Расследования, как и мертвых, лучше всего хоронить. Он чувствовал на себе и приближающийся взгляд Шарлотты Хэнни.
— Зачем вы все-таки меня сюда пригласили? И почему у меня возникает ощущение, что это представление устроено вовсе не ради сирот, а для меня?
— Ну, и для вас тоже. Наполовину.
Шарлотта подвела к ним уже успевшего вернуться Леверетта.
— Мистер Блэар, насколько я понимаю, вы вынудили Оливера украсть список тех женщин, которые воспользовались помощью и поддержкой «Дома». Неужели вы не понимаете, что у людей есть право на частную жизнь? Ради какой доброй цели могли понадобиться их имена столь испорченному морально человеку, как вы?
— Чтобы найти Джона, — вмешался Леверетт. — Все это делается только ради вас.
— Ради меня? Тогда поставьте меня об этом в известность. И каких же злодеев обнаружил знаменитый Блэар в результате своего расследования? Разбойников, убийц, грабителей с большой дороги?
— Всего лишь шахтеров, — ответил Блэар.
— А женщин среди них нет? — спросил Хэнни так, чтобы его наверняка услышали окружающие.
— Дядюшка, что за непристойные предположения?! — подошедшая к ним Лидия чуть не задохнулась от возмущения.
— Такое ли уж оно непристойное?
— С Джоном это невозможно, — запротестовал Леверетт.
— Я хочу услышать ответ Блэара, — проговорил Хэнни. — Как отец Шарлотты и как епископ, под чьим началом служил Джон Мэйпоул, я хотел бы знать, был ли он связан еще с какой-нибудь женщиной. Что скажете, Блэар?
— Мэйпоул был связан со многими женщинами, особенно с теми, кто попал в беду. Стояло ли за этим что-либо, кроме стремления помочь им, я не знаю.
— Но раз вам понадобились имена, значит, вы что-то или кого-то подозреваете, — возразил Хэнни.
— Пока еще рано об этом говорить.
— Кого-нибудь из девушек, что прошли через «Дом для женщин»? Шахтерку или работницу из тех, кого опекает Шарлотта?
— Какая разница?
— Фабричные работницы чахоточны и бесплотны, шахтерки полны сил и жизни. На мой взгляд, Мэйпоула должны были скорее привлекать чахоточные.
— Честное слово, я ее знаю.
— Ну что ж, одно по крайней мере ясно, — громко произнес Хэнни. — Блэар делает успехи. Шарлотта, по-моему, тебе уже следует позабыть о Мэйпоуле. Недалек час, когда обнаружатся либо его труп, либо его грехи. Блэар за что-то ухватился, и теперь я не слезу с него до тех пор, пока он не найдет или самого викария, или же его кости. А тебе пора менять свою жизнь.
И оба Хэнни, и обе Роуленд не сразу заметили, что все находившиеся в фойе смолкли и увлеченно наблюдают за ними. Вообще-то подобные вещи никого из Хэнни или Роулендов никогда особенно не волновали: Блэар уже давно обратил внимание на то, что епископ и члены его семьи привыкли устанавливать собственные правила поведения и что все другие люди были для них не более чем толпой лиц, небрежно намалеванных на заднике сцены. Зная все это, можно было быть уверенным, что и происходившее празднество Хэнни, по-видимому, организовал специально.
— А теперь сюрприз, — повернулся к толпе Хэнни. — В первой части сегодняшней программы наши юные артисты трогательно изобразили мучеников, с изумительным достоинством прошедших через страдания во имя славного дела: распространения Библии и Слова Божия в Англии. Сегодня перед Британией стоит задача поднять из невежества множество населяющих Землю народов, донести Слово Божие и до них. По счастью, у нас тоже есть свои герои, и вы сами убедитесь в этом, как только мы снова соберемся наверху, в зрительном зале.
В центре сцены стоял высокий, в рост человека, закрытый ящик из красного дерева. Оркестр заиграл «Правь, Британия!», и на сцене снова появились дети-сироты. Теперь они вышли чернолицыми и в черных париках, а вместо одежд на них были «леопардовые шкуры», сшитые из раскрашенного муслина. Мальчики держали в руках бамбуковые копья и картонные щиты, девочки — кокосовые орехи. Глаза и зубы детей сверкали.
— Африканцы, — пояснила Лидия Роуленд Блэару.
— Я так и подумал.
