Пиво всегда в меня лезет. Даже когда всё остальное не лезет.Короче, сижу, курю, пиво потягиваю. Жду, короче. Наблюдаю. Ну и о своем думаю. Думаю, плохо, что один я сейчас. Был бы здесь Серега, давно бы плечом меня оттеснил и сам вперед вышел. Бульдозером проблему разгребать. А был бы Гошка, так тот хотя бы со спины меня прикрыл. Хотя бы.Плохо человеку, когда он один.Но тут уж как есть.Первую еще не допил, тут бомжара материализовался из воздуха. В засаленном пиджаке и рваных сандалиях. Естественно, на предмет пустой тары. И ведь видит же, сучара, что не допил еще, — но уже тут как тут. И уставился не мигая.Я махнул рукой: забирай, только отвали. Протянул лапищу — три тонны грязи под каждым ногтем, — забрал, но не ушел. Встал рядом с подветренной. Решил, вонючка, второй дождаться. Я психанул. Кивнул ему — а ну-ка сядь. Присел. На самый краешек. И принялся я его лечить.— Слушай, — говорю, зло так говорю, — объясни мне дураку, как до такого вот состояния скотского дойти можно? А?Молчит. В сторону харю опухшую отвернул и лыбится. Не первым, видать, был я у него лечащим доктором.— Чего лыбишься? — спрашиваю. — Объясни, чего тебе не жилось? А? Не родился же ты бичарой на улице. Объясни. По кайфу объедки чужие хавать? Да? В канализационных дырах по кайфу зимагорить? А работать в лом? Да? Или Заратустра не позволяет?Опять молчит.Я рукой махнул, о чем типа с тобой говорить. Протянул вторую бутылку, едва початую:— На, бери и уматывай. Злой я сегодня, но добрый.Он бутылку прихватил и вдруг разродился таким вот пали:— Зря вы так на меня… Птицы вон тоже не работают. Дрозды, например. Поют в свое удовольствие — и только. И перебиваются малым. Зря вы… Ведь это сейчас я в поисках белковых и углеводных соединений, а начинал-то с поисков правды. Зря вы… Зря ругаетесь. И я же вижу, что не на меня вы злитесь.— А на кого? — удивился я, что бич говорящим оказался. В наших краях это редкость.— На себя, — ответил он.— А ты, я вижу, психоаналитик?— В некотором роде. Как всякий культурный человек.— А-а, так ты, значит, культурный! Ну тогда что ж… Тогда оно понятно. В принципе я всегда и предполагал, что вот этим самым культурный человек от некультурного и отличается.— Чем?— Тем самым. Тем, что некультурный человек, когда смотрит на свое дерьмо, думает: «Вот дерьмо», а культурный человек, глядя на свое дерьмо, думает: «Ай да Фрейд!»— Это вы смешно заметили, — растянул бомжара свое синюшное лицо в улыбке.— А у тебя, значит, и чувство шутки юмора имеется?— Ну а как же. Как у всякого культурного человека.— А-а! Ну да.— И меня восхищает, что вы, находясь в таком затруднительном положении, сохраняете чувство юмора, — заметил он и добавил: — Это говорит о присутствии духа.— Стой, — напрягся я. — Что ты сейчас сказал?— Что присутствие духа…— Нет. Раньше.— Когда?— Ну, ты сказал, что я нахожусь сейчас в каком-то таком положении. Что ты имел в виду?— А-а, это… Ну ведь сейчас, как правило, все находятся в затруднительном положении. Непохоже, что вы являетесь исключением из этого правила.— Ты в этом смысле…— А в каком же еще? В этом. И знаете что… Вы добрый человек. И я хочу вам помочь. Послушайте меня. Послушайте… Есть одна такая очень сильная мантра. Невероятной просто силы. Она называется Ут. И звучит так: «У-у-у-ут». Протяжно так: «У-у-у-ут». Запомните? Ее мне друг покойный подарил. Он тоже был из бывших… из бывших интеллигентных человеков. Он вот точно как дрозд певчий жил. И погиб так же. В смысле как дрозд. Ходят слухи, машиной его сбили.Я поморщился, рассказ о сбитом бродяге вызвал болезненные воспоминания. А этот продолжил:— Незадолго до своей гибели он мне эту мантру и… Ну да. Так вот, когда вам совсем плохо станет, когда окончательно припрет, вы пропойте так тихо-тихо или громко, но обязательно душевно: «У-у-у-ут», и всё вокруг сразу станет другим. И вам тут же заметно полегчает. Заметно.Я попробовал:— У-у-д?— Нет, у-у-ут, — поправил он. — Тэ на конце. Тимофей. Так вот: «У-у-у-ут».— Ясно. Хотя странно… Кругом все про другую говорят. Про Ом. Ом-м-м-м. Слышал? Ом-м-м-м… Общеизвестная фуга. Говорят, она самая-самая.