Он бросает на собеседника быстрый взгляд и загадочно подмигивает.
- Милая, - он взглянул на жену, которая вся была поглощена нелегкой
работой по запихиванию в рот Уильяма последних ложек смеси. Ребенок с
неменьшим усердием стремился отправить подношение себе на нагрудник.
- Что?
- Глянь на меня, всего секунду.
Она обернулась.
- Это очень загадочно?
- Нет, дорогой.
- Я тоже думаю, что не так уж.
Конец очерка - это еще одна ироническая глава в длинной истории,
которую Тад Бомонт называет не иначе как то, что только "чудаки именуют
романом".
"Путь Мэшина" был опубликован в июне 1976 года в небольшом
издательстве "Дарвин пресс" ("сам" Бомонт печатается в куда более
престижном "Даттоне") и произвел подлинную литературную сенсацию, выйдя в
списке бестселлеров на первое место на обоих побережьях Америки. Роман был
экранизирован как сногсшибательный кинобоевик.
"Долгое время я ожидал, что кто-нибудь обнаружит, что я был Джорджем,
а Джордж был мною, - говорит Бомонт. - Копирайт был зарегистрирован на имя
Джорджа Старка, но мой литературный агент, как и его жена (она теперь уже
экс-жена, но по-прежнему сотрудничает с ним), да и вся верхушка, и даже
контролер-бухгалтер "Дарвин пресс" знали правду. Он должен был знать ее
хотя бы потому, что Джордж умел писать длиннейшие романы, но никак не мог
научиться самостоятельно подписывать банковские чеки. И, конечно,
налоговое управление тоже должно было быть в курсе дел. Поэтому Лиз и я
ждали примерно года полтора, что найдется некто, который разрушит всю эту
комедию. Но этого не случилось. Я думаю, что мне здесь просто очень сильно
и глупо повезло.
Все это доказывает, что когда ты уверен в невозможности скрыть
что-либо от болтунов, они все почему-то придерживают языки".
Вернемся к тем следующим десяти годам, когда блистательный мистер
Старк, куда более плодовитый, чем его вторая половина, опубликовал еще три
романа. Ни один из них не смог повторить небывалый успех "Пути Мэшина", но
все они занимали места вверху в списках бестселлеров.
После длительной паузы, вызванной раздумьем, Бомонт начинает
рассуждать о причинах своего решения прекратить столь выгодную ему
мистификацию публики: "Вы должны помнить, что Джордж Старк был всего лишь
выдумкой, не более того. Я с удовольствием вел эту игру долгое время... и,
черт побери, парень делал мне деньги. Я их называл "мои-твои деньги". Одно
только сознание того, что я в любой момент могу бросить преподавание н
заняться только писательской работой, производило для меня гигантскнй
эффект освобождения от всех этих комплексов.
Но мне хотелось писать и свои собственные книги, и Старк начинал
выпадать из игры. Он мешал мне. Все было очень просто. Я знал это, Лиз
знала, мой агент тоже знал... Я думаю, что даже редактор Джорджа в "Дарвин
пресс" понимал это. Если бы я продолжал сохранять сей секрет, соблазн
написать еще один роман Джорджа Старка в конце концов одолел бы меня. Я
столь же подвержен завлекающему зову денег, как и любой другой человек.
Решение поэтому нужно было принимать окончательно и бесповоротно.
Другими словами, нужно было раскрыться перед публикой. То, что я и
делаю. И как раз сейчас".
Тад оторвался от статьи с грустной усмешкой. Сразу же вдруг ощутилась
некоторая искусственность и натянутость его веселья по поводу фото в
"Пипл". Потому что не только фотографы журнала умели подавать свой
материал так, как это хотели и ожидали неискушенные в литературе читатели.
Он понял, что и большинство интервьюеров умеют это, в большей или меньшей
степени. Но он считал, что он мог бы быть несколько поискуснее простого
литератора в подаче материалов этого типа; он все же романист... а
романист оказался просто парнем, которому платят за его вранье. Чем больше
вранья, тем больше денег.
Старк, можно сказать, выходил за грань обычного. В этом была вся
штука.
Как прямолинейно.
Как успешно.
Как все это отдает дерьмом.
- Милая?
- Мм?
Она пыталась привести лицо Уэнди в относительный порядок. Уэнди была
не в восторге от этой идеи. Она энергично мотала из стороны в сторону
своей маленькой заляпанной нашей головкой, а Лиз старалась стереть следы
пиршества влажной салфеткой. Тад подумал, что в конце концов жена схватит
негодницу, если только не устанет до этого в бесплодной борьбе. Уэнди,
судя по всему, также учитывала эту спасительную для нее возможность.
