- Давай, ребята! Спорим, не обгоните!
- Заткнись, ублюдок! - тихо сказал кто-то.
- Ну, иди сюда! - взвизгнул Баркович. - Иди и заставь меня заткнуться!
- Он спятил, - сказал Бейкер.
- Нет, - ответил Макфрис. - Просто издевается. Такие, как он, очень
любят издеваться.
Голос Олсона был леденяще спокойным:
- Я не поднимусь на этот холм. Не на такой скорости.
Холм возвышался перед ними. Его вершина пряталась в тумане. Казалось,
что они все не поднимутся на него.
Но когда подъем начался, Гэррети обнаружил, что идти не так уж трудно,
если немного нагнуться вперед. Тогда кажется, что идешь по ровной дороге.
Конечно, дыхание этим не обмануть.
Тут же поползли слухи - что этот холм длиной четверть мили, что он
длиной две мили, что в прошлом году тут троим выписали пропуск.
- Не могу, - монотонно твердил Олсон. - Больше не могу.
Он дышал хрипло, как больная собака, но шел. Все они шли, тяжело дыша,
сопя и шаркая ногами. Все молчали, слышалось только нытье Олсона и рокот
вездехода сбоку.
Гэррети почувствовал, как страх вновь сдавливает его желудок. Он и
вправду мог умереть здесь. Ведь у него уже два предупреждения. Теперь стоит
ему замедлить темп, и он получит третье. А потом...
- Предупреждение! Предупреждение 70-му!
- Это по твою душу, Олсон, - сказал Макфрис. - Давай, шевели ногами. Я
хочу видеть, как ты станцуешь на этом холме чечетку.
- Тебе-то что? - злобно спросил Олсон. Макфрис промолчал. Олсон пошел
быстрее, но было видно, что это его последние силы. Гэррети подумал о
Стеббинсе, который, как всегда, тащился сзади. Интересно, устал ли он.
Впереди парень по фамилии Ларсон, номер 60, неожиданно сел на дорогу.
Тут же он получил предупреждение.
Другие поспешно отошли от него, как Красное море от сынов Израиля.
- Я только отдохну немного! - крикнул Ларсон с идиотской улыбкой. -
Отдохну и пойду, ладно? - он продолжал улыбаться солдату, который спрыгнул
с брони и подошел к нему с хронометром и карабином наизготовку.
- Второе предупреждение 60-му, - сказал солдат.
- Послушайте, - продолжал Ларсон. - Я не могу идти все время. Это же
невозможно, правда, парень? - Олсон, проходящий мимо, застонал и увернулся,
когда Ларсон попытался дернуть его за штаны.
У Гэррети застучало в висках. Ларсон получил третье предупреждение...
вот сейчас он встанет и пойдет.
И Ларсон наконец понял.
- Эй! - встревоженно крикнул он. - Эй, подождите, не надо! Я встаю! Не
надо! Не...
Выстрел.
- Девяносто три бутылки на полке, - тихо сказал Макфрис.
Гэррети промолчал. Он сосредоточился на том, чтобы добраться до
вершины без третьего предупреждения. Он ведь не будет тянуться вечно, этот
чертов холм.
Впереди кто-то хрипло закричал. Потом залпом выстрелили.
- Это Баркович, - сказал Бейкер. - Я уверен, что это был Баркович.
- Хрен тебе, краснокожий! - завопил из темноты Баркович. - Ошибся на
все сто!
Они так и не узнали, кого застрелили после Ларсона. Он шел в
авангарде, и его быстро оттащили. Гэррети посмотрел вперед и тут же
пожалел. Теперь вершина холма была видна. Казалось, до нее еще сто миль.
Все молчали, замкнутые в своей боли и надежде.
У самой вершины от дороги отходил грязный проселок, на котором стоял
фермер со своей семьей. Они смотрели на проходящих - старик с низким
морщинистым лбом, женщина в сером мешковатом пальто и трое детей дебильного
вида.
- Эй, папаша! - окрикнул кто-то.
Ни фермер, ни его домочадцы ничего не ответили. Они не улыбались, не
делали никаких знаков. Просто смотрели. Гэррети это напомнило вестерны,
которые он смотрел в детстве каждую субботу, где герой умирает в пустыне, а
вокруг собираются грифы и ждут. Он представил, что этот фермер и его дети-
дебилы приходят сюда каждый год. Сколько смертей они видели? Десять?
Двадцать? Чтобы отвлечься от этих мыслей, Гэррети отхлебнул воды и
прополоскал рот.
