— И давно это случилось?
— Джеймс. Прошу тебя. Что именно давно случилось?
Адель почувствовала яд в своем голосе; она говорила голосом возмущенного потребителя. Но она ничего не могла с этим поделать.
— Дель, морозильная камера не работает. Судя по виду содержимого — уже несколько недель. Предохранитель перегорел. А ты постоянно ею пользовалась. Ты, по-видимому, не замечала.
улетела, улетела-упорхнула
Она нахмурилась. О чем он говорит?
— Я все выкинул отсюда. Все.
Он ждал, что она ответит ему что-нибудь, но она стояла молча, хмурилась и как будто думала о чем-то постороннем.
— Дель?
— Улетела и погасла, сыр, варенье, хлеб и масло.
— Что?
— Что?
Она не могла сосредоточиться. Она неожиданно перестала узнавать стоящего перед ней человека. Она не различала его черты.
— Я все сложил в мешок. Вот он. Хочешь посмотреть?
Чего ради ей смотреть на то, что лежит в большом черном мешке? У нее в голове промелькнуло какое-то воспоминание: черные ветки раскачиваются на сильном ветру, она быстро бежит вдоль стены...
— Ты положила туда то, что нельзя было там хранить.
О чем он говорит? Руфи умерла, ее похоронили, точнее, сожгли, она не может быть в морозильнике.
Джеймс поднял с пола большой, тяжелый, раздутый, как беременное животное, мешок.
— Смотри! — Он сунул руку в мешок, покопался внутри.
Не трогай! Джеймс!
Он вытащил что-то из мешка.
— Нет!
— Как это сюда попало, Дель?
— Я не знаю!
— А мне кажется, знаешь.
Она выронила из рук чашку с чаем, услышала, как она разбилась, услышала плеск кипятка, звон разлетающихся по кафелю осколков. Он покачал головой и улыбнулся ей своей жуткой, осуждающей улыбкой...
— Улетела и погасла, сыр, варенье, хлеб и масло! — закричала она.
— О чем ты говоришь?
— Не знаю!
Он подошел к ней с куском гниющего мяса в руке.
— Пожалуйста. Убери это. Не трогай его.
Он посмотрел на вонючий комок мяса в своей руке и бросил его на пол. Он упал с тяжелым влажным чмоканием и растекся по полу.
— Адель. Все в порядке. Я не собираюсь тебя обижать.
Он осторожно пошел к ней. Она пятилась от него, пока не коснулась ногами ступеней лестницы. Потом развернулась и побежала.
Джеймс замер, ошеломленный этой сценой. Он не собирался ее пугать. Он рано встал. То, что он увидел в морозильнике, стояло у него перед глазами. Он совершенно не был уверен, что все это случилось по-настоящему. Джеймс чувствовал тепло тела Адель рядом с собой, и это тепло никак не увязывалось с отвратительной хлюпающей вонючей жижей на дне морозильника — морозильника, из которого они брали еду несколько недель. Он спустился посмотреть — вниз по залитой ярким солнцем лестнице. Да. Морозильник был на месте. Джеймса охватила ярость: эта чертова неряшливость этой чертовой женщины вывела его из себя; потом он помахал перед ней куском мяса с шерстью, она испугалась и убежала. Испугалась его.
Надо пойти за ней, подумал он. Пол был скользким, залитым чаем и животными соками. Он осторожно подошел к лестнице и поднялся наверх. Потом подумал: нет, не надо ее трогать какое-то время. Она не в состоянии говорить. Он пошел к Сэму, который рисовал в своей комнате, и кликнул Элвиса.
Они втроем пошли в сторону дома Льюина. Элвис пыхтел рядом; он понимал, что на нем нет поводка, значит, ему доверяют.
— Вам с мамой было плохо, да? — спросил Сэм.
— Ага.
— А мне не было, и Элвису тоже.
— Да. Верно.
— А почему вам с мамой было плохо? Вы съели что-то грязное?
Сэм знал, что если подбирать с пола грязные вещи и есть их, то заболеешь. Элвису можно было это делать, потому что он был такой крепкий, просто чугунный, ему все было нипочем. Но люди — другие.
— Вы ели что-то с пола? — настаивал Сэм. Он всегда должен был точно выяснить, что именно неправильно.
— Нет.
— А. — Сэм был как будто разочарован.
— Сэм, а ты, случаем, не?..
Что именно? Расчленял овец? Жег предохранители? Прятал разлагающиеся куски животных?
— Сэм, — попробовал он начать сначала, — ты не играл в погребе?
Сэму запрещалось спускаться в погреб — если там с ним что-то произойдет и он не сумеет вылезти, может случиться так, что они никогда его не найдут.
— Нет.
— Это серьезно. Играл?