- Не зря ли мы лгали по поводу участия Клоусона во всем этом?
- Мы не лгали, Тад. Мы просто не называли его имя.
- И он был пустяковым мужиком, правда?
- Нет, дорогой.
- Нет?
- Нет, - ответила Лиз суровым тоном. Она только что занялась лицом
Уильяма. - Он был грязным маленьким пресмыкающимся.
Тад фыркнул:
- Пресмыкающимся?
- Точно. Пресмыкающимся.
- По-моему, я впервые в жизни слышу этот научный термин.
- Я увидела его на коробке с видеокассетой, когда ходила в угловой
магазин. Фильм ужасов назывался "Пресмыкающиеся". И я подумала: "Чудесно.
Кто-то догадался снять фильм о Фредерике Клоусоне и его семейке. Не забыть
бы рассказать об этом Таду". Но забывала сделать это раньше.
- Так ты считаешь, что здесь все о'кей?
- В самом деле, все о'кей, - ответила она.
Она указала рукой с мокрой салфеткой сперва на Тада, затем на
открытый журнал.
- Тад, ты урвал свой кусок мяса с этого. Люди получили свой кусок
тоже. А Фредерик Клоусон получил кусок дерьма... но это единственное, что
он заслужил.
- Спасибо, - произнес он.
Она пожала плечами. - Будь уверен. Ты иногда слишком терзаешь себя,
Тад.
- Это беспокоит тебя?
- Да, все беспокоит... Уильям, ты сейчас у меня доиграешься! Тад,
если бы ты помог мне сейчас немножко...
Тад закрыл журнал и понес Уильяма в детскую следом за Лиз, которая
несла Уэнди. Засыпающий ребенок был теплым и приятно отяжелевшим, его руки
обвились вокруг шеи Тада, а сам Уильям еще пытался таращиться на мир со
своим обычным интересом ко всему вокруг себя. Лиз уложила Уэнди на одну
половину стола для пеленания младенцев, Тад сделал то же самое с Уильямом
на другой стороне. Лиз успела чуть раньше управиться с Уэнди.
- Значит, - сказал Тад, - мы должны закончить всю эту историю с
"Пипл"? Верно?
- Да, - ответила она и улыбнулась. Что-то в этой улыбке показалось
Таду не совсем искренним, но он помнил свой собственный ненормальный смех
и решил ничего не уточнять. Иногда он был совсем не уверен в правильности
некоторых мыслей и поступков - это было своего рода умственным аналогом
его физической неуклюжести - и тогда полагался во всем на Лиз. Она редко
упрекала его в нерешительности, но он видел печать усталости в ее глазах,
когда заходил слишком далеко в самокопании. Что она могла сказать? Ты
слишком терзаешь себя, Тад.
Он тщательно запеленал Уилла и закрепил страховочную лямку на животе
ребенка, поскольку еще во время этих операций Уилл делал все возможное
чтобы скатиться со стола и покончить жизнь самоубийством.
- Буггууа! - завопил Уилл.
- Да, - согласился Тад
- Диввии, - провозгласила Уэнди.
Тад согласно кивнул: - Это тоже очень верно.
- Хорошо, что он умер, - вдруг сказала Лиз.
Тад взглянул на нее. Он задумался на секунду, затем кивнул. Не было
необходимости уточнять, кто был он, они оба это знали.
- Да.
- Мне он никогда не нравился.
- Это ведь почти относится к твоему мужу, - готов был ответить Тад,
но не стал. Здесь ведь нет ничего странного и обидного, поскольку Лиз
говорит не о нем. Не только методы письма Джорджа Старка существенно
отличали его от Тада.
- Мне тоже, дорогая, - сказал он. - Что у нас на ужин?

Глава 3. НАРУШАЯ ВЕДЕНИЕ ДОМАШНЕГО ХОЗЯЙСТВА
1
Этой ночью Тад увидел кошмарный сон. Он проснулся почти в слезах и
дрожа, как щенок, застигнутый грозой. Он повстречался во сне с Джорджем
Старком, причем последний был теперь агентом по продаже недвижимости, а не
писателем, который всегда стоял позади Тада, воплощаясь лишь в голос и в
тень.
