Уртред увидел над собой пасть, брызжущую слюной, и нечеловеческим усилием вывернулся, отбросив вампира прочь. Голова упыря оказалась на свету — он попытался приподняться на локтях, но рухнул обратно с жалобным воем. От его желтой образины повалил белый пар, быстро превращаясь в дым. Лицо таяло, словно навощенный пергамент, поднесенный к огню. Вампир ударился о ноги человека в колодках, дернулся и застыл.
Уртред, поднявшись, снова опустился на колени рядом с приговоренным, который угасал на глазах.
— Мой брат, — спросил его Уртред, — где мой брат?
Умирающий попытался ответить, но мокрота во рту глушила слова. Уртред снял с пояса фляжку, отвинтил крышку и поднес ко рту узника. Вода потекла по подбородку.
— ...его держат в храме... хотят принести в жертву...
— Когда?
Узник закрыл глаза и потряс головой, одолеваемый болью.
— Не знаю... скоро...
Над ними снова взвился плащ, будто вороньи крылья — вампир, сидящий на разрушенной стене ближнего дома, сверлил Уртреда злобными красными глазами, но не решался напасть, видя, что случилось с другими. Наконец он пролетел по воздуху и хлопнулся на спину узника, впившись зубами в его шею.
Уртред ухватил вампира за космы. Шея мертвеца хрустнула. Уртред продолжал сворачивать ее, постепенно повертывая вампира к себе лицом, — тот плевался и сыпал проклятиями, зубы багрово поблескивали, глаза светились кровожадным безумием. От него разило тухлой кровью, как от колоды мясника. Безумный блеск в его глазах не угас и тогда, когда жрец совсем свернул ему шею и все позвонки лопнули с сухим треском.
Уртред отшвырнул от себя мертвеца — тот приподнялся на четвереньки и пополз прочь, поматывая головой па свернутой шее.
Уртред снова опустился на колени — но последняя атака стоила жизни его собрату-жрецу: глаза узника погасли.
Уртред встал. В ушах еще звучали слова умершего о судьбе его брата, и он не знал, как быть. Он поздно спохватился, что тень, накрывшая колодки, продвинулась далеко на площадь, окружив его. Когда он заметил это, рядом оказалось еще пятеро вампиров — один зашел сзади, от колодок, четверо со стороны площади. Они смыкали кольцо медленно, но неуклонно — и вдруг все разом кинулись вперед.
Тот, что сзади, был всех ближе, но Уртред не обернулся, пока не ощутил на шее его гнилого дыхания. Тогда он ткнул правой рукой назад, одновременно нажав на стержень внутри перчатки. Освобожденный нож, укрепленный под кожаным раструбом на предплечье, прошел сквозь складки плаща у локтя и вонзился вампиру в грудь. Ребра мертвеца хрустнули, как трухлявое дерево, открыв пурпурные меха легких, и вампир покачнулся, но тут же снова бросился на жреца.
Они не чувствуют боли, подумал Уртред, одновременно отцепляя левой рукой кинжал от локтя и грозя правым кулаком вампирам перед собой. Он разжал пальцы — воздух вокруг них задрожал и вспыхнул пламенем. Рубящим движением Уртред направил стену огня на упырей. Те двое, что были в середине, не успели убежать и сразу загорелись. Третий отскочил, но пламя уже охватило его плащ. Последний избежал возгорания, но длинный свежевальный нож в левой руке жреца вонзился ему в лицо, сокрушив лоб и переносицу, как яичную скорлупу. Ослепший на время вампир отлетел назад. Раненный в грудь упырь, шумя плащом, снова бросился сзади, но Уртред пригнулся, сделал резкий поворот и вогнал свой правый кулак во вспоротую грудную клетку мертвеца. Зубы вампира клацнули у самого лица Уртреда, пока он пытался вытащить назад застрявшую руку, но отскочил от лакированного дерева маски — Уртред между тем, освободившись, схватил врага за поломанные ребра и отшвырнул прочь. Тот, крутанувшись несколько раз, стукнулся о колодки и упал на колени. Во мраке за колодками Уртред заметил не меньше двух дюжин живых мертвецов.
Поспешно отступив в полосу солнечного света, он огляделся. На площади по-прежнему было тихо и пусто, и пирамиды храмов чернели на меркнувшем небе. Уртред бросил быстрый взгляд на стервятников, кружащих вокруг дымового столба над храмом Ре, и во всю прыть своих обутых в сандалии ног помчался по булыжнику через площадь.
