Сам городок, как пишет Роберт Бун, предшественник Чапелвэйта
(построенного в 1782 году) и Причер Корнерс (известного как Причер Рест с
1741 года), который был основан отколовшейся группой пуритан в 1710 году.
Сектой руководил суровый религиозный фанатик по имени Джеймс Бун. Вот от
кого пошел мой род, я так думаю. Миссис Клорис могла оказаться права,
говоря о суеверном зове крови. Зов крови - решающая вещь в этом деле, и я с
ужасом вспомнил ее ответ относительно Филиппа и его отношения к этим
местам. "Кровавое", - сказала она, и, я боюсь, она оказалась права.
Город Жребий Иерусалима стал возводиться вокруг церкви, где
проповедовал Бун. Мой дедушка намекает, что старый проповедник также
организовал торговлю женщинами. Он уверял, что наставляет купленных рабынь
на Божий Путь и проповедует им Добро. В результате город постепенно стал
становиться не таким уж обычным. Такой городок мог существовать только в те
странные дни, когда вера в ведьм и в Непорочное зачатие существовали рука
об руку. Скрещиваясь между собой, деградируя, религиозный городок
управлялся полоумным священником, который принял за истину два писания:
Библию и "Демон Двеллингс" - "Обитель демона". То была община, где
регулярно проводились ритуалы экзорцизма; община кровосмешения, безумия и
физических уродств, которые часто сопровождают грех кровосмешения. Я
подозреваю, верю, что Роберт Бун тоже один из внебрачных детей Буна, из
тех, кому раньше удалось покинуть городок или кого насильно увезли из
Жребия Иерусалима искать удачу на юге. Там он основал нашу ветвь рода. Я
знаю, что моя собственная семья и раньше считала, что наш клан появился в
этой части Массачусетса, которая позже стала известна как Независимый Штат
Мэйн. Мой прадед - Кеннет Бун стал богатым человеком, торгуя пушниной. Его
деньги, увеличивающиеся со временем и мудро вложенные в строительство,
после его смерти в 1763 году дали нам состояние. Его сыновья: Филипп и
Роберт, построили Чапелвэйт. "Зов крови", - сказала миссис Клорис. Мог ли
Кеннет быть потомком Джеймса Буна? По крайней мере, он избежал безумия
своего предка и его города, вырастил сыновей... Но как они, все зная, могли
построить дом в двух милях от родового истока Бунов? Если это правда, то
мне кажется, что какая-то огромная и невидимая рука направляет все наши
поступки...
Судя по дневнику Роберта, Джеймс Бун был древним старцем в 1789
году... но он еще жил. Допуская, что Роберту Буну было лет двадцать пять,
когда строился город, то тогда уже Джеймсу было 104 года. Поразительный
возраст. Дальше привожу выдержки прямо из дневника Роберта Буна: 4 августа
1789 года. Сегодня впервые встретил этого Человека, о котором так сердечно
отзывался мой брат; должен признать, что Бун обладает странным магнетизмом,
который расстроил меня невероятно. Он настоящий Старец, белобородый и
одетый а черную сутану, которая показалась мне почему-то непристойной.
Более беспокоит меня тот факт, что он был окружен женщинами, как султан
бывает окружен ими в своем гареме; и Ф. уверял меня, что старик вполне
активен, по меньшей мере, как восьмидесятилетний старец.
В самом городе я был раньше только один раз и больше не посещал его;
улицы там безмолвны и наполнены только страхом перед старцем. Я боюсь, тут
родственники спариваются с родственниками, так как многие выглядят
совершенными кретинами, и, кажется, любая дорога, куда бы я ни пошел,
приводит меня клику старца - всегда такому изнуренному... Казалось, у
граждан отсутствует огонь внутренней жизни, как будто из них высосана вся
жизненная энергия. Я встречал безглазых и безносых детей, женщин, которые
плакали и бормотали что-то, бессмысленно глядя в небо. Они искаженно
цитировали священное писание, те места, где упоминался дьявол...
Ф. хотел заставить меня слушать, но я подумал о зловещем старце,
который возвышался на кафедре перед жителями города, пораженного грехом
кровосмешения, и отверг предложение, оправдываясь тем, что...
Записи, предшествующие и последующие более выразительно изображают
Джеймса Буна. 1 сентября 1789 года Филипп был крещен в церкви Буна. Его
брат записал тогда:
Я удивлен и испуган... Мой брат изменился на моих глазах. Он даже,
кажется, стал взрослее и напоминает одного из тех несчастных...
