— Правильное понимание чести — одно из твоих достоинств, Тадамото-сум, — кивнул Яку и пригубил вино. Крошечные капельки напитка повисли на концах его роскошных усов. — Будь наш отец жив, он бы гордился тобой. Блестяще образованный ученый, наперсник императора, мужчина, чьего внимания ищут первые красавицы страны, и при всем этом ты почитаешь старших и хранишь исключительную преданность семье. Он действительно бы гордился тобой, мой младший брат.
Тадамото ответил легким кивком, скромно принимая похвалу.
— Благодарю тебя, брат, ты слишком добр ко мне, особенно для человека твоих талантов и твоего положения. — Тадамото поставил чашку с супом перед Каттой. — Да пребудет с тобой в пути тепло семейного очага.
Яку также кивнул в знак признательности.
— И пусть тепло нашего дома согреет тебя в мое отсутствие.
Тадамото, в свою очередь, поклонился, и братья ненадолго замолчали, отдавая должное еде. Снаружи послышались выкрики торговца рыбой, который проплывал мимо, как обычно, предлагая свой товар.
— Катта-сум, я не забыл, что именно твоими усилиями род Яку вышел из безвестности и обрел благосклонность императора. — Тадамото посмотрел брату в глаза. — И свое нынешнее назначение ты получил благодаря верной службе. Наш император мудр, он знает о твоих неустанных трудах. В своей мудрости он как никто иной хорошо понимает, насколько полно твои старания отвечают его целям. — Тадамото выглянул в щелочку чуть приоткрытых сёдзи, как будто его вдруг заинтересовали окрестные виды. — Чернь, которая склоняется перед тобой, не сознает, что ты трудишься не покладая рук, Катта-сум. Они не понимают, что значит подняться над собой, обрести власть. Глупцы из простонародья связаны суевериями и страхом, они считают, что существуют на этой земле по воле богов и даже не мечтают о том, чтобы возвыситься и познать изысканные удовольствия; не представляют, что значит обладать прекрасной женщиной из знатного рода. Однако же в общем и целом они не испытывают недовольства и благодарят богов за то, что имеют. — Тадамото поднес ложку с дымящимся бульоном ко рту и не спеша выпил его, смакуя пряный вкус. — Не всякий постоянно желает большего, Катта-сум. Многие счастливы уже тем, что живы, а дозволение служить императору стало бы для них пределом желаний. Когда императорская барка проплывает мимо них, они почтительно кланяются — охотно и не тая обид.
— Между нами есть одно различие, Тадамото-сум. Бить поклоны — не самое любимое для меня занятие.
— Это очевидно, брат.
— В отличие от простого люда я не боюсь гнева богов и не испытываю неуверенности в своих силах. Я просто протягиваю руку за тем, что мне нужно, — такова моя натура, и благодаря этому все Яку поднялись вместе со мной. — Яку Катта допил бульон и начал раскладывать по пиалам второе блюдо — лапшу под острым соусом из болотных кореньев.
— Все верно, Катта-сум, ты стяжал славу для нашей семьи, этого отрицать нельзя. Но что ты принесешь нам теперь? Разве недостаточно того, что ты стал правой рукой императора? Разве мало тебе подняться до третьего ранга, имея все шансы дослужиться до второго и даже, возможно, рассчитывать в будущем на титул? Я не понимаю тебя, Катта-сум. Неужели в наших жилах течет одна и та же кровь?
Яку прервал приготовления и положил свои крупные руки на колени. Он выглядел совершенно невозмутимым, как будто разговор шел о погоде или очаровании весенних пейзажей.
— Этим же вопросом часто задавался и я. Лично для меня верность роду всегда будет превыше страсти к женщине, особенно если эта страсть ставит под угрозу положение Дома. — Яку снова занялся посудой и поставил пиалу с лапшой и дымящимся соусом перед братом.
Тадамото словно и не заметил.
— Вот как. А переписка, которую ты держишь в тайне, не угрожает нашему Дому? Рад слышать. Знаешь, что думает по этому поводу император?
— Моя переписка может быть связана с чем угодно, только не с риском для Яку. В конце концов, дама, о которой идет речь, свободна в своем выборе и не привязана к мужу… или любовнику. Что до императора — признаться, мне непонятно его внимание. Не представляю, как подобный пустяк мог заинтересовать Сына Неба.