ГЛАВА 3. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
Ворота, ведущие во внутренний двор храма Ре, когда-то славились по всей Империи. Они были так широки, что в них одновременно могли въехать две буйволиные упряжки, а высота их составляла тридцать футов. В нишах их свода когда-то стояли статуи, а на замковом камне был изображен сам Ре в виде старика с косматой бородой — в одной руке бог держал солнечный диск с идущими из него лучами жизни, в другой — пук молний, грозя ими земле с облака, на котором сидел.
Ныне лик Ре испещрил лишайник, буйно растущий в сыром болотном климате Тралла, и бог походил на зачумленного. Драгоценные камни, некогда украшавшие его глаза, вырвали разорившие Тралл солдаты. Статуи, представлявшие двадцать четыре воплощения Ре, тоже исчезли — их увезли в Суррению, Оссию, Хангар Паранг и другие страны, где князь Фаран набирал свое войско. Громадные створки ворот, некогда открытые днем и ночью, из-за жалкого состояния своей каменной рамы уже несколько лет как не открывались. Открыта была лишь маленькая калитка — в нее и вбежал Уртред.
Бой на площади и его приближение не прошли незамеченными: двое часовых в красно-оранжевых одеждах следили за Уртредом с порога калитки и разом заступили ему дорогу, но застыли на месте при виде его маски; Уртред проскочил мимо них, не дав им времени опомниться.
Он оказался во дворе храма, который поднимался вверх широкими, мощенными булыжником ступенями, образуя нижний ярус пирамиды. Выше всходила к небу сама пирамида из древнего растрескавшегося базальта. Каждая ее ступень была выше человеческого роста, и лишь врезанные в них лестницы позволяли подняться с яруса на ярус. В полутораста футах выше, на усеченной кровле храма, вырисовывались на смеркающемся небе статуи Ре, Владыки Света, и Сорока, Возжигателя Огня. Воздух между статуями колебался — это пламя храмового жертвенника смешивалось с красным огнем заката. В небе кружили стервятники.
На середине высоты пирамиды Уртред видел колоннаду, отмечающую вход в святилище. Он несся вверх, прыгая через две ступеньки, — за спиной уже слышались крики часовых.
Поднявшись повыше, он стал слышать сквозь жалобные вопли птиц и стук собственного сердца гул множества возбужденных голосов. Ропот становился все громче, и наконец Уртред, едва дыша, добрался до площадки под портиком.
Там собралось не меньше тысячи человек — толпясь в темном проходе, они искали убежища от надвигающейся ночи. Уртред врезался в гущу толпы, едва различая вокруг себя торговцев, ремесленников, жрецов, женщин и детей, пестрящих всеми мыслимыми цветами одежды. Разнообразие цветов, шумов и запахов действовало на него ошеломляюще после одинокого странствия и тишины Нижнего Города, не говоря уж о тех семи годах, что он провел один в башне Манихея. Уртред проталкивался вперед, стараясь не наступать на узлы с пожитками, плетеные корзины с гомонящей птицей, мешки с овощами и кучки разноцветных специй — все это лежало на пестрых тряпицах поверх багряных ковров, устилающих пол.
Чем ближе продвигался он к преддверию храма, тем гуще становилась толпа. Люди возбужденно переговаривались, вытягивая шеи, и едва замечали Уртреда, пробивающего себе путь к темному входу. Он скорее ощущал, чем видел, как красный солнечный диск у него за спиной опускается все ниже и ниже за гряду западных гор, и тяжкое предчувствие теснило его сердце.
Он пробился уже далеко вглубь, где народ стоял еще плотнее. Под напором Уртреда солдаты расступались, лязгая доспехами, и ростовщики, придерживая столбцы монет на столах, недоуменно таращились на свои заколебавшиеся весы. Краем плаща смахнуло на пол тесло ремесленников. Священные ястребы в золоченых клетках кричали и хлопали крыльями. Жрецы у треножников-курильниц шарахнулись от клубов дыма, ударивших им в лицо.
Уртред проталкивался, работая локтями, через кучу людей у самого входа. Гневные и протестующие крики оттираемых в сторону смолкали при виде его маски, и тишина кругами расходилась по толпе. Уртред приближался к порогу святилища. Здесь с обеих сторон висели, точно застывшие красные водопады, тяжелые камчатные занавеси. В узкий проем между ними был виден громадный зал сорока ярдов в поперечнике, восходящий ступенями к отверстию в потолке, через которое проникали косые лучи заходящего солнца. Стены заливал тусклый бронзовый свет, идущий от пылающего очага в центре пирамиды.
