Многие просят выкл
ючить пленку задолго до того, как запись, очень короткая, подходит к концу
. Словами невозможно адекватно передать нарастающую убежденность слуш
ателя в том, что человек, который диктовал эту странную запись, если не схо
дит с ума, то определенно утрачивает связь с окружающей его реальностью,
но даже эти слова дают понять: в номере 1408 что-то происходило.
В тот момент, когда Майк выключил минидиктофон, он заметил картины на сте
нах. Их было три: дама в вечернем туалете двадцатых годов, стоящая на лестн
ице, парусник, летящий по волнам, и натюрморт с преобладанием желтого и ор
анжевого цвета: яблоки, бананы, апельсины. Все под стеклом и скособоченны
е. Он хотел упомянуть об этом, но подумал, а стоит ли наговаривать на пленк
у про три скособоченные картины? Вот и про перекошенную дверь хотел наго
ворить, да только выяснилось, что дверь совсем и не перекошена, просто в ка
кой-то момент его подвели глаза, ничего больше.
Левый верхний угол картины с дамой на ступенях опустился как минимум на
дюйм относительно правого. Точно так же висел и парусник, с борта которог
о пассажиры наблюдали за летающими рыбами. А вот у желто-оранжевых фрукт
ов, Майку казалось, что они освещены жарким экваториальным солнцем, солн
цем пустыни, каким рисовал его Пол Боулс, левый верхний угол поднимался н
ад правым. Взгляда, брошенного на картины хватило, чтобы вновь вызвать то
шноту. Его это не удивило. Срабатывал рефлекс на определенную ситуацию. О
н столкнулся с этим на «КЕ-2». Тогда Майку объяснили, что со временем челов
ек привыкает к качке и «морская болезнь сходит на нет». Но Майк не провел в
море достаточно времени, чтобы адаптироваться к качке, да, пожалуй, и не х
отел. Вот и не удивился, когда скособоченные картины в гостиной номера 1408 в
ызвали у него рецидив морской болезни, которую, правда, в данном конкретн
ом случае следовало назвать сухопутной.
Стекла над картинами покрывала пыль. По одному он провел пальцами, какое-
то время смотрел на две параллельные полосы. На ощупь пыль казалась жирн
ой, склизкой. «Как шелк перед тем, как он начинает гнить», Ч пришло на ум, н
о и это сравнение он не собирался оставлять на пленке. Откуда он мог знать
, каков на ощупь шелк, который вот-вот сгниет? На такие сравнения способен
только пьяный.
Поправив картины, он отступил на шаг и вновь внимательно всмотрелся в ка
ждую: женщина в вечернем туалете у двери, ведущую в спальню, пароход, бороз
дящий одно из семи морей, слева от письменного стола, и, наконец, отвратите
льно нарисованные фрукты у стойки с телевизором. Где-то он ждал, что карти
ны вновь скособочатся, а то и упадут на пол, как это случалось в фильмах вр
оде «Дома на холме призраков» или в некоторых сериях «Сумеречной зоны»,
но картины висели ровно. При этом он сказал себе, что не удивился бы, если б
картины скособочились. По собственному опыту знал, что повторяемость за
ложена в природе вещей: люди, которые бросили курить (не отдавая себе отче
та, он коснулся сигареты за ухом), хотят взяться за старое, картины, провис
евшие скособоченными с тех времен, когда Никсон был президентом, стремят
ся вернуться в привычное положение. «И так они провисели долго, двух мнен
ий тут быть не может, Ч думал Майк. Ч Если я сниму их со стен, то увижу за ни
ми более темные, не выцветшие участки обоев. Может, полезут и какие-нибудь
жучки-червячки, как бывает, если выворачиваешь из земли камень».
Он и сам не знал, откуда взялась эта шокирующая и отвратительная мысль, но
перед его мысленным взором возникли слепые белые черви, как гной, выполз
ающие сквозь прямоугольники обоев, прикрытых картинами.
Майк поднес минидиктофон ко рту, включил его на запись, сказал: «Такие мыс
ли появились у меня в голове стараниями Олина. Он изо всех сил пытался нап
угать меня, сбить с толку, дезориентировать, и ему это удалось. Я не хотел…
» Не хотел что? Об этом можно только догадываться. Потому что на пленке сле
дует короткая пауза, после которой Майк Энслин говорит ясно и отчетливо,
чеканит: «Я должен взять себя в руки. Немедленно», Ч и следует щелчок вык
лючения записи.
