Белун исчез. Светозор обессиленно опустился на скамью, ладонями сдавил раскалывающиеся от боли виски. Так всегда было, если Белун-покровитель не давал ему совета, на который надеялся. Вдруг со стуком что-то упало на столешницу, прокатилось и замерло, а из отдаления голос Белуна донесся;
— Перстень возьми от меня, Светозор, в нем свойства волшебные. В трудный час пригодится… Князь голову поднял, сказал в пустоту:
— Спасибо, старик чародей. За речи сумбурные и непочтительные прощения прошу — не от сердца они, но от боли душевной. Чую беду, да не знаю откуда. Вот и не сдержался, прости.
Вряд ли Белун мог его слышать. Князь не столько ему, сколько себе говорил-объяснял. Взял перстень с голубым самосветящимся аметистом, хотел надеть было, но остановился, заметив, что в глубине драгоценного камня белый туман возник — странный, беспокойный. Лунный отблеск, скользнув от окна, преломился на гранях, отбросил узкий луч на пергамент с посланием к брату. В этом луче лишь одно слово видимым стало, проступив кровавыми буквами: КЛИМОГА.
Восемь всадников, едва различимых в ночном мраке, подскакали к воротам Ладора.
— Эй, стражник, открывай! — приказал один из них. Однако стражник предпочел послать своего напарника за караульным десятником. Хотя властный голос всадника и показался ему знакомым, он решил не искушать судьбу: пусть десятник сам рассудит, кого пускать среди ночи за крепостную стену, а кого нет.
Долго ждать не пришлось. Десятник, держа в одной руке обнаженный меч, а в другой ярко пылающий смоляной факел, поспешил к воротам. Сквозь прочную решетку вгляделся в нежданных гостей и крикнул им:
— Кто такие? Что вам нужно в сей час в Ладоре?! В ответ один из них спешился, подошел вплотную к воротам:
— Не признал меня, Силыч?
— Гурий? Вот уж не ждали… А дружина-то где? И кто рядом с тобою?
— Много спрашиваешь, десятник» До утра препираться здесь будем?
— Время опасное, Гурий, не ведено в крепость никого по ночам допускать, — проговорил Силыч миролюбиво, но твердо. — Ступал бы до света к Безносу, на постоялый двор.
— Белены обожрался, десятник, воеводу не слушаешь?! На двор постоялый брата княжеского отсылаешь?
— И Климога здесь? — удивился десятник. — Верно ли слышу?
Еще один всадник направил коня к воротам, сказал громко: Хватит канитель разводить! Глянь-ка сюда, поганец! Силыч факел приподнял, всмотрелся. Так и есть, Климога пожаловал! Делать нечего, надо впускать… Он велел затвор скинуть, открыть ворота, а сам заторопился к дворцу княжескому — челядь о заполночных гостях предупредить да князю, коли не спит еще, доложить о Климоге.
Не успел он полусотни шагов пройти, как раздался вскрик за спиной. Силыч резко обернулся — то и спасло его от стрелы, пущенной в спину. Просвистела она, на ладонь разминувшись с десятником. Второй не дожидаясь, отбросил в сторону факел, пригнулся к земле, чтоб стать для врага неприметней. Успел разглядеть только черные тени возле распахнутых ворот и отблеск ножей, на большее времени не было.
— К оружию, братья! — закричал Силыч и стремглав помчался ко дворцу, о себе не заботясь. Он понимал, что не ждавшие подвоха стражники у ворот уже врагом перебиты. Только раз кто-то вскрикнуть успел, от подлой руки смерть принимая.
Хотя близко совсем до дворца, но всадникам ближе. Почуял десятник, что сейчас вот ударят его каленым железом промеж лопаток, не спасет и кольчуга! Отпрыгнул с дорожки, юлой развернулся — и успел-таки рубануть мечом по налетевшему скакуну, вспорол ему левый бок. Конь рухнул с седоком вместе, однако другие были уже рядом. Силыч сорвал с себя плащ, швырнул в ближнюю конскую морду, отчего мгновения важные выгадал. Снова бежать бросился.
Боковым зрением новую опасность заприметил, на бегу скосил взгляд — и похолодело сердце. Себя не помня от ужаса, завопил:
— Оборотни пришли, оборотни!..
Не успел ничего больше Силыч. Страшный удар железной палицы смял его шлем, словно перезревшее яблоко. Бездыханное тело упало возле самых ступеней, ведущих к дворцовому входу.