— Нет.
— Хорошо.
В Сэме можно быть уверенным, подумал Джеймс, что на прямой вопрос он даст прямой ответ.
Они подошли к дому Льюина. Элвис сразу же побежал к сараю, обнюхал его и начал скрестись в дверь. Дверь в дом была не заперта. Джеймс отворил ее и крикнул:
— Льюин? Можно к тебе?
Из темноты дома появился Льюин. Он выглядел жутко.
— Ты в порядке? У нас с Дель этой ночью болел живот, и я подумал, не было ли... у тебя... чего-нибудь...
Он замялся. Спрашивать было явно ни к чему.
— Да. Мне было не очень хорошо. Мы что-то не то съели, да?
— Наверное, да. Морозильник не в порядке.
Льюин посмотрел на Элвиса, который присел у двери сарая, потом лег, притворился мертвым, постонал, поскулил, чего-то вымаливая.
— Извини, правда.
— Что это было?
Джеймс услышал в голосе Льюина злость.
— Ежевика.
— Ежевика? Да ну? А я подумал, что это та штука, как она называется? Острая такая?
— Чили. Нет, мы решили, что это из-за этих проклятых ягод!
Он постарался представить дело как мелкое недоразумение. Бывает иногда.
— Мы оба хотели перед тобой извиниться.
— А как миссис Туллиан?
— Дель? О, да, да, с ней все в порядке.
— Точно?
Джеймс поймал его взгляд и не смог притвориться, что не понял вопроса.
— Ну, ей немного нездоровится.
— Да. Так я и думал. — Льюин отвернулся, потом снова посмотрел на Джеймса. — Ну, пройдет.
— Да. Прости, Льюин. Надеюсь, ты все равно будешь заходить к нам.
— Ну да... — Льюин моргнул и посмотрел на Сэма, — а ты как, поросенок?
— Хорошо. Потому что я не ел ежевику. И Элвис не ел. Элвис однажды болел, когда еще был щенком. Он съел мертвую птицу, а в ней были червяки.
— Сэм!
— Жили внутри нее.
— Сэм. Хватит!
Сэм явно расстроился, но замолчал. Ему хотелось рассказать Льюину о том, как червяки съели птицу и птица на самом деле не умерла, она превратилась в червяков, а червяки превратились в мух, так сказал отец, а потом птицы съели мух, а потом...
— Ладно, Льюин. Заходи в любое время. Мы не будем заставлять тебя ничего есть. Обещаю.
Льюин, улыбнувшись, отвернулся.
— Договорились.
Он смотрел, как они уходят.
— Скажите миссис Туллиан, я желаю ей поскорей выздороветь, — крикнул он им вслед.
9. Глупость
Адель прищурилась и посмотрела на картину. Там что-то было, на заднем плане, за голым деревом. Сначала ей показалось, что это часть дерева, но чем внимательнее она приглядывалась, тем очевиднее становилось, что это человеческая фигура.
Это была крупная картина, большой пейзаж. Должна была стать одной из центральных работ выставки. Широкие холмистые поля. Тяжелое белесое небо. Повсюду на холмах бродили овцы, маленькие белые шарики. Группа овец на переднем плане смотрела с холста прямо вперед бусинками всезнающих черных глаз. Она постаралась, чтобы овцы отличались друг от друга, изображала их под разными углами, в разных позах, но выражения их морд ее тревожили — как она ни старалась, выражения всегда получались одинаковыми, ни мертвыми, ни живыми, а чем-то средним, внимательными, жадными, бдительными, но странным образом безразличными, как будто окружающий мир их никак не трогает.
Но они, казалось, были чем-то напуганы. Уши стояли торчком, носы втягивали воздух — нет ли опасности. Одна овца чуть приподняла переднюю ногу, как будто собиралась ею топнуть. Крупные планы овечьих голов Адель расположила по всей ширине картины, и полукруг внимательных глаз рассматривал зрителя. Лишь одна овца позади группы, расположенной на переднем плане, смотрела в сторону, на дерево, что стояло в дальнем конце поля. Она-то и заставила Адель обратить внимание на это дерево.
Адель сделала шаг назад и посмотрела еще раз. Точно. Кто-то прятался за этим деревом; она видела макушку и часть плеча. Что он там делает?
