Этот роман я
написал осенью 1991 года, и он очень понравился Джо. Оптимизма поубавилось к
марту 1997 года: в этом месяце Гарольд получил от меня "Поклонника Дэрси".
Однако, когда меня спрашивали, как идут дела, подразумевая под этим: как
пишутся книги, я отвечал: "Хорошо, отлично, все путем, пишутся и пишутся,
сюжеты прут из меня, как дерьмо из коровьей задницы".
Когда же, прочитав "Дэрси", Гарольд заявил, что это мой лучший роман, я
осторожно намекнул на то, что хочу сделать перерыв на год. Он отреагировал
мгновенно, самым неприятным для меня вопросом: все ли у меня в порядке?
Конечно, ответил я, все тип-топ, просто думаю о том, чтобы немного сбавить
темп.
Последовала одна из фирменных пауз Гарольда, смысл которой - показать,
что ты - стопроцентное дерьмо, но, поскольку Гарольд к тебе очень хорошо
относится, он ищет слова, чтобы выразить сие в максимально мягкой форме.
Прием этот очень эффектный, да только я раскусил его шесть лет тому назад.
Вернее, раскусила Джо. "Сочувствие у него притворное, - вынесла она вердикт.
- Он - как коп в старых французских фильмах. Держит рот на замке с тем,
чтобы ты говорил и говорил, пока не признаешься".
На этот раз рот на замке держал я. Только перекинул трубку от левого
уха к правому да устроился поудобнее в кресле. И при этом взгляд упал на
фотографию в рамочке, что стояла на компьютере: "Сара-Хохотушка", наша
усадьба на озере Темный След. Я не был там уже целую вечность и внезапно
задался вопросом: а почему?
Наконец в трубке послышался голос Гарольда, осторожный, успокаивающий,
голос человека в здравом уме, пытающегося убедить психа, что его
умопомешательство - явление сугубо временное.
- Мне кажется, эта идея не из лучших, Майк, во всяком случае, на
текущий момент.
- Отчего же? - упорствовал я. - Максимума я достиг в 1991 году. С тех
пор продажи моих книг держатся на постоянном уровне. Я - на плато, Гарольд,
один год ничего не изменит.
- Видишь ли, писатели, книги которых стабильно продаются, как бы
находятся на развилке. Или книги и дальше будут продаваться, или тиражи
пойдут вниз.
"Значит, мои тиражи пойдут вниз", - едва не вырвалось у меня.., но не
вырвалось. Я не хотел, чтобы Гарольд знал, в каком я состоянии, насколько
далеко все зашло. Я не хотел, чтобы он знал, что теперь у меня прихватывало
сердце - действительно, прихватывало - почти всякий раз, когда я открывал
шестой "Ворд" и смотрел на пустой экран и мерцающий курсор.
- Да, - пробормотал я. - Хорошо. Сообщение принято.
- Ты уверен, что с тобой все в порядке?
- Разве книга утверждает обратное, Гарольд?
- Черт, да нет же... Книга потрясающая. Твой лучший роман, я тебе уже
говорил. Если бы Сол Беллоу <Беллоу Сол (р. 1915) - известный
американский писатель, лауреат Нобелевской (1976) и Пулитцеровской (1975)
премий по литературе> писал романтические детективы, из-под его пера
выходили бы именно такие книги. Но.., у тебя нет проблем со следующей
книгой? Я понимаю, тебе по-прежнему недостает Джо, это естественно, мы
все...
- Нет, - оборвал его я. - Никаких проблем. Вновь последовала долгая
пауза. Я ее выдержал. Перемолчал Гарольда. Так что первым опять заговорил
он.
- Гришем может позволить себе год отдыха. Клэнси может У Томаса Харриса
длительные промежутки между книгами скорее правило, чем исключение. Но ты
находиться на том уровне, Майк, где жизнь куда как сложнее, чем на самом
верху. На каждую строчку в этой части списка - пять претендентов, и ты их
хорошо знаешь. Черт, каждый год они три месяца соседствуют с тобой.
Некоторые поднимаются, как со своими двумя последними книгами поднялась
Патриция Корнуэлл <Корнуэлл Патриция, современная американская
писательница, работающая в жанре романтического детектива.>, некоторые
опускаются. Кто-то держится на одном уровне. Если бы Том Клэнси не писал
пять лет, а потом вновь вышел на рынок с романом о Джеке Райане, он бы вновь
попал в десятку в этом нет ни малейших сомнений. Если ты выпадешь из поля
зрения читателей на пять лет, то просто не вернешься. Мой совет...
