Это еще тот тип, Ральф. Он считает себя инкарнацией Рея
Лопеса, но в шахматы играет, как несмышленый сосунок... к тому же ни на
секунду не умолкает.
- Однако он вполне нормальный, - спокойно возразил Ральф.
Мак-Говерн, казалось, не услышал его.
- Там еще был этот ужасный Дорренс Марстеллар, - продолжал Билл. -
Если мы старики, то он просто ископаемое. Дор стоял у осаждения между
площадкой для пикников и взлетным полем и наблюдал, зажав в руках томик
стихов, как садятся и взлетают самолеты. Как ты думаешь, он действительно
читает эти книжонки или держит их только для вида?
- Отличный вопрос. - Не ответив прямо, Ральф размышлял над словом,
оброненным Мак-Говерном для описания Дорренса, - ужасный {В оригинале:
creepy - вызывающий мурашки, бросающий в дрожь (англ.).}. Сам он не
использовал таких слов, но, вне всякого сомнения, старина Дор большой
оригинал. Он не был маразматиком (по крайней мере, Ральф так не считал);
скорее всего, то немногое, что он говорил, смахивало на продукт ума, мозги
в котором несколько съехали набекрень.
Он вспомнил, что в тот день, когда Эд совершил наезд на Толстяка в
грузовичке, Дорренс тоже оказался поблизости. Ральф еще подумал тогда, что
появление Дорренса добавило последний штрих безумия к происходящему. И
Дорренс сказал нечто забавное. Ральф пытался вспомнить, что именно, но не
смог.
А в это время Мак-Говерн наблюдал за молодым человеком лет двадцати
пяти в сером комбинезоне, выходившим из дома, возле которого стоял фургон
медицинской службы. Этот бравый молодец, насвистывавший легкий мотивчик,
выглядел так, будто никогда в жизни не испытывал потребности в медицинской
помощи. Он катил перед собой тележку с продолговатым зеленым баллоном.
- Уже пустой, - прокомментировал Мак-Говерн. - Ты пропустил, когда они
ввозили в дом полный.
Второй молодой человек, тоже в комбинезоне, вышел через парадную
дверь. Он на секунду замер на крыльце, держась за дверную ручку - очевидно,
беседуя с кем-то, находящимся внутри, - затем, захлопнув дверь, легко
сбежал на подъездную дорожку. Он подоспел как раз вовремя, чтобы помочь
своему коллеге погрузить тележку с баллоном в фургон.
- Кислород? - спросил Ральф. Мак-Говерн кивнул.
- Опять миссис Лочер?
Мак-Говерн снова кивнул, наблюдая, как работники медицинской службы
захлопнули дверцы, а затем спокойно продолжили свой разговор в сгущающихся
сумерках.
- Я ходил в школу вместе с Мэй Лочер. В Кардвилле, родине храбрецов и
коров. В последнем классе нас училось только пятеро. В те дни она была
девочка что надо, а приятели вроде меня были известны как "немножко
голубые". Да, в те удивительно древние времена радость заключалась в
возможности своими руками украсить рождественскую елку, а потом как можно
красочнее рассказать об этом.
Ральф не отводил взгляда от своих ладоней, испытывая неловкость и
полностью потеряв дар речи. Конечно, он знал, что Мак-Говерн
гомосексуалист, знал уже очень давно, но Билл прежде никогда не заговаривал
об этом. Жаль, что Билл не приберег подобное признание на другой день...
предпочтительно на такой, когда Ральф не чувствовал бы себя так, словно в
голове у него вместо мозгов опилки.
- Это было тысячу лет назад, - сказал Мак-Говерн. - Кто бы мог
подумать, что теперь нас обоих прибьет к Гаррис-авеню.
- У нее эмфизема, верно? Кажется, я так слышал.
- Да, одна из тех болезней, которые никогда не проходят. Старение не
такая уж приятная штука.
- Да уж, - согласился Ральф, а затем его ум с неожиданной силой донес
всю правду сказанного. Он подумал о Кэролайн и об охватившем его ужасе,
когда он, вернувшись домой в промокших туфлях, увидел ее лежащей в проеме
кухонной двери... почти на том же месте, где стоял он во время телефонного
разговора с Элен. Встреча с Эдом Дипно была ничто по сравнению с ужасом,
который он испытал в тот момент, будучи почти уверенным, что Кэролайн
мертва.
- Прежде кислород для Мэй привозили раз в две недели, - заметил Мак-
Говерн. - Теперь же они приезжают по понедельникам и четвергам, как часы.