Уртред вышел в первый ряд зрителей, не замечая ни тишины, сменившей прежний гул голосов, ни сотен пар глаз, глядящих ему в спину. Сквозь стук своего сердца он едва различал испуганный шепот вокруг и знал, что страшная маска надежно защищает его.
Часовой, одетый так же, как стражи у ворот, охранял вход в святилище. Он воззрился на Уртреда, как зачарованный, оцепенев от изумления и страха, и жрец, воспользовавшись этим, прошел внутрь. Часовой, однако, вовремя опомнился и приставил свою шестифутовую алебарду к его груди
Уртред уже не мог остановиться, даже если бы и хотел. Он едва ощутил укол алебарды, оцарапавшей его тело сквозь толстую ткань плаща. Словно в трансе, он стремился к пылающему в центре Священному Огню. Не глядя, он схватился за древко алебарды и с треском переломил его.
Но из завешанных ниш по бокам явились другие стражи, нацелив свои алебарды на вздымающуюся грудь Уртреда. Он огляделся: впереди стояло полдюжины часовых, сзади подпирала толпа, задние ряды которой с удвоенными усилиями проталкивались вперед — посмотреть, что происходит.
— Дайте пройти! — зарычал он, выбросив руки, чтобы смести алебарды, но стражники мигом убрали оружие из-под удара и сразу же снова выставили его вперед. Уртред отступил в толпу, отчаянно пятившуюся подальше от схватки. Раздались крики ужаса, и Уртреда швырнуло обратно. Удар древка отбросил его к стене, и целый стальной частокол уперся в его грудь. Он знал, что умрет, если пошевелится.
Стражи держались в нескольких футах от него, стараясь не смотреть на жуткую маску, но оружие в их руках почти не дрожало. Они представляли собой смешение многих рас: были среди них узколицые астардийцы, темнокожие ормироки, оливковые парангиане — все, как один, наемники. Не зная, как поступить, они ожидали прихода своего офицера. В толпе слышались крики придавленных, и передние ряды норовили убраться подальше. Царило полное замешательство, но внезапно все умолкли, словно по волшебству. В темных глубинах храма возникло какое-то движение.
В оранжевом зареве Священного Огня возникли чьи-то фигуры. Уртред видел только силуэты, но различал на идущем впереди высокую шапку с колокольцами: это был верховный жрец храма. За ним двое тащили закованного в цепи человека. Он спотыкался, но свирепые рывки конвоиров не давали ему упасть. На большом расстоянии и в тусклом свете Уртред все же узнал в нем своего брата.
— Рандел! — завопил Уртред, рванувшись вперед. Скованный медленно повернул к нему голову, но острие алебарды, вонзившееся в грудь, вновь отбросило молодого жреца к стене. Он взглянул вниз: темно-красное пятно расплывалось на его красном плаще, и под сорочкой струилась теплая влага. Боли Уртред, как ни странно, не чувствовал, и его взор снова обратился к брату.
Прошло двенадцать лет с тех пор, как они расстались, и Уртред знал, что через несколько мгновений Рандел умрет.
Жрец беспомощно смотрел, как процессия достигла центра пирамиды и остановилась на фоне Священного Огня. Перед ними чернел алтарь. Рандела швырнули на его камень, и служители приковали к опорам его руки и ноги. Крик бессилия вырвался из груди Уртреда. Вновь алебарда пригвоздила его к стене, и мокрый от крови плащ прилип к телу. Верховный жрец встал над жертвой, высоко вскинув кривой кинжал, испускавший в свете Огня неземной перламутровый блеск.
Кинжал описал дугу, словно падающая звезда, и вонзился в сердце жертвы. Уртред даже издалека услышал удивленный вскрик — звук скорее любовного удовлетворения, нежели смерти.
Он снова взревел, отбросив оружие от груди своими когтистыми перчатками, и прыгнул вперед. Маска ограничивала обзор, и он не увидел меча, плашмя ударившею его в висок. Услышал лишь треск, и в голове вспыхнул свет. Он смутно осознал, что падает, и земля рванулась навстречу его маске. Руки ему заломили назад и сковали цепью, пока он тряс головой, силясь освободиться от крутящихся в ней искр.