От пламени светильника Тадамото зажег ароматическую палочку и поставил ее в серебряную курильницу.
— Да благословит Ботахара твой путь, брат, — тихо сказал он.
Оба Яку подняли чашки с вином и приступили ко второму блюду.
— Меня тоже удивило, — продолжил Тадамото как ни в чем не бывало, — что император упомянул об этой переписке в беседе со мной. Может быть, его любопытство разжег тот случай на канале с княжной Нисимой, кто знает? Впрочем, не важно; я заверил императора, что, по моим сведениям, ты больше не встречаешься с ней. Смею надеяться, что я, как обычно, не солгал.
— Откровенно говоря, в данном вопросе, Тадамото-сум, меня мало волнует, солгал ты или нет, — спокойно произнес Яку, пристально глядя на брата.
Тадамото опустил глаза на чашку с вином.
— Зато императора это волнует.
— Ах да, император. Разве, изучая историю, ты не читал о том, что династии не только восходят на престол, но и переживают падение?
Младший брат Яку покачал головой, словно охваченный глубокой печалью.
— Читал. От моего внимания также не ускользнуло и то, что за всю нашу историю сменилось только шесть императорских династий, а при них лишились своего положения десять тысяч честолюбивых советников. Мне кажется, об этом стоит задуматься, так же как и о том, что стоит за твоим новым назначением. Императору незачем преподавать уроки своим советникам, и раз он принял подобное решение, значит, по-настоящему дорожит этим советником.
Яку Катта в ярости хлопнул кулаком по столу, затем подавил вспышку гнева и успокоился. Его лицо стало почти безмятежным.
— Я не ребенок, который нуждается в поучениях, брат. Своей безопасностью император во многом обязан Яку, и я об этом помню.
— Возможно, Катта-сум, но он помнит и об ущелье Дендзи.
Яку скорбно покачал головой, как будто услышал отвратительную ложь из уст любимого сына.
— Я верен своему роду и блюду его интересы, брат, ты не забыл?
— Это наша общая черта, Катта-сум. Мне также небезразличны интересы нашей семьи, и я не хочу, чтобы чрезмерные амбиции повредили репутации Яку.
— А что позволило нам добиться нынешнего положения? Чрезмерные амбиции? Разве Яку привлекли внимание императора тем, что боялись собственной тени? Как интересно, что ты вдруг решился судить о том, что идет на пользу, а что вредит интересам нашей семьи. В твоем возрасте, наверное, это тяжкое бремя. Разумеется, император счастлив иметь под рукой человека, принимающего такие решения, — человека, у которого нет и намека на честолюбивые замыслы. — Катта обхватил ладонью свою чашку с вином, точно желая согреться, и рука его ничуть не дрожала от гнева. — Я забыл поздравить тебя, полковник Яку. Если не ошибаюсь, ты возьмешь на себя обязанности командующего императорской гвардией, пока меня не будет в столице. Похоже, отсутствие честолюбия сослужило тебе прекрасную службу.
Тадамото разглядывал свои руки.
— Может быть, путешествие даст тебе время все как следует обдумать, Катта-сум. Полагаю, именно этого и хотел император, отправляя тебя в дорогу. Редкий правитель закрыл бы глаза на то, что произошло в ущелье Дендзи. Сын Неба проявил к тебе огромное великодушие, брат, хотя, вижу, ты этого не понимаешь. Позволь мне дать тебе совет: не стоит недооценивать нашего императора, Катта-сум. Это серьезная и опасная ошибка, причем не только для тебя.
Катта ничего не ответил, лишь посмотрел на младшего брата с нескрываемым презрением. Ритмичные движения гребцов прекратились, и лодка плавно заскользила по воде.
— Мы добрались до окраины города, брат, — холодно произнес Яку. — Дальше я поеду один.
Тадамото кивнул, не отрывая глаз от стола, на котором их ждало последнее блюдо — сладкие рисовые лепешки, которые означали пожелание удачи в пути. Он встал и низко поклонился, избегая смотреть брату в лицо.
— Мне горько слышать твои слова. Возможно, когда-нибудь ты изменишь свое мнение. Я по-прежнему твой преданный брат, более преданный, чем ты думаешь. Я бы не хотел, чтобы ты…
Тадамото не успел договорить: Катта поднялся и покинул каюту через задние сёдзи.