Он закрыл глаза четыре раза глубоко вдохнул, задерживая воздух на пять с
екунд, прежде чем выпустить его из груди. Раньше ничего похожего с ним не с
лучалось, ни в домах, где вроде бы обитали призраки: ни на кладбищах или в з
амках, славящихся тем же. Какие там признаки, скорее, речь могла о том, что о
н обкурился низкокачественной травкой.
«Это проделки Олина. Олин загипнотизировал тебя, но ты вырвался из-под ег
о чар, Ч послышался в голове внутренний голос. Ч Ты должен провести чер
тову ночь в этом номере, и не только потому, что в более интересном месте т
ы еще не бывал (даже без Олина ты близок к тому, чтобы написать о призраках
лучшую историю десятилетия. Главное, ты не должен дать Олину выиграть. Ем
у и его лживой байке о тридцати людях, которые вроде бы здесь умерли, они н
е должны победить. Ты окажешься на коне Ч не он. Поэтому глубокий вдох… в
ыдох. Глубокий вдох… выдох».
Он вдыхал и выдыхал порядка девяноста секунд, и когда вновь открыл глаза,
почувствовал себя гораздо лучше, практически пришел в норму. Картины на
стенах? Висят прямо. Фрукты в вазе? Такие же желто-оранжевые, разве что еще
более отвратительные. Безусловно, фрукты из пустыни. Съешь один, и будешь
дристать до посинения.
Он нажал клавишу «RECORD». Зажегся красный огонек. «На минуту-другую у меня за
кружилась голова, Ч он двинулся к письменному столу. Ч Должно быть, пох
мелье после олинской болтовни, но я могу поверить, что почувствовал чье-т
о присутствие, Ч ничего такого, он, разумеется, не чувствовал, но это был т
от самый случай, когда мог диктовать, что вздумается. Ч Воздух спертый. Н
о плесенью или пылью не пахнет. Олин говорил, что при уборке номер всякий р
аз проветривается, но прибираются быстро… и воздух спертый.
На письменном столе стояла пепельница, небольшая, из толстого стекла, ка
кие встретишь в любом отеле, в ней лежала книжица спичек. Само собой, с оте
лем «Дельфин» на этикетке. Перед отелем стоял швейцар в давнишней унифор
ме, с эполетами, расшитой золотом, в фуражке, какую сейчас можно увидеть в
баре для геев, угнездившуюся на голове мотоциклиста, остальной наряд кот
орого может состоять лишь из нескольких серебряных браслетов. По улице п
еред отелем катили автомобили другой эпохи: «паккарды» и «хадсоны», студ
ебейкеры» и забавные «крайслер-ньюйоркеры».
Ч Книжица спичек в пепельнице выглядит так, словно перенеслась сюда из
1955 года, Ч Майк сунул ее в карман счастливой гавайской рубашки. Ч Я сохра
ню ее, как сувенир. А теперь пора впустить в номер свещий воздух.
Слышится стук, должно быть, он поставил минидикрофон на письменный стол.
Потом пауза, наполненная какими-то звуками, тяжелым дыханием. Наконец, ск
рип.
Ч Победа! Ч слышится издали, но потом голос приближается, должно быть, М
айк берет минидиктофон в руку. Ч Победа! Нижняя половина не хотела подни
маться, словно ее заклинило, но верхняя опустилась без проблем. Я слышу шу
м транспортного потока на Пятой авеню, автомобильные гудки успокаивают.
Где-то играет саксофон, возможно, перед «Плазой», которая на другой сторо
не Пятой авеню, через два квартала. Эти звуки напоминают мне о брате.
Майк замолчал, глядя на маленький красный глаз. Вроде бы глаз этот в чем-т
о его обвинял. Брат? Его брат умер, еще один солдат, павший на табачной войн
е. И тут же Майк расслабился. Что с того? Были и призрачные войны, в которых М
айкл Энслин всегда выходил победителем. Что же касается Дональда Энслин
а…
Ч В действительности моего брата как-то зимой съели волки на Коннектик
утской платной автостраде, Ч сказал он, рассмеялся и остановил запись. Н
а пленке осталось кое-что еще, немного, конечно, но это было последнее свя
зное предложение, смысл которого могли понять слушатели.
Майк развернулся, посмотрел на картины. Они висели ровно, хорошие малень
кие картины. Застывшая жизнь… до чего же она отвратительна!
Он включил запись и произнес два слова: «Пылающие апельсины», нажал на кл
авишу «STOP», направился к двери, ведущей к спальне. Остановился у дамы в вече
рнем платье, а затем сунулся в темноту, ища на стене выключатель. Ему хвати
ло мгновения, чтобы понять,
(на ощупь они как кожа, старая мертвая кожа)
что с обоями, по которым скользила его ладонь, что-то не так, а потом пальцы
нащупали выключатель. Спальню залил желтый свет подвешенной под потолк
ом хрустальной люстры, чуть меньших размеров, чем в гостиной. На двуспаль
ной кровати лежало желто-оранжевое покрывало.