Воевода Гурий, опьяненный первой кровью защитников крепости, не слезая с коня, приказал подоспевшим подручным взламывать двери. Трое или четверо нападавших устремились вверх по ступеням, но встречены были калеными стрелами, выпущенными через узкое оконце над входом. Одному стрела промеж глаз угодила, другого лишь по плечу царапнула.
— Щитами прикройтесь, дурни! — рассердился Гурий. — С боков подступайте! Рубите дверь, сучье отродье!
Площадь перед дворцом быстро заполнялась вооруженными людьми, из которых лишь немногие были облачены в доспехи. Большинство этого странного воинства одето было в звериные шкуры, да и оружием не каждый владел. Его, кажется, вполне заменяла им нечеловеческая злоба, вырывавшаяся наружу волчьим воем…
Дверь, хотя и прочной была, трещала под ударами мечей и боевых топоров. Защитники княжеского дворца понимали, что обречены, поэтому в последних своих мольбах, обращенных к Перуну, не жизни просили, но смерти достойной.
Гурий не стал дожидаться, когда главные двери снесут, направил половину своих разбойников перекрыть все крепостные входы-выходы, а те ворота, через которые его дикому войску обманом пройти удалось, приказал вновь замкнуть, на башню надвратную лучников выставить.
Услышав эти распоряжения, к воеводе подскакал Климога, прежде укрывавшийся в стороне:
—Не рано ли ворота закрывать. Гурий? Наши люди не все еще в крепость вошли.
—Некогда разбираться. Нашумели мы из-за упрямого Силыча, теперь время дорого. Вот-вот ночная стража из города набежит, а сколько их там, мы не знаем. Оборотни твои да беренды, что у ворот замешкались, пусть их и встретят. Сейчас нам важнее до Светозора добраться, крепостью завладеть до рассвета. Поутру, сам знаешь, иные дела пойдут… Не до разговоров теперь.
— Ладно, ступай.
В ночном мраке не разглядел воевода, как гневно сжал губы Климога. А если бы и разглядел, не придал бы особого значения. Одной веревочкой они повязаны с того дня на морском берегу, как сговорились власть в Синегорье под себя забрать. Одному без другого не обойтись. Так что, новый князь, гневись не гневись, а к дерзким речам воеводы-сообщника привыкать придется.
С первым криком караульного десятника Светозор осознал, что ошибся в сроках: ждал врага через неделю-другую, а он уже здесь, у крепостных ворот. Но, выглянув из окна, князь еще более поразился. Как получилось, что ворота распахнуты? В темноте не многое рассмотришь, однако понятно — подлецы беспрепятственно и большим числом ворвались в крепость, сейчас будут во дворце!
Распахнулась дверь горницы, вбежал Вирька, молодой княжеский оруженосец:
— Спасайся, князь! Измена в крепости! Не удержимся…
— А коли здесь не устоим, то где стоять еще? — хмуро вопросил Светозор. И сам же ответил: — Крепость мой прадед возводил, дворец дед строил, здесь сязду я глаза закрыл. Значит, и мне здесь быть пока жив.
Вирька ничего не сказал. Молча подал князю под-кольчужную рубаху из толстой кожи, достал из сундука наручи, латные рукавицы и шлем. Облачаясь быстро и ловко, князь спросил:
— Сколько людей во дворце?
— Мужиков с дюжину наберется. Бабы из челяди, княжич с княжной. А тех-то не меньше сотни!
— У страха глаза велики… Спящими нас не порезали, и то ладно. Из города стражники набегут скоро, подсобят. Ступай собери баб в нижней зале, княжну с княжичем приведи туда же. Не медли!
Над сундуком с латами висело княжеское оружие:
крепкий лук и колчан со стрелами, булава железная, ножи метательные, кинжалы, а в самом центре — меч Светозора, многими победами славный, друзьям и врагам известный. Сам ковал его князь, когда юн еще был, в тайной кузне у Белой горы. Туда отец привел, он же и слова заговорные бормотал, пока Светозор железо в пламени горна раскалял, в льняном масле томил, а затем снова в огне, а там уж и в ледяной проточной воде. И следил отец, чтобы всякому ходу железа свой заговор был. Один —на пламя, другой — на масло, третий — на воду. Произносил слова заветные то быстро, то медленно, а Светозор под их ритм подстраивался, едва поспевая порой разворачиваться от наковальни к жаркому горну или ручью ледяному. Ох и дивный же меч получился! Броню вражескую как орехи колол, чужие мечи разрубал, а на нем самом ни зазубринки. По руке Светозора, по силе его и по разуму меч удался. Неужто теперь на последнюю битву князь из ножен его вынимает?