Иногда я навещаю ее. Читаю ей скучные женскме журналы, но чаще мы просто
разговариваем. У нее ощущение, будто легкие забиты соломой. Теперь уже
недолго осталось. Однажды, приехав, вместо пустого баллона из-под кислорода
они поместят в фургон Мэй. Затем отвезут ее в Дерри-Хоум, а это означает
конец.
- Виной тому сигареты? - спросил Ральф. Мак-Говерн одарил Ральфа таким
не свойственным его простому, откровенному лицу взглядом, что Ральф не
сразу уловил в нем презрение.
- Мэй за всю свою жизнь не выкурила ни одной сигареты. Она
расплачивается за двадцать лет работы на красильне в Коринне и еще двадцать
в качестве сортировщицы на фабрике в Ньюпорте. И дышать она пытается через
хлопок, шерсть и нейлон, а не через солому.
Двое молодых людей из медицинской службы забрались в свой фургон и
уехали.
- Мэн - это северо-восточный оплот Аппалачей, Ральф. Многие не
понимают, но это так - и Мэй умирает от болезни Аппалачей. Врачи называют
ее "текстильное легкое".
- Какой ужас! Кажется, Мэй много значит для тебя.
Мак-Говерн резко рассмеялся:
- Нет. Я навещаю ее, потому что она - последнее зримое напоминание о
моей загубленной юности. Иногда я читаю ей вслух, и мне всегда удается
проглотить одно-два овсяных печенья, которыми она меня потчует, но дальше
этого дело не идет. Мотивы моей заботы вполне эгоистичны, уверяю тебя.
"Вполне эгоистичны, - подумал Ральф. - Какое странное сочетание. Вот
уж истинно фраза Мак-Говерна".
- Ну да Бог с ней, с Мэй, - продолжал Мак-Говерн. - Всех американцев
волнует другой вопрос: что мы будем делать с тобой, Ральф? По всей
видимости, виски не помогло?
- Нет, - вздохнул Ральф. - Боюсь, нет.
- А ты выдерживал пропорцию?
Ральф кивнул.
- Что ж, тебе нужно что-то делать со своими мешками, иначе ты никогда
не завоюешь прекрасную Луизу. - Мак-Говерн вгляделся в лицо Ральфа и
вздохнул. - Не смешно, правда?
- Да уж. Сегодня был тяжелый день.
- Извини.
- Ничего.
Они немного посидели в дружелюбной тишине, наблюдая за передвижениями
по обозримой части Гаррис-авеню. Трос девчушек играли в классы на стоянке
возле "Красного яблока". Миссис Перрин, стоя рядом словно грозный часовой,
наблюдала за ними. Мимо в повернутой козырьком назад кепке с надписью "Ред
сокс" {Бейсбольная команда.}, подпрыгивая в такт музыке, доносящейся из
наушников старенького плейера, прошел паренек. Перед домом Луизы двое
ребятишек пинали консервную банку. Лаяла собака. Женский голос звал Сэма и
его сестру идти домой. Это была обычная уличная серенада, не больше и не
меньше, но Ральфу все эти звуки казались странно фальшивыми. Наверное,
потому, что в долгие часы своего бдения он привык видеть Гаррис-авеню
пустынной.
Ральф повернулся к Мак-Говерну:
- Знаешь, о чем я подумал, увидев тебя в "Красном яблоке" сегодня
днем? Несмотря на все, что происходило в этот момент?
Мак-Говерн покачал головой.
- Я размышлял над тем, куда девалась твоя панама. Без нее ты выглядишь
как-то странно. Словно неодетый. Итак, давай выясним, куда ты ее подевал,
сынок?
Мак-Говерн потрогал свой аккуратный седой зачес - сквозь сильно
поредевшие, тонкие, как пух, волосы просвечивал розовый череп.
- Не знаю, - ответил он. - Утром я не нашел ее. Обычно я оставляю
панаму на столике у входной двери, но сегодня ее там не оказалось.
Наверное, я оставил панаму в другом месте, точное расположение которого
абсолютно вылетело у меня из головы. Еще пару лет, и я буду разгуливать в
одних трусах, потому что не смогу вспомнить, куда подевал брюки. И все это
часть великолепного эксперимента со старением, ты согласен, Ральф?
Ральф с улыбкой кивнул, подумав, что из всех известных ему пожилых
людей - а знал он их не менее трех дюжин, - Билл Мак-Говерн больше всех
подшучивал над старостью. Казалось, он относился к своей туманной юности и
давно минувшей зрелости, как генерал к парочке новобранцев, бежавших с поля
боя. Однако Ральф не собирался говорить что-либо вслух. У каждого свои
причуды, просто театрально демонстрируемая болезненность по отношению к
старости - одна из характерных черт Мак-Говерна.