«Зачем говорить прячься?» Ч спросил Майк в минидиктофон и опять выключ
ил запись. Переступил порог, зачарованный пылающей пустыней покрывала, х
олмами выпирающих из-под него подушек. Спать здесь? Ни в коем разе, сэр. Все
равно, что спать в гребаной застывшей жизни, спать в ужасной жаркой комна
те Пола Боулса, которую ты не можешь увидеть, комнате для сумасшедших, лиш
енных гражданства англичан, слепых от сифилиса, которым они заразились,
трахая своих матерей, киноверсия с участием или Лоренса Харви, или Джере
ми Айронса, одного из актеров, которые естественным образом ассоциируют
ся с извращениями…
Майк нажал клавишу «RECORD», увидел загоревшийся красный глазок, сказал: «Орф
ей на орфейном кругу!» Ч и выключил запись. Приблизился к кровати. Покрыв
ало желто-оранжево блестело. Обои, возможно, кремовые при дневном свете, в
питали в себя желто-оранжевое сияние покрывала. По обе стороны кровати с
тояли тумбочки. На одной Майк увидел телефонный аппарат, черный, большой,
с наборным диском. Отверстие для пальцев на диске напоминали удивленные
белые глаза. На другой Ч блюдо со сливой. Майк включил запись, «Это не нас
тоящая слива. Это пластмассовая слива», Ч и опять нажал на клавишу «STOP».
На покрывале лежало меню, которое желающие получить завтрак в номер оста
вляли на ручке двери. Майк присел на край кровати, стараясь не притрагива
ться ни к ней, ни к стене, поднял меню. Старался не притрагиваться и к покры
валу, но провел по нему подушечками пальцев и застонал. Прикосновение вы
звало у него ужас. Тем не менее, он уже держал меню в руке. Увидел, что оно на
французском, и хотя прошли годы с тех пор, как он изучал этот язык, понял, чт
о одно из блюд, предлагавшихся на завтрак Ч птицы, запеченные в дерьме. «
Французы могут есть и такое», Ч подумал он и безумный смех сорвался с его
губ.
Он закрыл глаза, открыл.
Французский язык сменился русским.
Закрыл глаза, открыл.
Русский сменился итальянским.
Закрыл глаза, открыл.
Меню исчезло. С картинки на Майка смотрел кричащий маленький мальчик, ог
лядывающийся на волка, который вцепился в его левую ногу чуть повыше кол
ена. Волк не отрывал взгляда от мальчика и напоминал терьера со своей люб
имой игрушкой.
«Я ничего этого не вижу», Ч подумал Майк, и, разумеется, не видел. Если он н
е закрывал глаз, то держал в руке меня с аккуратными английскими строчка
ми, каждая из которых предлагала полакомиться за завтраком тем или иным
творением кулинарного искусства. Яйца во всех видах, вафли, свежие ягоды,
никаких птиц, запеченных в дерьме. Однако…
Он повернулся, осторожно выскользнул из зазора между стеной и кроватью,
который теперь казался узким, как могила. Сердце билось так сильно, что ка
ждый удар отдавался не только в груди, но и в шее и запястьях. Глаза пульси
ровали в глазницах. С 1408-ым что-то не так, определенно что-то не так. Олин гов
орил про отравляющий газ, и теперь Майк на себе убедился в его правоте: кто
-то заполнил номер этим газом или сжег гашиш, щедро сдобренный ядом для на
секомых. Все это, разумеется, проделки Олина, которому, конечно же, с радос
тью помогали сотрудники службы безопасности. Газ закачали через вентил
яционные воздуховоды. Он не видел решеток, которые их закрывали, но сие не
означало отсутствие в номере таковых.
Широко раскрывшимися, испуганными глазами Майк оглядел спальню. С тумбо
чки, стоявшей слева от кровати, исчезла слива. Вместе с блюдом. Он видел ли
шь гладкую, полированную поверхность. Майк повернулся, направился к двер
и, остановился. На стене висела картина. Полной уверенности у него не было
, в таком состоянии он уже не мог с полной уверенностью назвать собственн
ое имя, но вроде бы, войдя в спальню, никакой картины он не заметил. Опять за
стывшая жизнь. Одна-единственная слива на оловянной тарелке посреди ста
рого, грубо сколоченного из досок стола. На сливу и тарелку падал будораж
ащий желто-оранжевый свет.