- Заготавливай сено, пока светит солнце.
- Ты просто снял слова с языка. Мы еще немного поболтали, потом
попрощались. Я откинулся на спинку стула, вновь посмотрел на фотографию
нашего прибежища в западной части штата Мэн. "Сара-Хохотушка". Прямо-таки
героиня какой-нибудь старинной баллады. Джо наш коттедж у озера нравился
больше, чем мне, но ведь и у меня он вызывал только положительные эмоции.
Тогда почему я столько лет и носа туда не кажу? Билл Дин, наш сторож, каждую
весну снимал с окон ставни и каждую осень навешивал их вновь. Каждую осень
сливал воду из труб и каждую весну проверял работу насоса, генератора, в
соответствии с указанными в инструкции сроками вызывал мастеров, чтобы те
провели положенное техническое обслуживание, и каждый год, после Дня
поминовения в пятидесяти ярдах от принадлежащего нам клочка берега ставил на
якорь плот.
Летом 1996 года Билл прочистил дымоход, хотя за последние два года в
камине ни разу не разжигали огонь. Я платил ему ежеквартально, как принято
оплачивать труд сторожей в этой части света. Билл Дин, старый янки, предки
которого давным-давно обосновались в Америке, обналичивал мои чеки и не
спрашивал, почему я больше не живу в своем коттедже. После смерти Джо я
приезжал туда два или три раза, но на ночь не оставался. Хорошо, что Билл не
спрашивал, почему, ибо я не знал, как ему ответить. Собственно, до разговора
с Гарольдом я и думать не думал о "Саре-Хохотушке".
Я перевел взгляд на телефон, мысленно продолжив разговор с Гарольдом.
Да, я хочу сделать паузу, и что в этом такого? Мир рухнет? Вот этого не
надо. Он бы рухнул, если на моей шее висели жена и дети. Но жена умерла на
автостоянке у аптеки, вместе с еще не родившимся ребенком, о котором мы
мечтали столько лет. Я не жажду славы. Если писатели, которые сейчас
занимают более низкие строки в списке бестселлеров "Тайме", станут
знаменитыми, хуже спать я не стану. Тогда почему? Почему я должен оставаться
в этой гонке?
Но на последний вопрос я мог ответить и сам. Сойти с дистанции - значит
сдаться. Без жены и работы я никому не нужен. И мне оставалось только одно -
жить в одиночестве в большом, полностью выкупленном доме и каждый день после
обеда заполнять клетки газетного кроссворда.

***

Я продолжал.., не жить - существовать. Снова забыл про "Сару-Хохотушку"
(или какая-то часть моего сознания, которая не хотела, чтобы я ехал туда,
похоронила эту мысль) и провел еще одно ужасное лето в Дерри. Ввел в
компьютер специальную программу и теперь сам составлял кроссворды.
Согласился войти в состав директоров местного отделения Ассоциации молодых
христиан, не отказался от предложения поучаствовать в работе жюри на Летнем
фестивале искусств в Уотервилле. Снялся в нескольких роликах на местном
телеканале, призванных собрать дополнительные пожертвования на содержание
ночлежек для бездомных, потом вошел в состав попечительского совета при
департаменте муниципалитета, ведающего этими самыми ночлежками (на одном из
публичных заседаний совета какая-то женщина назвала меня другом дегенератов,
на что я ответил: "Благодарю, именно об этом я и мечтая". Результатом стал
шквал аплодисментов, которые я до сих пор не могу объяснить). Я попытался
обратиться к психоаналитику, но сдался после пяти посещений, решив, что у
психоаналитика проблемы покруче моих. Я назначил стипендию одному азиатскому
ребенку и небезуспешно играл в боулинг.
Иногда я пытался писать, но всякий раз заканчивалось сие печально.
Стоило мне выдавить из себя одно или два предложения (любые одно или два
предложения), как мне приходилось срочно хватать корзинку для мусора, потому
что меня выворачивало. Я блевал до тех пор, пока желудок, казалось, не
вылезал через горло.., а потом по толстому ковру буквально на четвереньках
отползал от стола и компьютера. К тому времени, когда я добирался до
противоположной стены кабинета, мне становилось лучше. Издали, через плечо,
я даже решался взглянуть на экран монитора. Не мог только подойти. Потом, в
конце дня, конечно подходил - с закрытыми глазами - и выключал компьютер.
