Такое понимание близко к трактовке права Гроцием как то, что не противоречит справедливости. Противоречит же справедливости то, что противно природе существ, обладающих разумом (49 кн. 1. гл. 1. III.1 /с.68/). Разумность, которая у Хатчесона не совпадает с разумом как дискурсивной способностью открывать истину, молчаливо предполагается, как мы видели, в качестве условия вменения и условия существования моральной способности она бывает только у разумных существ.
Чтобы еще более отдалиться от гоббсовской версии первобытного состояния, Хатчесон приписывает состоянию естественной свободы договорные отношения, соглашения, контракты по поводу передачи, экспроприации, трансферту, наследованию, дарению собственности. Специальную главу он посвящает стоимостям товаров в торговле, природе денег и естественным источникам цен и т. п., представляя их как проявление специфических законов природы (205). Возникающие споры вполне могли разрешить арбитры, посредники, незаинтересованные и беспристрастные люди, чья мудрость и честность признается обеими сторонами. Несомненно, они находились во все времена и разрешали самые запутанные споры.
Вторым важным моментом естественной свободы будет признание компромиссов как абсолютно необходимых при любых обстоятельствах. Но в таком случае при наличии доброй (свободной) воли нет фатальной неизбежности войны всех против всех. Конечно, в отсутствие гражданского закона и органа, исполняющего свои санкции, люди нередко могут совершать вредоносные акты вопреки собственной природе, и негодование пострадавших могут вызвать столкновения и даже войны. При этом Хатчесон вынужден признать, что возможны и в рамках естественной свободы исключительные права, возникающие из исключительных обстоятельств, порождающие некую уникальную необходимость. Достойно особого внимания то, что Хатчесон демонстрирует этот конфликт между общими правовыми нормами и индивидуальными казусами на примере из истории гражданского общества. Новое состояние обнаруживает противоречие между неизменными нормами права собственности и конъюнктурными правами необходимости. Оказывается, может быть приостановлено действие некоторых правил неприкосновенности собственности. Приводится выразительный пример. Корабль, нагруженный провизией, входит в порт осажденного города, граждане которого умирают от голода. У них кончились боеприпасы и нет уже ни денег, ни товаров, чтобы выкупить у хозяина судна провизию и оружие.
Хатчесон полагает, что осажденные вправе взять все необходимое силой, хотя, возможно, они никогда не смогут возместить убытки судовладельца. Дозволенное самоуправство оправдано тем, что право на жизнь выше права на собственность (см.: 213.В.2, 125).
Но вот казус с правом на жизнь. Сходит с судна и направляется в город больной чумой или бешенством. Я не могу предупредить местных жителей, ибо не знаю их языка, но я могу спасти жизни тысяч людей, застрелив этого человека, хотя у него есть шанс на выздоровление. Можно ли считать мои действия преступлением, если нет другого пути спасения тысяч невинных людей и их семей от смертоносной заразы?
Закон запрещает под страхом смерти сходить на берег кому бы то ни было с корабля, прибывшего из зараженной местности. Кто-то из команды может быть зараженными, другие же остаются совершенно здоровыми и могли бы спастись, если бы им разрешили сойти на берег. Но из одного подозрения о возможной инфицированности им запрещено покидать корабль. Тем самым допускается превентивное убийство во имя неопределенной возможной будущей гибели массы людей. "С перегруженного корабля не только товары выбрасывают за борт, не спрашивая согласия собственников, но и невинных людей тоже, хотя никто не мог бы доказать, что и с избыточным грузом корабль не мог бы благополучно пристать к берегу" (213.В.2, 125–126).
Не попал ли Хатчесон в сходную ситуацию, заболев таинственной болезнью во время плавания в рождественские праздники из Глазго в Дублин и умерев (?) в пути, причем его смерть датируется то 1746, то 1747 годом без указания дня смерти, что странно, поскольку если бы двойственность датировки зависела от замены в 1751 г. в Великобритании юлианского календаря на григорианский, то это не могло помешать обозначить день его смерти дважды…
Далее шотландский философ предлагает уже пример нравственной антиномии. Пример допустимости лжи во спасение. Вообразите Чингисхана или другое такое же чудовище Востока, решившего вырезать поголовно весь город, если обнаружит, что горожане помогали его врагам. И вот он допрашивает некоторых горожан, давали ли они убежище его врагам и от их слов зависит жизнь города, невинных младенцев. Найдется ли мудрец, который не нарушит общий закон правдивости во имя закона человечности? Между прочим, немного позже такой мудрец нашелся – И.Кант. В статье "О мнимом праве лгать из человеколюбия" (1797), полемизируя с Б.Констаном, который обвинил немецкого философа в том, что " он дошел до того, что утверждает, будто солгать в ответ на вопрос злоумышленника, не скрылся ли в нашем доме преследуемый им наш друг, – было бы преступлением" (см.: 67, 292), рационалист Кант показывает, что французский философ смешивает то действие, которым человек вредит (nocet) другому, говоря истину, признания которой он не может избегнуть, и то, которым он причиняет другому несправедливость. Это была только чистая случайность (casus), что правдивость показания повредила обитателю дома, это не было свободным действием (в юридическом смысле). Ибо из права требовать от другого, чтобы он лгал для нашей выгоды, вытекало бы притязание, противоречащее всякой закономерности (67, 295) исчерпывающее объяснение!