Важного вида девочка в тиаре и мантии «под горностая», связанной из крученой шерсти, выехала на сцену в обшитом парусиной корабле, который толкали два «африканца».
— Королева, — объяснила Лидия.
— Верно.
Стихли последние звуки гимна «Правь, Британия!», и корабль с королевой, несколько раз дернувшись, остановился возле ящика. Когда умолкли аплодисменты, епископ Хэнни вышел на сцену, поблагодарил девочку-королеву и других детей и выждал, пока не затих новый шквал аплодисментов.
— Мы живем с вами при начале нового века. Мы открываем новый мир, неся в него вместо тьмы — свет, вместо прежних оков — свободу и вместо примитивного выживания — возможность для всех участвовать в торговле, которая дает нам цейлонский чай, малайзийский каучук, шеффилдскую сталь, одежду из Манчестера; и все это доставляется на ливерпульских пароходах, в топках которых горит уголь Уигана. При этом мы ни на минуту не забываем, что любые наши начинания благословенны только тогда, когда путь им прокладывает Библия.
Как вам известно, мой племянник, лорд Роуленд продемонстрировал особые склонность и страсть к этому опасному роду деятельности. В частности, в Западной Африке, на Золотом Береге он неутомимо трудился над тем, чтобы добиться освобождения туземцев из-под ига работорговцев, передать их под защиту британской короны и светом Церкви вырвать их из мрака невежества и суеверий.
Сегодня утром лорд Роуленд прибыл на почтовом пароходе из Африки в Ливерпуль. Он должен был сразу же отправиться в Лондон, чтобы выступить на заседании Королевского географического общества с рассказом о своих исследованиях Золотого Берега и Конго, а также доложить Лиге по борьбе с рабством об усилиях, приложенных им для искоренения бесчеловечной торговли людьми. Пока он плыл через Атлантику, мы много раз обменивались телеграммами, и наконец нам удалось убедить лорда Роуленда почтить наше собрание не просто текстом обращения, но личным присутствием. Отсюда, из театра, он отправится прямо на вокзал. Я знаю, что в Лондоне его ждут с нетерпением, но лорд Роуленд разделяет общее убеждение всех членов нашей семьи: сначала Уиган, а уже потом — все остальное.
Во время своих путешествий по Африке лорд Роуленд, помимо всего остального, собрал также коллекцию археологических находок, остатков древних культур и просто разных любопытных вещиц, заслуживающих, по его мнению, изучения в Королевском обществе. Он согласился впервые публично показать здесь, на нашем празднике, одну из таких вещиц, которые он везет с собой в Лондон. Мне трудно скрыть чувство гордости, но я знаю: приветствуя здесь лорда Роуленда, я говорю от имени всех нас.
На сцене появился поджарый светловолосый человек. Пожав ему руку, Хэнни направился со сцены в партер, а зрительный зал, до самого последнего ряда, поднялся и стоя приветствовал Роуленда аплодисментами. Леди Роуленд даже приподнялась на цыпочки, лицо ее сияло гордостью. Лидия Роуленд хлопала так, что нацепленный у нее на запястье веер даже завертелся вокруг руки. Оркестр снова, с еще большим энтузиазмом грянул «Правь, Британия!»
— Первопроходец! Освободитель! Миссионер! — начала читать по бумажке девочка-королева. Дальнейшие ее слова потонули в новых приветственных возгласах и аплодисментах.
Роуленд слушал приветствие, стоя абсолютно неподвижно, что лишь еще сильнее приковывало к нему всеобщее внимание. Он обладал той прирожденной театральностью, которая, как вспомнил Блэар, действовала безотказно даже в Африке. Роуленд немного изменился по сравнению с тем пышущим здоровьем крепышом, каким он казался, когда впервые приехал в Аккру. Обычное влияние Африки, подумал Блэар. Так всегда: домой возвращается скелет, потом кости начинают обрастать понемногу мясом, а потом наступает шок от смены климата экватора на холодные моросящие дожди английской весны. Блэар сейчас почти сочувствовал стоявшему на сцене.