2
Автобиография Старка для "Дарвин пресс", которую Тад написал
незадолго до написания "Голубых из Оксфорда", второго по счету шедевра
Джорджа Старка, утверждала, что Старк управлял грузовым пикапом марки
"Дженерал моторс" 1967 года выпуска. Этот грузовичок должен был быть
выкрашенным в весенние светлые цвета. Во сне, однако, они неслись в
мрачно-черном "Торнадо", и Тад понимал, что пикапом здесь и не пахнет. Это
был турбореактивный катафалк.
"Торнадо" был окрашен целиком в черное и никак не напоминал
автомобиль агента по продаже недвнжимости. Тад все смотрел на него через
плечо, пока они шли к дому Старка, который почему-то хотел показать его
Бомонту. Он подумал, что ему придется увидеть Старка в доме, и какой-то
ужас заполнил сердце Тада. Но сейчас Старк стоял как раз за плечом Тада
(хотя он никак не мог взять в толк, откуда Старк прошмыгнул туда столь
быстро и бесшумно). Тад мог видеть только автомобиль, этого черного
тарантула, ослепительно сверкающего в солнечном свете. На заднем бампере
была наклейка. "МОДНЫЙ СУКИН СЫН" - гласила она. Слова были окаймлены
слева и справа черепом и двумя скрещенными когтями.
Дом, в который Старк привел Тада, был на самом деле его домом - не
тем главным, зимним домом в Ладлоу, неподалеку от университета, а летним
домиком в Кастл Роке. Позади здания открывался пейзаж зимнего озера, и Тад
отчетливо слышал потрескивание ледяных волн, набегающих на берег. За
входной калиткой висела небольшая табличка с объявлением "ПРОДАЕТСЯ".
- Отличный домик, не так ли? - Старк почти прошептал это из-за спины
Тада. Его голос был столь ласков, что напоминал урчание избалованного
домашнего кота.
- Это мой дом, - ответил Тад.
- Ты не прав. Хозяин этого дома мертв. Он убил жену и детей, а затем
и самого себя. Он вытащил затычку. Только и всего - и привет родителям. Он
имел эту затычку в самом себе. Но тебе не следует столь тяжело все это
переживать. Ты мог бы сказать, что это было чертовски приятно.
- Разве это смешно? - собирался Тад спросить Старка, и ему казалось
особенно важным показать собеседнику, что он ничуть не боится его. Причина
была в том, что Тад был объят ужасом. Но еще до того, как он сумел найти
слова для вопроса, огромная рука, которая, казалось, была лишена ясных
очертаний (хотя это было и трудно наверняка утверждать из-за тени от
большой пальмы, падавшей на собеседников), протянулась через плечо Тада и
покачала связкой ключей перед его носом.
Ключи не позванивали. Если бы это было так, он бы что-нибудь
вымолвил, может быть, даже отодвинул бы эти проклятые ключи от лица, чтобы
показать, как мало на него действует этот страшный человек, упорно
держащийся за его спиной. Но рука придвигала ключи вплотную к его лицу.
Тад был вынужден схватить связку, грозившую разбить его нос.
Он вставил один из ключей в замок наружной двери из гладко
отполированного дуба, снабженной крохотным медным дверным молотком, очень
похожим на маленькую птичку. Ключ повернулся легко, и это было странно,
поскольку он был вовсе не дверным ключом, а ключом от пишущей машинки на
длинном стальном пруте. Все прочие ключи в связке оказались отмычками,
которыми пользуются взломщики.
Он взялся за ручку двери и повернул ее. Как только он это сделал,
обрамленная металлом древесина на двери сморщилась и растрескалась сама
собой, что сопровождалось серией хлопков, столь же громких, как при
пожаре. Между досками двери вспыхнул огонь. Повалил дым. На двери были
декоративные щеколды из металла с чеканкой, одна из них грохнулась на
лестницу прямо под ноги Таду.
Он вошел внутрь.
Он не хотел этого; ему хотелось остаться на крыльце и спорить со
Старком. И не только! Убеждать того, спросить, зачем, во имя Господа,
Старк сделал это, поскольку войти внутрь дома было еще ужаснее и страшнее,
чем впечатление от встречи с самим Старком. Но это был сон, кошмарный сон,
и ему казалось, что причина всех кошмаров - отсутствие самообладания. Это
напоминало ощушение от катания на американских горах, когда кажется, что
ты в любую секунду после наклона или толчка можешь врезаться в кирпичную
стену и погибнуть так же легко и просто, как насекомое под ударом хлопушки
для мух.