Эмпирик Хатчесон не согласился бы с утверждением, что все практически-правовые основоположения должны заключать в себе строгие истины. Они не допускают исключения из них, ибо исключения только уничтожили бы тот характер всеобщности, ради которого только эти истины и получили названия основоположений. Хатчесон – за исключения, ведь "законы природы есть выводы, которые мы сделали, рефлектируя над нашим внутренним устройством, размышляя о человеческих делах, какое поведение наши сердца должны естественно одобрять, как направленное к высшему благу или к благу индивидуумов, совместимому с ним. Эти выводы мы выражаем в общих предписаниях: они открываются нам иногда непосредственно, иногда через индукцию, когда мы видим, что поведение изначально направлено к добру. Но невозможно учесть все случаи и обстоятельства" (213, 119). Так появляются исключения и они являются частью закона, так же как и общего правила. Не знает исключения только два общих предписания – благочестия в отношении к Богу и содействие общему благу всех. Обоснование такой исключительности интересно. Оба предписания представляют духу непосредственные объекты наивысшего одобрения. Второе – фундамент всех исключений из более специальных законов. Последующая история предъявила множество примеров использования предписания для издания исключительных законов, а то и просто беззакония.
Прагматично оправдывая исключения, как представитель практичного коммерческого общества, Хатчесон снова предлагает излюбленную британцами калькуляцию убытков и выгод, в которой следует учесть не только непосредственные эффекты, но и ближайшие и отдаленнейшие последствия действий. Но признавая недостаточную точность и тщательность трактовок проблемы необходимых исключений и в ожидании дальнейших улучшений, он обращается к внутренним чувствованиям (feeling) "честного сердца" и ссылается на Аристотеля, который учил, что чувство (а sense) должно найти применение общих принципов к частным случаям и таким образом истинно добрый человек и его сантименты должны стать последним прибежищем в некоторых запутанных казусах. Люди истинно добродетельные редко будут подвергаться опасности злоупотребления этими оправданиями. И никакие правила или строгие догмы и мнения не сдержат несправедливых, завистливых, амбициозных и эгоистов, а также фанатиков ложных религий. Если они допускают их на словах, то противодействуют на практике тем самым законам, которые они считают строго универсальными без каких-либо исключений (см.: 213.В.2, 140).
Все эти парадоксы, ожидающие естественную свободу в гражданском состоянии, призваны показать практические трудности теории вечных и неизменных моральных и правовых истин. Но и альтернативная ей теория морального чувства испытывает не меньшие трудности теоретического характера.
Как бы то ни было, общий взгляд автора СМФ на естественное состояние, в котором справедливый мир между людьми, не подчиненных никакой внешней силе, поддерживается Богом, законом Природы, говорит о его историческом оптимизме. В Истории человечества проглядывает Замысел Божий о человечестве.
Впрочем, Хатчесон удерживается от чрезмерной идеализации естественного состояния. Нельзя забывать о предстоящем переходе в гражданское состояние. Указав на некоторые трудности в разрешении различных, особенно имущественных споров, а также на опасные последствия неумеренных страстей людей в защите и утверждении своих прав путем насилия в условиях естественной свободы, Хатчесон предположил, что желания справедливого устройства дел и решения споров (цель. (М.А.) стали важными мотивами, побудившими людей изобрести (средства. (М.А.) гражданское правление, вооруженные магистраты и суд с достаточной властью, чтобы принудить исполнять их приговоры и наказания преступников, и удержав их и других от подобных попыток в будущем. Так возникает государственное правление и гражданское общество. Впоследствии Юм выдвинет аналогичную гипотезу, в которой аффекты зададут цель, а разум будет подыскивать средства ее достижения.
5. Гражданская политика
Хатчесон приступает к исследованию гражданского состояния и сразу же подчеркивает преемственность обоих состояний, указав, что права и обязанности, основанные в природе, предшествуют всем последующим состояниям или бытующим еще отношениям, введенными некоторыми институтами, договорами или деяниями людей, уже рассмотренными выше (см.: 213.В.3, 149).
Несмотря на все частные трудности, его главная мысль непоколебима: естественное состояние, в котором проявляются все основные параметры человеческой природы, достаточно плавно «перетекает» в политические формы общежития. Собственно, происходит процесс воссоединения изначально существующих семей, которые образуют небольшие общества, где человек получает большие преимущества и наслаждается общением, почетом и уважением, не говоря уже о пользе разделения труда или специализации. Двадцать человек лучше, больше и быстрее произведут продуктов, чем один (213.В.2, 289). Вряд ли тут имеется в виду преимущество разделения труда, скорее чисто экстенсивное увеличение рабочих рук.