Лишившись зрения, он, однако, что-то слышал. В глубине храма прозвучал гонг. Где-то запел хор тонких голосов, возносящихся ввысь, — накатывая друг на друга, как волны, они, казалось, достигли небес, и настала звенящая тишина.
Уртреда поставили на ноги и куда-то поволокли
Внутри от Священного Огня было жарко, как в печи — Уртред ощутил этот жар, как нечто осязаемое. Он приоткрыл глаза. Пламя из ямы очага отражалось от тесаного камня стен, и воздух около них дрожал. Пот Уртреда смешался с кровью, совсем промочив плащ. В голове гудело от удара меча, но зрение прояснилось.
Стражи вели его к алтарю, и он не мог оторвать глаз от жертвенного камня. Жрецы склонялись над распростертым телом, работая ножами, похожими на мясницкие.
Один из них извлек из груди все еще трепещущее сердце. Другие стояли наготове с блюдами и кувшинами, чтобы принять органы вскрытого тела. Уртред, обуреваемый тошнотой, отвел взгляд и закрыл глаза.
Его брата принесли в жертву. Уртред читал о таком обряде, но никогда не видел его воочию: в Империи о таком не слыхали уже несколько столетий. Но этот век снова принес с собой тьму: тьма лежит на площади, где рыщут вампиры, тьма воцарилась в сердцах собратьев Уртреда, жрецов Ре.
Теперь останки Рандела поднимут на кровлю пирамиды, стервятники растерзают искромсанное тело и унесут его, вплоть до мельчайшей частицы, в оранжевые чертоги Солнца, где восседает Ре на своем золотом троне. Каждая частица будет храниться там до того дня, когда Солнце возгорится вновь и все мертвые воскреснут такими же, какими были при жизни, а их души, покинув рай, войдут в их тела.
Рандел вызвал Уртреда в Тралл после двенадцати лет разлуки. Теперь и Уртреда принесут в жертву, как брата, и он так и не узнает, зачем Рандел нарушил двенадцатилетнее молчание. Уртред, влекомый к двери по ту сторону Огня, чувствовал цепи, сковавшие его руки. Это всего лишь металл — он не устоит против перчаток Уртреда и против его ярости. Уртред почему-то знал, что его ведут к человеку, обрекшему на смерть его брата.
ГЛАВА 4. ЧЕРНАЯ ЧАША
Большое, с филигранной решеткой окно выходило на ров, отделяющий храмовую пирамиду от разрушенной цитадели. Плоское пурпурное солнце висело над далекой грядой Огненных Гор, последними слабыми лучами освещая комнату, увешанную коврами и уставленную дубовой мебелью. Солнце умирало, но его лучи оживляли краски старинных ковров и гобеленов.
Старик в полотняной рубахе, сбросив на пол в кучу одежды своего сана, сидел на троне резного дерева. Трон стоял в темном углу, и старик отворачивался от лучей солнца, глядя на рдеющие угли обогревающей комнату жаровни. Его лицо, вопреки веселому свету и царящей вокруг роскоши, выражало угрюмую думу.
Старика звали Вараш, и был он верховным жрецом храма Ре в Тралле. Полный событий день, увенчавшийся жертвоприношением, исчерпал его силы. Встал Вараш на рассвете, чтобы совершить обряд Очищения Огнем. Как всегда без запинки он выпевал слова молитвы, пока ущербный диск солнца вставал над восточными горами: «Да обретет совершенство плоть, подобно нечистому металлу, очищаемому огнем горна. Да станем мы подобны золоту в глазах Ре, Владыки Света: чистыми и без порока, сияющими, как новорожденное Солнце в день Второго Пришествия!» Вараш надеялся, что никто из присутствующих не заметит, как щурится он от света, терзающего его глаза. Он громко произносил слова обряда, но ничто в его сердце не отзывалось на них. Даже свежая родниковая вода, которой только что омыли его служки, не принесла ему ощущения чистоты: все тело точно обросло липкой тиной отвращения к себе, ставшего осязаемым, — от этого никакое омовение не избавит. Чистые, отглаженные одежды, в которые облачили Вараша, не вызвали у него чувства подъема: они были всего лишь новой ненужной ношей для его старых плеч.
Вараш вздохнул. Усталость его была не только физического свойства. Он уже давно не смотрел людям в глаза, чтобы они не видели тьмы, скопившейся в нем за годы жизни: сделок с совестью, лжи, убийств. Все это можно утаить, пока не встретишься с кем-то глазами, — а тогда все тайное мгновенно становится явным.
