— приказала Эльвира и встала.— А что, в прошлом есть что-то такое, чего нельзя знать другим? — спросил подозрительно Урс.— Принеси мне фотографии! Урс встал, раздраженный.— А я-то думал, речь идет о фирме Кохов.— И о ней тоже. — Эльвира вышла из комнаты.— Она явно стареет, — сказал Томас своему сыну.Кони сидел в своем кресле в гостиной в халате. Одеть его сегодня не удалось. Когда Симона вошла, он никак не отреагировал на это. И на то, что она пододвинула стул и села рядом с ним.— Кони, — начала она, — у меня тут есть несколько новых фото, и мне нужна твоя помощь, чтобы разобраться в них. — Она открыла альбом.На первой фотографии была запечатлена молодая Эльвира в зимнем саду виллы «Рододендрон». В длинной, ниже колен, юбке и свитерочке без рукавов.— Вот эта женщина, например, — кто она?Конрад даже не взглянул. Симона поднесла фотографию к самому его лицу.— Эта женщина? Кони вздохнул.— Фройляйн Берг, — ответил он, словно имел дело с непонятливым ребенком.— Ах, а я думала, это Эльвира.Кони покачал головой, удивляясь ее тупости.Рядом с фото Эльвиры осталось белое пятно, где раньше была наклеена еше одна фотография. Симона перевернула страницу. На следующем снимке вилла была видна с южной стороны: лестница, ведущая на террасу, а на ней — Вильгельм Кох. В светлых брюках, белой рубашке с галстуком, в темном жилете, но без пиджака.— А этот мужчина?Кони уже смирился с тем, что должен объяснять этой женщине, без конца пристающей к нему с вопросами, самые элементарные вещи.— Папа-директор, — ответил он терпеливо.— Чей папа?— Томитоми.На другой странице рядом с вырванной фотографией был запечатлен павильон — рододендроны вокруг еще совсем маленькие. У чугунных перил стоят две старые женщины в шляпах с широкими полями и бесформенных, висящих на них мешком, длинных, почти до земли, платьях.— Тетя Софи и тетя Клара, — объявил Кони, не дожидаясь вопроса. Его интерес проснулся. Доктор Кундерт у монитора отметил это с явным облегчением.Страницу за страницей Симона просмотрела с Конрадом все фотографии старого альбома. Снимки парка, «папы-директора», «фройляйн Берг», «тети Софи и тети Клары». И белые пятна от утраченных фотографий.На одном из самых последних Эльвира была в цветастом летнем платье-костюмчике с короткими рукавами, она стояла у балюстрады на террасе. Рядом с ней Вильгельм Кох, положивший — чего не было прежде ни на одной фотографии — руку по-хозяйски ей на талию.— Папа-директор и мама, — прокомментировал Конрад.— Чья мама?— Томитоми, — вздохнул Конрад Ланг.— Фройляйн Берг — мама Томитоми?— Теперь уже да.С последним фото произошло нечто неожиданное. На нем была запечатлена цветочная грядка вдоль живой изгороди и кадка с цветущим олеандром, ради которого, очевидно, и делался снимок. Кони долго и внимательно изучал фотографию. Наконец изрек:— Папа-директор и Томи.томи. Симона взглянула на телекамеру.— Папа-директор, — Кони указывал на какое-то место посреди олеандра, — и Томи-томи. — Он ткнул пальцем чуть ниже того места.Когда Симона вгляделась повнимательнее, ей стало ясно, что фотограф забыл перевести пленку и дважды снял на один и тот же кадр. В живой изгороди она различила едва заметный контур круглой головы Вильгельма Коха. А на коленях у него силуэт ребенка.Доктор Кундерт и Симона долго сидели над фото, пытаясь понять ответы Конрада Ланга. То, что в девичестве Эльвира Зенн носила фамилию Берн ни для кого не являлось секретом. Но если маленький Конрад знал это, значит, он был знаком с Эльвирой до того, как его мать Анна Ланг приступила к своим обязанностям служанки на вилле «Рододендрон». К тому времени Эльвира уже была женой директора Коха. Конечно, ничего невероятного в том, что молодая Эльвира, став женой пожилого мужчины, пригласила в служанки кого-то из старых знакомых, чтобы скрасить жизнь, не было.Гораздо сильнее поразило их двойное изображение. Чем больше привыкали глаза и чем лучше они могли различить другую, более слабую картинку, тем, казалось, отчетливее она проступала. В том. что мужчина не кто иной, как Вильгельм Кох, сомнений быть не могло. А вот ребенок на Томаса похож не был. Ни характерного квадратного черепа, ни узких, близко посаженных глаз. Если малыш на кого-то и походил, то скорее на Конрада Ланга на его детских снимках.