Холм все поднимался. Впереди Тоулэнд упал в обморок и был застрелен
после того, как солдат трижды предупредил его бесчувственное тело. Гэррети
казалось, что подъем длится чуть не месяц. Да, месяц, потому что всего они
идут уже не меньше трех лет. Он усмехнулся этой мысли и отхлебнул еще воды.
Только никаких судорог. Судорога сейчас - это смерть. А она может
случиться, потому что в туфли ему словно залили свинец.
Девяти уже нет, а из оставшихся треть погибнет прямо здесь, на этом
холме. И среди них...
Внезапно Гэррети показалось, что он вот-вот упадет в обморок. Он
поднял руку и ударил себя по лицу.
- Что с тобой? - спросил Макфрис.
- Теряю сознание.
- Полей, - прерывистое дыхание, - из фляжки на голову.
Гэррети так и сделал. "Крещу тебя, Рэймонд Дэвис Гэррети во имя
Господа". Вода была очень холодной, часть ее ручейком затекла под рубашку.
- Фляжку 47-му! - крикнул он, истощив этим криком все силы.
Солдат принес ему новую фляжку. Гэррети ощутил на себе взгляд его
мраморных, лишенных выражения глаз.
- Пошел вон, - сказал он грубо. - Тебе платят, чтобы ты стрелял в
меня, а не пялился.
Солдат молча отошел. Гэррети заставил себя пойти чуточку быстрее.
Наконец они добрались до вершины. Было девять часов, и они находились
в дороге уже двенадцать часов, но это ничего не значило. Значили что-то
только холодный ветерок, дующий с вершины, пение птицы да мокрая рубашка,
липнущая к коже. И еще воспоминания, которые Гэррети так и не смог
отогнать.
- Пит?
- Что?
- Хорошо, что мы живы.
Макфрис не отвечал. Они шли теперь вниз. Это было легче.
- Я постараюсь выжить, - добавил Гэррети почти извиняющимся тоном.
Дорога слегка извивалась. До Олдтауна, где начиналась равнина,
оставалось еще 115 миль.
Еще долго никто ничего не говорил. Бейкер шагал ровно, засунув руки в
карманы, кивая головой в такт шагам. Он еще не получил ни одного
предупреждения. Олсон опять молился; его лицо выделялось в темноте белым
пятном. Гаркнесс что-то ел.
- Гэррети? - позвал Макфрис.
- Я тут.
- Ты видел когда-нибудь конец Длинного пути?
- Нет. А ты?
- Нет. Я просто подумал - ты тут живешь и...
- Мой отец этого терпеть не мог. Однажды он показал мне, но только
один раз.
- Я видел.
От звука этого голоса Гэррети подпрыгнул. Это был Стеббинс. Он подошел
к ним, так же нагнув голову. Его светлые волосы топорщились над головой,
как корона.
- Ну, и как это было? - спросил тревожно Макфрис.
- Тебе не понравится.
- Я спросил.
Стеббинс молчал. Гэррети еще больше заинтересовался им. Он шел без
жалоб и не получил ни одного предупреждения с момента старта.
- Так как это было? - спросил он.
- Я видел это четыре года назад, - сказал Стеббинс. - Мне тогда было
тринадцать. Тогда все кончилось в 16 милях от границы Нью-Хэмпшира. Туда
стянули национальную гвардию и Эскадрон в помощь полиции. Люди стояли на
пятьдесят миль вдоль дороги. Больше двадцати человек было задавлено
насмерть. Все потому, что люди пытались протолкнуться к дороге и увидеть,
чем все кончится. Я был в первом ряду с отцом.
- А кто твой отец? - спросил Гэррети.
- Он... в Эскадроне. И он точно рассчитал. Длинный путь кончился прямо
напротив меня.
- И что? - тихо спросил Олсон.
- Я слышал, как они идут, задолго до того, как они появились. Звуковая
волна, все ближе и ближе. И только через час появились они. Они ничего не
видели и не слышали, и смотрели они только на дорогу. Их было двое, и шли
они очень странно. Будто их сняли с креста и заставили идти, не вынув из
них гвозди.
Теперь все слушали Стеббинса. Полное ужаса молчание накрыло их ватным
одеялом.
- Толпа кричала. Одни выкрикивали фамилию одного парня, другие -
другого, но слышно было только "давай! давай!" Один из них блондин в
расстегнутой рубашке. Одна туфля у него расстегнулась или развалилась и все
время хлопала. Другой был вообще без туфель, в высоких носках, но они
доходили только до лодыжек... понимаете, он долго так шел. Ниже его ноги
были красные, и все видели, как из них лилась кровь. Но он, похоже, ничего
не чувствовал.
- Прекрати. Ради Бога, прекрати, - взмолился Макфрис.