- Я сказал что-то смешное? - спросил Мак-Говерн.
- Прости?
- Ты улыбался, и я подумал, что сказал что-то смешное. - В голосе
Билла звучала обида, тем более удивительная для человека, только что
подкалывавшего соседа насчет хорошенькой вдовушки, но Ральф напомнил себе,
что у Мак-Говерна тоже был трудный денек.
- Нет-нет, - смутился Ральф. - Просто я вспомнил, как Кэролайн
говорила почти то же самое - старость - все равно что плохой десерт после
отличного обеда.
Это была полуложь. Кэролайн действительно так говорила, но она имела в
виду опухоль мозга, а не свою жизнь в преклонном возрасте. К тому же
Кэролайн не была такой уж старой - всего шестьдесят четыре, и до последних
дней своих она утверждала, что чувствует себя намного моложе.
Три девчушки, игравшие в классы, подошли к краю тротуара и,
оглядевшись по сторонам, со смехом перебежали Гаррис-авеню. На какую-то
долю секунды Ральфу показалось, что их головы окружены сиянием - нимбом,
освещавшим их щеки, лбы и смеющиеся глаза наподобие очистительного огня
святого Эльма. Слегка испугавшись, Ральф зажмурился, затем снова взглянул.
Что-то вроде серого конверта, возникшего в его воображении вокруг голов
девочек, исчезло. Это уже вызвало облегчение, но ему еще необходимо было
заснуть. Просто необходимо.
- Ральф? - Голос Мак-Говерна доносился, казалось, с противоположного
конца веранды, хотя он не двинулся с места. - С тобой все в порядке?
- Конечно! - встрепенулся Ральф. - Думал об Эде и Элен, вот и все. Ты
догадывался, что с ним происходит, Билл?
Мак-Говерн решительно покачал головой:
- Абсолютно нет. И хотя синяки, время от времени появлявшиеся на руках
Элен, настораживали, я всегда верил ее объяснениям. Никогда я не считал
себя особенно легковерным, Ральф, однако теперь мне, по-видимому, придется
пересмотреть свое мнение.
- Как думаешь, что с ними будет дальше? У тебя есть какие-нибудь идеи?
Мак-Говерн вздохнул и привычным жестом прикоснулся к голове, словно не
ощущая отсутствия панамы.
- Ты же знаешь меня, Ральф, - я циник и считаю, что обычные конфликты
между людьми очень редко разрешаются так, как это показывают по телевизору.
В реальности все проблемы возвращаются снова и снова, вращаясь по спирали,
пока не исчезнут. Однако исчезновение - это не совсем то, что с ними
происходит: проблемы высыхают, как лужи после дождя. - Помолчав, Мак-Говерн
добавил: - И после этого почти всегда остается неприятный осадок.
- Господи! - воскликнул Ральф. - Это действительно цинично.
Мак-Говерн пожал плечами:
- Большинство преподавателей на пенсии отъявленные циники, Ральф. Вот
приходит новое поколение - они такие юные и сильные, так уверены, что у них
все будет иначе, и вот мы видим, как они начинают совершать собственные
ошибки, все больше запутываясь, как это случалось с их родителями и с
родителями их родителей. Думаю, Элен вернется к Эду, и некоторое время тот
будет вести себя хорошо, а затем побьет ее снова, и она уйдет снова.
Словом, все как с монотонными песнями в стиле "кантри", звучащими в
закусочной Ники, - некоторые слушают их долго, очень долго, прежде чем
решить, что с них довольно. Элен, однако, умная. Думаю, ей хватит и одного
куплета.
- Вполне возможно, что этот куплет окажется вообще последним в ее
жизни, - спокойно заметил Ральф. - Мы ведь говорим не о пьянчужке, который
в пятницу вечером избил жену за то, что та осмелилась упрекнуть его за
проигрыш в покер.
- Я знаю, - согласно кивнул Билл, - но ты спросил мое мнение, и я
ответил. Элен надо сделать еще один круг, прежде чем она решится слезть с
карусели. И даже после этого сталкиваться они будут частенько. Ведь мы
живем в маленьком городке. - Билл замолчал, глядя на улицу. - Смотри-ка! -
воскликнул он, поднимая бровь. - Да это же Луиза. Идет во всем красе, как
царица ночи.
Ральф сердито взглянул на него, но Билл либо не заметил, либо сделал
вид, что не заметил этого. Он встал, снова коснувшись пальцами того места,
где уже не было панамы, а затем спустился по ступенькам, чтобы встретить
гостью на подъездной дорожке.