Волосы Роуленда, разделенные посередине пробором, падали с обеих сторон на лоб; под стать им была и жидкая бородка. Казалось, освещение сцены благоволило Роуленду, подчеркивая пропорциональность ничем не выдающихся черт лица. Стоя на сцене и вглядываясь в задние ряды зала, Роуленд был красив красотой склонного к философствованиям человека и чем-то напоминал Гамлета, перед тем как тот произносит свой знаменитый монолог. И на лесть он реагировал тоже как Гамлет — несколько отстраненно, как если бы она не имела к нему никакого отношения, что вызывало только все новые ее извержения. Хэнни дошел до своего места в первом ряду и сел. Взгляд Роуленда проводил епископа, потом выхватил из толпы сестру, задержался немного на ней, перешел на Шарлотту, сидевшую, опустив руки вниз. Затем беспокойно заметался по залу, пока не обнаружил в следующем ряду Блэара. И тут же загорелся каким-то внутренним огнем, словно ожил.
Трубные звуки рога просигналили завершение гимна «Правь, Британия!», и в наступившей тишине по залу пронесся шепот. Роуленд шагнул вперед, встав перед ящиком из красного дерева, и сдержанно кивнул — так, что жест этот можно было принять за скромный поклон героя. Дети-сироты пока еще оставались на сцене, шеренга их черных лиц блестела линией белозубых улыбок. Будь они настоящими африканцами, подумал Блэар, удирали бы сейчас со всех ног, спасая собственные жизни.
— Спасибо, спасибо, большое спасибо. Епископ просил меня сказать несколько слов. — Роуленд смолк, как бы не желая навязывать себя собравшимся. Голос его без усилий заполнял собой весь зрительный зал. Качество, очень важное для первопроходцев: книгами и публичными выступлениями они создают себе славу ничуть не в меньшей степени, чем научными исследованиями. «Наверное, я просто цепляюсь к нему по мелочам из-за того, что меня-то самого приглашают выступать только на кухне у Мэри Джейксон», — одернул себя Блэар.
— Путь до Африки не представлял собой ничего особенного, — начал Роуленд. — Мы отправились из Ливерпуля обычным почтовым судном Африканского морского пароходства, которое совершает рейсы с заходами на Мадейру, Азорские острова, Золотой Берег и в Сьерра-Леоне. Путешествие тянулось долго и скучно, пока мы не пересели на фрегат Королевских военно-морских сил, патрулирующий вдоль побережья Африки, чтобы перехватывать суда работорговцев. А уже с него мы попали в Аккру, на Золотой Берег, чтобы преследовать работорговцев на суше.
Роуленд отбросил со лба волосы и только тут впервые обратил внимание на выряженных под туземцев детей-сирот:
— Да. На суше. Самое скверное, что существует на побережье Африки, это смешение рас и народов. Те, в ком есть португальская кровь, получаются внешне привлекательными, английская же кровь очень плохо смешивается с африканской, и в результате рождаются неприятные, умственно ослабленные люди. Факт этот — лишнее напоминание англичанам, что в Африке на них лежит более высокая миссия, чем на португальских или арабских торговцах плотью.
Интересно, подумал Блэар, что в таком случае можно сказать о смеси крови кельтов, викингов и норманнов? — Вообразите, если можете, — продолжал Роуленд, — мир богатейшей и совершенно дикой природы, населенный рабами и работорговцами, заполненный всеми возможными хищниками, каких только создал неистощимый на выдумки Всевышний, мир, зараженный таким духовным невежеством, что он способен поклоняться бабуину, хамелеону, крокодилу. — Роуленд коснулся рукой деревянного ящика. — Одной из задач моей экспедиции было также изучение животных, точнее, образцов редких животных с целью развития науки — британской науки. Повторяю: то, что я вам сейчас покажу, всего лишь образец, имеющий чисто научное значение: надеюсь, он никак не заденет ваши чувства.
Роуленд распахнул дверцы ящика. Внутри на подушке из белого атласа лежали отрезанные у запястья две огромные черные лапы. Наружную сторону одной из них густо покрывала жесткая и колючая черная шерсть. Другая лапа была повернута внутренней стороной вверх так, чтобы видно было черную, испещренную глубокими складками безволосую кожистую ладонь с плоскими и короткими, как бы треугольными пальцами. У оснований каждая лапа была оправлена в браслет из кованого золота.
— Это передние лапы большой гориллы, которую я застрелил возле реки Конго. Там их была цела группа, они кормились, и я застал их врасплох. Мне необыкновенно повезло, что удалось их увидеть, потому что, несмотря на огромные размеры, увидеть этих обезьян удается нечасто. То, что находится здесь перед вами, — лишь третий привезенный из Африки образец подобного рода.
До Блэара донесся обращенный к Эрншоу шепот Шарлотты:
— И вы одобряете подобное?