Опоясавшись ремнем с метательными ножами, взял в правую руку меч, в левую — малый щит для ближнего боя и поспешил из горницы. В последний миг его взгляд упал на перстень Белуна. Тот светился, будто напоминал о себе. Не думая, что в бою от такого подарка будет помощь, князь все-таки прихватил и его. А снизу уже доносились глухие удары — враг дворцовые двери ломал, рвался докончить свое подлое дело.
В нижней зале, едва освещаемой дрожащим пламенем двух-трех свечей (больше зажигать не стали, опасаясь привлечь внимание вражеских лучников), собрались женщины со всего дворца. Разбуженные криками и лязгом оружия, они еще толком ничего не понимали. Полуодетые, испуганные, но все же надеющиеся на крепость дворцовых дверей и запоров, женщины-простолюдинки сгрудились в центре просторной залы, словно десяток ранних опят посреди лесного лужка. Рядом с ними стояла княжна Любава, одетая по-мужски: в грубые кожаные штаны для верховой езды, в беличий опашень, подпоясанный наскоро льняным кушаком, но босая и простоволосая. Княжич Владий, которого она за руку держала, обуться успел, даже маленький свой ножик, только для забавы и годный, с собой прихватил. Сейчас глаза его сверкали сердито, азартно, по-княжески, но вздрагивающие ресницы выдавали детский испуг.
— Марфа, ключница! — крикнул Светозор, войдя в залу. — Отпирай подвал, всех баб туда веди! — И добавил негромко: — Может, заступится Мокошь, так и отсидитесь, покуда помощь не подоспеет…
Встрепенулись женщины, словно и впрямь богиня Мокошь уже посулила им спасение. Марфа загремела связкой ключей, отыскивая нужный. Все к ней оборотились, торопят, суетятся. Любава с Владием, на других не глядя, подбежали к отцу. Обнял их Светозор, Любаве сказал:
— Врагов много, помощь далече. Если спасетесь, идите в Ильмер, к Дометаю, просите заступничества.
— Что происходит, отец? Откуда беда, почему?
— Измена средь нас, Любавушка. А почему — сам не знаю. Видать, проглядел тварь какую-то… Возьми вот кинжал, чай, пользоваться умеешь. Брата береги, он — будущий князь Синегорья.
Сыну протянул Светозор подарок Белуна — аметистовый перстень:
— Его получил я от чародея. Не знаю тайных свойств сего перстня, верю, что ты их узнаешь. Пора, уходите.
Он быстро поцеловал детей и, легонечко оттолкнув от себя, скорым шагом вышел из залы.
Прорубив главные двери, нападающие достигли лишь малого — ворвались в сенную клеть, из которой два хода: в караульную горницу и в княжеские палаты. Караульня, ясное дело, уже пуста была, а в палаты дверь покрепче первой. Она медными листами обита, топором ее не возьмешь.
Помянул воевода Гурий недобрым словом дворцовых строителей, да и себя заодно — за недомыслие. Рассчитывал на легкое и тихое проникновение во дворец, поэтому ни стенобитных быков, ни лестниц не подготовил. Окна высоко, от земли на два роста с лишком. Черный выход из дворца тоже крепок. Остановились его вояки, ждут приказа.
— Чего уставились?! — разъярился Гурий. — Рубите! Разглядев в толпе своего латника, приказал:
— Возьми помощников, кого хочешь возьми, но чтобы сейчас же под окна лестницы были! Вяжите оглобли, слеги — все, что найдется.
Вновь подскочил Климога:
— В чем задержка. Переплут тебя сцапай! Рассвет уже скоро!..
— А то я слепой! — огрызнулся воевода. — Из волкодлаков твоих вояки никудышные, в том и задержка. Зачем мою сотню в лесу оставили? Любой из них пятерых оборотней за пояс заткнет, не поморщится. Их это дело — на приступ идти, а не волчье.
— Дурак ты. Гурий! Разве дружинники, даже из сотни твоей, против Светозора мечи поднимут? Здесь-то сколько их, не больше двух дюжин, тебе да мне преданых?! Остальным я головы задурил, о безумье княжеском поведав. А выйди к ним Светозор, слово кликни —в кого мечи повернутся?
Понимал воевода, что Климога прав, но был зол на неудачу. Хорошо еще, что волкодлаки, не успевшие войти в крепостные ворота, княжескую стражу остановили — кого в клочки порвали, кого схорониться заставили. Теперь охотники поживиться человечьим мясом по домишкам рыщут. Упаси Белее видеть такое! К утру лишь уймутся, в чащобу сбегут.