В те, уже последние дни лета я все больше и больше думал о Деннисон
Кэрвилл, моей университетской преподавательнице, которая помогла мне выйти
на Гарольда и сдержанно похвалила мой первый роман "Быть вдвоем". Как-то раз
Кэрвилл произнесла одну фразу, которую мне, наверное, никогда не забыть.
Авторство она приписала Томасу Харди, викторианскому поэту и писателю
<Харди Томас (1840 - 1928) - английский писатель-реалист и один из
крупнейших лирических поэтов XX века.>. Возможно, Харди и произнес эту
фразу, но она никогда не повторялась, во всяком случае, не процитирована в
"Бартлетсе" <Бартлет Джон (1820 - 1905), редактор и издатель. В 1855 г,
выпустил первое издание словаря "Знакомые цитаты", который потом
неоднократно дополнялся и переиздавался.> и отсутствует в биографии
Харди, которую я прочитал между публикациями романов "Вниз с самого верха" и
"Угрожающее поведение". Я думаю, что фразу эту придумала сама Деннисон, а
чтобы она звучала весомее, осенила ее именем Харди. Пусть мне будет стыдно,
но время от времени я и сам пользуюсь таким приемом.
В любом случае, думал я об этой цитате все чаще и чаще, сражаясь с
паникой в теле и омертвением в голове, этим ужасным чувством, когда
накопившиеся мысли не могут вырваться наружу. Отчаяние охватывало меня, во
мне крепла уверенность, что больше мне не писать никогда (подумаешь,
трагедия - Ви-Си Эндрюс с членом не может преодолеть писательский
психологический барьер). А цитата подчеркивала, что все мои усилия, даже
если мне удастся вырваться из этой кошмарной ситуации, бессмысленны.
Ибо, согласно Деннисон Кэрвилл, честолюбивый романист должен с самого
начала понимать, что конечной цели писательства (изобразить жизнь, как она
есть) ему не достичь никогда, так что все его усилия, по большому счету,
напрасны. "В сравнении с самым тупоумным человеком, который действительно
шагал по земле и отбрасывал на нее свою тень, - вроде бы сказал Харди, -
любой персонаж романа, пусть и идеально выписанный, - мешок с костями". Я
очень хорошо понимал, о чем говорила эта фраза, потому что именно мешком с
костями и ощущал себя в те печальные дни.

***

Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли.
Если и есть более красивая и загадочная фраза, открывающая английский
роман, то я ее не читал. И в период между осенью 1997 и зимой 1998 года у
меня не раз возникал повод подумать о ней. Снилась мне, разумеется, не
Мэндерли, а "Сара-Хохотушка", наша усадьба, которую Джо, бывало, называла
"убежищем". Наверное, правильно, поскольку речь идет о клочке земли с домом,
расположенном вне пределов городка, который с трудом можно найти на самой
подробной карте.
Да, в последний раз мне приснился кошмар, но прежде сны отличала
какая-то сюрреалистичная простота. От этих снов я просыпался с желанием
включить свет в спальне, чтобы определиться со своим местонахождением в
реальном мире, прежде чем заснуть вновь. Вам же знакомо состояние перед
грозой, когда воздух застывает, а все цвета становятся более резкими? Вот и
мои зимние сны о "Саре-Хохотушке" как-то перекликались с предгрозовой
атмосферой, вызывая аналогичные ощущения. "Мне вновь снилась Мэндерли".
Иногда я размышлял над этой фразой, а иной раз лежал в постели с включенным
светом, прислушивался к завыванию ветра, поглядывал в темные углы и думал о
том, что Ребекка де Уинтер утонула не в бухте, а в озере Темный След. Пошла
ко дну, пуская пузыри, ее необычные черные глаза залила вода, а гагары все
кричали и кричали в сумерках, случившееся их не касалось. Бывало, я вставал
и выпивал стакан воды. А то просто выключал свет, убедившись, что я в
собственной спальне, и засыпал.
Днем я практически не думал и не вспоминал о "Саре-Хохотушке", и только
много позже до меня дошло, что подобная дисгармония жизни во сне и наяву
наглядно свидетельствовала о неладном.
Я думаю, что толчком для этих снов послужил звонок Гарольда Обловски в
октябре 1997 года. Вроде бы позвонил Гарольд для того, чтобы поздравить меня
с несомненным успехом "Поклонника Дэрси" - этот роман и читатели, и критика
действительно встретили с энтузиазмом. Но я подозревал, что это не
единственная причина, Гарольд обычно не звонит только по одному делу, и я не
ошибся. Он и Дебра Уайнсток, мой редактор, встречались за ленчем днем
раньше, и разговор у них зашел об осени 1998 года.