— Целиком и полностью, — ответил ей Эрншоу. — Причем не только ради интересов науки, но и из соображений национального престижа.
Блэар увидел, что глаза Шарлотты потемнели от отвращения.
— А вы как полагаете, Блэар? — повернувшись к нему, тоном, не терпящим возражений, спросил Эрншоу.
— Я полагаю, что остальное может быть в другом ящике.
— Только подумать, такой джентльмен, а способен пойти и на дикарей, и на обезьяну. — Слова начальника полиции Муна, сидевшего с другой стороны от Блэара, прозвучали почти как сомнение. — Похоже, он вас знает.
— Да, мы знакомы.
— Должно быть, в Африке он фигура заметная.
— О да! Прекрасно держится, великолепно одевается.
— Ну, наверное, не только поэтому.
Шарлотта скосила глаза, ожидая ответа Блэара. В тот же момент и Роуленд взглянул на него со сцены.
— У него больная психика. Он сумасшедший.
Слова Блэара потонули в грохоте оркестра, заигравшего «Дом, милый дом» — мелодию, всегда так греющую душу. Роуленд слушал ее отвлеченно, с видом человека, вслушивающегося в звуки, долетающие откуда-то издалека. Или соображающего, как бы ему поудобнее исчезнуть.
Мун подергал Блэара за рукав.
— В чем дело? — Блэару пришлось почти кричать, чтобы его расслышали.
— Я говорю, я нашел Силкока, — прокричал Мун в ответ.
— Кого?
— Силкока, того человека, которого вы искали. Если он вам еще нужен, то пожалуйста. Это же ваше расследование.
Глава пятнадцатая
Они ехали вдоль канала в коляске начальника полиции, отделанной черным лаком и бронзой так, что она больше походила на похоронную карету. Блэар не снимал шляпу, хотя голову его будто пронзало иглами: из-за тряски внутренняя кромка шляпы ерзала по швам, натирая их. По настоянию Муна вместе с ним поехал и Леверетт. Густые облака закрывали небо так плотно, что почти стемнело, хотя до вечера было далеко. Фабричные трубы в слабом боковом освещении чем-то походили на колонны, стоящие вдоль Нила.
Мун все еще находился под впечатлением события, с которого они уехали:
— Это же надо, какие лапы, а? Верно сказал Эрншоу: в целях воспитания такое полезно показывать. Как вам кажется, мистер Леверетт, не стоило бы продемонстрировать эти лапы каждому уиганскому хулигану? Быть может, хоть так удалось бы припугнуть их и добиться тут некоторого порядка?
— Вы серьезно? — поинтересовался Блэар.
— Женщины все отпрянули назад при виде этих лап, так? По-моему, имей мы возможность показать при необходимости парочку подобных штуковин, народ в городе стал бы вести себя куда лучше.
— Попросите лорда Роуленда. Возможно, он сумеет раздобыть для вас еще одну пару. Тогда одна будет у Королевского общества, а вторая — у вас. Сможете демонстрировать ее в школе или у себя дома.
— Шутите, да? Мистер Блэар, что, шутит? — повернулся Мун к Леверетту, сразу заерзавшему и как-то сжавшемуся на сиденье; так съеживается высокий человек, стараясь остаться незамеченным. — Вот что мне нравилось в вашем отце, мистер Леверетт, так это полное отсутствие чувства юмора.
— Это верно, юмора у него не было, — согласился Леверетт.
— Я всегда понимал, что именно он имел в виду. Хочу думать, что и вас я тоже понимаю.
Леверетт посмотрел куда-то в сторону и молча кивнул.
— А я не шутил, — проговорил Блэар, обращаясь к начальнику полиции. — Как ученый вы по меньшей мере ничем не хуже Роуленда.
Мун немедленно переключил внимание с Леверетта на Блэара:
— Но когда Роуленд в одиночку противостоит гигантской обезьяне, на дикарей это должно производить огромное впечатление.
— И производит, не сомневаюсь. К тому же он не просто противостоит обезьяне, он ее выслеживает, заманивает в ловушку и выстрелом разносит ей череп.
— Насколько я слышал, лорд Роуленд — меткий стрелок. А с добывания редких экземпляров, как любит говорить Эрншоу, берет старт зоология.
— Таксидермия.
— Ну, называйте как хотите, но в любом случае это же начало науки и цивилизации, верно?