Первые упоминания книги датированы 2 июля. В дневнике Роберта по этому
поводу только краткая запись:
Ф. вернулся из города сегодня ночью с совершенно диким лицом. Он
только сказал, что Бун ищет книгу под названием "Тайны Червя". Поддавшись
на просьбы Ф., я обещал написать письмо Джонсу и Гудфеллоу с просьбой
достать эту книгу. Ф. почти раболепно благодарен.
Следующая запись от 12 августа.
...сегодня на почте получил два письма. Одно от Джонса, второе от
Гудфеллоу - она письма из Бостона. У них есть Большая Книга, которая
заинтересовала Ф. В стране есть только пять копий этой книги. Письмо
достаточно холодное; действительно необычно. Я же достаточно знаю Генри
Гудфеллоу.
13 августа.
Ф. безумно возбужден письмом Гудфеллоу. Отказывается сказать почему.
Он только говорит, что Бун чрезвычайно обеспокоен существованием копий. Не
могу понять, почему; судя по заглавию, книга - всего лишь безвредный
трактат по садоводству...
Беспокоюсь за Ф... Он стал неузнаваемым. Хотел бы я, чтоб мы никогда
не приезжали сюда. Лето жаркое, гнетущее, полно всевозможных
предзнаменований...
Дальше в дневнике Роберта только еще два раза упоминается та Книга
(он, кажется, не понимал важного значения книги до самого конца). Из начала
записи от 7 сентября.
Я хотел попросить Гудфеллоу воздействовать на Ф., как агента по
недвижимости, хотя мои лучине чувства восставала против этого. Но как тут
можно проявить сдержанность? Не его ли это собственные деньги ? Я взял с
Филиппа обещание, отречься от отвратительного баптизма... и, конечно, он на
грани чахотки, близок к лихорадке. Не доверяю ему! Я беспомощен...
Наконец 16 сентября.
Книгу прислали сегодня, вместе с письмом Гудфеллоу, где тот написал,
что он больше не хочет участвовать в моих торговых делах. Ф. возбужден. Он
вырвал книгу у меня из рук. Она написана на странной латыни, а местами
руническим письмом, в котором я ничего не понимаю. Книга казалась почта
теплой, когда ее касались, и дрожала в моих руках, словно содержала в себе
огромную силу... я напомнил Ф. его обещание отречься, и он только
безобразно засмеляся с видом сумасшедшего и сделал знак... Сунув книгу мне
под нос, он выкрикивал снова и снова: "Она у меня! Она у нас! Червь! Тайны
Червя!"
Сейчас он убежал, полагаю, к своему сумасшедшему "благодеятелю", и я
больше сегодня его не видел.
О книге больше ничего нет, но я сделал определенные выводы, которые
кажутся мне правильными. Во-первых: книга, и то, что говорила мне миссис
Клорис, стала предметом ссоры между Робертом и Филиппом. Во-вторых, она -
хранилище нечестивых заклинаний и, возможно, порождение друидов (много
кровавых ритуалов друидов сохранилось после того, как римские завоеватели
покорили Британию во имя Империи, множество адских книг с рецептами их
магии затерялось в мире). В-третьих: Буна и Филиппа эта книга привела к
смерти... вероятно, путь был ложным. Они хотели использовать книгу... но не
верю в то, чтобы им удалось это сделать. Я скорее поверю, что они сами еще
раньше нашли какие-то безликие силы, стоящие по ту сторону мироздания,
силы, которые могли находиться по ту сторону самой материи Времени.
Последняя запись дневника Роберта Буна достаточно мрачная, но пусть она
скажет сама за себя: 26 октября 1789 года. Сегодня в Причер Корнерс были
сказаны ужасные слова, Крэалн, кузнец, схватил меня за руку и сказал:
- Ваш брат - безумный антихрист, пусть он убирается отсюда!
Гуди Рэндол утверждал, что он видел в небе знамение. Грядет Величайшее
бедствие! Корова отелилась двухголовым теленком.
Что касается меня, то я знаю, откуда исходит угроза. Все дело в
безумии моего брата. Его волосы поседели за одну ночь! Под глазами у него
огромные мешки и, кажется, сам дьявол не выдержит блеска его безумных глаз.