— Почему во всем альбоме нет ни одного фото маленького Томаса? — спросил доктор Кундерт.— Может, это как раз те, которые были вырваны?— А почему кому-то понадобилось их вырывать? Симона произнесла то, о чем они оба вдруг подумали:— Потому что ребенок на тех фотографиях не Томас Кох.Той же ночью Урс позвонил Симоне.— Мне надо с тобой поговорить. Я сейчас приду.— Нам нечего обсуждать.— А что ты скажешь про фотографии, которые украла у Эльвиры?— Я только брала их на время, чтобы сделать копии.— Ты вломилась к ней в дом.— Я открыла дверь ключом.— Ты вторглась в ее личную жизнь. За то. что ты сделала, нет никакого прощения.— Я и не прошу о прощении.— Но сейчас ты немедленно вернешь все фотографии!— Она боится этих фотографий. И постепенно я начинаю понимать почему.— Почему?— Здесь что-то не так. В ее прошлом. И она опасается, что Конрад вытащит все на свет божий.— Что такого может вытащить на свет божий больной человек?— Спроси Эльвиру! Спроси ее. кто был на фотографиях, которые она вырвала!Томи тихонько лежал на торфе в сарайчике садовника, тепло укрытый джутовыми мешками, и боялся пошевелиться. В парке все было под снегом, а с неба падали fazonetli. Она ищет его!Если найдет, то кольнет и его тоже. Как папу-директора. Он все видел.Он проснулся, потому что папа-директор разговаривал так. как всегда после шнапса. Громко и не как обычно. Он слышал, как папа-директор поднялся по лестнице и начал громыхать и бушевать в той комнате, где спали он и мама.Томи встал и посмотрел в щелочку в дверь — она всегда оставалась приоткрытой, пока они не легли в постель. Его мама и мама Кони, поддерживая папу-директора под руки, провели его в спальню и посадили на кровать. Мама Кони протянула ему шнапс. Они раздели его и уложили в постель. Потом мама Кони уколола его иглой. Они накрыли его, потушили свет и вышли из комнаты. Кони открыл дверь пошире и подошел к папе-директору. От него сильно пахло шнапсом. Свет вдруг зажегся, это вернулась мама Кони. Она взяла его за руку и отвела в детскую.— Почему ты уколола папу-директора? — спросил он.— Если ты еще раз такое скажешь, я и тебя уколю, — ответила она.Рано утром он услышал множество голосов в соседней комнате. Он вылез из кровати, чтобы посмотреть, что там такое. Там было полно людей, и среди них его мама и мама Кони. Папа-директор лежал в кровати не двигаясь.Тут его увидела мама Кони и увела из комнаты.— Что с папой-директором? — спросил он.— Он умер, — ответила она.За окном падал снег. Он рос все выше и выше. Падал на крыши и деревья. Томи закрыл глаза. Здесь она его не найдет. Но, проснувшись, почувствовал, что ему больно руку. а когда посмотрел на нее, то увидел, что рука привязана и из нее торчит игла. Значит, она все-таки нашла его!Он выдернул иглу. Зажегся свет. Он закрыл глаза.— Не надо меня колоть!И на «Выделе» свет тоже еще горел. Урс пришел к Эльвире очень поздно. Они сидели в салоне. В камине мерцали остатками огня последние угли.— Она говорит, ты боишься этих фотографий, потому что что-то не так в твоем прошлом. Ты опасаешься, что Кони это вспомнит.— Что может быть не так в моем прошлом?Урсу трудно было бы сейчас сказать, обеспокоена Эльвира или нет.— Она просила тебя спросить, кто был на тех фото, которые вырваны. Нет, вот теперь видно, что она беспокоится. — Не знаю, что она имеет в виду.— А я знаю. Я видел этот альбом у тебя. Тот, где вырваны фотографии.— Не помню. Вероятно, я там сама себе не нравилась.Эльвира взглянула на Урса. Он был не такой, как отец. Не уходил от проблем. Хотел точно знать, что на него надвигается, чтобы вовремя принять нужные меры. Урс Кох — тот самый человек, который нужен заводам Коха. Он сохранит их и поведет дальше как надо, продолжая ее дело. Высок ростом, здоров и не подвержен никаким сомнениям.— Если есть что-то, что я должен знать, ты обязана сказать мне об этом. Эльвира кивнула.На следующее утро Эльвира пришла в гостевой домик. Симона находилась с доктором Кундертом у Конрада. Они как раз пытались уговорить Конрада позавтракать. Но тот только лежал, уставившись в потолок. Вошла сестра Ирма и сказала:— У дверей стоит госпожа Зенн и говорит, что хочет видеть госпожу Кох. Симона и Кундерт обменялись взглядами.