Блэар оставил этот полувопрос без ответа. Вплоть до самого сегодняшнего дня он полагал, что Роуленд находится где-нибудь в Занзибаре или в Кейптауне, на другом конце света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Зачем вы все-таки меня сюда пригласили? И почему у меня возникает ощущение, что это представление устроено вовсе не ради сирот, а для меня?
— Ну, и для вас тоже. Наполовину.
Шарлотта подвела к ним уже успевшего вернуться Леверетта.
— Мистер Блэар, насколько я понимаю, вы вынудили Оливера украсть список тех женщин, которые воспользовались помощью и поддержкой «Дома». Неужели вы не понимаете, что у людей есть право на частную жизнь? Ради какой доброй цели могли понадобиться их имена столь испорченному морально человеку, как вы?
— Чтобы найти Джона, — вмешался Леверетт. — Все это делается только ради вас.
— Ради меня? Тогда поставьте меня об этом в известность. И каких же злодеев обнаружил знаменитый Блэар в результате своего расследования? Разбойников, убийц, грабителей с большой дороги?
— Всего лишь шахтеров, — ответил Блэар.
— А женщин среди них нет? — спросил Хэнни так, чтобы его наверняка услышали окружающие.
— Дядюшка, что за непристойные предположения?! — подошедшая к ним Лидия чуть не задохнулась от возмущения.
— Такое ли уж оно непристойное?
— С Джоном это невозможно, — запротестовал Леверетт.
— Я хочу услышать ответ Блэара, — проговорил Хэнни. — Как отец Шарлотты и как епископ, под чьим началом служил Джон Мэйпоул, я хотел бы знать, был ли он связан еще с какой-нибудь женщиной. Что скажете, Блэар?
— Мэйпоул был связан со многими женщинами, особенно с теми, кто попал в беду. Стояло ли за этим что-либо, кроме стремления помочь им, я не знаю.
— Но раз вам понадобились имена, значит, вы что-то или кого-то подозреваете, — возразил Хэнни.
— Пока еще рано об этом говорить.
— Кого-нибудь из девушек, что прошли через «Дом для женщин»? Шахтерку или работницу из тех, кого опекает Шарлотта?
— Какая разница?
— Фабричные работницы чахоточны и бесплотны, шахтерки полны сил и жизни. На мой взгляд, Мэйпоула должны были скорее привлекать чахоточные.
— Честное слово, я ее знаю.
— Ну что ж, одно по крайней мере ясно, — громко произнес Хэнни. — Блэар делает успехи. Шарлотта, по-моему, тебе уже следует позабыть о Мэйпоуле. Недалек час, когда обнаружатся либо его труп, либо его грехи. Блэар за что-то ухватился, и теперь я не слезу с него до тех пор, пока он не найдет или самого викария, или же его кости. А тебе пора менять свою жизнь.
И оба Хэнни, и обе Роуленд не сразу заметили, что все находившиеся в фойе смолкли и увлеченно наблюдают за ними. Вообще-то подобные вещи никого из Хэнни или Роулендов никогда особенно не волновали: Блэар уже давно обратил внимание на то, что епископ и члены его семьи привыкли устанавливать собственные правила поведения и что все другие люди были для них не более чем толпой лиц, небрежно намалеванных на заднике сцены. Зная все это, можно было быть уверенным, что и происходившее празднество Хэнни, по-видимому, организовал специально.
— А теперь сюрприз, — повернулся к толпе Хэнни. — В первой части сегодняшней программы наши юные артисты трогательно изобразили мучеников, с изумительным достоинством прошедших через страдания во имя славного дела: распространения Библии и Слова Божия в Англии. Сегодня перед Британией стоит задача поднять из невежества множество населяющих Землю народов, донести Слово Божие и до них. По счастью, у нас тоже есть свои герои, и вы сами убедитесь в этом, как только мы снова соберемся наверху, в зрительном зале.
В центре сцены стоял высокий, в рост человека, закрытый ящик из красного дерева. Оркестр заиграл «Правь, Британия!», и на сцене снова появились дети-сироты. Теперь они вышли чернолицыми и в черных париках, а вместо одежд на них были «леопардовые шкуры», сшитые из раскрашенного муслина. Мальчики держали в руках бамбуковые копья и картонные щиты, девочки — кокосовые орехи. Глаза и зубы детей сверкали.
— Африканцы, — пояснила Лидия Роуленд Блэару.
— Я так и подумал.
Важного вида девочка в тиаре и мантии «под горностая», связанной из крученой шерсти, выехала на сцену в обшитом парусиной корабле, который толкали два «африканца».