Он улыбается все время и что-то шепчет. По непонятным причинам, он стал
часто спускаться в подвал, но я редко вижу его, так как большую часть
времени он проводит в Жребии Иерусалима. Козодои собрались вокруг дома на
лужайках. Их громкие крики в тумане сливаются с шумом моря, превращаясь в
дикую, режущую слух какофонию звуков, которые не дают никому покоя. 27
октября 1789 года. Следил, за Ф., когда он отправился в Жребий Иерусалима.
Держался на безопасном расстоянии, чтобы он не заметил моего присутствия.
Окаянные козодои стаями летали по лесу, наполняя округу своим, леденящим
душу, пением. Я не отважился перейти мост. Город лежал, во мраке, за
исключением церкви, которая излучала призрачное, красноватое мерцание, что
превращало ее пикообразные окна в Глаза Ада. Какие-то голоса то
усиливались, то стихали в дьявольском молебне... Иногда там смеялись,
иногда рыдали. Даже сама земля, казалось, вздымалась и стонала подо мной,
словно ей было тяжело нести дьявольский вес, и я убежал изумленный и
переполненный ужасом.
Адские пронзительные крики козодоев доносились до меня, когда я бежал
через переполненный тенями лес.
Все шло к непредсказуемой кульминации. Я больше не хотел видеть снов и
не хотел просыпаться от ужасов, приходящих ко мне во сне. Ночь были полна
ужасными звуками, и я боялся...
И, конечно, я чувствовал необходимость идти вновь, чтобы посмотреть...
Казалось, что Филипп зовет меня, и Старец вместе с ним... Птицы...
...будь он проклят, будь он проклят, будь он проклят.
На этом дневник Роберта Буна обрывается. Конечно, ты должен заметить.
Бони; в заключение Роберт заявляет, что Филипп зовет его. Мое окончательное
мнение сформировали различные события: рассказ миссис Клорис и других, но в
большей степени те ужасные фигуры в подвале... те, что когда-то умерли, но
остались живы. Наш род несчастнее других, Бони. Проклятие тяготеет над
нами; оно живет ужасном жизнью - жизнью теней в нашем доме, в том городе.
Кульминация уже близка. Я - последний из рода Бунов. Боюсь, что кто-то
знает об этом, и я связан с чем-то злым, лежащим по ту сторону моего
понимания.
Приближается День Всех Святых. Он наступит через неделю. Что же делать
дальше? Если бы ты был здесь, то смог бы посоветовать мне! Если бы ты
только был здесь!
Я должен узнать все. Я должен вернуться в заброшенным город. Моя вера
придаст крепость моему духу.
Чарльз.
(Из записной книжечки Келвина МакКена).
25 октября 1850 года.
Мистер Бун спал почти весь день. Его лицо побелело, и он сильно
похудел. Я боюсь, что у него начинается лихорадка мозга. В любой момент она
может вспыхнуть с новой силой...
Меняя воду в графине, я натолкнулся на два неотправленных письма,
адресованных мистеру Грансону во Флориду. Мистер Бун собирается вернуться в
Жребий Иерусалима. Если я допущу это, то убью его. Отважусь ли я
проскользнуть в Притчер Корнерс и нанять кабриолет, чтобы увезти его из
этих мест? Я должен так сделать. А что, сети он проснется? Я-то вернусь, а
он уже уйдет.
Снова в стенах поднялся шум. Благодарю Бога за то, что мистер Бун еще
спит! У меня самого в голове все перепуталось от происходящего...
Позже.
Я принес мистеру Буну обед на подносе. Он собирался встать позже и мое
появление вызвало у него недовольство. Конечно, я пойду в Причер Корнерс.
Мистеру Буну когда-то прописали сонный порошок. У меня осталось немного. Я
насыпал одну дозу в чай, и мистер Бун выпил его, ничего не подозревая.
Оставить его бодрствующим наедине с тварями в стенах такая перспектива
пугает меня. Но как можно тут вообще оставаться? Я вынужден был на всякий
случай еще и запереть его. Молю тебя, Боже, пусть он останется живым и спит
до пор, пока я не вернусь сюда с кабриолетом.
Еще позже.
Побейте меня камнями! Побейте меня камнями, как дикую и бешеную
собаку! Чудовища и дьяволы! Те, кого называют людьми! Мы оказались
пленниками тут... Козодои начинают слетаться...

26 октября 1850 года.
Дорогой Бони,
смеркается, и я только что проснулся, а спал я подряд двадцать четыре
часа. Хотя Кел ничего мне не сказал, подозреваю, что он подсыпал мне в чай
сонный порошок, чтобы воспрепятствовать моим намереньям. Он добрый
заботливый друг, желает только лучшего, и я ничего не скажу ему.