Именно так понимает автор экономические преимущества, которые приносит объединение людей. Они возрастают с укрупнением обществ. Появляются возможности для осуществления крупных проектов, Но если эти проекты египетские пирамиды? Видимо, не в этом состоит главный, магистральный путь развития общества, а в обеспечении достойной жизни, если в нем соблюдаются естественные права человека, оригинальные и привнесенные. Первые, как уже неоднократно указывал Хатчесон, вытекают из устройства нашей природы – это неписаный закон природы. Среди них (1. Право на жизнь. Включает право на сохранность и целостность тела, данного от природы. 2. Право действовать, используя собственные способности по своему усмотрению. Это право естественной свободы стимулировано не только эгоистическими способностями нашей конституции, но и нашим моральным чувством, которое представляет наши добровольные действия, как великое достоинство и совершенство нашей природы. З. Право на собственное суждение, спекулятивное или практическое. Судить приватно согласно с очевидностью, которая представляется субъекту… Это право следует из самого устройства разумного (rational) духа (курсив мой. (М.А.). 4. Право отстаивать наши права на собственный образ жизни. 5. Право пользоваться общими благами. 6. Право на ассоциации. 7. Право на доброе и честное имя. 8. Право на брак (против целибата католической Церкви) (см.: 213.В.2, 293–299).
Привнесенные права возникают из человеческих институтов, договоров, действий – это позитивные законы. Естественная и гражданская свобода имеют много общего. Так естественная свобода есть право каждого действовать согласно собственным склонностям в рамках закона природы (естественного права). Соответственно гражданская или политическая свобода это право действовать согласно со своими склонностями в пределах гражданских законов, так же как и законов природы (213.В.2, 281).
Эта зрелая либеральная программа, подчеркивая неотчуждаемость перечисленных оригинальных природных прав, создает правовую основу естественного равенства людей. Она, по мнению ее автора, скрепляется, как и во всех других аспектах естественного права, подписью Творца природы.
Возвратимся к пониманию происхождения и сущности политических институтов и форм правления. Они органично вырастают из естественного состояния, основной ячейкой которого была семья. Так монархия есть крупномасштабное воспроизводство семьи, где безраздельной властью обладает отец семейства, демократия возникает из равноправного союза группы семейств.
Однако политические формы не простое расширение властных функций. Они дополняются исполнительными структурами, неизвестными состоянию естественной свободы.
Тут Хатчесон ставит весьма существенный вопрос: как произошло отчуждение власти от граждан? Кто и как захотел вручить сохранность своего имущества и самое жизнь власти другого? Ответ, разумеется, должен отличаться от гоббсовской версии. Для этого Хатчесон вынужден опуститься на грешную землю. Если бы все люди были мудрыми и добрыми, выбирая подходящие средства для достижения всеобщего счастья человеческого рода (213.В.3, 212), то они, естественно, не нуждались бы ни в каких внешних институтах, помогающих наладить общественную жизнь. Но не все люди таковы. "Необходимость гражданской власти поэтому должна возникнуть из несовершенства, или из греховности людей, или из того и другого" (там же). Возникает угроза анархии, тяготы которой намного превышают тяготы подчинения какому-то правлению. Так что мотив оказывается тот же, что у Гоббса – анархия, только у Хатчесона она потенциальная угроза, а у Гоббса реальный ужас. Поэтому у Гоббса переход к гражданскому правлению драматический акт, дающий шанс на выживание; у его оппонента – плод осторожности и мудрой предусмотрительности. У Гоббса переход к государству (качественное изменение условий жизни, когда устанавливаются позитивные законы общежития и появляется возможность контроля над всеми сторонами жизнедеятельности людей. У Хатчесона гражданская власть не является искусственным образованием, а имеет естественное достоинство и воспринимается как естественный и нормальный институт, призванный обеспечить нерушимость естественных прав человека. Кроме того, установление гражданского правления стимулируется перспективой достижения всеобщего счастья объединенной силой масс.
Конечно, Хатчесон отдавал себе отчет в том, что возникшая государственная власть и политическая жизнь были порой очень далеки от идеала, но вместе с тем критиковал Гоббса и Пуфендорфа за их превратные представления о бремени власти и опасностей, исходящих от нее, как будто это ее постоянные и неизменные атрибуты.
Хатчесон отстаивает версию о непорочном зачатии государственного правления. Только добровольное заключение договора, определившего права и обязанности правителя и подданных – естественный (на деле он возможен как сверхъестественный. См. Ветхий завет) путь образования государственной власти, некое сознательное деяние, а именно соглашение людей.
Договор должен основываться на трех актах, принятых всем народом. 1. Соглашение или договор каждого со всеми остальными о том, что они объединяются в одно общество или организацию и будут управляться в интересах всех одним органом. 2. Декрет или проект, принятый всем народом о формах или организациях власти и о лицах на это уполномоченных. 3. Взаимное соглашение или договор между таким образом назначенных правителями и народом. Правители обязуются честно исполнять властные функции, подданные обязуются беспрекословно им повиноваться (213.В.3, 227).
Хатчесон признается, что не во всех конституциях содержатся эти три главных пункта, но в наилучших они всегда присутствуют. Оправдание, как пережиток эмпиризма, совсем излишне, так же как не нуждается в нем и нынешний исследователь умопостигаемых условий справедливости Д Роулс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38