— Королева, — объяснила Лидия.
— Верно.
Стихли последние звуки гимна «Правь, Британия!», и корабль с королевой, несколько раз дернувшись, остановился возле ящика. Когда умолкли аплодисменты, епископ Хэнни вышел на сцену, поблагодарил девочку-королеву и других детей и выждал, пока не затих новый шквал аплодисментов.
— Мы живем с вами при начале нового века. Мы открываем новый мир, неся в него вместо тьмы — свет, вместо прежних оков — свободу и вместо примитивного выживания — возможность для всех участвовать в торговле, которая дает нам цейлонский чай, малайзийский каучук, шеффилдскую сталь, одежду из Манчестера; и все это доставляется на ливерпульских пароходах, в топках которых горит уголь Уигана. При этом мы ни на минуту не забываем, что любые наши начинания благословенны только тогда, когда путь им прокладывает Библия.
Как вам известно, мой племянник, лорд Роуленд продемонстрировал особые склонность и страсть к этому опасному роду деятельности. В частности, в Западной Африке, на Золотом Береге он неутомимо трудился над тем, чтобы добиться освобождения туземцев из-под ига работорговцев, передать их под защиту британской короны и светом Церкви вырвать их из мрака невежества и суеверий.
Сегодня утром лорд Роуленд прибыл на почтовом пароходе из Африки в Ливерпуль. Он должен был сразу же отправиться в Лондон, чтобы выступить на заседании Королевского географического общества с рассказом о своих исследованиях Золотого Берега и Конго, а также доложить Лиге по борьбе с рабством об усилиях, приложенных им для искоренения бесчеловечной торговли людьми. Пока он плыл через Атлантику, мы много раз обменивались телеграммами, и наконец нам удалось убедить лорда Роуленда почтить наше собрание не просто текстом обращения, но личным присутствием. Отсюда, из театра, он отправится прямо на вокзал. Я знаю, что в Лондоне его ждут с нетерпением, но лорд Роуленд разделяет общее убеждение всех членов нашей семьи: сначала Уиган, а уже потом — все остальное.
Во время своих путешествий по Африке лорд Роуленд, помимо всего остального, собрал также коллекцию археологических находок, остатков древних культур и просто разных любопытных вещиц, заслуживающих, по его мнению, изучения в Королевском обществе. Он согласился впервые публично показать здесь, на нашем празднике, одну из таких вещиц, которые он везет с собой в Лондон. Мне трудно скрыть чувство гордости, но я знаю: приветствуя здесь лорда Роуленда, я говорю от имени всех нас.
На сцене появился поджарый светловолосый человек. Пожав ему руку, Хэнни направился со сцены в партер, а зрительный зал, до самого последнего ряда, поднялся и стоя приветствовал Роуленда аплодисментами. Леди Роуленд даже приподнялась на цыпочки, лицо ее сияло гордостью. Лидия Роуленд хлопала так, что нацепленный у нее на запястье веер даже завертелся вокруг руки. Оркестр снова, с еще большим энтузиазмом грянул «Правь, Британия!»
— Первопроходец! Освободитель! Миссионер! — начала читать по бумажке девочка-королева. Дальнейшие ее слова потонули в новых приветственных возгласах и аплодисментах.
Роуленд слушал приветствие, стоя абсолютно неподвижно, что лишь еще сильнее приковывало к нему всеобщее внимание. Он обладал той прирожденной театральностью, которая, как вспомнил Блэар, действовала безотказно даже в Африке. Роуленд немного изменился по сравнению с тем пышущим здоровьем крепышом, каким он казался, когда впервые приехал в Аккру. Обычное влияние Африки, подумал Блэар. Так всегда: домой возвращается скелет, потом кости начинают обрастать понемногу мясом, а потом наступает шок от смены климата экватора на холодные моросящие дожди английской весны. Блэар сейчас почти сочувствовал стоявшему на сцене.
Волосы Роуленда, разделенные посередине пробором, падали с обеих сторон на лоб; под стать им была и жидкая бородка. Казалось, освещение сцены благоволило Роуленду, подчеркивая пропорциональность ничем не выдающихся черт лица. Стоя на сцене и вглядываясь в задние ряды зала, Роуленд был красив красотой склонного к философствованиям человека и чем-то напоминал Гамлета, перед тем как тот произносит свой знаменитый монолог. И на лесть он реагировал тоже как Гамлет — несколько отстраненно, как если бы она не имела к нему никакого отношения, что вызывало только все новые ее извержения. Хэнни дошел до своего места в первом ряду и сел. Взгляд Роуленда проводил епископа, потом выхватил из толпы сестру, задержался немного на ней, перешел на Шарлотту, сидевшую, опустив руки вниз. Затем беспокойно заметался по залу, пока не обнаружил в следующем ряду Блэара. И тут же загорелся каким-то внутренним огнем, словно ожил.