— Нет-нет, Ом, она для поверхностных вибраций, Ут же — это более глубокая штука. То заклинание для изменения состояния ума, а это — для трансформации подсознания. Как говорится, почувствуйте разницу. Очень, очень вам ее рекомендую. Не пожалеете.К слову сказать, мантра отверженного крепко засела в моей башке. И с тех пор управляет моим подсознанием.А теперь и вашим.И хотел я еще уточнить у него кое-чего на эту волшебную тему, раз уж такая пьянка пошла, но тут краем глаза увидел, что к шиномонтажке лихо подкатила серая «калдина», из которой вышел парень, так обидно кинутый мной вчера. Пришлось умную беседу с бомжиком закруглять. Наступило время боевой работы.Кивнул бродяге на нетронутые тарелки, мол, хавай, если хочешь, встал и направился к парапету. И когда я уже перепрыгивал через него, новоявленный мой наставник крикнул: «Друг, Будду встретишь, не убивай! Он мой!»Приземлившись, я поднял руку и сжал ладонь в кулак — типа договорились.Мужчина по имени Алексей — всех развалов начальник и схождений командир — в мастерской своей не стал задерживаться долго. Кассу снял или чего там, не знаю — указания, может, какие дал — и через десять минут вышел. Разблокировал магическим брелоком центральный замок, и пока с понтами грузился, я тоже успел. Впрыгнул на заднее и железяку свою ему хабец в затылок. И говорю вежливо:— Только тихо, Леха. Тихо.— Ты че? — скосился он в зеркало.— Мне б, Леха, справочку.— Какую справочку? Пушку убери.— Это, Леха, не пушка. Это, Леха, аргумент.— Какой аргумент?— Тот самый. Тот, который, если что, поможет тебе, Леха, вспомнить историю про то, как ты мою хату вычислил.— Какую хату?— Мою хату, Леха, мою. Ту самую, где ты девчонку сегодня на рассвете походя почикал.— Ты чего гонишь?! — воскликнул он. — Какую девчонку?Я не стал объяснять, передернул затвор и сообщил доверительно:— Патрон в патроннике.— Какую девчонку?! — еще раз спросил он и вжал голову в плечи.И я вдруг понял, что это не он ее. Не знаю, как я это понял. Понял — и всё. И, потихоньку сбрасывая обороты, спросил:— Под кем ходишь, Леха?— Под Эдиком, — выдавил он из себя.— Под Эдиком, который Хо? — уточнил я. Он кивнул.— Это хорошо, Эдик Хо — пацан правильный. Можно сказать, штиповый. Это ты молодец, Леха. Только как же с девчонкой быть?— Да с какой девчонкой-то?Я убрал ствол от его затылка и объяснил:— Которую ты вчера в «Топольке» крутил. Где ты ее снял?И Леха, сообразив, что я его убивать не собираюсь, разморозился:— Мы с ней это… В нархозе в одной группе учимся. Типа на заочном. Вика, она не местная, на пересдачу подскочила… Вчера основы этой… статистики… столкнули. Я зазвал отметить. Она ломаться не стала.— Викой, значит, зовут?— Викой.— Красивое имя.— Краси…Он не успел договорить, пуля пробила ему шею.Очередь прошила весь салон. Мне повезло, ему — нет.Стреляли из синего «марка два». Тормознули, дали автоматную очередь и втопили.Я не стал засиживаться, выскочил из машины. Вытянул хрипящего пацана на асфальт. С трудом разжал руку и прихватил ключи. Глянул на мастерскую — оттуда уже выбегал народ во главе с главным чуханом монтажного зала. Подумал, что без меня справятся, и прыгнул за руль.Эту синюю с тонированными окнами «морковку» нагнал я — врешь, не уйдешь! — за юкосовской азээской, которая расположена в самом начале Николаевского тракта. Это там, где развилка: влево — на тепличное хозяйство, вправо — на виадук, который перекинут над цепочкой карасиных луж.Они пошли по правилам — по кругу, а я поднялся по встречному съезду. Вдоль забора газозаправочной станции.Когда они выехали, я их уже ждал. И пошел на таран по их полосе. А хулио нам, кортасарам!Первыми они очканули. Стали брать влево. И я вправо взял. Они еще левее. На встречную. Неправильный был маневр — там как раз лесовоз с двадцатью кубами наплывал. Они, конечно, еще левее. Но не вырулили, не хватило им — и в заграждение. Бабац! Пробили и — под аккомпанемент истошного фа-фа «Урала» — рухнули вниз.Ну а там лету где-то метров десять.Короче — яйцо всмятку. Я даже останавливаться не стал. Понял, что говорить будет не с кем. Если кто и выжил в этом месиве, вряд ли адекватен. Да и пост ГАИ там совсем рядом. Не стоило рисковать.Машину бросил в роще у автобусного кольца. Это на конечной «однерке» в поселке тепличного хозяйства.