Подбежал к воеводе латник, доложил, что приказ исполнен — готовы лестницы. Встрепенулся Гурий:
— Ну вот, малехо осталось!
Затрещали оконные решетки, дикими воплями огласилась площадь перед дворцом, полезла нечисть в самое сердце Ладора.
Стражники готовились к такому повороту событий, они встретили нападающих стрелами и копьями. Но слишком мало было защитников дворца, не смогли все окна отстоять. Через них воины Гурия проникли в людскую и в горницу, рванулись в залу. В проходе и встретил их Светозор.
Первому голову снес, другому брюхо вспорол, удар третьего отбил щитом и вонзил ему меч в грудь — сразу просторнее стало. Из гридницы новые показались, непуганые. В них князь метнул два ножа — два трупа рухнули на пол.
Столь серьезный урон не остановил нападавших. С удвоенной, утроенной яростью ломились они во дворец. Там, где стоял князь, прорваться не удавалось, однако у одного окна залы добились успеха. Копье обломилось у стражника, а выхватить меч из ножен замешкался — и сразу с окна на него один за другим прыгнули двое, клубок тел на полу закрутился. Пока спрыгнувших кончали, из окна другие уж повалили. И самым жутким было то, что иные из них, о пол ударившись, обращались вдруг в грязно-серых матерых волчар.
Зверь увертливей человека и безрассудней в бою, а волкодлак еще тем опасней, что ранить его мало, обязательно добить нужно. Он и без руки-лапы клыками человека рвет, с переломанным хребтом ползет к намеченной жертве.
Появление волкодлаков разрушило дружинную защиту, началась общая свалка, в которой ни копье, ни стрелы не в помощь. А когда через главные двери — то ли снаружи их проломили-таки, то ли изнутри кто засовы успел посбивать — враги ворвались в залу, стало ясно, что кончилась битва, начинается бойня.
Светозор отступил к широкой лестнице, ведущей во второй ярус дворца. По левую руку от него встал окровавленный Вирька, по правую — стражник Агей, в плече которого застряла стрела с черным опереньем. Три синегорских меча разили врагов, как три молнии. Росла груда изрубленных тел у нижних ступенек. Но силы были неравны. Еще одна стрела, пущенная меткой рукой от входа в залу, вонзилась в глаз Агея, и тот упал замертво. С каждым взмахом меча слабел оруженосец Вирька. Отбросив щит, Светозор поддерживал его освободившейся левой рукой. Они, отбиваясь, поднимались по лестнице в надежде, что удастся наверху, за дверями укрывшись, получить хоть малую передышку. И вновь стрела с черным опереньем рассекла воздух — пронзила незащищенное латами горло юного Вирьки. Ноги его подкосились, меч выпал из руки. Хотел что-то сказать князю своему Вирька, да не смог уже, только пена кровавая на губах выступила…
Взревел князь от горя и ярости, поднял Вирькин меч левой рукой и, лишь о мщении помышляя, рванулся навстречу врагу. Ибо вспомнил он, глянув на стрелу, убившую оруженосца, кто единственный лишь такие стрелы имел — древко крашено золотисто-желтой охрой, а оперенье из воронова крыла. Вспомнил, кто с юности глаз имел острый и очень гордился своей меткостью в стрельбе из лука. Сейчас он, подлейший изменник, во мраке у дворцового входа скрывается, со страхом глядит из-за спин наемной нечисти на последний бой Светозора… Завращались, засверкали мечи в руках князя, как лопасти водяной мельницы. Но не вода с них летела брызгами, а кровь вражья.
Столь бесстрашен и силен был его напор, что нападавшие отшатнулись. Кто не успел, тот порублен был. Прошел-пробился Светозор почти через всю залу, уже замаячило впереди бледное как полотно лицо предателя. Тут бросились ему на спину волкодлаки, клыками в латы вцепились. Двоих стряхнул с себя, еще вперед шагнул, а на нем уже с полдюжины волчар-оборотней повисло. Лицо подлое, в дверном проеме мелькнув, за косяк спряталось, а из ночной темноты, ощерившись железными пиками, ворвались в залу новые разбойники.
Сумел князь одну пику отбить, хоть и висели на руках его матерые волки, да оставшиеся другие в грудь ударили, пробивая кольчугу. Последним усилием он назад отшатнулся, не давая себя на пиках поднять, спиной с размаху в стену уперся, услышал, как хрустнули кости прицепившихся к нему сзади оборотней.