Адель никогда не изображала людей. Она не знала почему, но помещать людей на холст ей совершенно не хотелось, она начинала чувствовать за них какую-то ответственность. В любом случае, что могло человеку понадобиться на ее безлюдных, пустынных пейзажах? Она вспомнила фильм о полете на Луну. Комичные люди-шары плавают по ужасному мертвому бесконечному пространству из пыли и камня. Они напугали ее до полусмерти. Люди не должны находиться в таких местах. Точно так же они не должны находиться и в ее пейзажах. Такие картины не способны поддержать человеческое существование. Тут могут выжить только овцы, подумала она. И все же, несомненно, кто-то там был. За деревом прятался первый человек. Однажды она видела картину, на которой был изображен Адам, прячущийся от гнева Божьего в райском саду. Она имела в виду его? Но автор той картины представил Адама жалким, запуганным, съежившимся от ужаса существом. Ее человек прятался, но не страх был тому причиной. Он что-то замышлял.
Адель закурила. Она почти не выпускала сигареты изо рта, отчасти чтобы не чувствовать запаха. Ее новый натюрморт состоял из шприца и мяса. Мясо уже было не просто несвежим, не просто пованивало, оно ушло в иной мир — в мир полного разложения и распада. Оно протухло. Адель ткнула кусок кистью (один из пластов мяса передвинулся в сторону) и подумала, что запах не очень приятный. Когда она уходила, то запирала дверь в студию, поскольку была уверена, что в противном случае Джеймс обязательно пришел бы сюда со своими мусорными пакетами и хлоркой. Столько глупой суеты из-за какого-то куска тухлого мяса. Откуда она могла знать, что морозильник сломался? Она что, какой-нибудь долбаный механик? Это Джеймс у нас вроде на все руки мастер.
На самом деле она, конечно, все знала, хотя и могла поклясться на целой стопке библий, что не вытаскивала предохранитель. Не вытаскивала? Она вспомнила отвертку с предыдущего натюрморта, и на мгновение в ее сознании вспыхнуло нечто, похожее на странные воспоминания: щелчок выключателя, свет, холодный воздух погреба на голых ногах. Предохранитель в ладони, как потерянная сережка... Но она готова поклясться, Сэмом поклясться, что никогда прежде не видела этот оторванный от овечьей туши кусок. О нет. Абсолютно точно нет (но откуда тогда взялись предметы для натюрморта? Она поняла, что не может ответить на этот вопрос; они просто были здесь, как отвертка и шприц).
вниз по ступенькам, выдолбленным в утесе, ярко-розовое пятно перил в черном воздухе, холодные скользкие темные камни, и вот он, иглы нет, но стекло и поршень целы
Адель круто развернулась — за спиной никого не было. Дверь была крепко заперта. Адель бросила сигарету на пол, затоптала ее и схватила кисть.
* * *
Привезли заказанный Джеймсом гравий, двадцать мешков, и еще двенадцать шестнадцатифутовых отрезков четырехдюймовой пластиковой трубы, желтой и гибкой, и фланцы. На то, чтобы разгрузить машину, ушло почти все утро. Шофер, вежливый неприметный человек с рыжеватой шевелюрой, никуда особенно не спешил. Джеймс начинал привыкать к обычаям западных валлийцев. Как будто у них в головах тоже были холмистые извилистые дороги, и поэтому самые короткие расстояния оборачивались затяжными путешествиями. Поделать с этим ничего было нельзя. Можно было только стоять и с ними разговаривать.
Джеймс, как правило, не был особенно разговорчив, он по большей части кивал и улыбался, а быстрое стаккато трещало без умолку. Шофер говорил на местном диалекте, голос его был гнусавым и певучим, что путало Джеймса еще больше.
— Пришлось ехать через холм, Фишгард перекрыли, расширяют для грузовиков, работенки там навалом, уже несколько месяцев там возятся. Но я думаю, мало что сделали.
— Ага.
— А потом они хотят новый мост ладить, слыхал? Дорогу ведут аккурат через Нижний город, а «Ответ моряка» сносят. Не разумею я, зачем там дорога? А пивняк хороший был там.
— Нет, нет...
— Да. Отличный пивняк. Жалко, что его сносят, могли бы оставить. А в Нижнем городе движение — не поверишь, там повороты страшные. Прогресс, а? Иной раз машины прямо так и едут. Почему нельзя оставить все как есть, не понимаю. Хотя, наверное, нельзя, чтобы все вечно было таким, как всегда. Но это ж вандализм, когда что-нибудь сносят только потому, что оно стоит на пути. Я говорил, что нужно прокладывать повыше, по старой бринхелуинской дороге, и выходить на перекресток у Дайнас, и мост бы не пришлось строить, а Нижний город вообще бы не нужно было трогать. Как считаешь?
— Э...
— В Нижнем городе кино снимали, слыхал об этом? Да, там снимали «Под молочным деревом». Я сам его не видел, но говорят, очень хорошее. Я фильмы-то не очень знаю, но этот бы посмотрел, просто чтоб увидеть все это в кино. Этот Ричард Бартон, кажись, заходил в «Моряк», когда съемки были. У Нила была даже его карточка с автографом и все такое...
