Нащупав на поясе охотничий нож, он сжал рукоятку. Попадись только упырь треклятый! Нет, страхи лесные его не пугали. О другом сердце болело — о том, что случилось два дня назад. Всего лишь два дня! Помоги, Перун!
Известие о том, что Любава жива, что беренды хотят продать ее Климоге, обрадовало Владия. Какие бы планы ни строил Климога на ее счет, самым важным было то, что сестре не причинят вреда. Может быть, ему тоже ничего не грозило? Владий сразу отбросил эту мысль, поскольку отныне главным желанием была месть. Княжич, сын князя, мог ли он хоть на мгновение дозволить себе подлую мысль — оставить в покое убийцу отца?! Он не знал еще, какой будет месть, но уверовал в ее неизбежность. Клятва, произнесенная перед ликом Перуна, не даст отступить.
День склонился к вечеру. Не солнце, свалившееся за спину, указало ему на это, а невероятная усталость: ног уже не чуял под собой, спина ныла, хотя на плечах ничего, кроме наброшенного медвежьего опашеня, подарка Дироньи, не было. Что ж, прикорнуть пора. И великоватый опашень в самый раз:под себя постелить и укрыться им же… Помоги, Перун, не съеденным быть, не замороченным, не другим каким! Уже засыпая, Владий припомнил про корень жар-цвета, крошечный кусочек ножом отсек и за щеку положил. Сладким он оказался. На том и уснул.
Пробуждение было тяжким. Шкура медвежья к земле примерзла, словно не под человечьим телом лежала, а под камнем холодным. Ноги-руки закоченели, чужими Владию показались… Встал, размялся, спиной о сосну потерся, чтобы чувствительность телу вернуть. И ахнул: Утреннюю звезду упустил! Первый страх прошел, за ним — новый. Не тот лес, в котором спать ложился! Была полянка сухонькая, теперь — низинка мшистая. Березки росли по краю, теперь откуда-то две сосенки кривые в середке взялись. И на траве желтеющей — иней. Значит, подумал Владий, в Заморочный лес я еще с вечера вошел, да не заметил. Сколько мороки теперь ждать? Ладно, управлюсь! Языком за щекой пощупал, кусочек корешка отыскивая. Неужто во сне проглотил? Впрочем, не о том забота. Идти надо. Идти…
5. Заморочный лес
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ему трудным не показался. Если что и мешало, так только буреломы лесные. Обходить их не мог, боясь с верного пути сбиться, поэтому напролом шел, себя не жалея. Изодрался весь, чуть глаза не выколол! После полудня сообразил вдруг: есть не хочется. Отчего так? Готовился же поголодать немного, грибами и ягодами попотчеваться, лесным духом продержаться. А тут полное ощущение, что опять Дироньины щи в животе бултыхаются! Славные были щи!..
Шел Владий по лесу, насвистывал. Заметил внезапно, что он один в лесу шумит, а более никто не осмеливается. Птица крылом не хлопнет, белка в листве не мелькнет, змейка из-под ног не скользнет. Мертвый лес. Тогда ему страшно стало.
Остановился, опашень с плеча скинул, принюхался. Вспомнил, как Диронья говорила: сам к духу привыкнешь, а нечисть близко не подойдет. Нож, однако, из-за пояса вытащил. И ночлег пораньше решил себе обустроить понадежнее: четыре орешины срубил, вокруг себя положил, заговорив, как сестра учила, в руке чародейский перстень зажал… Но вспомнил, что корень жар-цвета, как ворожея велела, не пожевал. Достал его из-за пазухи, примерился: надолго ли хватит? Отсек кусочек. Странным на вкус показался корень, сладким слишком…
ВТОРОЙ ДЕНЬ начался морозцем. Да не таким, что вчера примерещился, а вполне серьезным — со снежком, с метелицей. Среди лета откуда же? Однако этот вопрос не очень затронул сознание Владия. Проснувшись, он чувствовал себя не просто хорошо отдохнувшим, а словно обновленным, готовым единым махом и много верст прошагать и с лешаком поспорить, если придется.
Снег, выпавший ночью, быстро растаял, к полудню солнце вновь стало припекать. Пришлось опашень скатать, концы обвязать ремнем и пристроить на плечо наподобие переметной сумы. Все равно жарко было. Когда солнце в зенит поднялось, остановился для передышки. Кстати и озерцо лесное подвернулось, тихое, с пологим бережком. Владий, не раздумывая, с себя одежду сбросил, голяком в воду забежал, разгоряченное тело прохладой балуя.