Вздохнуть не мог, подгибались колени, глаза застилал кровавый туман. Левая рука была перебита, но правая по-прежнему меч держала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Перстень возьми от меня, Светозор, в нем свойства волшебные. В трудный час пригодится… Князь голову поднял, сказал в пустоту:
— Спасибо, старик чародей. За речи сумбурные и непочтительные прощения прошу — не от сердца они, но от боли душевной. Чую беду, да не знаю откуда. Вот и не сдержался, прости.
Вряд ли Белун мог его слышать. Князь не столько ему, сколько себе говорил-объяснял. Взял перстень с голубым самосветящимся аметистом, хотел надеть было, но остановился, заметив, что в глубине драгоценного камня белый туман возник — странный, беспокойный. Лунный отблеск, скользнув от окна, преломился на гранях, отбросил узкий луч на пергамент с посланием к брату. В этом луче лишь одно слово видимым стало, проступив кровавыми буквами: КЛИМОГА.
Восемь всадников, едва различимых в ночном мраке, подскакали к воротам Ладора.
— Эй, стражник, открывай! — приказал один из них. Однако стражник предпочел послать своего напарника за караульным десятником. Хотя властный голос всадника и показался ему знакомым, он решил не искушать судьбу: пусть десятник сам рассудит, кого пускать среди ночи за крепостную стену, а кого нет.
Долго ждать не пришлось. Десятник, держа в одной руке обнаженный меч, а в другой ярко пылающий смоляной факел, поспешил к воротам. Сквозь прочную решетку вгляделся в нежданных гостей и крикнул им:
— Кто такие? Что вам нужно в сей час в Ладоре?! В ответ один из них спешился, подошел вплотную к воротам:
— Не признал меня, Силыч?
— Гурий? Вот уж не ждали… А дружина-то где? И кто рядом с тобою?
— Много спрашиваешь, десятник» До утра препираться здесь будем?
— Время опасное, Гурий, не ведено в крепость никого по ночам допускать, — проговорил Силыч миролюбиво, но твердо. — Ступал бы до света к Безносу, на постоялый двор.
— Белены обожрался, десятник, воеводу не слушаешь?! На двор постоялый брата княжеского отсылаешь?
— И Климога здесь? — удивился десятник. — Верно ли слышу?
Еще один всадник направил коня к воротам, сказал громко: Хватит канитель разводить! Глянь-ка сюда, поганец! Силыч факел приподнял, всмотрелся. Так и есть, Климога пожаловал! Делать нечего, надо впускать… Он велел затвор скинуть, открыть ворота, а сам заторопился к дворцу княжескому — челядь о заполночных гостях предупредить да князю, коли не спит еще, доложить о Климоге.
Не успел он полусотни шагов пройти, как раздался вскрик за спиной. Силыч резко обернулся — то и спасло его от стрелы, пущенной в спину. Просвистела она, на ладонь разминувшись с десятником. Второй не дожидаясь, отбросил в сторону факел, пригнулся к земле, чтоб стать для врага неприметней. Успел разглядеть только черные тени возле распахнутых ворот и отблеск ножей, на большее времени не было.
— К оружию, братья! — закричал Силыч и стремглав помчался ко дворцу, о себе не заботясь. Он понимал, что не ждавшие подвоха стражники у ворот уже врагом перебиты. Только раз кто-то вскрикнуть успел, от подлой руки смерть принимая.
Хотя близко совсем до дворца, но всадникам ближе. Почуял десятник, что сейчас вот ударят его каленым железом промеж лопаток, не спасет и кольчуга! Отпрыгнул с дорожки, юлой развернулся — и успел-таки рубануть мечом по налетевшему скакуну, вспорол ему левый бок. Конь рухнул с седоком вместе, однако другие были уже рядом. Силыч сорвал с себя плащ, швырнул в ближнюю конскую морду, отчего мгновения важные выгадал. Снова бежать бросился.
Боковым зрением новую опасность заприметил, на бегу скосил взгляд — и похолодело сердце. Себя не помня от ужаса, завопил:
— Оборотни пришли, оборотни!..
Не успел ничего больше Силыч. Страшный удар железной палицы смял его шлем, словно перезревшее яблоко. Бездыханное тело упало возле самых ступеней, ведущих к дворцовому входу.
Воевода Гурий, опьяненный первой кровью защитников крепости, не слезая с коня, приказал подоспевшим подручным взламывать двери. Трое или четверо нападавших устремились вверх по ступеням, но встречены были калеными стрелами, выпущенными через узкое оконце над входом. Одному стрела промеж глаз угодила, другого лишь по плечу царапнула.