В город возвращался на общественном транспорте. На таком, знаете, огромном желтом «ЛиАЗе». Эти мамонты, оказывается, не все еще вымерли. Еще ползают.И мне, не поверите, нравилось ехать в этом сарае. Всего-то шесть рублей, и ты на пятнадцать лет моложе. И я даже стал чувствовать себя при этом Ники Билейном. И стал напевать мотивчик Эрика Коутса. Помните, тот, где: «Ад таков, ля-ля-ля, каким ты его сотворишь»?Да, ад таков.Да, руки тряслись. 3 Покушение на Леху (а может, на меня или на нас обоих) я автоматически связал с убийством девушки по имени Вика. Любой бы на моем месте эти два близких по времени криминальных события связал. Тем более с участием людей, которые были между собой завязаны. Это как дважды два — четыре.И всё дело теперь обретало иной оборот. Выходило, что за ее убийством стояла навороченная шарашка. У которой имелась в наличии и тяжелая артиллерия, и фронтовая авиация.Но для меня это ничего не меняло. Я не собирался идти на попятную. Так решил: пусть хоть целую бронетанковую армию выставляют, по фиг. У нас тоже кое-что зачехлено на запасном пути. Надо будет, расчехлим.Пока ехал в автобусе, решил подумать над тем, что дальше делать. Решил подумать и подумал.Впрочем, чего там особо думать, когда нужно было просто трясти. Ведь зацепка-то, после того как они Алексея Батьковича грубо так завалили, осталась у меня только одна. Нархоз. Институт народного хозяйства. Или — как там по-новому? — университет экономики и права, кажется. Только в университете этом теперь и можно было о Вике чего-нибудь узнать. Туда и решил направиться. Сразу. А к чему было откладывать?Автобус вез меня уже по Карла Маркса. Центр города. К дыму выгорающих торфяников плюсуйте высокооктановый смог. Наслаждайтесь тополиной поземкой и запахом пота чужих подмышек. Июль в разгаре.Не доходя пару кварталов до здания нархоза, маршрут поворачивал на Веру Засулич, дальше на Дзержинского и к Центральному рынку. Вот там, на рынке, кстати, в июле как раз хорошо. Там ароматные узбекские дыни и сочные казахские арбузы. Там много чего. Хорошо там. Там хорошо. Но нам туда не надо.Я выскочил на остановке у гастронома номер раз. И догадался заскочить за шоколадом. В девятиэтажке основного корпуса нархоза шел плановый ремонт. Это естественно: лето, каникулы, до вступительных экзаменов неделя-другая. Самое время шаманить.На входе суетились братья-таджики. А кто же еще? Они дружно стаскивали с «газели» листы гипсокартона, волокли в фойе и складывали стопкой.Без излишних размышлений я пристроился в пару к одному задумчивому мужчине (подмигнул ему, дескать, пролетарии всех стран, того самого!) и таким вот незамысловатым образом проскочил мимо дедка в камуфляже. Уж больно не хотелось мне лишний раз чего-то кому-то врать.На административном этаже в живых обнаружил только даму из учебно-методического отдела. Но она была не в теме. Правда, выглянув из-за жидкокристаллического, сказала, что на месте должна быть девочка-секретарь.Но девочки-секретаря на месте не оказалось. Приемная была закрыта, на двери красовалась пришпандоренная кнопкой записка: «Ушла на ФЭФ. Буду через десять». Через десять минут или через десять лет — не уточнялось. Решил не ждать. Вдруг, подумал, выскочит замуж и вообще не вернется.Сообразив, что ФЭФ — это финансово-экономический факультет, пошел по указателям.Перебрался по переходу в другой корпус и нашел нужный этаж. Но секретарши и там тю-тю. Ворчливая уборщица — ходют-тут-топчут, извеску на копытах носют, не отмоешь опасля — на мое «больше не буду, тетенька» смилостивилась и сообщила, что Нинка, вертихвостка, ага, была туточки, покрутилась с какими-то бумажками, а как Галина Петровна домой-то пошла, так и она подалась в ту вон сторону. Похоже, в третий корпус, на мировую экономику. Хахаль у ей там. Из аспирантов. Диссертацию на кампутере который год уже пишет. Всё пишет и пишет, всё пишет и пишет. Шваброй домой не загонишь. Охранники кажный раз лаются, что ночь-полночь, а триста двадцать третий всё не на сигнализации. А он отзванивается — пишу, дескать. Ага, знамо дело, как они там и чего на пару-то пишут, изнутри заперевшись. Много напишут. Тама ее, милок, ищи. Тама.Но и «тама» ее уже не оказалось. Короче, девочка Нина бегала от шоколада еще минут двадцать. Но всё же была прихвачена за жабры. В бухгалтерии.