Знакомая до мелочей прихожая показалась ему сейчас совершенно чужой,
почти мрачной. Бросалось в глаза отсутствие выгоревшей ярко-красной
ковровой дорожки, которую Лиз давно уже угрожала заменить, но никак не
осуществляла сие намерени е... и хотя это казалось слишком незначительной
деталью во время кошмара, это было тем, к чему он не раз возвращался
позднее, поскольку именно это наиболее полно и точно отражало его ужас -
ужас независимо от содержания самого сна. Можно ли считать безопасной
чью-то жизнь, если даже такая пустяковая вещица, как ковровая дорожка в
прихожей, может вызывать столь сильные чувства разрыва, дезориентации,
печали и страха?
Ему не понравились звуки, напоминающие эхо, сопровождавшие его шаги
по деревянному полу. Они не только производили впечатление, что убеждают
Тада в правоте слов негодяя, который неотступно следовал за ним. Они
доказывали полную пустоту и отсутствие жизни в доме. Но ему еще больше не
нравились эти звуки, поскольку шаги Тада и шуршание его собственных подошв
звучали как-то потерянно и безнадежно несчастливо.
Ему хотелось повернуться и уйти, но он никак не мог сделать этого.
Потому что Старк был сзади него, и почему-то он знал, что Старк сейчас
держит в руках те самые страшные ножницы Алексиса Мэшина, которыми их
хозяин изуродовал в конце романа "Путь Мэшина" лицо другого ублюдка.
Если он обернется, Джордж Старк может слегка обкарнать его.
Хотя дом был и пуст, но за исключением дорожек и ковров (в том числе
и ковра, закрывавшего весь пол в гостиной) вся мебель и обстановка были на
месте.
Ваза с цветами стояла на маленьком столике в конце прихожей, откуда
можно было пройти либо прямо в гостиную с круглым потолком и окном во всю
стену, открывающим вид на озеро, либо повернуть направо в кухню. Тад
коснулся вазы, и она разлетелась на кусочки, выпустив облако едкого
керамического порошка. Застоявшаяся вода испарилась, и полдюжины садовых
роз, стоявших в вазе, увяли и почернели в центре столика. Он потрогал сам
стол. Поверхность издала сухой треск разрыва, и стол раскололся пополам,
но не упал на пол, а остался стоять.
- Что ты сделал с моим домом? - воскликнул Тад, обращаясь к стоящему
за ним человеку, не решаясь повернуть к нему голову. У него не было нужды
проверять наличие этих ужасных ножниц, которыми еще до того, как Нони
Гриффитс разукрасила щеки Мэшина красно-белыми бороздами и выколола ему
глаз, сам Мэшин любил освежевывать носы своих "конкурентов по бизнесу".
- Ничего, - отвечал Старк. Таду не надо было проверять, улыбается ли
этот негодяй, поскольку эта улыбка явно слышалась в голосе собеседника. -
Ты сделал это, старина.
Затем они оказались на кухне.
Тад зацепил печь, и она раскололась пополам, как забитый грязью
старый колокол. Нагревательные спирали вытянулись вверх и покривились.
Омерзительное зловоние исходило из темной расщелины посередине печи, и,
наклонившись, он увидел индейку. Она загнила, и темная жидкость с какой-то
начинкой вытекала из живота птицы.
- В местечке пониже, чем здешнее, мы называли это дурацкой
фаршировкой, - заметил Старк из-за его плеча.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Тад. - Где, по-твоему, находится
местечко пониже?
- Эндсвилл, - спокойно ответил Старк. - Это то местечко, где сходятся
все железнодорожные пути, Тад.
Он еще что-то добавил, но Тад пропустил дальнейшее мимо ушей. На полу
лежал кошелек Лиз, и Тад перепрыгнул через него. Когда он ухватился, чтобы
не упасть, за кухонный стол, то раскололся на мелкие щепки и обсыпал
линолеум древесными опилками.
- Прекрати немедленно! - закричал Тад. - Я хочу проснуться! Я
ненавижу ломать вещи!
- Ты всегда был неуклюжим, старина, - сказал Старк.
- Я не должен, - взволнованно ответил Тад. - Я не должен быть
неуклюжим. Я не должен ломать вещи. Когда я осторожен, все в полном
порядке.
- Да... очень плохо, что ты перестал быть столь осторожным, - сказал
Старк, с той самой наполнявшей его голос гнусной улыбочкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9