Конечно, я все тщательно обдумал. Завтра днем! Я спокоен, решителен,
но, кажется, чувствую, что моя лихорадка может вернуться. Если это так, то
все должно сделать завтра. Возможно ночью было бы лучше, и даже Пламень Ада
не сможет заставить меня отказаться и отложить поход в город призраков.
Я не в состоянии больше писать. Пусть Бог благословит и поддержит
тебя, Бони.
Постскриптум.
Птицы снова стали кричать и ужасные звуки в стенах возобновились. Кел
не знает, что я не сплю.
Чарльз.
(Из записной книжки Келвина МакКена).
27 октября 1850 года.
Его не переубедить. Очень хорошо. Я иду с ним.

4 ноября 1850 года.
Дорогой Бони,
слабость чувствую невероятную. Я не уверен в дате, ведь мой календарь
- подсчет отливов и приливов, заходов и восходов солнца... а такой
календарь слишком неточен. Я сижу за столом, где написал тебе первое письмо
из Чапелвэйта, и смотрю на темное море, над которым быстро гаснут последние
солнечные Лучи. Никогда больше я этого не увижу. Эта ночь - последняя ночь
моей жизни.
Как тяжело море обрушивается на скалы! Оно бросает клочья Иены в
темнеющее небо, как флаги, сотрясая пол подо мной. В оконном стекле вижу
свое отражение - бледное, словно лик вампира. Я ничего не ел с 27 октября и
почти не пил, ведь нет дольше Кела, который смог бы поставить у моего
изголовья графин со свежей водой.
Кел! Его больше нет в живых, Бони. Он занял мое место, бедняга с
золотыми руками и скуластым лицом, которое так похоже на нынешнее отражение
моего лица в оконном стекле. И, конечно, ему могло бы больше повезти. Его
не преследовали сны, как преследовали они меня в последние дни. Эти сны,
словно призрачные тени, которые затаились в коридорах кошмарного бреда.
Даже сейчас мои руки еще дрожат. Вот... я закапал страницу чернилами!
В то утро Келвин поспорил со мной, так как я попытался ускользнуть из
дому. Я-то считают себя таким хитрым. Я сказал ему, что решился: мы должны
уехать и спросил его, не отправится ли он в Тандрелл, милях в десяти, чтобы
нанять экипаж, тогда бы мы выбрались из ловушки, покинули местность, где
были столь печально известны. Он согласился совершить эту утомительную
пешую прогулку, и я смотрел ему вслед, смотрел, как он уходит по дороге
вдоль моря.
Когда он исчез из виду, я стал быстро собираться: взял плащ и шарф
(погода выдалась мерзкая, этим утром морской бриз принес первое дыхание
зимы). Сперва я взялся за ружье, но потом рассмеялся про себя. Какая польза
от ружья в такой ситуации?
Я запасся в чулане всем необходимым, остановился и посмотрел в
последний раз на море и небо. Запах свежего воздуха перебил запах гнили.
Под облаками, высматривая добычу, летали чайки.
Я обернулся. Рядом со мной стоял МакКен.
- Вы не пойдете туда один, - сказал он. Усмешка по-прежнему не
покидала его лицо.
- Но, Келвин, - начал было я.
- Нет, ни слова! Мы пойдем вместе и сделаем то, что должны сделать.
Иначе я поверну вас назад насильно. Вы не здоровы. Одного я вас не отпущу.
Невозможно описать ту борьбу эмоций, которая охватила меня: смущение,
оскорбленное самолюбие, благодарность... и, конечно, самым великим была
любовь!
Молча обогнули мы летний домик и солнечные часы, прошли по заросшему
травой пустырю и углубились в лес. Стояла мертвая тишина... птицы не пели,
не стучал дятел. Только в воздухе чувствовался запах соли. Откуда-то
издалека потянуло гарью костра. Деревья были увиты осенними цветами, но мне
показалось, что ярко-красный цвет преобладает над всем остальным.
Вскоре запах соли исчез и появился другой, более неприятный запах. Он
был самым отвратительным, с которым я когда-либо сталкивался. Когда мы
пришли к покосившемуся мосту, который пересекал реку, я ожидал, что Кел
вновь попросит меня отложить начатое дело, но он промолчал, остановился,
глядя на мрачный шпиль, который, словно насмешка, тянулся к голубому небу,
потом взглянул на меня, и мы пошли дальше.
1 2 3 4 5