И застыл, пораженный! С противоположного берега входила в воду прекрасная девушка: светлые волосы по плечам рассыпаны, высокая грудь обнажена, только нижняя юбка бедра облегает и по воде стелется. Владий присел в мелководье, затаился. Знакомое что-то померещилось ему в этой девушке. А она, с головой окунувшись, водой скрытая, проплыла почти до середины озерца, вынырнула с радостным смехом. Обмер Владий: быть того не может! Признал он смех — так звонко и заливисто только Любава смеяться умела.
Уж было рванулся Владий к сестре, но в последний миг удержал себя, даже губу закусил, чтобы не вскрикнуть. Откуда здесь Любаве взяться? Если беренды ее в Заморочный лес завели, разве позволили бы одной, без пригляда, купаться? Да и не стала бы она свое тело у них на глазах обнажать, всегда стыдлива была… Любава ли это?
Стараясь водой не плеснуть, Владий переместился в укрытие понадежнее — под нависшие с берега зеленые ветви плакучей ивы. Из-за них стал наблюдать за купанием русоволосой девушки, столь похожей на его сестру. Она, казалось, ничего вокруг себя не замечала. По кругу плавала, солнечным лучам то грудь выставляя, то загорелую спину. Потом о чем-то задумалась, помрачнела лицом — и протянула руки в ту сторону, где прятался княжич.
— Милый братец, — услышал он ласковый голос. — Иди же ко мне, иди! Или утонуть боишься? Так я помогу тебе. Ты только от берега оттолкнись, а я уж здесь тебя не оставлю…
Жутко стало Владию от этих слов. И Любавин голос, и не ее. Ласковый, а будто смертным холодом повеяло. Но глаз не отвести, тянет его в сестринские объятия, сил нет противиться. Напряг ноги, чтобы от песчаного дна сильней оттолкнуться и в несколько взмахов до сестры доплыть. И вдруг почувствовал, словно что-то за шею его придержало. Оказалось, шнурок с нанизанными на него княжеским родовым знаком и чародейским перстнем зацепился за ивовую ветку. Владий руку к горлу протянул, высвобождаясь, коснулся аметиста ладонью — тут же как молнией его пронзило от ладони до пят! Ударил камень своей волшебной защитной силой сразу и в тело, и в разум.
Владий тряхнул головой, прогоняя наваждение, попятился к берегу. Песчаное дно под ногами вязким стало, не отпускает, затягивает. Он за ветви ухватился, силы собрал, рванулся. Ива прогнулась над водой, но выдержала, не надломилась. Выкарабкавшись на берег, упал он в траву, тяжело дыша. На озерцо посмотрел и вскрикнул.
Прямо на глазах почернела вода, затем мутно-зеленой ряской покрылась, поросла коричневыми кочками и осокой. Уже не озеро — гнилое болото! А где же девушка, так похожая на Любаву? Ее и вовсе не узнать, она в жуткое страшилище превратилась: русые волосы стали грязными водорослями, гладкая кожа ржавым мхом покрылась, глаза шарами красными выкатились и глядят злобно.
— Уйти хочешь, сын человечий?! Не выйдет!
Она дико захохотала, сотрясаясь всем своим мерзким телом. Так вот кто это, догадался Владий, болотное чудище — кикимора! Жуткий смех ее, разительно отличавшийся от прежнего, звонкого и переливчатого, но обманного, заставил его окончательно прийти в себя. Он кинулся к тому месту, где оставил свою одежду и охотничий нож. Краем глаза успел заметить, что кикимора уже близко: болото для нее — как дорожка утоптанная.
Владий опашень с земли подхватил, отмахнулся им, заставив болотную уродину в растерянности остановиться возле берега.
Похоже, что дух светлого дыма, пропитавший медвежью шкуру, и заговоры старухи Дироньи и в самом деле нечисть отпугивают. Морщилась кикимора, клыкастый рот скалила, однако больше ни шагу вперед не делала.
Воспользовавшись ее замешательством, княжич кое-как оделся, не забывая между собой и кикиморой опашень, как щит, выставлять. Надо было, конечно, просто в охапку все похватать и улепетывать от болота подальше. Не сообразил сразу. Уродина его промашку встретила новым взрывом жутковатого хохота, от которого нутро Владия охолодело. Еще страшнее стало, когда увидел — ручищи кикиморы расти стали, вытягиваться по-змеиному, подбираясь к нему, стараясь в кольцо охватить. Зеленые, до запястий мхом покрытые, а кисти чешуйчатые, пальцы многосуставчатые, с цепкими когтями… Вот-вот сграбастают!