Потому-то Вараш и теперь не смотрел на молодого послушника, только что вошедшего в комнату, а смотрел на угли жаровни.
И переспросил юношу Вараш только но старой привычке, ибо хорошо слышал, что тот сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Уртред, поднявшись, снова опустился на колени рядом с приговоренным, который угасал на глазах.
— Мой брат, — спросил его Уртред, — где мой брат?
Умирающий попытался ответить, но мокрота во рту глушила слова. Уртред снял с пояса фляжку, отвинтил крышку и поднес ко рту узника. Вода потекла по подбородку.
— ...его держат в храме... хотят принести в жертву...
— Когда?
Узник закрыл глаза и потряс головой, одолеваемый болью.
— Не знаю... скоро...
Над ними снова взвился плащ, будто вороньи крылья — вампир, сидящий на разрушенной стене ближнего дома, сверлил Уртреда злобными красными глазами, но не решался напасть, видя, что случилось с другими. Наконец он пролетел по воздуху и хлопнулся на спину узника, впившись зубами в его шею.
Уртред ухватил вампира за космы. Шея мертвеца хрустнула. Уртред продолжал сворачивать ее, постепенно повертывая вампира к себе лицом, — тот плевался и сыпал проклятиями, зубы багрово поблескивали, глаза светились кровожадным безумием. От него разило тухлой кровью, как от колоды мясника. Безумный блеск в его глазах не угас и тогда, когда жрец совсем свернул ему шею и все позвонки лопнули с сухим треском.
Уртред отшвырнул от себя мертвеца — тот приподнялся на четвереньки и пополз прочь, поматывая головой па свернутой шее.
Уртред снова опустился на колени — но последняя атака стоила жизни его собрату-жрецу: глаза узника погасли.
Уртред встал. В ушах еще звучали слова умершего о судьбе его брата, и он не знал, как быть. Он поздно спохватился, что тень, накрывшая колодки, продвинулась далеко на площадь, окружив его. Когда он заметил это, рядом оказалось еще пятеро вампиров — один зашел сзади, от колодок, четверо со стороны площади. Они смыкали кольцо медленно, но неуклонно — и вдруг все разом кинулись вперед.
Тот, что сзади, был всех ближе, но Уртред не обернулся, пока не ощутил на шее его гнилого дыхания. Тогда он ткнул правой рукой назад, одновременно нажав на стержень внутри перчатки. Освобожденный нож, укрепленный под кожаным раструбом на предплечье, прошел сквозь складки плаща у локтя и вонзился вампиру в грудь. Ребра мертвеца хрустнули, как трухлявое дерево, открыв пурпурные меха легких, и вампир покачнулся, но тут же снова бросился на жреца.
Они не чувствуют боли, подумал Уртред, одновременно отцепляя левой рукой кинжал от локтя и грозя правым кулаком вампирам перед собой. Он разжал пальцы — воздух вокруг них задрожал и вспыхнул пламенем. Рубящим движением Уртред направил стену огня на упырей. Те двое, что были в середине, не успели убежать и сразу загорелись. Третий отскочил, но пламя уже охватило его плащ. Последний избежал возгорания, но длинный свежевальный нож в левой руке жреца вонзился ему в лицо, сокрушив лоб и переносицу, как яичную скорлупу. Ослепший на время вампир отлетел назад. Раненный в грудь упырь, шумя плащом, снова бросился сзади, но Уртред пригнулся, сделал резкий поворот и вогнал свой правый кулак во вспоротую грудную клетку мертвеца. Зубы вампира клацнули у самого лица Уртреда, пока он пытался вытащить назад застрявшую руку, но отскочил от лакированного дерева маски — Уртред между тем, освободившись, схватил врага за поломанные ребра и отшвырнул прочь. Тот, крутанувшись несколько раз, стукнулся о колодки и упал на колени. Во мраке за колодками Уртред заметил не меньше двух дюжин живых мертвецов.
Поспешно отступив в полосу солнечного света, он огляделся. На площади по-прежнему было тихо и пусто, и пирамиды храмов чернели на меркнувшем небе. Уртред бросил быстрый взгляд на стервятников, кружащих вокруг дымового столба над храмом Ре, и во всю прыть своих обутых в сандалии ног помчался по булыжнику через площадь.