- Луиза! - воскликнул Мак-Говерн, опускаясь перед миссис Чесс на одно
колено и театральным жестом протягивая к ней руки. - Могут ли наши жизни
соединиться небесными узами любви? Свяжи свою судьбу с моей и позволь мне
умчать тебя на золотой колеснице страсти!
- Ха, ты говоришь о медовом месяце или об одной ночи? - неуверенно
улыбаясь, проворковала Луиза.
Ральф хлопнул Мак-Говерна по спине.
- Вставай, - сказал он, ловко принимая из рук Луизы небольшой пакет.
Заглянув внутрь, он увидел три банки пива.
Мак-Говерн поднялся с колен.
- Извини, Луиза, - расшаркивался он. - Во всем виновато сочетание
очарования летних сумерек с твоей красотой... Другими словами, я ненадолго
сошел с ума.
Лучезарно улыбнувшись ему, Луиза Чесс повернулась к Ральфу.
- Я только что узнала о происшедшем, - сказала она, - и сразу
поспешила сюда. Весь день я провела в Ладлоу, играя в покер с девочками. -
Ральфу не надо было смотреть на Мак-Говерна: он и так знал, что левая бровь
Билла - та, которая говорила: "Покер с девочками! Ах ты, наша великолепная
Луиза!" - поднялась на максимальную высоту. - С Элен все хорошо?
- Да, - ответил Ральф. - Ну, может, не так уж хорошо - ее оставили в
больнице на ночь, - но жизнь ее вне опасности.
- А ребенок?
- Хорошо. Девочка у подруги Элен.
- Итак, давайте поднимемся на веранду, и вы мне все расскажете. - Взяв
под руку Мак-Говерна с одной стороны, а Ральфа с другой, она повела их к
дому. Так они и поднимались по ступенькам, словно постаревшие мушкетеры,
сопровождающие даму, любовь к которой они пронесли через всю жизнь, а когда
Луиза уселась в кресло-качалку, на Гаррис-авеню вспыхнули фонари, мерцая в
сумерках, словно двойная нить жемчуга.
6
В этот вечер Ральф заснул, как только его голова коснулась подушки, а
проснулся в 3.30 следующего утра, в пятницу. Он сразу понял, что заснуть
больше не удастся, с таким же успехом можно просидеть до рассвета в кресле
перед окном в гостиной.
Но он все равно продолжал лежать в постели, уставившись в темноту,
пытаясь ухватить за хвост только что улетевший сон. Однако попытка не
удалась. Ральф вспомнил, что ему снился Эд... и Элен... и Розали - собака,
которая иногда бродит по Гаррис-авеню в те предутренние часы, когда даже
для почтальона рановато.
"Дорренс тоже присутствовал в твоем сне. Не забудь".
Да, правильно. И словно ключ повернулся в замке - Ральф внезапно
вспомнил странные слова, произнесенные Дорренсом прошлым летом во время
столкновения между Эдом и Толстяком из синего пикапа... то, чего Ральф
никак не мог припомнить раньше. Он, Ральф, обхватил Эда за плечи, стараясь
как можно дольше удержать парня прижатым к дверце машины по вполне
очевидным- причинам, а Дорренс сказал
(я бы не стал),
что Ральф не должен прикасаться к нему.
- Он сказал, что уже не видит моих рук, - пробормотал Ральф, опуская
ноги на пол. - Вот что он сказал.
Ральф посидел еще немного с низко опущенной головой, надел тапочки и
прошаркал в гостиную. Наступало время ожидания восхода солнца.
Глава четвертая
1
Хотя циники всегда говорят более правдоподобные вещи, чем оптимисты,
опыт подсказывал Ральфу, что в большинстве случаев они ошибаются, и он был
рад, что насчет Элен Дипно Мак-Говерн ошибся - в ее случае одного куплета
"Блюза разбитого сердца и избитого тела" было вполне достаточно.
На следующей неделе в среду, когда Ральф, наконец, решил повидать
женщину, с которой Элен беседовала в больнице (ее звали Тиллбери - Гретхен
Тиллбери), и попытаться выяснить, все ли хорошо с Элен, он получил письмо.
Обратный адрес был прост - Элен, Натали, Хай-Ридж, - но этого оказалось
вполне достаточно, чтобы Ральф успокоился. Усевшись в свое кресло на
веранде, он вскрыл конверт и достал два листа линованной бумаги, исписанных
наклонным почерком Элен.
Дорогой Ральф.