На миг Яку Тадамото замер, глядя на створки ширмы и борясь с желанием побежать вслед за братом. «Он больше не мой товарищ по детским играм, — напомнил себе Тадамото, — и это не один из ребяческих капризов. Он — взрослый мужчина, который принимает трудные решения и живет так, как хочет. Он не станет слушать меня. Такого человека научит лишь время… если оно у него будет». Тадамото развернулся на каблуках, вышел из каюты и сел в ожидавшую его лодку, чтобы вернуться в Островной Дворец.
С верхней палубы Яку Катта видел, как сампан его брата растворяется в тумане среди других лодок на канале. Генерал взялся за мокрый от влаги поручень и наблюдал, как выдыхаемый им воздух превращается в маленькие облачка пара. Холод поздней осени уже добрался до столицы, и ветер с далекого океана трепал полы его формы.
Яку покачал головой. Его все еще преследовало видение: брат рядом с императорской сонсой. Ни один из его подчиненных не додумался бы до такой хитрости. Яку почувствовал какую-то странную печаль. «Мой брат, родная кровь…». Он провел рукой по перилам, послав на нижнюю палубу дождь брызг. Разве не говорил Хаката, что предательство — величайшее несчастье благородных людей? Яку вытер руку о форму. «Яку Катта, — сказал себе генерал, — несчастен».
Он вернулся с палубы в каюту, сел на подушку и налил себе горячего вина. Из рукава верхнего халата он извлек бледно-зеленый лист бумаги. Это было стихотворение, которое он получил несколько дней назад от той самой дамы — княжны Нисимы Фанисан Сёнто.
Ветер шепчет свои секреты
Всем без разбору.
Сразу не скажешь,
Откуда он дует.
Полагаю, нам стоит поговорить о верности.
Яку пригубил напиток и заново перечитал стихотворение. Глядя на изящный почерк княжны, он каждый раз испытывал трепет. Какая-то часть его души до сих пор не верила, что он сумел покорить сердце такой женщины, однако он не сомневался, что она принадлежит ему — или принадлежала бы, если бы ему не пришлось так поспешно покинуть столицу. Он попытался увидеться с ней перед отъездом, но княжна дурно себя чувствовала и не могла принять его. Яку выругался вслух. Все его планы рассыпались в прах, а княжна Нисима играла в них главную роль. Проклятый Тадамото!
Яку сделал глоток вина, заставляя себя успокоиться и дышать ровно. Пока рано отчаиваться. Черный Тигр еще жив. При дворе остались те, кто в долгу перед ним, и даже несколько верных ему людей, которых не затронула чистка и которые до сих пор рядом с императором. Далеко не все еще кончено. Теперь этот трус Тадамото не причинит ему серьезного вреда, а агенты Яку во дворце будут следить за ним, чтобы улучить возможность и очернить младшего брата в глазах императора. Сын Неба не доверяет никому, поэтому возбудить в нем подозрения насчет блестящего молодого полковника будет нетрудно. Яку улыбнулся. Даже слишком легко.
30

Наша быстрая лодка
Скользит по синим волнам
Рассекая крутые теченья.
Так же и сердце мое
Разрывается на две части:
Одна остается с тобой,
Другая плывет на север.
Княжна Нисима окунула кисть в воду, и тушь завихрилась в ней темными клубами. «Я назову цикл „Тайные путешествия“, — подумала она и снова прочла строчки. — Кицура-сум и госпожа Окара познакомятся со стихами, когда мы доберемся до Сэй, — это будет хроника нашего путешествия, а также моих духовных странствий». Княжна аккуратно положила кисть на нефритовую подставку в форме тигра и поднялась с подушек. Через заднее окошко ей был виден только нос барки, вспарывающий туман, и нескончаемая морось, которая, казалось, сопровождала их на всем пути.
Туман над каналом
И стук дождя
На палубе —
Вот мои спутники.
Да, подумала Нисима, это тоже войдет в «Тайные путешествия». Она снова уселась на подушку поближе к жаровне с углями, обогревающими тесную каюту. Они плыли вдоль канала уже три дня, и девушка пока не решалась показаться на палубе. Госпожа Окара сегодня выходила из каюты и сказала княжне, что густой туман, несомненно, скроет ее лицо от любопытных взглядов, но Нисима предпочла немного подождать. Они все еще были довольно близко от столицы, чтобы радоваться удачному бегству. Кицура разделяла ее мнение, поэтому обе молодые женщины проводили время в каюте, вместе ели и до поздней ночи вели разговоры.