— Щитами прикройтесь, дурни! — рассердился Гурий. — С боков подступайте! Рубите дверь, сучье отродье!
Площадь перед дворцом быстро заполнялась вооруженными людьми, из которых лишь немногие были облачены в доспехи. Большинство этого странного воинства одето было в звериные шкуры, да и оружием не каждый владел. Его, кажется, вполне заменяла им нечеловеческая злоба, вырывавшаяся наружу волчьим воем…
Дверь, хотя и прочной была, трещала под ударами мечей и боевых топоров. Защитники княжеского дворца понимали, что обречены, поэтому в последних своих мольбах, обращенных к Перуну, не жизни просили, но смерти достойной.
Гурий не стал дожидаться, когда главные двери снесут, направил половину своих разбойников перекрыть все крепостные входы-выходы, а те ворота, через которые его дикому войску обманом пройти удалось, приказал вновь замкнуть, на башню надвратную лучников выставить.
Услышав эти распоряжения, к воеводе подскакал Климога, прежде укрывавшийся в стороне:
—Не рано ли ворота закрывать. Гурий? Наши люди не все еще в крепость вошли.
—Некогда разбираться. Нашумели мы из-за упрямого Силыча, теперь время дорого. Вот-вот ночная стража из города набежит, а сколько их там, мы не знаем. Оборотни твои да беренды, что у ворот замешкались, пусть их и встретят. Сейчас нам важнее до Светозора добраться, крепостью завладеть до рассвета. Поутру, сам знаешь, иные дела пойдут… Не до разговоров теперь.
— Ладно, ступай.
В ночном мраке не разглядел воевода, как гневно сжал губы Климога. А если бы и разглядел, не придал бы особого значения. Одной веревочкой они повязаны с того дня на морском берегу, как сговорились власть в Синегорье под себя забрать. Одному без другого не обойтись. Так что, новый князь, гневись не гневись, а к дерзким речам воеводы-сообщника привыкать придется.
С первым криком караульного десятника Светозор осознал, что ошибся в сроках: ждал врага через неделю-другую, а он уже здесь, у крепостных ворот. Но, выглянув из окна, князь еще более поразился. Как получилось, что ворота распахнуты? В темноте не многое рассмотришь, однако понятно — подлецы беспрепятственно и большим числом ворвались в крепость, сейчас будут во дворце!
Распахнулась дверь горницы, вбежал Вирька, молодой княжеский оруженосец:
— Спасайся, князь! Измена в крепости! Не удержимся…
— А коли здесь не устоим, то где стоять еще? — хмуро вопросил Светозор. И сам же ответил: — Крепость мой прадед возводил, дворец дед строил, здесь сязду я глаза закрыл. Значит, и мне здесь быть пока жив.
Вирька ничего не сказал. Молча подал князю под-кольчужную рубаху из толстой кожи, достал из сундука наручи, латные рукавицы и шлем. Облачаясь быстро и ловко, князь спросил:
— Сколько людей во дворце?
— Мужиков с дюжину наберется. Бабы из челяди, княжич с княжной. А тех-то не меньше сотни!
— У страха глаза велики… Спящими нас не порезали, и то ладно. Из города стражники набегут скоро, подсобят. Ступай собери баб в нижней зале, княжну с княжичем приведи туда же. Не медли!
Над сундуком с латами висело княжеское оружие:
крепкий лук и колчан со стрелами, булава железная, ножи метательные, кинжалы, а в самом центре — меч Светозора, многими победами славный, друзьям и врагам известный. Сам ковал его князь, когда юн еще был, в тайной кузне у Белой горы. Туда отец привел, он же и слова заговорные бормотал, пока Светозор железо в пламени горна раскалял, в льняном масле томил, а затем снова в огне, а там уж и в ледяной проточной воде. И следил отец, чтобы всякому ходу железа свой заговор был. Один —на пламя, другой — на масло, третий — на воду. Произносил слова заветные то быстро, то медленно, а Светозор под их ритм подстраивался, едва поспевая порой разворачиваться от наковальни к жаркому горну или ручью ледяному. Ох и дивный же меч получился! Броню вражескую как орехи колол, чужие мечи разрубал, а на нем самом ни зазубринки. По руке Светозора, по силе его и по разуму меч удался. Неужто теперь на последнюю битву князь из ножен его вынимает?