Наверное, ты решил, что я все-таки обижаюсь на тебя, но это не так.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Бессонница'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Лопеса, но в шахматы играет, как несмышленый сосунок... к тому же ни на
секунду не умолкает.
- Однако он вполне нормальный, - спокойно возразил Ральф.
Мак-Говерн, казалось, не услышал его.
- Там еще был этот ужасный Дорренс Марстеллар, - продолжал Билл. -
Если мы старики, то он просто ископаемое. Дор стоял у осаждения между
площадкой для пикников и взлетным полем и наблюдал, зажав в руках томик
стихов, как садятся и взлетают самолеты. Как ты думаешь, он действительно
читает эти книжонки или держит их только для вида?
- Отличный вопрос. - Не ответив прямо, Ральф размышлял над словом,
оброненным Мак-Говерном для описания Дорренса, - ужасный {В оригинале:
creepy - вызывающий мурашки, бросающий в дрожь (англ.).}. Сам он не
использовал таких слов, но, вне всякого сомнения, старина Дор большой
оригинал. Он не был маразматиком (по крайней мере, Ральф так не считал);
скорее всего, то немногое, что он говорил, смахивало на продукт ума, мозги
в котором несколько съехали набекрень.
Он вспомнил, что в тот день, когда Эд совершил наезд на Толстяка в
грузовичке, Дорренс тоже оказался поблизости. Ральф еще подумал тогда, что
появление Дорренса добавило последний штрих безумия к происходящему. И
Дорренс сказал нечто забавное. Ральф пытался вспомнить, что именно, но не
смог.
А в это время Мак-Говерн наблюдал за молодым человеком лет двадцати
пяти в сером комбинезоне, выходившим из дома, возле которого стоял фургон
медицинской службы. Этот бравый молодец, насвистывавший легкий мотивчик,
выглядел так, будто никогда в жизни не испытывал потребности в медицинской
помощи. Он катил перед собой тележку с продолговатым зеленым баллоном.
- Уже пустой, - прокомментировал Мак-Говерн. - Ты пропустил, когда они
ввозили в дом полный.
Второй молодой человек, тоже в комбинезоне, вышел через парадную
дверь. Он на секунду замер на крыльце, держась за дверную ручку - очевидно,
беседуя с кем-то, находящимся внутри, - затем, захлопнув дверь, легко
сбежал на подъездную дорожку. Он подоспел как раз вовремя, чтобы помочь
своему коллеге погрузить тележку с баллоном в фургон.
- Кислород? - спросил Ральф. Мак-Говерн кивнул.
- Опять миссис Лочер?
Мак-Говерн снова кивнул, наблюдая, как работники медицинской службы
захлопнули дверцы, а затем спокойно продолжили свой разговор в сгущающихся
сумерках.
- Я ходил в школу вместе с Мэй Лочер. В Кардвилле, родине храбрецов и
коров. В последнем классе нас училось только пятеро. В те дни она была
девочка что надо, а приятели вроде меня были известны как "немножко
голубые". Да, в те удивительно древние времена радость заключалась в
возможности своими руками украсить рождественскую елку, а потом как можно
красочнее рассказать об этом.
Ральф не отводил взгляда от своих ладоней, испытывая неловкость и
полностью потеряв дар речи. Конечно, он знал, что Мак-Говерн
гомосексуалист, знал уже очень давно, но Билл прежде никогда не заговаривал
об этом. Жаль, что Билл не приберег подобное признание на другой день...
предпочтительно на такой, когда Ральф не чувствовал бы себя так, словно в
голове у него вместо мозгов опилки.
- Это было тысячу лет назад, - сказал Мак-Говерн. - Кто бы мог
подумать, что теперь нас обоих прибьет к Гаррис-авеню.
- У нее эмфизема, верно? Кажется, я так слышал.
- Да, одна из тех болезней, которые никогда не проходят. Старение не
такая уж приятная штука.
- Да уж, - согласился Ральф, а затем его ум с неожиданной силой донес
всю правду сказанного. Он подумал о Кэролайн и об охватившем его ужасе,
когда он, вернувшись домой в промокших туфлях, увидел ее лежащей в проеме
кухонной двери... почти на том же месте, где стоял он во время телефонного
разговора с Элен. Встреча с Эдом Дипно была ничто по сравнению с ужасом,
который он испытал в тот момент, будучи почти уверенным, что Кэролайн
мертва.
- Прежде кислород для Мэй привозили раз в две недели, - заметил Мак-
Говерн. - Теперь же они приезжают по понедельникам и четвергам, как часы.