«Танго-свет, Ч подумал Майк. Ч Свет, который заставляет мертвых подним
аться из могил и танцевать танго. Свет, который…»
Ч Я должен выбраться отсюда, Ч прошептал он и, пошатываясь, вышел в гост
иную. Вдруг осознал, что каждый шаг сопровождается чавкающими звуками, а
пол становится все мягче.
Картины на стенах скособочились, но на этом изменения не закончились. Да
ма на лестнице стянула платье вниз, обнажила груди. Приподняла их руками.
С сосков свисали капли крови. Смотрела она прямо в глаза Майку и яростно у
лыбалась, скаля зубы. На паруснике вдоль планширя рядком выстроились бле
дные мужчины и женщины. Крайний слева мужчина, стоящий у самого носа, в кор
ичневом костюме из шерстяной материи, держал в руке шляпу. Расчесанные н
а прямой пробор волосы липли ко лбу. На лице читались ужас и пустота. Майк
узнал его: Кевин О'Молли, первый жилец номера 1408, который выпрыгнул из этого
окна в октябре 1910 года. Рядом с О'Молли стояли все те, кто отправился из этог
о номера в мир иной, выражением лиц они ничем не отличались от О'Молли. Поэ
тому напоминали родственников, создавали впечатление, будто являются ч
ленами большой семьи.
На третьей картине фрукты сменила отрубленная человеческая голова. Жел
то-оранжевый свет падал на запавшие щеки, запекшиеся губы, уставившиеся
вверх, поблескивающие глаза, сигарету, заткнутую за правое ухо.
Майк рванулся к двери. Чавканье при каждом шаге усилилось, ноги даже пров
аливались в пол-трясину. Дверь, понятное дело, не открылась. Майк не запир
ал ее ни на замок, ни на цепочку, но она не желала открываться.
Тяжело дыша, Майк отвернулся от нее и побрел через гостиную к письменном
у столу. Видел, как колышутся занавески от притока воздуха через открыто
е окно, сам его открывал, но не чувствовал ни малейшего дуновения. Словно к
омната проглатывала свежий воздух. Слышал автомобильные гудки на Пятой
авеню, но доносились они из далекого далека. А саксофон? Если звуки музыки
и долетали до окна, комната крала мелодию, оставляю мерное гудение. Так гу
дел бы ветер, в дыре, пробитой в шее мертвеца, или в кувшине, наполненном от
рубленными пальцами, или…
«Прекрати», Ч попытался сказать он, да только лишился дара речи. Сердце б
илось с невероятной частотой, если бы чуть-чуть ускорило бег, непременно
бы разорвалось. Он более не сжимал в руке минидиктофон, верный спутник вс
ех походов по «местам боевой славы». Где-то оставил. Если в спальне, его уж
е наверняка нет, комната проглотила его, с тем, чтобы переваренного высра
ть в одну из картин.
Жадно ловя ртом воздух, как бегун в конце длинной дистанции, Майк прижал р
уку к груди, словно с тем, чтобы чуть успокоить сердцебиение. И нащупал в л
евом нагрудном кармане цветастой рубашки «коробок» минидиктофона. При
косновение к прочному и знакомому в определенной степени привело его в ч
увство. Как выяснилось, он что-то бубнил себе под нос, а комната бубнила в о
твет, словно миллионы ртов скрывались под отвратительными на ощупь обоя
ми. До него вдруг дошло, что его сильно мутит и желудок готов вот-вот вывер
нуться наизнанку. Он чувствовал, что воздух сгущается, заполняя уши, прев
ращаясь в вату.
Но в какой-то мере он все-таки пришел в себя, во всяком случае, осознал: он д
олжен позвать на помощь, пока еще есть время. Мысль об ухмыляющемся Олине (
как умеют ухмыляться менеджеры нью-йоркских отелей), о словах, которые он
всенепременно услышит: «Я же вас предупреждал», Ч более не тревожила ег
о, идея, что Олин вызвал эти странные ощущения, закачав через вентиляцион
ную систему отравляющий газ, вылетела из головы. Причина, конечно же, была
в самом номере. Этом чертовом номере.
Он намеревался резко протянуть руку к телефонному аппарата, двойнику то
го, что стоял в спальне, схватить трубку. В действительности он наблюдал, к
ак рука плавно, будто в замедленной съемке, движется к столу, прямо-таки р
ука ныряльщика. Его даже удивило, что он не увидел пузырьков воздуха.
Пальцы его сжались на трубке, подняли ее.