Опоясавшись ремнем с метательными ножами, взял в правую руку меч, в левую — малый щит для ближнего боя и поспешил из горницы. В последний миг его взгляд упал на перстень Белуна. Тот светился, будто напоминал о себе. Не думая, что в бою от такого подарка будет помощь, князь все-таки прихватил и его. А снизу уже доносились глухие удары — враг дворцовые двери ломал, рвался докончить свое подлое дело.
В нижней зале, едва освещаемой дрожащим пламенем двух-трех свечей (больше зажигать не стали, опасаясь привлечь внимание вражеских лучников), собрались женщины со всего дворца. Разбуженные криками и лязгом оружия, они еще толком ничего не понимали. Полуодетые, испуганные, но все же надеющиеся на крепость дворцовых дверей и запоров, женщины-простолюдинки сгрудились в центре просторной залы, словно десяток ранних опят посреди лесного лужка. Рядом с ними стояла княжна Любава, одетая по-мужски: в грубые кожаные штаны для верховой езды, в беличий опашень, подпоясанный наскоро льняным кушаком, но босая и простоволосая. Княжич Владий, которого она за руку держала, обуться успел, даже маленький свой ножик, только для забавы и годный, с собой прихватил. Сейчас глаза его сверкали сердито, азартно, по-княжески, но вздрагивающие ресницы выдавали детский испуг.
— Марфа, ключница! — крикнул Светозор, войдя в залу. — Отпирай подвал, всех баб туда веди! — И добавил негромко: — Может, заступится Мокошь, так и отсидитесь, покуда помощь не подоспеет…
Встрепенулись женщины, словно и впрямь богиня Мокошь уже посулила им спасение. Марфа загремела связкой ключей, отыскивая нужный. Все к ней оборотились, торопят, суетятся. Любава с Владием, на других не глядя, подбежали к отцу. Обнял их Светозор, Любаве сказал:
— Врагов много, помощь далече. Если спасетесь, идите в Ильмер, к Дометаю, просите заступничества.
— Что происходит, отец? Откуда беда, почему?
— Измена средь нас, Любавушка. А почему — сам не знаю. Видать, проглядел тварь какую-то… Возьми вот кинжал, чай, пользоваться умеешь. Брата береги, он — будущий князь Синегорья.
Сыну протянул Светозор подарок Белуна — аметистовый перстень:
— Его получил я от чародея. Не знаю тайных свойств сего перстня, верю, что ты их узнаешь. Пора, уходите.
Он быстро поцеловал детей и, легонечко оттолкнув от себя, скорым шагом вышел из залы.
Прорубив главные двери, нападающие достигли лишь малого — ворвались в сенную клеть, из которой два хода: в караульную горницу и в княжеские палаты. Караульня, ясное дело, уже пуста была, а в палаты дверь покрепче первой. Она медными листами обита, топором ее не возьмешь.
Помянул воевода Гурий недобрым словом дворцовых строителей, да и себя заодно — за недомыслие. Рассчитывал на легкое и тихое проникновение во дворец, поэтому ни стенобитных быков, ни лестниц не подготовил. Окна высоко, от земли на два роста с лишком. Черный выход из дворца тоже крепок. Остановились его вояки, ждут приказа.
— Чего уставились?! — разъярился Гурий. — Рубите! Разглядев в толпе своего латника, приказал:
— Возьми помощников, кого хочешь возьми, но чтобы сейчас же под окна лестницы были! Вяжите оглобли, слеги — все, что найдется.
Вновь подскочил Климога:
— В чем задержка. Переплут тебя сцапай! Рассвет уже скоро!..
— А то я слепой! — огрызнулся воевода. — Из волкодлаков твоих вояки никудышные, в том и задержка. Зачем мою сотню в лесу оставили? Любой из них пятерых оборотней за пояс заткнет, не поморщится. Их это дело — на приступ идти, а не волчье.
— Дурак ты. Гурий! Разве дружинники, даже из сотни твоей, против Светозора мечи поднимут? Здесь-то сколько их, не больше двух дюжин, тебе да мне преданых?! Остальным я головы задурил, о безумье княжеском поведав. А выйди к ним Светозор, слово кликни —в кого мечи повернутся?
Понимал воевода, что Климога прав, но был зол на неудачу. Хорошо еще, что волкодлаки, не успевшие войти в крепостные ворота, княжескую стражу остановили — кого в клочки порвали, кого схорониться заставили. Теперь охотники поживиться человечьим мясом по домишкам рыщут. Упаси Белее видеть такое! К утру лишь уймутся, в чащобу сбегут.