Иногда я навещаю ее. Читаю ей скучные женскме журналы, но чаще мы просто
разговариваем. У нее ощущение, будто легкие забиты соломой. Теперь уже
недолго осталось. Однажды, приехав, вместо пустого баллона из-под кислорода
они поместят в фургон Мэй. Затем отвезут ее в Дерри-Хоум, а это означает
конец.
- Виной тому сигареты? - спросил Ральф. Мак-Говерн одарил Ральфа таким
не свойственным его простому, откровенному лицу взглядом, что Ральф не
сразу уловил в нем презрение.
- Мэй за всю свою жизнь не выкурила ни одной сигареты. Она
расплачивается за двадцать лет работы на красильне в Коринне и еще двадцать
в качестве сортировщицы на фабрике в Ньюпорте. И дышать она пытается через
хлопок, шерсть и нейлон, а не через солому.
Двое молодых людей из медицинской службы забрались в свой фургон и
уехали.
- Мэн - это северо-восточный оплот Аппалачей, Ральф. Многие не
понимают, но это так - и Мэй умирает от болезни Аппалачей. Врачи называют
ее "текстильное легкое".
- Какой ужас! Кажется, Мэй много значит для тебя.
Мак-Говерн резко рассмеялся:
- Нет. Я навещаю ее, потому что она - последнее зримое напоминание о
моей загубленной юности. Иногда я читаю ей вслух, и мне всегда удается
проглотить одно-два овсяных печенья, которыми она меня потчует, но дальше
этого дело не идет. Мотивы моей заботы вполне эгоистичны, уверяю тебя.
"Вполне эгоистичны, - подумал Ральф. - Какое странное сочетание. Вот
уж истинно фраза Мак-Говерна".
- Ну да Бог с ней, с Мэй, - продолжал Мак-Говерн. - Всех американцев
волнует другой вопрос: что мы будем делать с тобой, Ральф? По всей
видимости, виски не помогло?
- Нет, - вздохнул Ральф. - Боюсь, нет.
- А ты выдерживал пропорцию?
Ральф кивнул.
- Что ж, тебе нужно что-то делать со своими мешками, иначе ты никогда
не завоюешь прекрасную Луизу. - Мак-Говерн вгляделся в лицо Ральфа и
вздохнул. - Не смешно, правда?
- Да уж. Сегодня был тяжелый день.
- Извини.
- Ничего.
Они немного посидели в дружелюбной тишине, наблюдая за передвижениями
по обозримой части Гаррис-авеню. Трос девчушек играли в классы на стоянке
возле "Красного яблока". Миссис Перрин, стоя рядом словно грозный часовой,
наблюдала за ними. Мимо в повернутой козырьком назад кепке с надписью "Ред
сокс" {Бейсбольная команда.}, подпрыгивая в такт музыке, доносящейся из
наушников старенького плейера, прошел паренек. Перед домом Луизы двое
ребятишек пинали консервную банку. Лаяла собака. Женский голос звал Сэма и
его сестру идти домой. Это была обычная уличная серенада, не больше и не
меньше, но Ральфу все эти звуки казались странно фальшивыми. Наверное,
потому, что в долгие часы своего бдения он привык видеть Гаррис-авеню
пустынной.
Ральф повернулся к Мак-Говерну:
- Знаешь, о чем я подумал, увидев тебя в "Красном яблоке" сегодня
днем? Несмотря на все, что происходило в этот момент?
Мак-Говерн покачал головой.
- Я размышлял над тем, куда девалась твоя панама. Без нее ты выглядишь
как-то странно. Словно неодетый. Итак, давай выясним, куда ты ее подевал,
сынок?
Мак-Говерн потрогал свой аккуратный седой зачес - сквозь сильно
поредевшие, тонкие, как пух, волосы просвечивал розовый череп.
- Не знаю, - ответил он. - Утром я не нашел ее. Обычно я оставляю
панаму на столике у входной двери, но сегодня ее там не оказалось.
Наверное, я оставил панаму в другом месте, точное расположение которого
абсолютно вылетело у меня из головы. Еще пару лет, и я буду разгуливать в
одних трусах, потому что не смогу вспомнить, куда подевал брюки. И все это
часть великолепного эксперимента со старением, ты согласен, Ральф?
Ральф с улыбкой кивнул, подумав, что из всех известных ему пожилых
людей - а знал он их не менее трех дюжин, - Билл Мак-Говерн больше всех
подшучивал над старостью. Казалось, он относился к своей туманной юности и
давно минувшей зрелости, как генерал к парочке новобранцев, бежавших с поля
боя. Однако Ральф не собирался говорить что-либо вслух. У каждого свои
причуды, просто театрально демонстрируемая болезненность по отношению к
старости - одна из характерных черт Мак-Говерна.