После долгих споров в доме князя Омавары было решено, что Кицуре лучше уехать вместе с Нисимой на север, пока император не сделал ей официального предложения. Очевидно, Сын Неба воспримет побег Кицуры как личное оскорбление, но члены домашнего совета согласились, что Омавара — достаточно известные люди и как-нибудь переживут обиду императора. В, конце концов, он сам виноват, раз не желает соблюдать положенный этикет.
Конечно, не всякая семья противилась бы тому, чтобы их дочь стала императрицей, однако Кицура передала Нисиме слова своего отца: «Ситуация очень рискованная. Появится новая императрица — народятся новые наследники, что вызовет ревность принцев и их сторонников. Если император будет свергнут или скончается от болезни, новая императрица и ее дети окажутся в серьезной опасности».
Таким образом, княжна Кицура Омавара тайно отправилась на север в компании своей кузины и знаменитой художницы госпожи Окары Харосю.
Пустили слух, что княгиня Окара Туамо совершает путешествие на север вместе с двумя своими дочерьми, которые находятся под ее неусыпным надзором. Фамилия Туамо была столь широко распространена, что ее носительница могла принадлежать к любой из многочисленных семей аристократов средней руки. Несколько стражников и слуг, сопровождавших дам, имели все необходимое, но не носили формы, поэтому их можно было принять за челядь какого угодно процветающего Дома младшего ранга — их вид не вызвал бы подозрений.
Нисима ударила в маленький гонг, и в дверях появилась служанка.
— Пожалуйста, вычисти тушечницу и кисти и спроси у моих спутниц, не желают ли они поужинать вместе со мной.
Служанка забрала письменные принадлежности, молча поклонилась и исчезла.
Нисиме вдруг стало интересно, боится ли девушка. Разумеется, никто из слуг не догадывался об истинных причинах путешествия, хотя все знали, что их госпожа покинула столицу тайно и теперь, в силу обстоятельств, они тоже участвуют в обмане. Конечно, эта мысль давит на них. «У Сёнто преданные слуги, — подумала Нисима. — Буду ли я такой же верной, если карма приготовила для меня в следующей жизни иное положение в обществе?» Она понимала, что это лишь пустые размышления. Долг всегда оставался долгом, и ум, который появился в мире под именем Нисимы Фанисан Сёнто, сознавал это, как никто другой. Повинуясь долгу, она отправилась в Сэй и взяла с собой монеты, которые сейчас ощущала нежной кожей живота. Несмотря на довольно романтическое отношение к своему «Тайному путешествию», Нисима ясно представляла возможную опасность. Монеты, которые она с собой везла, являлись ужасным секретом, силы которого было достаточно, чтобы разрушить империю.
Княжна вновь встала и подошла к маленькому окошку, выходившему на правый борт. У подножия эвкалиптов, растущих вдоль берега, толстым ковром лежала палая листва. Как слезы, подумалось Нисиме, когда она смотрела на груды листьев. Казалось, деревья гнутся к земле под грузом печали. Нисима и сама почувствовала странную меланхолию, как будто ею пропитался туман, сквозь который плыла барка.
Эвкалиптовая роща уступила место густым травам, и на поляне показался алтарь, выстроенный в память погибших от чумы. Княжна осенила себя знаком Ботахары. «Да обретут они просветление в следующей жизни», — прошептала она.
Не прошло и десяти лет, как эпидемия чумы пронеслась по стране, но сегодня от нее осталась лишь тень воспоминания, словно этот отрезок времени принадлежал древней истории. И все же многие люди, близкие Нисиме, в том числе ее родной отец, заплатили страшную дань чуме. «Память об этом слишком тяжела. Мы хороним наши воспоминания, так что они всплывают только в кошмарных снах».
Стук в сёдзи прервал ее размышления.
— Да?
— Княжна Кицура, моя госпожа.
Нисима улыбнулась.
— Пусть войдет.
Шуршание шелка и аромат изысканных духов известили о появлении молодой аристократки.
— А, поэтесса за работой, — промолвила Кицура, бросив взгляд на письменный стол кузины.
— Так, кое-что для себя, — сказала Нисима. Вежливый ответ традиционно означал, что ей не хочется показывать свои записи.
Кицура понимающе кивнула: между девушками существовало несколько негласных уговоров, и по одному из них не принято было заглядывать в чужие стихи без разрешения автора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53