1 2 3 4 5 6
ючить пленку задолго до того, как запись, очень короткая, подходит к концу
. Словами невозможно адекватно передать нарастающую убежденность слуш
ателя в том, что человек, который диктовал эту странную запись, если не схо
дит с ума, то определенно утрачивает связь с окружающей его реальностью,
но даже эти слова дают понять: в номере 1408 что-то происходило.
В тот момент, когда Майк выключил минидиктофон, он заметил картины на сте
нах. Их было три: дама в вечернем туалете двадцатых годов, стоящая на лестн
ице, парусник, летящий по волнам, и натюрморт с преобладанием желтого и ор
анжевого цвета: яблоки, бананы, апельсины. Все под стеклом и скособоченны
е. Он хотел упомянуть об этом, но подумал, а стоит ли наговаривать на пленк
у про три скособоченные картины? Вот и про перекошенную дверь хотел наго
ворить, да только выяснилось, что дверь совсем и не перекошена, просто в ка
кой-то момент его подвели глаза, ничего больше.
Левый верхний угол картины с дамой на ступенях опустился как минимум на
дюйм относительно правого. Точно так же висел и парусник, с борта которог
о пассажиры наблюдали за летающими рыбами. А вот у желто-оранжевых фрукт
ов, Майку казалось, что они освещены жарким экваториальным солнцем, солн
цем пустыни, каким рисовал его Пол Боулс, левый верхний угол поднимался н
ад правым. Взгляда, брошенного на картины хватило, чтобы вновь вызвать то
шноту. Его это не удивило. Срабатывал рефлекс на определенную ситуацию. О
н столкнулся с этим на «КЕ-2». Тогда Майку объяснили, что со временем челов
ек привыкает к качке и «морская болезнь сходит на нет». Но Майк не провел в
море достаточно времени, чтобы адаптироваться к качке, да, пожалуй, и не х
отел. Вот и не удивился, когда скособоченные картины в гостиной номера 1408 в
ызвали у него рецидив морской болезни, которую, правда, в данном конкретн
ом случае следовало назвать сухопутной.
Стекла над картинами покрывала пыль. По одному он провел пальцами, какое-
то время смотрел на две параллельные полосы. На ощупь пыль казалась жирн
ой, склизкой. «Как шелк перед тем, как он начинает гнить», Ч пришло на ум, н
о и это сравнение он не собирался оставлять на пленке. Откуда он мог знать
, каков на ощупь шелк, который вот-вот сгниет? На такие сравнения способен
только пьяный.
Поправив картины, он отступил на шаг и вновь внимательно всмотрелся в ка
ждую: женщина в вечернем туалете у двери, ведущую в спальню, пароход, бороз
дящий одно из семи морей, слева от письменного стола, и, наконец, отвратите
льно нарисованные фрукты у стойки с телевизором. Где-то он ждал, что карти
ны вновь скособочатся, а то и упадут на пол, как это случалось в фильмах вр
оде «Дома на холме призраков» или в некоторых сериях «Сумеречной зоны»,
но картины висели ровно. При этом он сказал себе, что не удивился бы, если б
картины скособочились. По собственному опыту знал, что повторяемость за
ложена в природе вещей: люди, которые бросили курить (не отдавая себе отче
та, он коснулся сигареты за ухом), хотят взяться за старое, картины, провис
евшие скособоченными с тех времен, когда Никсон был президентом, стремят
ся вернуться в привычное положение. «И так они провисели долго, двух мнен
ий тут быть не может, Ч думал Майк. Ч Если я сниму их со стен, то увижу за ни
ми более темные, не выцветшие участки обоев. Может, полезут и какие-нибудь
жучки-червячки, как бывает, если выворачиваешь из земли камень».
Он и сам не знал, откуда взялась эта шокирующая и отвратительная мысль, но
перед его мысленным взором возникли слепые белые черви, как гной, выполз
ающие сквозь прямоугольники обоев, прикрытых картинами.
Майк поднес минидиктофон ко рту, включил его на запись, сказал: «Такие мыс
ли появились у меня в голове стараниями Олина. Он изо всех сил пытался нап
угать меня, сбить с толку, дезориентировать, и ему это удалось. Я не хотел…
» Не хотел что? Об этом можно только догадываться. Потому что на пленке сле
дует короткая пауза, после которой Майк Энслин говорит ясно и отчетливо,
чеканит: «Я должен взять себя в руки. Немедленно», Ч и следует щелчок вык
лючения записи.