— Проводите ее сюда, — сказала Симона. Очень скоро сестра Ирма вернулась назад.— Она не хочет входить, вы должны выйти к ней, говорит она. Она довольно сильно рассержена.— Если она хочет видеть меня, пусть придет сюда.— И я должна ей такое сказать? Да она убьет меня на месте.— Вы посильнее ее будете.Сестра Ирма вышла и довольно долго не появлялась. Когда она вернулась, Эльвира была с ней. Бледная и рассерженная. Она проигнорировала Конрада и доктора Кундерта и как столб застыла перед Симоной. Ей требовалось собраться с силами, прежде чем она смогла заговорить.— Дай мне фотографии! Симона побледнела.— Нет. Мы их используем в терапевтических целях.— Немедленно отдай мне фотографии!Обе женщины в упор смотрели друг на друга. Ни та, ни другая не собирались уступать. Вдруг с кровати раздался голос Конрада:— Мама, почему ты уколола папу-директора?Эльвира не взглянула на Конрада. Ее взгляд заметался от сестры Ирмы к доктору Кундерту и от него к Симоне. Потом она резко повернулась и вышла из комнаты. Симона подошла к постели Конрада.— Она уколола папу-директора?Конрад приложил палец к губам.— Тcсс…Весь день Эльвира провела в своей спальне, никого к себе не пуская. Вечером, когда пора было колоть инсулин, она подошла к маленькому холодильничку в ванной комнате, достала шприц-ручку, поднесла его к раковине и нажала пальцем сверху. Потом открыла оба крана и надолго оставила течь воду.Томи лежал в кроватке и плакал. Но только совсем тихонько. Если его услышит мама Кони, она придет и уколет его. Она так сама сказала. Мама Кони спала теперь рядом. Поэтому вполне возможно, что она его слышала. Ее теперь звали мама Анна. А маму — мама Эльвира. Потому что и маму Кони и его маму они оба называли мамами, и по-другому никак нельзя было разобраться, кого они имеют в виду.Томи плакал, потому что его заставили спать в кроватке Кони и в комнате Кони. Это была такая игра. Томи изображал иногда Кони, а Кони — Томи. И тогда Кони спал в кроватке Томи, а Томи укладывали в кроватку Кони. Но Томи не любил эту игру. Комната Кони находилась в домике позади виллы, где спала его мама. Мама Анна. А Томи боялся ее. Он услышал спор голосов на лестнице. Дверь отворилась, и зажегся свет.— Не надо колоть! — сказал Томикони.— Никто не собирается тебя колоть, детка, — сказал голос. — Мы отнесем тебя сейчас в твою кроватку.Томи обрадовался. Это была не мама Анна. Это были тетя Софи и тетя Клара.Эльвира полулежала в своей гигантской кровати, обложившись подушками. Мучительный фен наконец-то прекратился, март и природа одумались и вошли в свои берега. Урс сидел в маленьком мягком кресле у края постели. Эльвира вызвала его к себе, потому что хотела сообщить ему нечто важное.— Ты вчера спросил меня, есть ли в моем прошлом такие веши, которые ты обязательно должен знать. Да, такие вещи есть.Когда через два часа Урс стоял и смотрел из окна виллы на гостевой домик, он уже не был таким спокойным и беспечным, как при Эльвире. Уходя от нее, он поздоровался с доктором Штойбли, встретившимся ему на пути.Эльвира позвонила доктору Штойбли и назвала ему цифры своего самостоятельно проведенного анализа.— Что-то здесь не так, — сказал он и тут же отправился к ней.Проверив у нее сахар, он наморщил лоб и вынул инсулиновый шприц с ампулой альтинсулина — препарата быстрого и короткого действия, применяемого при обнаружении абсолютной недостаточности инсулина в организме. Он выпустил из иглы воздух и сделал ей инъекцию в ногу.— Не думаю, чтобы вы съели килограмм шоколадных конфет. Эльвира только махнула рукой. Она терпеть не могла сладкого.— И вы уверены, что регулярно делали уколы инсулина?— Думаю, что да. Но будет лучше, если вы проверите, я уже старая женщина. Лекарство в ванной, в холодильничке.Доктор Штойбли направился в ванную комнату. Эльвира перегнулась через край кровати и запустила руку в его чемоданчик. Когда он через некоторое время вернулся, на лице его отражалось недоумение.— Похоже, все точно. Записи и число пустых ампул совпадают. Я отправлю одну пустую в лабораторию.Доктор Штойбли пообещал зайти к ней завтра еще раз.Оставшись одна, Эльвира сунула руку под одеяло, вытащила оттуда инсулиновый шприц и положила его на секретер.