- Я сказал что-то смешное? - спросил Мак-Говерн.
- Прости?
- Ты улыбался, и я подумал, что сказал что-то смешное. - В голосе
Билла звучала обида, тем более удивительная для человека, только что
подкалывавшего соседа насчет хорошенькой вдовушки, но Ральф напомнил себе,
что у Мак-Говерна тоже был трудный денек.
- Нет-нет, - смутился Ральф. - Просто я вспомнил, как Кэролайн
говорила почти то же самое - старость - все равно что плохой десерт после
отличного обеда.
Это была полуложь. Кэролайн действительно так говорила, но она имела в
виду опухоль мозга, а не свою жизнь в преклонном возрасте. К тому же
Кэролайн не была такой уж старой - всего шестьдесят четыре, и до последних
дней своих она утверждала, что чувствует себя намного моложе.
Три девчушки, игравшие в классы, подошли к краю тротуара и,
оглядевшись по сторонам, со смехом перебежали Гаррис-авеню. На какую-то
долю секунды Ральфу показалось, что их головы окружены сиянием - нимбом,
освещавшим их щеки, лбы и смеющиеся глаза наподобие очистительного огня
святого Эльма. Слегка испугавшись, Ральф зажмурился, затем снова взглянул.
Что-то вроде серого конверта, возникшего в его воображении вокруг голов
девочек, исчезло. Это уже вызвало облегчение, но ему еще необходимо было
заснуть. Просто необходимо.
- Ральф? - Голос Мак-Говерна доносился, казалось, с противоположного
конца веранды, хотя он не двинулся с места. - С тобой все в порядке?
- Конечно! - встрепенулся Ральф. - Думал об Эде и Элен, вот и все. Ты
догадывался, что с ним происходит, Билл?
Мак-Говерн решительно покачал головой:
- Абсолютно нет. И хотя синяки, время от времени появлявшиеся на руках
Элен, настораживали, я всегда верил ее объяснениям. Никогда я не считал
себя особенно легковерным, Ральф, однако теперь мне, по-видимому, придется
пересмотреть свое мнение.
- Как думаешь, что с ними будет дальше? У тебя есть какие-нибудь идеи?
Мак-Говерн вздохнул и привычным жестом прикоснулся к голове, словно не
ощущая отсутствия панамы.
- Ты же знаешь меня, Ральф, - я циник и считаю, что обычные конфликты
между людьми очень редко разрешаются так, как это показывают по телевизору.
В реальности все проблемы возвращаются снова и снова, вращаясь по спирали,
пока не исчезнут. Однако исчезновение - это не совсем то, что с ними
происходит: проблемы высыхают, как лужи после дождя. - Помолчав, Мак-Говерн
добавил: - И после этого почти всегда остается неприятный осадок.
- Господи! - воскликнул Ральф. - Это действительно цинично.
Мак-Говерн пожал плечами:
- Большинство преподавателей на пенсии отъявленные циники, Ральф. Вот
приходит новое поколение - они такие юные и сильные, так уверены, что у них
все будет иначе, и вот мы видим, как они начинают совершать собственные
ошибки, все больше запутываясь, как это случалось с их родителями и с
родителями их родителей. Думаю, Элен вернется к Эду, и некоторое время тот
будет вести себя хорошо, а затем побьет ее снова, и она уйдет снова.
Словом, все как с монотонными песнями в стиле "кантри", звучащими в
закусочной Ники, - некоторые слушают их долго, очень долго, прежде чем
решить, что с них довольно. Элен, однако, умная. Думаю, ей хватит и одного
куплета.
- Вполне возможно, что этот куплет окажется вообще последним в ее
жизни, - спокойно заметил Ральф. - Мы ведь говорим не о пьянчужке, который
в пятницу вечером избил жену за то, что та осмелилась упрекнуть его за
проигрыш в покер.
- Я знаю, - согласно кивнул Билл, - но ты спросил мое мнение, и я
ответил. Элен надо сделать еще один круг, прежде чем она решится слезть с
карусели. И даже после этого сталкиваться они будут частенько. Ведь мы
живем в маленьком городке. - Билл замолчал, глядя на улицу. - Смотри-ка! -
воскликнул он, поднимая бровь. - Да это же Луиза. Идет во всем красе, как
царица ночи.
Ральф сердито взглянул на него, но Билл либо не заметил, либо сделал
вид, что не заметил этого. Он встал, снова коснувшись пальцами того места,
где уже не было панамы, а затем спустился по ступенькам, чтобы встретить
гостью на подъездной дорожке.
