кто из воды — рука или скользкое что-нибудь в чешуе да слизи. А потом привыкла. Вода в озере теплая была, да и другой такой воды окрест не найдешь.
— Я тоже ночью купаться люблю, — признался Мирко. — Только у нас в Мякищах тепло недолго стоит. А так, то ли летишь, то ли плывешь, аж замирает все.
— Ага, — подхватила Риита. — Вышла я на берег, а тут ветер задул, так чтобы не зябнуть, я травы сорвала да прямо ею себя и растерла, а потом бегом обратно через лес — все страхи позабыла!
— А после ты еще сюда приходила? — Мирко представил себе, как это вышла Риита той ночью к озеру, как оглядывалась, силясь рассмотреть, что скрывает лесная темнота, как шла осторожно к воде, чтобы не зашибить пальцы о корень или камень, пробовала воду, медленно ступая, входила в масляную колеблющуюся черноту, а потом плыла в неизвестность — гибкая, красивая, сильная, чарующая. Русалка!
— Конечно. Здесь не только вода удивительная, здесь и травы не тем чета, что близ деревни растут. Ой, мы ж о травах чуть не позабыли!
— А что травы? Целебные? — осведомился Мирко.
— Не то слово, — ответила она увлеченно. — Дай я встану. Горшочек снять надобно и поставить остывать.
Они поднялись, хоть Мирко и не хотелось расплетать пальцев. Не хотелось этого и Риите, и он почувствовал это.
И хотя он волновался, как бы не обожгла она белых рук, снимая с огня отвар, все ж не стал и пытаться ей помогать: заговоренные травы сам заклинатель и должен готовить, от начала до конца.
— Вот видишь, — сказала девушка, поставив горшок в сырую траву и накрыв крышкой, — вот я и согрелась. А травы попьешь — и вовсе жарко станет!
— Про траву-то скажи.
— Сначала так же сядем, — предложила Риита. Он и не думал возражать. — Травы здесь и впрямь особенные, — говорила она, держа его руку и тесно прижимаясь к плечу. — От хвори телесной они так же спасают, как и другие, только побыстрее. А вот как разотрешь ими тело, или настой отведаешь, или просто пар вдохнешь — так вольно на сердце, прямо радость! Просто оттого, что на свете живешь, и кажется, будто все светлое у тебя только еще начинается. А еще в росах здесь купаться славно. Знаешь, как в росе купаются?
— Знаю, — кивнул Мирко. — Ты сегодня за тем сюда и пришла?
— Ага, — отвечала она. — Только вот не гадала, что повстречаю кого.
— И я не гадал, — откликнулся Мирко. — Ты в росе купаться хотела, а тут мы.
— Не тревожься. Эта роса — не последняя. — И она склонилась головой ему на плечо. — Мирко, а как это — «звезды считать»?
— Это просто, — ответил он. — Вон, видишь Гвоздь-звезду? Пусть она первая будет. Про нее колдуны из оленного народа сказывают, что в давние-давние времена, когда еще ни солнца не было, ни луны и даже звезды не светили, ходили люди чуть не на ощупь. Всем ведь известно, что небо — это толстый лед, который жизнь небесную от земной отделяет. Днем солнце на небе жжет немилосердно, но лед небесный очень толст и холоден, и даже солнце не может его прожечь. Далеко на юге, где нет морозов, солнце ослепляет и сжигает на земле все, и там никто не может жить. Ночью солнце уходит спать под землю, а лед остывает и замерзает и становится еще толще, таким, что только сполохи — солнечные братья — могут пробиться своим лучом сквозь него. И вот, чтобы люди не ходили вслепую, особенно долгой зимой, когда сильны боги мороза, побеждающие на время солнце, жена главного бога решила посадить на льду огненные цветы, которые могли бы свой стебель вытягивать настолько, насколько нарастал лед, и были бы столь светлы, что можно их видеть с земли. Чем дальше на север, тем сильнее был холод, тем толще лед. Но главный бог — хозяин неба — не хотел уменьшить лед, ибо боялся, что юные дети его — сполохи и солнце — вырвутся на землю и сожгут ее, а это было бы жаль, поскольку главный бог потратил много сил для создания земли. Тот жар и холод, что были нипочем богам на небе, для земли погибельны. И тогда жена хозяина неба привела на самую макушку небесного льда, туда, где поднимался он высокой скользкой горой, двух самых могучих зверей-первопредков: медведя и лося. Не дружили они меж собой, но впрягли их в один великий ворот, которым сверлилась глубокая дыра в огромной ледяной горе, где посадила хозяйка неба самый большой и яркий из всех своих звездных цветов. Крепко врос он корнями в лед, лучи его были столь жарки, что в самых ледяных глубинах не мог одолеть его мороз. И ночью указывает он путникам вершину неба, чтобы они не сбились с пути и не погибли в бескрайних просторах Снежного Поля.
Мирко остановился перевести дух.
— Как ты рассказываешь…— шепнула Риита и задумалась, чтобы подобрать слово, — правдиво. Это и есть «звезды считать»?
— Да, это меня дядя так надоумил. И кудесник.
— Расскажи еще, — попросила Риита. — Покуда травы не настоялись.
— А однажды такое случилось, — обрадованный этими ее словами, продолжил Мирко. — Посватался сын небесного хозяина к деве-луне, но холодна и своенравна была ночная красавица и ответила юноше так: «Многие ко мне приходят и клянутся в любви, но не всякий ее достоин, и лишь тому, кто докажет, что действительно любит меня всем сердцем, подарю и я свою любовь. Готов ли ты к испытаниям?»
«Готов», — отвечал сын неба, ибо был силен, храбр и мудр.
«Тогда тебя ждут три задачи, и, коли решишь их все, получишь меня в жены до окончания времен, — рекла дева. — Предстоит тебе поймать в небесных лесах Старого Лося, запрячь его в сани и въехать так ко мне на двор. Предстоит тебе отправиться на палящий полдень, где у края неба обитает в Огненных горах Великая Змея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53