ГЛАВА 3. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
Ворота, ведущие во внутренний двор храма Ре, когда-то славились по всей Империи. Они были так широки, что в них одновременно могли въехать две буйволиные упряжки, а высота их составляла тридцать футов. В нишах их свода когда-то стояли статуи, а на замковом камне был изображен сам Ре в виде старика с косматой бородой — в одной руке бог держал солнечный диск с идущими из него лучами жизни, в другой — пук молний, грозя ими земле с облака, на котором сидел.
Ныне лик Ре испещрил лишайник, буйно растущий в сыром болотном климате Тралла, и бог походил на зачумленного. Драгоценные камни, некогда украшавшие его глаза, вырвали разорившие Тралл солдаты. Статуи, представлявшие двадцать четыре воплощения Ре, тоже исчезли — их увезли в Суррению, Оссию, Хангар Паранг и другие страны, где князь Фаран набирал свое войско. Громадные створки ворот, некогда открытые днем и ночью, из-за жалкого состояния своей каменной рамы уже несколько лет как не открывались. Открыта была лишь маленькая калитка — в нее и вбежал Уртред.
Бой на площади и его приближение не прошли незамеченными: двое часовых в красно-оранжевых одеждах следили за Уртредом с порога калитки и разом заступили ему дорогу, но застыли на месте при виде его маски; Уртред проскочил мимо них, не дав им времени опомниться.
Он оказался во дворе храма, который поднимался вверх широкими, мощенными булыжником ступенями, образуя нижний ярус пирамиды. Выше всходила к небу сама пирамида из древнего растрескавшегося базальта. Каждая ее ступень была выше человеческого роста, и лишь врезанные в них лестницы позволяли подняться с яруса на ярус. В полутораста футах выше, на усеченной кровле храма, вырисовывались на смеркающемся небе статуи Ре, Владыки Света, и Сорока, Возжигателя Огня. Воздух между статуями колебался — это пламя храмового жертвенника смешивалось с красным огнем заката. В небе кружили стервятники.
На середине высоты пирамиды Уртред видел колоннаду, отмечающую вход в святилище. Он несся вверх, прыгая через две ступеньки, — за спиной уже слышались крики часовых.
Поднявшись повыше, он стал слышать сквозь жалобные вопли птиц и стук собственного сердца гул множества возбужденных голосов. Ропот становился все громче, и наконец Уртред, едва дыша, добрался до площадки под портиком.
Там собралось не меньше тысячи человек — толпясь в темном проходе, они искали убежища от надвигающейся ночи. Уртред врезался в гущу толпы, едва различая вокруг себя торговцев, ремесленников, жрецов, женщин и детей, пестрящих всеми мыслимыми цветами одежды. Разнообразие цветов, шумов и запахов действовало на него ошеломляюще после одинокого странствия и тишины Нижнего Города, не говоря уж о тех семи годах, что он провел один в башне Манихея. Уртред проталкивался вперед, стараясь не наступать на узлы с пожитками, плетеные корзины с гомонящей птицей, мешки с овощами и кучки разноцветных специй — все это лежало на пестрых тряпицах поверх багряных ковров, устилающих пол.
Чем ближе продвигался он к преддверию храма, тем гуще становилась толпа. Люди возбужденно переговаривались, вытягивая шеи, и едва замечали Уртреда, пробивающего себе путь к темному входу. Он скорее ощущал, чем видел, как красный солнечный диск у него за спиной опускается все ниже и ниже за гряду западных гор, и тяжкое предчувствие теснило его сердце.
Он пробился уже далеко вглубь, где народ стоял еще плотнее. Под напором Уртреда солдаты расступались, лязгая доспехами, и ростовщики, придерживая столбцы монет на столах, недоуменно таращились на свои заколебавшиеся весы. Краем плаща смахнуло на пол тесло ремесленников. Священные ястребы в золоченых клетках кричали и хлопали крыльями. Жрецы у треножников-курильниц шарахнулись от клубов дыма, ударивших им в лицо.
Уртред проталкивался, работая локтями, через кучу людей у самого входа. Гневные и протестующие крики оттираемых в сторону смолкали при виде его маски, и тишина кругами расходилась по толпе. Уртред приближался к порогу святилища. Здесь с обеих сторон висели, точно застывшие красные водопады, тяжелые камчатные занавеси. В узкий проем между ними был виден громадный зал сорока ярдов в поперечнике, восходящий ступенями к отверстию в потолке, через которое проникали косые лучи заходящего солнца. Стены заливал тусклый бронзовый свет, идущий от пылающего очага в центре пирамиды.