- Похоже, собирается целая толпа. - Гарольд имел в виду список
готовящихся к выходу книг, вернее половину списка, отведенную беллетристике.
- И есть несколько сюрпризов. Дин Кунц...
- Я думал, он обычно публикуется в январе, - вставил я.
- Обычно, но Дебра слышала, что на этот раз выход книги откладывается.
Он хочет добавить пару глав. Опять же, Гарольд Роббинс <Гарольд Роббинс
скончался в начале 1998 г. "Хищники" - его последний роман.> с
"Хищниками"...
- Подумаешь!
- У Роббинса по-прежнему хватает поклонников, Майк. Ты сам не раз
указывал, что романистам хранят верность всю жизнь.
- Это точно. - Я перекинул телефонную трубку к другому уху, уселся
поудобнее. Поймал взглядом фотографию "Сары-Хохотушки", что стояла в рамочке
на столе. Уже ночью мне предстояло посетить этот дом, но во время разговора
я этого еще не знал. Меня занимало только одно: когда же Гарольд Обловски
перестанет бродить вокруг да около и доберется до сути.
- Я чувствую нетерпение, Майк, - прервал паузу Гарольд. - Я отрываю
тебя от стола? Пишешь?
- Только что выполнил дневную норму. И подумываю о ленче.
- Буду краток, - пообещал он. - Но, пожалуйста, послушай меня
внимательно, потому что дело важное. Осенью могут появиться пять книг,
которые мы не брали в расчет. Кен Фоллетт.., вроде бы это будет лучший его
роман со времен "Игольного ушка"... Белва Плейн... Джон Джейке...
- Они не играют в теннис на моем корте, - ответил я, хотя и понимал, к
чему клонит Гарольд: в списке "Тайме" всего пятнадцать позиций.
- А как насчет Джин Оуэл, которая наконец-то публикует очередной роман
из своей эпопеи о сексе среди пещерных людей?
Я выпрямился.
- Джин Оуэл? Неужели?
- Ну, стопроцентной уверенности нет, однако шансы высоки. И уж точно
порадует нас новым романом Мэри Хиггинс Кларк. Я знаю, на чьем корте она
играет, да и ты тоже.
Если бы я услышал эти слова шесть или семь лет тому назад, когда мне
было за что бороться, то, пожалуй, взбеленился бы. Мэри Хиггинс Кларк
действительно играла на моем корте, и публикации наших книг разносились по
времени.., причем, поверьте мне, выигрывал от этого только я. Потому что,
если бы мы столкнулись нос к носу, она бы меня сделала. Как мудро заметил
покинувший нас Джим Кроус <Кроус Джим - известный американский
литературный критик.>, негоже натягивать шляпу на нос супермена, плевать
против ветра, срывать маску с одинокого рейнджера и переходить дорогу Мэри
Хиггинс Кларк. Во всяком случае, негоже таким, как Майк Нунэн.
- Как такое могло случиться? - спросил я, Не думаю, что в моем голосе
прозвучали зловещие нотки. Но Гарольд отреагировал очень нервно, словно
боялся, что его за этот проступок уволят или в лучшем случае вынесут
последнее предупреждение.
- Не знаю. Вроде бы в этом году она решила написать два романа. Мне
говорили, такое с ней случается.
Я по себе знал, что случается, поэтому напрямую спросил Гарольда, а
чего, собственно, ему надо. Ответ меня не удивил: он и Дебра, не говоря уже
о прочих моих друзьях в "Патнаме", хотели одного и того же - опубликовать
мою книгу на исходе лета 1998 года, то есть на пару месяцев опередить Мэри
Хиггинс Кларк и остальных конкурентов. Тогда в ноябре торговый отдел
"Патнама" мог второй раз потратиться на рекламу, обеспечив на Рождество
второй пик продаж.
- Они всегда так говорят, - вырвалось у меня. Я принадлежал к
большинству романистов (как удачливых, так и нет), которые ни в грош не
ставят обещания издателей.
- Я думаю, ты можешь им поверить, Майк... Как ты помнишь, "Поклонник
Дэрси" - последняя книга, которую ты написал по старому контракту. - Голос
Гарольда звенел от предвкушения грядущих переговоров с Деброй Уайнсток и
Филлис Грэнн из "Патнама", предваряющих подписание нового контракта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10