- Ты хотел знать, - возразил Стеббинс. - Так ведь?
Все молчали. Только пыхтел невдалеке вездеход, и кто-то еще получил
предупреждение.
- Первым сдался блондин. Я это хорошо видел. Он вскинул руки вверх,
будто собирался улететь, но вместо этого упал лицом вниз и через тридцать
секунд получил пропуск - он шел с тремя. А потом толпа начала кричать. Они
кричали, пока не увидели, что победитель пытается что-то сказать. Тогда они
замолчали. Он встал на колени, как будто хотел помолиться, и из глаз его
полились слезы.
Потом он подполз к тому, другому, и уткнулся лицом в его рубашку. Он
что-то говорил, но мы не слышали, - он все говорил в рубашку тому парню.
Беседовал с ним. Потом солдаты подняли его и сказали, что он выиграл приз,
и спросили, что он хочет.
- И что он сказал? - спросил Гэррети. Ему вдруг показалось, что в
ответе на этот вопрос для него заключена вся жизнь.
- Он ничего им не ответил. Он продолжал говорить с мертвецом, но мы
ничего не слышали.
- А потом? - спросил Пирсон.
- Не помню, - равнодушно ответил Стеббинс.
Все по-прежнему молчали. Гэррети сдавило горло, будто его засунули в
тесную яму. Впереди кто-то, получив третье предупреждение, отчаянно
каркнул, как умирающий ворон. "О Боже, не дай им убить его прямо сейчас, -
подумал Гэррети. - Я сойду с ума, если услышу это. О Боже, пожалуйста".
Карабины взорвали ночь своей музыкой. Это оказался низенький парень в
красных брюках и белой футболке. Гэррети уже решил, что матери Перси больше
не о ком беспокоиться, но это был не Перси. Сказали, что его фамилия Квинси
или Квентин - что-то вроде этого.
Гэррети не сошел с ума. Он повернулся, чтобы что-то спросить у
Стеббинса, но тот уже отступил на привычное место в хвосте, и Гэррети снова
остался один.
Девяносто продолжали путь.

Глава 5
"Не говорите правду, и тогда вы не
будете отвечать за последствия".
(Боб Баркер)
Без двадцати десять этого бесконечного дня первого мая Гэррети
избавился от одного из двух своих предупреждений. Еще двое получили пропуск
после парня в футболке - Гэррети едва это заметил. Он изучал себя.
Голова - немного кружится, но в целом в порядке. Два глаза. Шея. Руки.
Туловище - с ним все нормально, только бурчит в животе, не удовлетворенном
концентратами. И две чертовски уставших ноги. Он подумал - как далеко ноги
могут унести его сами по себе, прежде чем мозг, опомнившись, начнет
командовать ими, приводить их в чувство, спасаясь от пуль, грозящих
разнести его костяное вместилище? Как скоро после этого ноги начнут
протестовать и в конце концов остановятся?
Ноги устали, но не так сильно, как могли бы. Ведь он был довольно
тяжелым, и ногам приходилось выносить сто шестьдесят фунтов. Левая ступня
протерла носок (он вспомнил историю, рассказанную Стеббинсом, и испытал
укол ужаса) и начала раздражающе тереться о подошву. Но ноги еще шли, он не
натер мозолей и был в хорошей форме. Двенадцать уже выбыли из игры, и
столько же, если не вдвое больше, готовы были к ним присоединиться, но он в
порядке. В полном порядке. Он жив.
Разговор, прекратившийся после рассказа Стеббинса, завязался снова.
Янник, номер 98, обсуждал с Уаймэном, номер 97, происхождение солдат на
вездеходе. Оба согласились, что они ублюдки с большой примесью цветной
крови.
- Тебе ставили когда-нибудь клизму? - неожиданно спросил Пирсон.
- Клизму? - Гэррети задумался. - Нет, по-моему.
- А вам? - спросил Пирсон остальных. - Признавайтесь.
- Мне ставили, - смущенно признался Гаркнесс. - Один раз на Хэллуин,
когда я сожрал целую коробку конфет.
- И тебе понравилось?
- Черт, нет! Кому понравится, когда в тебя вливают кварту теплой воды?
- Моему брату, - грустно сказал Пирсон. - Я спросил этого маленького
засранца, жалеет ли он, что я иду, а он сказал, что мама обещала поставить
ему клизму, если он не будет плакать. Он их обожает.
- Какая гадость, - поморщился Гаркнесс.
- Вот и я так думаю, - так же грустно согласился Пирсон.