Княжич извернулся, едва избегнув смертельного объятия. Один ноготь только плечо задел, оставив обжигающий след. Не дожидаясь новой попытки, он выдернул нож из ножен, рубанул им по ближней руке что есть силы. Кикимора взвизгнула, отдернула пораненную ручищу, из которой потекла на траву коричневая кровь. Вторым ударом Владий сразу два мерзких пальца на другой ее руке отсек. Они, едва на землю упав, обернулись двумя змейками: по виду гадюки, но головки крысиные. Змейки в болото бросились, зашуршали осокой, в кочках укрылись.
Он изготовился к новым выходкам кикиморы, выставил вперед нож. То ли этой готовностью к бою Владий испугал уродину, то ли раны, им нанесенные, оказались болезненными, только она оставила свои попытки добраться до княжича. Ручищи назад втянула и мелкими шажками попятилась. В середке болота замерла, попищала немного, словно жаловалась кому-то, и обернулась замшелой корягой, наполовину притопленной в черной воде.
Владий облегченно вздохнул, утер со лба холодную испарину и, не задерживаясь больше у зловредного места, быстро зашагал прочь.
Еще долго за спиной что-то гукало и ахало, дальней грозе подражая. На чистом же небе ни облачка не было. Вероятно, лешаки над кикиморой потешались: упустила добычу, дурында! Владий спешил, не оглядывался. Сапожки, правда, ноги натерли, скинуть пришлось и босиком топать. И ссадина на плече ныла. С ней Владий решил перед сном разобраться. Говорила ведь ворожея, что корень жар-цвета любую хворобу снимает, значит, с царапиной от когтя кикиморского тоже справится.
НА ТРЕТЬЕ УТРО под снегом проснувшись, Владий совсем тому не удивился. Если предыдущими ночами зима в Заморочном лесу властвовала, почему этой ночью должно быть иначе? Он знал уже, что с восходом солнца начнется дружная весна, к полудню перейдет в жаркое лето, а на закате сменят его осенние листопады и мелкий дождичек. Не задумывался он и о пропитании, ибо за все это время еще ни разу не почувствовал голода. Вероятно, сладкий корень жар-цвета сытнее любых пирогов и каши: кусочек на ночь пожуешь — на весь будущий день хватит.
Немного беспокоила княжича одежка, которая прицла в полную негодность. Порвалась, поистрепалась лишком быстро из-за колючих кустарников и буреломов, встречавшихся на пути. Сапожки из мягкой кожи почему-то ужались — на ноги не натянуть. Пришлось вделать простенькие обмотки из остатков рубахи, на бедра тоже тряпицы накрутить, скрепив их по талии поясом. Хорошо еще, что медвежий опашень цел и невредим остался, от любой непогоды укрывал и нечисть лесную отпугивал.
Сегодня, помня наказ Дироньи, Владий собирался, дождавшись зорьки, повернуть на юг. В рассветной дымке он оглядел полянку, на которой провел ночь, и понял вдруг, какой опасности подвергался во сне. На снегу, начинавшем быстро таять, виднелось множество следов. Очень похожие на человеческие, только раза в полтора-два крупнее, они были повсюду. Только место его ночлега нетронутым оказалось: ближе чем на пять шагов никто не приблизился.
Упыри то были, лешаки или оборотни? Впрочем, какая разница! Заговоренный опашень не подпустил нечисть, спасибо Перуну, хотя ее много тут потопталось. Хуже было, что следы уходили как раз в южную сторону, куда и Владию путь держать… Ничего не поделаешь, идти надо. Поправив нож на поясе и с опаской поглядев на ближайший кустарник, он пошел вдоль цепочки исчезающих следов.
Зимний предрассветный час сменило теплое весеннее утро. Следы нечисти стали неразличимы, сошли вместе со снегом. Владий надеялся, что и сама нечисть точно так же пропала в никуда с его дороги. Он даже повеселел от этой мысли и засвистал тихонько, себя подбадривая. А то больно муторно шагать по лесу, где ни птица, ни зверь жить не пожелали. Единственное, что хоть как-то оживляло изредка Заморочный лес, — журчание бьющих из-под земли ключей. Лишь из них, насквозь прозрачных и холодных до ломоты в зубах, позволял себе Владий воды напиться. Попадались и другие ключи — горячие, с неприятным резким запахом. Над ними парок беловатый клубился, а вода была мутно-серой. Их княжич стороной обходил, боясь какого-нибудь подвоха.