Трубные звуки рога просигналили завершение гимна «Правь, Британия!», и в наступившей тишине по залу пронесся шепот. Роуленд шагнул вперед, встав перед ящиком из красного дерева, и сдержанно кивнул — так, что жест этот можно было принять за скромный поклон героя. Дети-сироты пока еще оставались на сцене, шеренга их черных лиц блестела линией белозубых улыбок. Будь они настоящими африканцами, подумал Блэар, удирали бы сейчас со всех ног, спасая собственные жизни.
— Спасибо, спасибо, большое спасибо. Епископ просил меня сказать несколько слов. — Роуленд смолк, как бы не желая навязывать себя собравшимся. Голос его без усилий заполнял собой весь зрительный зал. Качество, очень важное для первопроходцев: книгами и публичными выступлениями они создают себе славу ничуть не в меньшей степени, чем научными исследованиями. «Наверное, я просто цепляюсь к нему по мелочам из-за того, что меня-то самого приглашают выступать только на кухне у Мэри Джейксон», — одернул себя Блэар.
— Путь до Африки не представлял собой ничего особенного, — начал Роуленд. — Мы отправились из Ливерпуля обычным почтовым судном Африканского морского пароходства, которое совершает рейсы с заходами на Мадейру, Азорские острова, Золотой Берег и в Сьерра-Леоне. Путешествие тянулось долго и скучно, пока мы не пересели на фрегат Королевских военно-морских сил, патрулирующий вдоль побережья Африки, чтобы перехватывать суда работорговцев. А уже с него мы попали в Аккру, на Золотой Берег, чтобы преследовать работорговцев на суше.
Роуленд отбросил со лба волосы и только тут впервые обратил внимание на выряженных под туземцев детей-сирот:
— Да. На суше. Самое скверное, что существует на побережье Африки, это смешение рас и народов. Те, в ком есть португальская кровь, получаются внешне привлекательными, английская же кровь очень плохо смешивается с африканской, и в результате рождаются неприятные, умственно ослабленные люди. Факт этот — лишнее напоминание англичанам, что в Африке на них лежит более высокая миссия, чем на португальских или арабских торговцах плотью.
Интересно, подумал Блэар, что в таком случае можно сказать о смеси крови кельтов, викингов и норманнов? — Вообразите, если можете, — продолжал Роуленд, — мир богатейшей и совершенно дикой природы, населенный рабами и работорговцами, заполненный всеми возможными хищниками, каких только создал неистощимый на выдумки Всевышний, мир, зараженный таким духовным невежеством, что он способен поклоняться бабуину, хамелеону, крокодилу. — Роуленд коснулся рукой деревянного ящика. — Одной из задач моей экспедиции было также изучение животных, точнее, образцов редких животных с целью развития науки — британской науки. Повторяю: то, что я вам сейчас покажу, всего лишь образец, имеющий чисто научное значение: надеюсь, он никак не заденет ваши чувства.
Роуленд распахнул дверцы ящика. Внутри на подушке из белого атласа лежали отрезанные у запястья две огромные черные лапы. Наружную сторону одной из них густо покрывала жесткая и колючая черная шерсть. Другая лапа была повернута внутренней стороной вверх так, чтобы видно было черную, испещренную глубокими складками безволосую кожистую ладонь с плоскими и короткими, как бы треугольными пальцами. У оснований каждая лапа была оправлена в браслет из кованого золота.
— Это передние лапы большой гориллы, которую я застрелил возле реки Конго. Там их была цела группа, они кормились, и я застал их врасплох. Мне необыкновенно повезло, что удалось их увидеть, потому что, несмотря на огромные размеры, увидеть этих обезьян удается нечасто. То, что находится здесь перед вами, — лишь третий привезенный из Африки образец подобного рода.
До Блэара донесся обращенный к Эрншоу шепот Шарлотты:
— И вы одобряете подобное?
— Целиком и полностью, — ответил ей Эрншоу. — Причем не только ради интересов науки, но и из соображений национального престижа.