Через несколько минут к ним присоединился Дэвидсон и рассказал, как он
однажды напился на пикнике, ввалился в палатку и наблевал чуть не на голову
какой-то толстой тетке, на которой не было ничего, кроме трусов. Она, по
его словам, не рассердилась и даже позволила ему "за себя подержаться", как
он выразился.
Потом Бейкер рассказал, как они в детстве "пускали ракеты", и один
парень по имени Дэви Попхэм спалил себе все волосы на заднице. "Вонял, как
свинья", - сказал Бейкер. Гаркнесс так смеялся, услышав это, что получил
предупреждение.
После этого начался подъем. Истории передавались по цепочке идущих,
пока Бейкер (не тот - Джеймс) не получил пропуск. После этого всякое
желание шутить пропало. Некоторые заговорили о своих подружках. Гэррети
ничего не сказал о Джен, но сейчас, в этом угольном мешке ночи, она
казалась ему лучшим в мире из всего, что он когда-либо видел и знал.
Они прошли через спящий городок, вдоль шеренги мертвенно-бледных
фонарей, продолжая переговариваться шепотом. У одного из домов на скамейке
сидела молодая пара, прижавшись друг к другу. Девушке было не больше
четырнадцати. Их тени, сливаясь, падали на дорогу, и идущие перешагивали
через них в наступившей вдруг тишине.
Гэррети обернулся, уверенный, что рычание вездехода разбудит их. Но
они все так же сидели, безразличные ко всему на свете. Он доел остаток
концентратов и почувствовал себя немного лучше. Олсону ничего не осталось.
Странный этот Олсон - Гэррети еще шесть часов назад был уверен, что ему
крышка. Но он все еще шел и больше не получал предупреждений. Человек на
многое способен, когда на кону оказывается его жизнь. Они прошли уже 54
мили.
За безымянным городком разговор умолк. Они прошли в молчании около
часа, и к Гэррети снова начал подкрадываться сон. Он доел печенье матери и
зашвырнул фольгу в кусты на обочине.
Макфрис извлек из своего рюкзака зубную щетку и чистил зубы - без
пасты. "Распорядок дня, - подумал Гэррети. - Ужин, чистка зубов, здоровый
сон. Люди машут тебе, и ты им машешь - так принято. Никто не ссорится
(кроме Барковича) - тоже потому, что так принято".
Или нет? Он вспомнил, как Макфрис крикнул Стеббинсу, чтобы тот
заткнулся. И как Олсон жадно, не поблагодарив, схватил сыр, который он дал
ему. Эти фрагменты выглядели ярче, острее на тусклом распорядке дня.
В одиннадцать вечера одновременно произошло несколько событий. Прошел
слух, что мост впереди смыло во время грозы, и Длинный путь будет временно
приостановлен. По рядам идущих прошла волна оживления, и Олсон спекшимися
губами пробормотал: "Слава Богу".
Тут же Баркович начал кричать что-то идущему рядом парню с дурацкой
фамилией Ранк. Тот попытался ударить его, что было строжайше запрещено, и
тут же получил предупреждение. Баркович легко увернулся от удара, продолжая
кричать:
- Ну, сукин сын, давай! Я еще спляшу на твоей могиле! Давай, балда,
шевели ногами! Все равно сдохнешь здесь!
Ранк ударил еще раз. Баркович отскочил и налетел на парня, идущего
сзади, и они оба получили предупреждения. Теперь солдаты смотрели на них
внимательно, хотя и спокойно, - как люди на муравьев, волокущих крошку
хлеба.
Ранк пошел быстрее, не глядя на Барковича. Тот, взбешенный полученным
предупреждением (он налетел на Гриббла, того самого, что хотел сказать
Майору, что он убийца), заорал:
- Эй, Ранк, твоя мать брала в рот на 42-й улице! Тут Ранк повернулся и
вцепился в Барковича. Раздались крики "Эй, хватит!" и "Брось это дерьмо!",
но Ранк как будто не слышал. Он побежал за Барковичем, которому удалось
вырваться, споткнулся и упал на асфальт, раскинув ноги. Он получил третье
предупреждение.
- Давай, балда! - вопил Баркович. - Шевели жопой!
Ранк попытался встать и упал назад.
Третьим, что случилось в одиннадцать, была смерть Ранка. Сначала
щелкнули затворы, и в повисшем молчании прозвучал голос Бейкера:
- Ну вот, Баркович. Теперь ты убийца.
Грянул залп. Тело Ранка подпрыгнуло и безжизненно вытянулось на
дороге.
- Он сам виноват! - взвизгнул Баркович. - Ты видел, он ударил меня!
Пункт восьмой!
Все молчали.
- Хрен вам! Вам всем!
- Вернись и спляши на нем, Баркович, - посоветовал Макфрис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21