И я напел ей на голубом глазу — аж сам поверил, — что ищу-де заочницу по имени Вика по очень важному делу. Мол, мне кое-что с ней передали из дому, да только вот разминулись мы на вокзале. Не поспел я, голова два уха, к поезду.Секретарша в сказку поверила и всё, что знала, выдала.Но только знала она не густо.Да, видела она, что пересдавали вчера несколько заочников какой-то не то экзамен, не то зачет профессору Загорскому. Петру Ефимовичу. Но кто там что — неизвестно. Потому что в частном порядке всё было и по взаимной договоренности. И ведомость профессор наверняка сунул в сейф завкафедрой. А ключ от сейфа, как известно, в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук цепью к дубу… Поэтому фамилии вчерашних задолжников узнать не представляется возможным.В общем, был тут полный голяк.Правда, выяснилось, что позавчера две заочницы-подружки из неместных брали у Иван Ивановича, проректора по капстроительству, записку с разрешением на пару дней поселиться в общежитии. В том, что за телевышкой. Может, сказала мне на прощанье секретарша, там что-то про вашу оказию известно.Ну и на том спасибо. Расшаркался. Отдарился. Пожелал мужа непьющего. Кандидата-доктора. Специалиста по равновесному объему производства в кейнсианской модели. Зарделась и — каблучки цок, цок, цок — пошла бедрами восьмерки выписывать. Эх, нет, подумал, на тебя брата Гошки. Он бы тебе… Но нет его. Улетел он в свою Америку.Должен был уже.Судя по времени.Отставник на вахте общаги был конечно же не в курсе всех этих дел. Да он особо и не вдавался, о чем я там. Отрабатывал функционал в режиме самосвала. Впрочем, оторвавшись на секунду от чтива, посоветовал подождать — комендантша, мол, должна вот-вот с обеда прирулить.Я кивнул и попросил телефон. Поморщился, но выставил в окошко.Серега ни с одного из номеров опять не отозвался.Вернув аппарат, я спросил у служивого вроде как из вежливости и для подержания доброжелательной атмосферы:— Про что нынче в книжках-то пишут?— Да так, — ответил он. — Муть всякая. Дютюктив недютюктив. Боевик типа. Тут вот мужик бабу домой привел, а утром в душ пошел, и, пока причиндалы свои мылил, ее и зарезали. И он такой раз на жопу. Ничего не поймет. Ну и давай шустрить. Всяко-разно. Муть в общем.Я удивился:— А зачем читаешь, раз муть?— Так если начал, — поясняет, — не бросать же. И, опять же, узнать интересно, кто ее там и за что. А потом, что тут еще нынче делать? Гиббоны все на каникулы поразъехались. Гонять некого. Ходят по казарме три калеки. Скука зеленая.Я кивнул на книжку:— Как думаешь, найдет мужик-то убийцу?— Как не фиг ссать.И тут уже показывает мне на жирную тетку, которая с трудом через вертушку протискивалась.— Вот и королевна наша, — сказал, — Тамара Георгиевна.Тамара Георгиевна, несмотря на свой облик бой-бабы, оказалась женщиной приветливой. Выпендриваться не стала и, выслушав мое вранье, вспомнила, что было такое дело. И направила меня в триста третью. Туда она этих девах-четверокурсниц по писульке проректора заселила. Кстати, сказала, сегодня обещались съехать. Белье сдать должны и ключи. Но пока чего-то не подходили.Меня направили, я пошел. Поднялся на третий этаж, топаю. Прохожу по коридору мимо комнаты отдыха — в креслах и на диване никого, но телик на тумбе вовсю орет: местный выпуск криминальных новостей фикусам расти мешает. Бла-бла-бла-бла-бла-бла — авария на Николаевском тракте — бла-бла-бла-бла-бла — сгорела библиотека синагоги — бла-бла-бла-бла. И вдруг как током меня — долетело слово «убийство». И встал я как вкопанный. Ушки сбежались на макушке. Прислушался. Думаю, не меня ли уже в розыск черти объявили? Но нет, говорят не про женщину, про мужчину говорят. Про профессора. Ага — Загорского. Петра Ефимовича. Соседи нашли его нынче в подъезде. Его и три пули в нем — здесь, здесь и вот тут одну — контрольную. Так, думаю, нормально. И быстрее искать этот триста третий.Оказался аж на том краю, вторым от туалета. Постучал сначала вежливо. Но никто не соизволил. Только слышу, будто возня какая-то в комнате. И вроде визжит кто-то испуганно. Тут уж я стал ломиться. Без церемоний.Опять негостеприимно. Но шум затих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29