К тому времени, когда грузовик выехал из ворот и скрылся за углом, Джеймс совершенно вымотался. Но ровный, уверенный голос шофера его успокоил, из сознания исчез образ, который он постоянно носил с собой, — Адель, пятящаяся от него, когда он приближается к ней с куском мяса в руке. Ему не нравился этот образ, совсем не нравился.
Он вошел в дом, постоял у двери в студию Адели, послушал, как она шуршит.
— Дель? Хочешь чего-нибудь поесть?
— Нет, Джеймс! Потом. — И чуть позже, помолчав: — Спасибо.
— У тебя все в порядке, Дель?
— Все в порядке, Джеймс, честное слово. Поговорим потом.
— Хорошо.
Сэм сидел за кухонным столом. Он играл с игрушечной фермой, которую они нашли в подвале: коровы, овцы и свиньи из хрупкой, ярко раскрашенной пластмассы семидесятых годов, и ферма, похожая на модель декорации: дом, сарай, коровник, свинарник. Фермер с красным лицом, бакенбардами, в жилетке, шляпе с мягкими полями и тростью. И собака.
— Привет, босс. Хочешь тост с бобами?
— Да, спасибо.
Сэм не поднял глаз, он был занят. Джеймс наклонился посмотреть: мальчик пытался поставить передние ноги одной из коров на спину другой. По всей ферме животные уже были расставлены парами в подобных позах. Джеймс поразмыслил, надо ли в таком случае что-либо говорить, и решил промолчать. Рано или поздно ему придется обсуждать с Сэмом все это, но это ему хотелось обсуждать меньше всего. У большинства семилетних мальчиков есть друзья, которые дезинформируют и пугают их рассказами о таких деликатных материях; Сэм, волею судеб, да и по собственной склонности, был одиноким ребенком. Ему придется на ощупь искать свой путь к пониманию радостей секса, по крайней мере до тех пор, пока Джеймс может благопристойно уходить от этой темы. Джеймс наступил на свинью и положил ее на стол.
— Нет, с этой уже все, — сказал Сэм и сбросил ее обратно на пол.
— Как скажешь, босс. Ты начальник, — сказал он голосом из «Полиции Беверли-Хиллз». Сэм засмеялся.
— А я думал, тебе надо бы математикой заняться, толстяк? Разве мы не договаривались?
— Я уже делал.
— Я уже сделал. Ты это, наверное, хотел сказать? Покажи.
Сэм протянул ему задачник и лист бумаги. Джеймс посмотрел на ответы: все было правильно.
— Первое место в классе. Опять, — сказал он.
Сэм снова захихикал:
— Но в нем я один!
— Точно. Ты и на первом, и на последнем месте. Ну, каково быть таким талантливым?
— Я не подглядывал, если ты это хочешь сказать.
— Мне это и в голову не приходило. Я абсолютно тебе доверяю.
— Можно мне будет добавить острый соус к фасоли?
— Нет. Категорически запрещаю. Немыслимо.
— Пожалуйста. Пожалуйста. Можно?
— Хм. Сколько будет пятнадцать тысяч четыреста пятьдесят восемь разделить на девяносто три?
— Так нечестно!
— Давай. У тебя десять секунд.
Он открыл консервную банку.
— Папа.
— Восемь, семь...
— Ты сам этого не знаешь.
— Ты так думаешь?
— Знаешь?
— Пять-четыре-три-два-один, — сказал он и сунул кусок хлеба в тостер.
— Так слишком быстро!
— Такова жизнь, хитрюга. Терпи либо проваливай.
— Папа!
* * *
После обеда (сказать «ленч» для Джеймса было все равно, что сказать «жопа»: он ни разу в жизни не произнес это слово, оно никогда не приходило ему в голову, и ему очень не нравилось, когда так говорили другие) Сэм помогал ему таскать гравий. Проблема состояла в том, что трубы надо было класть под углом, причем под постоянным углом, чтобы вода стекала полностью. Сэм озадаченно и нетерпеливо наблюдал, как Джеймс вбивает в землю столбики с двух сторон от рва — один выше другого, — протягивает по ним веревку и привязывает ее к самому дальнему из столбиков. Сэму хотелось услышать подробное объяснение, но получил в ответ лишь:
— Подожди. Смотри просто. Внимательно.
Сэма поставили у отстойника и сказали, что он будет по команде поднимать и опускать веревку. Джеймс достал спиртовой уровень, палку с тремя пузырями внутри — вертикаль, горизонталь и сорок пять градусов. Косой, объяснил он Сэму. (Сэм не мог понять, зачем кому-нибудь может понадобиться палка с косым пузырем внутри, но терпеливо молчал, понимая бессмысленность вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29