Он закрыл глаза четыре раза глубоко вдохнул, задерживая воздух на пять с
екунд, прежде чем выпустить его из груди. Раньше ничего похожего с ним не с
лучалось, ни в домах, где вроде бы обитали призраки: ни на кладбищах или в з
амках, славящихся тем же. Какие там признаки, скорее, речь могла о том, что о
н обкурился низкокачественной травкой.
«Это проделки Олина. Олин загипнотизировал тебя, но ты вырвался из-под ег
о чар, Ч послышался в голове внутренний голос. Ч Ты должен провести чер
тову ночь в этом номере, и не только потому, что в более интересном месте т
ы еще не бывал (даже без Олина ты близок к тому, чтобы написать о призраках
лучшую историю десятилетия. Главное, ты не должен дать Олину выиграть. Ем
у и его лживой байке о тридцати людях, которые вроде бы здесь умерли, они н
е должны победить. Ты окажешься на коне Ч не он. Поэтому глубокий вдох… в
ыдох. Глубокий вдох… выдох».
Он вдыхал и выдыхал порядка девяноста секунд, и когда вновь открыл глаза,
почувствовал себя гораздо лучше, практически пришел в норму. Картины на
стенах? Висят прямо. Фрукты в вазе? Такие же желто-оранжевые, разве что еще
более отвратительные. Безусловно, фрукты из пустыни. Съешь один, и будешь
дристать до посинения.
Он нажал клавишу «RECORD». Зажегся красный огонек. «На минуту-другую у меня за
кружилась голова, Ч он двинулся к письменному столу. Ч Должно быть, пох
мелье после олинской болтовни, но я могу поверить, что почувствовал чье-т
о присутствие, Ч ничего такого, он, разумеется, не чувствовал, но это был т
от самый случай, когда мог диктовать, что вздумается. Ч Воздух спертый. Н
о плесенью или пылью не пахнет. Олин говорил, что при уборке номер всякий р
аз проветривается, но прибираются быстро… и воздух спертый.
На письменном столе стояла пепельница, небольшая, из толстого стекла, ка
кие встретишь в любом отеле, в ней лежала книжица спичек. Само собой, с оте
лем «Дельфин» на этикетке. Перед отелем стоял швейцар в давнишней унифор
ме, с эполетами, расшитой золотом, в фуражке, какую сейчас можно увидеть в
баре для геев, угнездившуюся на голове мотоциклиста, остальной наряд кот
орого может состоять лишь из нескольких серебряных браслетов. По улице п
еред отелем катили автомобили другой эпохи: «паккарды» и «хадсоны», студ
ебейкеры» и забавные «крайслер-ньюйоркеры».
Ч Книжица спичек в пепельнице выглядит так, словно перенеслась сюда из
1955 года, Ч Майк сунул ее в карман счастливой гавайской рубашки. Ч Я сохра
ню ее, как сувенир. А теперь пора впустить в номер свещий воздух.
Слышится стук, должно быть, он поставил минидикрофон на письменный стол.
Потом пауза, наполненная какими-то звуками, тяжелым дыханием. Наконец, ск
рип.
Ч Победа! Ч слышится издали, но потом голос приближается, должно быть, М
айк берет минидиктофон в руку. Ч Победа! Нижняя половина не хотела подни
маться, словно ее заклинило, но верхняя опустилась без проблем. Я слышу шу
м транспортного потока на Пятой авеню, автомобильные гудки успокаивают.
Где-то играет саксофон, возможно, перед «Плазой», которая на другой сторо
не Пятой авеню, через два квартала. Эти звуки напоминают мне о брате.
Майк замолчал, глядя на маленький красный глаз. Вроде бы глаз этот в чем-т
о его обвинял. Брат? Его брат умер, еще один солдат, павший на табачной войн
е. И тут же Майк расслабился. Что с того? Были и призрачные войны, в которых М
айкл Энслин всегда выходил победителем. Что же касается Дональда Энслин
а…
Ч В действительности моего брата как-то зимой съели волки на Коннектик
утской платной автостраде, Ч сказал он, рассмеялся и остановил запись. Н
а пленке осталось кое-что еще, немного, конечно, но это было последнее свя
зное предложение, смысл которого могли понять слушатели.
Майк развернулся, посмотрел на картины. Они висели ровно, хорошие малень
кие картины. Застывшая жизнь… до чего же она отвратительна!
Он включил запись и произнес два слова: «Пылающие апельсины», нажал на кл
авишу «STOP», направился к двери, ведущей к спальне. Остановился у дамы в вече
рнем платье, а затем сунулся в темноту, ища на стене выключатель. Ему хвати
ло мгновения, чтобы понять,
(на ощупь они как кожа, старая мертвая кожа)
что с обоями, по которым скользила его ладонь, что-то не так, а потом пальцы
нащупали выключатель. Спальню залил желтый свет подвешенной под потолк
ом хрустальной люстры, чуть меньших размеров, чем в гостиной. На двуспаль
ной кровати лежало желто-оранжевое покрывало.