Уртред вышел в первый ряд зрителей, не замечая ни тишины, сменившей прежний гул голосов, ни сотен пар глаз, глядящих ему в спину. Сквозь стук своего сердца он едва различал испуганный шепот вокруг и знал, что страшная маска надежно защищает его.
Часовой, одетый так же, как стражи у ворот, охранял вход в святилище. Он воззрился на Уртреда, как зачарованный, оцепенев от изумления и страха, и жрец, воспользовавшись этим, прошел внутрь. Часовой, однако, вовремя опомнился и приставил свою шестифутовую алебарду к его груди
Уртред уже не мог остановиться, даже если бы и хотел. Он едва ощутил укол алебарды, оцарапавшей его тело сквозь толстую ткань плаща. Словно в трансе, он стремился к пылающему в центре Священному Огню. Не глядя, он схватился за древко алебарды и с треском переломил его.
Но из завешанных ниш по бокам явились другие стражи, нацелив свои алебарды на вздымающуюся грудь Уртреда. Он огляделся: впереди стояло полдюжины часовых, сзади подпирала толпа, задние ряды которой с удвоенными усилиями проталкивались вперед — посмотреть, что происходит.
— Дайте пройти! — зарычал он, выбросив руки, чтобы смести алебарды, но стражники мигом убрали оружие из-под удара и сразу же снова выставили его вперед. Уртред отступил в толпу, отчаянно пятившуюся подальше от схватки. Раздались крики ужаса, и Уртреда швырнуло обратно. Удар древка отбросил его к стене, и целый стальной частокол уперся в его грудь. Он знал, что умрет, если пошевелится.
Стражи держались в нескольких футах от него, стараясь не смотреть на жуткую маску, но оружие в их руках почти не дрожало. Они представляли собой смешение многих рас: были среди них узколицые астардийцы, темнокожие ормироки, оливковые парангиане — все, как один, наемники. Не зная, как поступить, они ожидали прихода своего офицера. В толпе слышались крики придавленных, и передние ряды норовили убраться подальше. Царило полное замешательство, но внезапно все умолкли, словно по волшебству. В темных глубинах храма возникло какое-то движение.
В оранжевом зареве Священного Огня возникли чьи-то фигуры. Уртред видел только силуэты, но различал на идущем впереди высокую шапку с колокольцами: это был верховный жрец храма. За ним двое тащили закованного в цепи человека. Он спотыкался, но свирепые рывки конвоиров не давали ему упасть. На большом расстоянии и в тусклом свете Уртред все же узнал в нем своего брата.
— Рандел! — завопил Уртред, рванувшись вперед. Скованный медленно повернул к нему голову, но острие алебарды, вонзившееся в грудь, вновь отбросило молодого жреца к стене. Он взглянул вниз: темно-красное пятно расплывалось на его красном плаще, и под сорочкой струилась теплая влага. Боли Уртред, как ни странно, не чувствовал, и его взор снова обратился к брату.
Прошло двенадцать лет с тех пор, как они расстались, и Уртред знал, что через несколько мгновений Рандел умрет.
Жрец беспомощно смотрел, как процессия достигла центра пирамиды и остановилась на фоне Священного Огня. Перед ними чернел алтарь. Рандела швырнули на его камень, и служители приковали к опорам его руки и ноги. Крик бессилия вырвался из груди Уртреда. Вновь алебарда пригвоздила его к стене, и мокрый от крови плащ прилип к телу. Верховный жрец встал над жертвой, высоко вскинув кривой кинжал, испускавший в свете Огня неземной перламутровый блеск.
Кинжал описал дугу, словно падающая звезда, и вонзился в сердце жертвы. Уртред даже издалека услышал удивленный вскрик — звук скорее любовного удовлетворения, нежели смерти.
Он снова взревел, отбросив оружие от груди своими когтистыми перчатками, и прыгнул вперед. Маска ограничивала обзор, и он не увидел меча, плашмя ударившею его в висок. Услышал лишь треск, и в голове вспыхнул свет. Он смутно осознал, что падает, и земля рванулась навстречу его маске. Руки ему заломили назад и сковали цепью, пока он тряс головой, силясь освободиться от крутящихся в ней искр.
Лишившись зрения, он, однако, что-то слышал. В глубине храма прозвучал гонг. Где-то запел хор тонких голосов, возносящихся ввысь, — накатывая друг на друга, как волны, они, казалось, достигли небес, и настала звенящая тишина.