Блэар увидел, что глаза Шарлотты потемнели от отвращения.
— А вы как полагаете, Блэар? — повернувшись к нему, тоном, не терпящим возражений, спросил Эрншоу.
— Я полагаю, что остальное может быть в другом ящике.
— Только подумать, такой джентльмен, а способен пойти и на дикарей, и на обезьяну. — Слова начальника полиции Муна, сидевшего с другой стороны от Блэара, прозвучали почти как сомнение. — Похоже, он вас знает.
— Да, мы знакомы.
— Должно быть, в Африке он фигура заметная.
— О да! Прекрасно держится, великолепно одевается.
— Ну, наверное, не только поэтому.
Шарлотта скосила глаза, ожидая ответа Блэара. В тот же момент и Роуленд взглянул на него со сцены.
— У него больная психика. Он сумасшедший.
Слова Блэара потонули в грохоте оркестра, заигравшего «Дом, милый дом» — мелодию, всегда так греющую душу. Роуленд слушал ее отвлеченно, с видом человека, вслушивающегося в звуки, долетающие откуда-то издалека. Или соображающего, как бы ему поудобнее исчезнуть.
Мун подергал Блэара за рукав.
— В чем дело? — Блэару пришлось почти кричать, чтобы его расслышали.
— Я говорю, я нашел Силкока, — прокричал Мун в ответ.
— Кого?
— Силкока, того человека, которого вы искали. Если он вам еще нужен, то пожалуйста. Это же ваше расследование.
Глава пятнадцатая
Они ехали вдоль канала в коляске начальника полиции, отделанной черным лаком и бронзой так, что она больше походила на похоронную карету. Блэар не снимал шляпу, хотя голову его будто пронзало иглами: из-за тряски внутренняя кромка шляпы ерзала по швам, натирая их. По настоянию Муна вместе с ним поехал и Леверетт. Густые облака закрывали небо так плотно, что почти стемнело, хотя до вечера было далеко. Фабричные трубы в слабом боковом освещении чем-то походили на колонны, стоящие вдоль Нила.
Мун все еще находился под впечатлением события, с которого они уехали:
— Это же надо, какие лапы, а? Верно сказал Эрншоу: в целях воспитания такое полезно показывать. Как вам кажется, мистер Леверетт, не стоило бы продемонстрировать эти лапы каждому уиганскому хулигану? Быть может, хоть так удалось бы припугнуть их и добиться тут некоторого порядка?
— Вы серьезно? — поинтересовался Блэар.
— Женщины все отпрянули назад при виде этих лап, так? По-моему, имей мы возможность показать при необходимости парочку подобных штуковин, народ в городе стал бы вести себя куда лучше.
— Попросите лорда Роуленда. Возможно, он сумеет раздобыть для вас еще одну пару. Тогда одна будет у Королевского общества, а вторая — у вас. Сможете демонстрировать ее в школе или у себя дома.
— Шутите, да? Мистер Блэар, что, шутит? — повернулся Мун к Леверетту, сразу заерзавшему и как-то сжавшемуся на сиденье; так съеживается высокий человек, стараясь остаться незамеченным. — Вот что мне нравилось в вашем отце, мистер Леверетт, так это полное отсутствие чувства юмора.
— Это верно, юмора у него не было, — согласился Леверетт.
— Я всегда понимал, что именно он имел в виду. Хочу думать, что и вас я тоже понимаю.
Леверетт посмотрел куда-то в сторону и молча кивнул.
— А я не шутил, — проговорил Блэар, обращаясь к начальнику полиции. — Как ученый вы по меньшей мере ничем не хуже Роуленда.
Мун немедленно переключил внимание с Леверетта на Блэара:
— Но когда Роуленд в одиночку противостоит гигантской обезьяне, на дикарей это должно производить огромное впечатление.
— И производит, не сомневаюсь. К тому же он не просто противостоит обезьяне, он ее выслеживает, заманивает в ловушку и выстрелом разносит ей череп.
— Насколько я слышал, лорд Роуленд — меткий стрелок. А с добывания редких экземпляров, как любит говорить Эрншоу, берет старт зоология.
— Таксидермия.
— Ну, называйте как хотите, но в любом случае это же начало науки и цивилизации, верно?
Блэар оставил этот полувопрос без ответа. Вплоть до самого сегодняшнего дня он полагал, что Роуленд находится где-нибудь в Занзибаре или в Кейптауне, на другом конце света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50