«Зачем говорить прячься?» Ч спросил Майк в минидиктофон и опять выключ
ил запись. Переступил порог, зачарованный пылающей пустыней покрывала, х
олмами выпирающих из-под него подушек. Спать здесь? Ни в коем разе, сэр. Все
равно, что спать в гребаной застывшей жизни, спать в ужасной жаркой комна
те Пола Боулса, которую ты не можешь увидеть, комнате для сумасшедших, лиш
енных гражданства англичан, слепых от сифилиса, которым они заразились,
трахая своих матерей, киноверсия с участием или Лоренса Харви, или Джере
ми Айронса, одного из актеров, которые естественным образом ассоциируют
ся с извращениями…
Майк нажал клавишу «RECORD», увидел загоревшийся красный глазок, сказал: «Орф
ей на орфейном кругу!» Ч и выключил запись. Приблизился к кровати. Покрыв
ало желто-оранжево блестело. Обои, возможно, кремовые при дневном свете, в
питали в себя желто-оранжевое сияние покрывала. По обе стороны кровати с
тояли тумбочки. На одной Майк увидел телефонный аппарат, черный, большой,
с наборным диском. Отверстие для пальцев на диске напоминали удивленные
белые глаза. На другой Ч блюдо со сливой. Майк включил запись, «Это не нас
тоящая слива. Это пластмассовая слива», Ч и опять нажал на клавишу «STOP».
На покрывале лежало меню, которое желающие получить завтрак в номер оста
вляли на ручке двери. Майк присел на край кровати, стараясь не притрагива
ться ни к ней, ни к стене, поднял меню. Старался не притрагиваться и к покры
валу, но провел по нему подушечками пальцев и застонал. Прикосновение вы
звало у него ужас. Тем не менее, он уже держал меню в руке. Увидел, что оно на
французском, и хотя прошли годы с тех пор, как он изучал этот язык, понял, чт
о одно из блюд, предлагавшихся на завтрак Ч птицы, запеченные в дерьме. «
Французы могут есть и такое», Ч подумал он и безумный смех сорвался с его
губ.
Он закрыл глаза, открыл.
Французский язык сменился русским.
Закрыл глаза, открыл.
Русский сменился итальянским.
Закрыл глаза, открыл.
Меню исчезло. С картинки на Майка смотрел кричащий маленький мальчик, ог
лядывающийся на волка, который вцепился в его левую ногу чуть повыше кол
ена. Волк не отрывал взгляда от мальчика и напоминал терьера со своей люб
имой игрушкой.
«Я ничего этого не вижу», Ч подумал Майк, и, разумеется, не видел. Если он н
е закрывал глаз, то держал в руке меня с аккуратными английскими строчка
ми, каждая из которых предлагала полакомиться за завтраком тем или иным
творением кулинарного искусства. Яйца во всех видах, вафли, свежие ягоды,
никаких птиц, запеченных в дерьме. Однако…
Он повернулся, осторожно выскользнул из зазора между стеной и кроватью,
который теперь казался узким, как могила. Сердце билось так сильно, что ка
ждый удар отдавался не только в груди, но и в шее и запястьях. Глаза пульси
ровали в глазницах. С 1408-ым что-то не так, определенно что-то не так. Олин гов
орил про отравляющий газ, и теперь Майк на себе убедился в его правоте: кто
-то заполнил номер этим газом или сжег гашиш, щедро сдобренный ядом для на
секомых. Все это, разумеется, проделки Олина, которому, конечно же, с радос
тью помогали сотрудники службы безопасности. Газ закачали через вентил
яционные воздуховоды. Он не видел решеток, которые их закрывали, но сие не
означало отсутствие в номере таковых.
Широко раскрывшимися, испуганными глазами Майк оглядел спальню. С тумбо
чки, стоявшей слева от кровати, исчезла слива. Вместе с блюдом. Он видел ли
шь гладкую, полированную поверхность. Майк повернулся, направился к двер
и, остановился. На стене висела картина. Полной уверенности у него не было
, в таком состоянии он уже не мог с полной уверенностью назвать собственн
ое имя, но вроде бы, войдя в спальню, никакой картины он не заметил. Опять за
стывшая жизнь. Одна-единственная слива на оловянной тарелке посреди ста
рого, грубо сколоченного из досок стола. На сливу и тарелку падал будораж
ащий желто-оранжевый свет.