- Луиза! - воскликнул Мак-Говерн, опускаясь перед миссис Чесс на одно
колено и театральным жестом протягивая к ней руки. - Могут ли наши жизни
соединиться небесными узами любви? Свяжи свою судьбу с моей и позволь мне
умчать тебя на золотой колеснице страсти!
- Ха, ты говоришь о медовом месяце или об одной ночи? - неуверенно
улыбаясь, проворковала Луиза.
Ральф хлопнул Мак-Говерна по спине.
- Вставай, - сказал он, ловко принимая из рук Луизы небольшой пакет.
Заглянув внутрь, он увидел три банки пива.
Мак-Говерн поднялся с колен.
- Извини, Луиза, - расшаркивался он. - Во всем виновато сочетание
очарования летних сумерек с твоей красотой... Другими словами, я ненадолго
сошел с ума.
Лучезарно улыбнувшись ему, Луиза Чесс повернулась к Ральфу.
- Я только что узнала о происшедшем, - сказала она, - и сразу
поспешила сюда. Весь день я провела в Ладлоу, играя в покер с девочками. -
Ральфу не надо было смотреть на Мак-Говерна: он и так знал, что левая бровь
Билла - та, которая говорила: "Покер с девочками! Ах ты, наша великолепная
Луиза!" - поднялась на максимальную высоту. - С Элен все хорошо?
- Да, - ответил Ральф. - Ну, может, не так уж хорошо - ее оставили в
больнице на ночь, - но жизнь ее вне опасности.
- А ребенок?
- Хорошо. Девочка у подруги Элен.
- Итак, давайте поднимемся на веранду, и вы мне все расскажете. - Взяв
под руку Мак-Говерна с одной стороны, а Ральфа с другой, она повела их к
дому. Так они и поднимались по ступенькам, словно постаревшие мушкетеры,
сопровождающие даму, любовь к которой они пронесли через всю жизнь, а когда
Луиза уселась в кресло-качалку, на Гаррис-авеню вспыхнули фонари, мерцая в
сумерках, словно двойная нить жемчуга.
6
В этот вечер Ральф заснул, как только его голова коснулась подушки, а
проснулся в 3.30 следующего утра, в пятницу. Он сразу понял, что заснуть
больше не удастся, с таким же успехом можно просидеть до рассвета в кресле
перед окном в гостиной.
Но он все равно продолжал лежать в постели, уставившись в темноту,
пытаясь ухватить за хвост только что улетевший сон. Однако попытка не
удалась. Ральф вспомнил, что ему снился Эд... и Элен... и Розали - собака,
которая иногда бродит по Гаррис-авеню в те предутренние часы, когда даже
для почтальона рановато.
"Дорренс тоже присутствовал в твоем сне. Не забудь".
Да, правильно. И словно ключ повернулся в замке - Ральф внезапно
вспомнил странные слова, произнесенные Дорренсом прошлым летом во время
столкновения между Эдом и Толстяком из синего пикапа... то, чего Ральф
никак не мог припомнить раньше. Он, Ральф, обхватил Эда за плечи, стараясь
как можно дольше удержать парня прижатым к дверце машины по вполне
очевидным- причинам, а Дорренс сказал
(я бы не стал),
что Ральф не должен прикасаться к нему.
- Он сказал, что уже не видит моих рук, - пробормотал Ральф, опуская
ноги на пол. - Вот что он сказал.
Ральф посидел еще немного с низко опущенной головой, надел тапочки и
прошаркал в гостиную. Наступало время ожидания восхода солнца.
Глава четвертая
1
Хотя циники всегда говорят более правдоподобные вещи, чем оптимисты,
опыт подсказывал Ральфу, что в большинстве случаев они ошибаются, и он был
рад, что насчет Элен Дипно Мак-Говерн ошибся - в ее случае одного куплета
"Блюза разбитого сердца и избитого тела" было вполне достаточно.
На следующей неделе в среду, когда Ральф, наконец, решил повидать
женщину, с которой Элен беседовала в больнице (ее звали Тиллбери - Гретхен
Тиллбери), и попытаться выяснить, все ли хорошо с Элен, он получил письмо.
Обратный адрес был прост - Элен, Натали, Хай-Ридж, - но этого оказалось
вполне достаточно, чтобы Ральф успокоился. Усевшись в свое кресло на
веранде, он вскрыл конверт и достал два листа линованной бумаги, исписанных
наклонным почерком Элен.
Дорогой Ральф.
Наверное, ты решил, что я все-таки обижаюсь на тебя, но это не так.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Бессонница'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13