Подбежал к воеводе латник, доложил, что приказ исполнен — готовы лестницы. Встрепенулся Гурий:
— Ну вот, малехо осталось!
Затрещали оконные решетки, дикими воплями огласилась площадь перед дворцом, полезла нечисть в самое сердце Ладора.
Стражники готовились к такому повороту событий, они встретили нападающих стрелами и копьями. Но слишком мало было защитников дворца, не смогли все окна отстоять. Через них воины Гурия проникли в людскую и в горницу, рванулись в залу. В проходе и встретил их Светозор.
Первому голову снес, другому брюхо вспорол, удар третьего отбил щитом и вонзил ему меч в грудь — сразу просторнее стало. Из гридницы новые показались, непуганые. В них князь метнул два ножа — два трупа рухнули на пол.
Столь серьезный урон не остановил нападавших. С удвоенной, утроенной яростью ломились они во дворец. Там, где стоял князь, прорваться не удавалось, однако у одного окна залы добились успеха. Копье обломилось у стражника, а выхватить меч из ножен замешкался — и сразу с окна на него один за другим прыгнули двое, клубок тел на полу закрутился. Пока спрыгнувших кончали, из окна другие уж повалили. И самым жутким было то, что иные из них, о пол ударившись, обращались вдруг в грязно-серых матерых волчар.
Зверь увертливей человека и безрассудней в бою, а волкодлак еще тем опасней, что ранить его мало, обязательно добить нужно. Он и без руки-лапы клыками человека рвет, с переломанным хребтом ползет к намеченной жертве.
Появление волкодлаков разрушило дружинную защиту, началась общая свалка, в которой ни копье, ни стрелы не в помощь. А когда через главные двери — то ли снаружи их проломили-таки, то ли изнутри кто засовы успел посбивать — враги ворвались в залу, стало ясно, что кончилась битва, начинается бойня.
Светозор отступил к широкой лестнице, ведущей во второй ярус дворца. По левую руку от него встал окровавленный Вирька, по правую — стражник Агей, в плече которого застряла стрела с черным опереньем. Три синегорских меча разили врагов, как три молнии. Росла груда изрубленных тел у нижних ступенек. Но силы были неравны. Еще одна стрела, пущенная меткой рукой от входа в залу, вонзилась в глаз Агея, и тот упал замертво. С каждым взмахом меча слабел оруженосец Вирька. Отбросив щит, Светозор поддерживал его освободившейся левой рукой. Они, отбиваясь, поднимались по лестнице в надежде, что удастся наверху, за дверями укрывшись, получить хоть малую передышку. И вновь стрела с черным опереньем рассекла воздух — пронзила незащищенное латами горло юного Вирьки. Ноги его подкосились, меч выпал из руки. Хотел что-то сказать князю своему Вирька, да не смог уже, только пена кровавая на губах выступила…
Взревел князь от горя и ярости, поднял Вирькин меч левой рукой и, лишь о мщении помышляя, рванулся навстречу врагу. Ибо вспомнил он, глянув на стрелу, убившую оруженосца, кто единственный лишь такие стрелы имел — древко крашено золотисто-желтой охрой, а оперенье из воронова крыла. Вспомнил, кто с юности глаз имел острый и очень гордился своей меткостью в стрельбе из лука. Сейчас он, подлейший изменник, во мраке у дворцового входа скрывается, со страхом глядит из-за спин наемной нечисти на последний бой Светозора… Завращались, засверкали мечи в руках князя, как лопасти водяной мельницы. Но не вода с них летела брызгами, а кровь вражья.
Столь бесстрашен и силен был его напор, что нападавшие отшатнулись. Кто не успел, тот порублен был. Прошел-пробился Светозор почти через всю залу, уже замаячило впереди бледное как полотно лицо предателя. Тут бросились ему на спину волкодлаки, клыками в латы вцепились. Двоих стряхнул с себя, еще вперед шагнул, а на нем уже с полдюжины волчар-оборотней повисло. Лицо подлое, в дверном проеме мелькнув, за косяк спряталось, а из ночной темноты, ощерившись железными пиками, ворвались в залу новые разбойники.
Сумел князь одну пику отбить, хоть и висели на руках его матерые волки, да оставшиеся другие в грудь ударили, пробивая кольчугу. Последним усилием он назад отшатнулся, не давая себя на пиках поднять, спиной с размаху в стену уперся, услышал, как хрустнули кости прицепившихся к нему сзади оборотней.
Вздохнуть не мог, подгибались колени, глаза застилал кровавый туман. Левая рука была перебита, но правая по-прежнему меч держала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44