Уртреда поставили на ноги и куда-то поволокли
Внутри от Священного Огня было жарко, как в печи — Уртред ощутил этот жар, как нечто осязаемое. Он приоткрыл глаза. Пламя из ямы очага отражалось от тесаного камня стен, и воздух около них дрожал. Пот Уртреда смешался с кровью, совсем промочив плащ. В голове гудело от удара меча, но зрение прояснилось.
Стражи вели его к алтарю, и он не мог оторвать глаз от жертвенного камня. Жрецы склонялись над распростертым телом, работая ножами, похожими на мясницкие.
Один из них извлек из груди все еще трепещущее сердце. Другие стояли наготове с блюдами и кувшинами, чтобы принять органы вскрытого тела. Уртред, обуреваемый тошнотой, отвел взгляд и закрыл глаза.
Его брата принесли в жертву. Уртред читал о таком обряде, но никогда не видел его воочию: в Империи о таком не слыхали уже несколько столетий. Но этот век снова принес с собой тьму: тьма лежит на площади, где рыщут вампиры, тьма воцарилась в сердцах собратьев Уртреда, жрецов Ре.
Теперь останки Рандела поднимут на кровлю пирамиды, стервятники растерзают искромсанное тело и унесут его, вплоть до мельчайшей частицы, в оранжевые чертоги Солнца, где восседает Ре на своем золотом троне. Каждая частица будет храниться там до того дня, когда Солнце возгорится вновь и все мертвые воскреснут такими же, какими были при жизни, а их души, покинув рай, войдут в их тела.
Рандел вызвал Уртреда в Тралл после двенадцати лет разлуки. Теперь и Уртреда принесут в жертву, как брата, и он так и не узнает, зачем Рандел нарушил двенадцатилетнее молчание. Уртред, влекомый к двери по ту сторону Огня, чувствовал цепи, сковавшие его руки. Это всего лишь металл — он не устоит против перчаток Уртреда и против его ярости. Уртред почему-то знал, что его ведут к человеку, обрекшему на смерть его брата.
ГЛАВА 4. ЧЕРНАЯ ЧАША
Большое, с филигранной решеткой окно выходило на ров, отделяющий храмовую пирамиду от разрушенной цитадели. Плоское пурпурное солнце висело над далекой грядой Огненных Гор, последними слабыми лучами освещая комнату, увешанную коврами и уставленную дубовой мебелью. Солнце умирало, но его лучи оживляли краски старинных ковров и гобеленов.
Старик в полотняной рубахе, сбросив на пол в кучу одежды своего сана, сидел на троне резного дерева. Трон стоял в темном углу, и старик отворачивался от лучей солнца, глядя на рдеющие угли обогревающей комнату жаровни. Его лицо, вопреки веселому свету и царящей вокруг роскоши, выражало угрюмую думу.
Старика звали Вараш, и был он верховным жрецом храма Ре в Тралле. Полный событий день, увенчавшийся жертвоприношением, исчерпал его силы. Встал Вараш на рассвете, чтобы совершить обряд Очищения Огнем. Как всегда без запинки он выпевал слова молитвы, пока ущербный диск солнца вставал над восточными горами: «Да обретет совершенство плоть, подобно нечистому металлу, очищаемому огнем горна. Да станем мы подобны золоту в глазах Ре, Владыки Света: чистыми и без порока, сияющими, как новорожденное Солнце в день Второго Пришествия!» Вараш надеялся, что никто из присутствующих не заметит, как щурится он от света, терзающего его глаза. Он громко произносил слова обряда, но ничто в его сердце не отзывалось на них. Даже свежая родниковая вода, которой только что омыли его служки, не принесла ему ощущения чистоты: все тело точно обросло липкой тиной отвращения к себе, ставшего осязаемым, — от этого никакое омовение не избавит. Чистые, отглаженные одежды, в которые облачили Вараша, не вызвали у него чувства подъема: они были всего лишь новой ненужной ношей для его старых плеч.
Вараш вздохнул. Усталость его была не только физического свойства. Он уже давно не смотрел людям в глаза, чтобы они не видели тьмы, скопившейся в нем за годы жизни: сделок с совестью, лжи, убийств. Все это можно утаить, пока не встретишься с кем-то глазами, — а тогда все тайное мгновенно становится явным.
Потому-то Вараш и теперь не смотрел на молодого послушника, только что вошедшего в комнату, а смотрел на угли жаровни.
И переспросил юношу Вараш только но старой привычке, ибо хорошо слышал, что тот сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54