Впереди вдруг затрещал валежник, и шагах в тридцати от Владия выросли две долговязые фигуры. Одеты они были в драные балахоны, на глаза надвинуты бесформенные шапки из облезлого меха. Один в руке дубину сжимал, другой вроде бы без оружия. Но видок у обоих жуткий… Владий метнулся за ближнюю сосну — и головы долговязых за ним повернулись. Постояв немного, они неторопливо двинулись к нему. По этой разболтанной, вихляющей походке Владий и опознал их; кровопийцы чащобные, упыри!
Считалось, что они выходят на свой страшный промысел лишь по ночам, а днем от солнца прячутся, спят в глубоких норах или в брошенных медвежьих пещерах. Почему же эти двое средь бела дня бродят? Спаси, Перун, да не двое их — больше! Еще парочка слева из-за пригорка вышла. И справа, в орешнике, тоже двое маячат. Значит, в обхват на него заходят!
Нет, разбираться тут, по какой причине семейка упырей, не испугавшись солнца, за человеческой кровью охотится, некогда. Владий со всех ног бросился бежать, устремившись в промежуток между первой и второй парочками. Стрелой взлетев на пригорок, останавливаться и оглядываться не стал. Почти кубарем скатился в низину, напролом протаранил чахлый кустарничек, через поваленную осину перепрыгнул… Бежал, пока задыхаться не начал. Только тогда решился на шаг перейти и осмотреться, прислушаться.
Кажется, тихо, не слышно погони. Еще какое-то время прошагав, уняв сердцебиение, он выбрался на откос небольшого холма. Здесь передохнуть — никто незаметно не подкрадется. Владий лег в траву, вытянул дрожащие от напряжения ноги, но расслабиться полностью не мог. Не верилось, что легко от погони ушел. Ведь говорят, хуже нет — семью упырей встретить. Не отвяжутся, пока своего не добьются. От одного кровопийцы еще можно отбиться. А когда их несколько, они гонят человека, как зверюшку, и улучают момент, чтобы всем скопом навалиться, жилу перекусить, высосать кровь до капельки. Мясо человеческое им не нужно, его волкодлакам оставляют. Вот если один упырь напал, то он, конечно, всю кровь сразу выпить не может. Но человек все равно перестает человеком быть. Либо уводят его в логово и там другие остатки крови высасывают, либо, если семейству прибавление требуется, такого же упыря из него сотворяют.
Вспоминая эти рассказы, Владий одного понять не мог: почему кровопийцы днем объявились? Ночью, теперь это ясно, именно они вокруг шастали. Отпугнул их опашень Дироньи. Может, и сейчас погони нет по той же причине?
Неподалеку зашуршало что-то в траве, и Владий мгновенно вскочил на ноги. Но нет, не упырь, а непонятно кто: росточком с пенек, похож на бурундука, личико сморщенное, стариковское, ручки-лапки кривенькие. Да кто же это?! Существо не столько страшное, сколь потешное — пальцы в рот вложило и как свистнуло! Владий даже головой затряс, унимая звон в ушах. А когда слух вернулся, новые звуки донеслись: трещали ветки под ногами приближающихся упырей.
— Ах ты, мразь! — воскликнул княжич. —Доносчик поганый!
Он подскочил к старичку-пенечку и со всего маха врезал по нему ногой. Тот, заверещав, покатился по склону холма. Владий вновь бежать пустился, на ходу выбирая направление.
И едва не угодил в лапы упырей.
Вероятно, сверху лишь двое к нему подошли, а остальные поджидали, когда он сам на них выбежит. Так и случилось. Обступили они его возле березовой рощицы, преградив все пути к отходу.Стояли покачиваясь и на каждый прыжок Владия головы поворачивали. Выжидали чего-то.
Владий оглянулся. Сзади уже подходил тот, у кого дубина в руке. Однако приближался он не слишком уверенно, словно никак не мог свою жертву увидеть. И тут осенило княжича: слепые они! Ночью не хуже совы видят, а при солнечном свете только по запаху или по шуму двигаются!
Владий ножны с пояса сорвал и, нож в руку зажав, пустые ножны в сторону отбросил. Тотчас головы упырей туда повернулись. Он замер, даже дышать перестал. Но упыри подвох заподозрили, головами закрутили. С места не тронулись, а руки развели, чтобы помешать человеку на свободу вырваться. Неужели не получится их обмануть?.. Он рассердился вдруг на себя. Если со слепыми неповоротливыми дылдами не управишься, то в бою со зрячим и резвым противником что от тебя ждать,сын Светозора?!
В следующий миг, завопив дурным голосом, Владий прыгнул на ближнего упыря, чиркнул лезвием ему по животу и тут же назад отскочил, молча, в комок сжавшись, бросился под ноги другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44