«Танго-свет, Ч подумал Майк. Ч Свет, который заставляет мертвых подним
аться из могил и танцевать танго. Свет, который…»
Ч Я должен выбраться отсюда, Ч прошептал он и, пошатываясь, вышел в гост
иную. Вдруг осознал, что каждый шаг сопровождается чавкающими звуками, а
пол становится все мягче.
Картины на стенах скособочились, но на этом изменения не закончились. Да
ма на лестнице стянула платье вниз, обнажила груди. Приподняла их руками.
С сосков свисали капли крови. Смотрела она прямо в глаза Майку и яростно у
лыбалась, скаля зубы. На паруснике вдоль планширя рядком выстроились бле
дные мужчины и женщины. Крайний слева мужчина, стоящий у самого носа, в кор
ичневом костюме из шерстяной материи, держал в руке шляпу. Расчесанные н
а прямой пробор волосы липли ко лбу. На лице читались ужас и пустота. Майк
узнал его: Кевин О'Молли, первый жилец номера 1408, который выпрыгнул из этого
окна в октябре 1910 года. Рядом с О'Молли стояли все те, кто отправился из этог
о номера в мир иной, выражением лиц они ничем не отличались от О'Молли. Поэ
тому напоминали родственников, создавали впечатление, будто являются ч
ленами большой семьи.
На третьей картине фрукты сменила отрубленная человеческая голова. Жел
то-оранжевый свет падал на запавшие щеки, запекшиеся губы, уставившиеся
вверх, поблескивающие глаза, сигарету, заткнутую за правое ухо.
Майк рванулся к двери. Чавканье при каждом шаге усилилось, ноги даже пров
аливались в пол-трясину. Дверь, понятное дело, не открылась. Майк не запир
ал ее ни на замок, ни на цепочку, но она не желала открываться.
Тяжело дыша, Майк отвернулся от нее и побрел через гостиную к письменном
у столу. Видел, как колышутся занавески от притока воздуха через открыто
е окно, сам его открывал, но не чувствовал ни малейшего дуновения. Словно к
омната проглатывала свежий воздух. Слышал автомобильные гудки на Пятой
авеню, но доносились они из далекого далека. А саксофон? Если звуки музыки
и долетали до окна, комната крала мелодию, оставляю мерное гудение. Так гу
дел бы ветер, в дыре, пробитой в шее мертвеца, или в кувшине, наполненном от
рубленными пальцами, или…
«Прекрати», Ч попытался сказать он, да только лишился дара речи. Сердце б
илось с невероятной частотой, если бы чуть-чуть ускорило бег, непременно
бы разорвалось. Он более не сжимал в руке минидиктофон, верный спутник вс
ех походов по «местам боевой славы». Где-то оставил. Если в спальне, его уж
е наверняка нет, комната проглотила его, с тем, чтобы переваренного высра
ть в одну из картин.
Жадно ловя ртом воздух, как бегун в конце длинной дистанции, Майк прижал р
уку к груди, словно с тем, чтобы чуть успокоить сердцебиение. И нащупал в л
евом нагрудном кармане цветастой рубашки «коробок» минидиктофона. При
косновение к прочному и знакомому в определенной степени привело его в ч
увство. Как выяснилось, он что-то бубнил себе под нос, а комната бубнила в о
твет, словно миллионы ртов скрывались под отвратительными на ощупь обоя
ми. До него вдруг дошло, что его сильно мутит и желудок готов вот-вот вывер
нуться наизнанку. Он чувствовал, что воздух сгущается, заполняя уши, прев
ращаясь в вату.
Но в какой-то мере он все-таки пришел в себя, во всяком случае, осознал: он д
олжен позвать на помощь, пока еще есть время. Мысль об ухмыляющемся Олине (
как умеют ухмыляться менеджеры нью-йоркских отелей), о словах, которые он
всенепременно услышит: «Я же вас предупреждал», Ч более не тревожила ег
о, идея, что Олин вызвал эти странные ощущения, закачав через вентиляцион
ную систему отравляющий газ, вылетела из головы. Причина, конечно же, была
в самом номере. Этом чертовом номере.
Он намеревался резко протянуть руку к телефонному аппарата, двойнику то
го, что стоял в спальне, схватить трубку. В действительности он наблюдал, к
ак рука плавно, будто в замедленной съемке, движется к столу, прямо-таки р
ука ныряльщика. Его даже удивило, что он не увидел пузырьков воздуха.
Пальцы его сжались на трубке, подняли ее.
1 2 3 4 5 6