Симона и доктор Кундерт заняли столик в одном из многочисленных «fresco» — этих захудалых харчевнях-гостиницах, которым новые хозяева вернули их изначальную суть: покрасив стены в белый цвет и накрыв столы бумажными скатертями, они превратили их с помощью приветливой обслуги и незамысловатых блюд интернациональной кухни в симпатичные заведения. Они заказали салат по-гречески и мексиканские кукурузные лепешки с мясной начинкой и бобами. Кельнерша обращалась к ним на ты, и Симона сказала доктору Кундерту:— Похоже, мы здесь единственные, кто разговаривает друг с другом на вы. И с этого момента они перешли на ты.— О чем я тебя давно хотел спросить: почему ты все это делаешь для него? Он ведь тебе совсем чужой.— Сама не знаю. — Она задумалась. — Мне его просто жалко. Он как старый отслуживший плюшевый мишка. Его время от времени вытаскивают со скуки, чтобы однажды вышвырнуть на помойку окончательно. Разве это жизнь для человека?Кундерт кивнул. Глаза Симоны наполнились слезами. Она вынула из сумки платок и вытерла слезы.— Извини, со мной это теперь часто бывает, с тех пор как я забеременела. Как ты думаешь, кто был на вырванных фото?— Конрад Ланг, — ответил Кундерт не колеблясь.— Мне тоже так кажется. Кундерт налил себе вина.— Этим и объясняется, почему он путает на ранних фотографиях Кони и Томи.— Мне он сказал, что все выглядит так, будто он Кони, а на самом деле он — Томи.— Как это может быть?— В четыре года все возможно: Томикони, Конитоми, мама Вира, мама Анна. Кундерт разволновался.— Значит, обе женщины задурили малышам головы и так долго играли с ними в подмену имен, пока те окончательно не запутались и уже больше не помнили, кто из них кто. И тогда они поменяли детей местами.— Но зачем было этим женщинам менять детей местами?— Ради ребенка Анны Ланг. Чтобы он унаследовал заводы Коха. Складывающаяся картина была тем не менее лишена для Симоны всякого смысла.— С какой стати пришло Эльвире в голову сделать такое в угоду Анне Ланг? — Кафе заполнилось людьми. Негромкие голоса и смех беззаботных людей на звуковом фоне из танго, бельканто и рок-музыки поглотили чуть слышные слова Симоны: — Тогда, сообразно с этим. Кони — подлинный наследник заводов Коха.Даже и не в такой уж ранний для аперитива час бар в отеле «Des Alpes» оставался полупустым — несколько человек, живших в отеле, кое-кто из бизнесменов, одна парочка, отношения которой еще не настолько продвинулись, чтобы показываться в более многолюдных местах, и сестры Хурни, которые воспользовались паузой в игре пианиста и обстоятельно изучали поданный им счет. Работавшую только днем Шарлотту уже сменила Эви, ей тоже явно было за пятьдесят, но она, судя по ее виду, была одной из тех немногих, кто регулярно посещал солярий отеля. Ушедшего пианиста прекрасно заменял Дин Мартин. Он пел: «You're nobody till somebody loves you» (Ты никто, пока тебя кто-нибудь не полюбит).Урс Кох сидел в нише с Альфредом Целлером. Перед каждым стояло по стакану виски — у Урса со льдом, у Альфреда со льдом и содовой. Они знали друг друга с юных лет. Оба в одно время учились в «Сен-Пьере», как и их отцы. Альфред поступил после интерната на юридический и стал потом работать в знаменитой фирме отца. Помимо того, что Альфред обслуживал концерн, он стал еще личным советником-юристом Урса и, насколько позволяла ситуация, также и его другом. Урс позвонил ему и спросил, не свободен ли он случайно сегодня вечером. «Случайно да», — ответил Альфред, тут же махнув рукой на театральную премьеру.Урс не знал, как начать.— Жалко старый комод, — произнес Альфред, чтобы хоть что-то сказать. Урс не понял, что он имеет в виду, и тогда тот пояснил: — Да отель «Des Alpes». Вот уже сколько лет они не могут вылезти из долгов. Банк «Национальный кредит» отказал им в ипотечной ссуде. А это означает, что они хотят забрать отель, чтобы впоследствии превратить его в учебный центр. Мне будет как-то не хватать этого бара. Здесь так спокойно, можно все обсудить. И достаточно шумно, чтобы не быть услышанным. Здесь мы среди своих. Урс уцепился за его слова.— То, что я хочу спросить тебя, должно остаться между нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22