Так ведь?
— Слушай, дружочек. Если ты мне расскажешь, почему под покрывалом ты в чем мать родила, я тебе скажу все, что знаю. Ты что, извращенец?
«Вот не было печали», — вздохнув, подумал Мендоза. Он выдал пьянчуге невероятную историю о гулянке в шестнадцатом округе, о полицейских, ворвавшихся кавалерийским наскоком, и о неожиданном повороте событий в тот момент, когда они тоже стали раздеваться, чтобы вступить в игру. Кончилось тем, что загребли всех, кроме жены и сестры одного министра. А он сам выскочил в окно голышом, чтобы попытаться добраться до своего дома в восьмом округе, а вместо этого напоролся на Левин и ее молодцов. Парень слушал, раскрыв рот. Он все скушал. Мендоза похвастал, что у него на вечеринке было шесть партнерш, причем последняя, самая лучшая, блондиночка, была как две капли воды похожа на Памелу Андерсон. «И откуда я все это взял?» — спросил он сам себя, ухватив пьяницу за вонючую глотку, чтобы тот перестал, наконец, ржать, сосредоточился на нем и закончил свою историю.
— Все, что я знаю, это что она напоролась на какого-то больного, а потом ее нашли догола раздетую на обочине. Она убежала, выпрыгнув из окна. Прямо как ты, смешно, да? Вот я и вспомнил эту историю, когда увидел тебя в наряде для стриптиза. Если вспоминать обо всем, что знаешь, конца бы не было, а, приятель? Ну, расскажи мне еще про блондиночку. Она говорила что-нибудь этакое, пока ты ее обихаживал?
«Обихаживал! Да откуда он взялся, этот болван!» — подумал Мендоза, пытаясь вспомнить диалоги из порнофильмов. Блондинка в мехах, мужик в смокинге, лимузин, морда водителя в зеркале заднего вида. Одна проблема с этими фильмами — в них почти не говорят.
7
— Можно подумать, что вам у нас понравилось.
Упитанный старичок подскочил. Она стоял перед пробковой доской с фотографиями. Под мышкой он держал газету «Франс суар». Ему потребовалось две секунды, чтобы узнать майора, выступавшего по телевизору. Ниже ростом, чем он думал, но синие глаза в жизни еще лучше. Так и сверкают. И загорелый, как индеец, а зубы такие белые. Голубая рубашка в мелкую клеточку, красивый галстук, под бежевой курткой угадывается мускулистое тело. Красота!
— Постовой сказал, что я могу подняться. Но вашего помощника, этого симпатичного молодого человека, на месте нет. И я вошел. Я раньше никогда не видел кабинетов полицейского начальства. Простите.
— Ничего страшного.
— На фотографиях они все такие живые. Наверное, тяжело смотреть на это целый день. Да еще вы работаете допоздна.
— Что вас привело сюда?
— Как я уже объяснял вашему помощнику, я каждый день езжу на метро под красными окнами радиозвезды. Вообще-то я пришел потому, что в газете увидел эту женщину.
— Какую женщину?
— Мы с капитаном Шеффером посмеялись, это и правда смешно, но я действительно ее видел, эту женщину, — сказал он, показывая газету. — Мы оба полные, вот я с ходу и сказал, что это моя сестра-близнец.
«Франс суар» поместила на первой странице фотографию Изабель Кастро с Майте Жуаньи на заднем плане. Брюс внимательно посмотрел на старика.
— Когда вы ее видели?
— Много раз. Она стояла у окна. Когда было жарко.
— Прошлым летом?
— Ну да, прошлым летом. Голова у меня еще в порядке. Было позднее утро. Как раз перед аперитивом у Габи. Я мою палаты в клинике «Неккер», но выпить захожу в бар на правом берегу. Там уютнее, чем в квартале мисс журналистки.
— А женщина?
— Она там стояла и нежилась, в пеньюаре. В одиннадцать утра замечаешь людей, которые не спешат на поезд. Я завидовал этой милой толстушке в черном между красных занавесок.
— А Изабель Кастро, ее вы видели?
— Нет. Я даже не знал, что там живет какая-то звезда.
Квартира Майте Жуаньи занимала пятый этаж небольшого дома без лифта на улице Шемен-Вер. Было девять тридцать вечера. Виктор Шеффер посмотрел на часы, потом взглянул в лицо Алекса Брюса. Тот пожал плечами и сказал:
— Законное время прошло, но все же пойдем.
— Если она нас выгонит, вернемся завтра с утра пораньше. Я их люблю тепленькими, только что из кроватки. Так труднее изворачиваться.
— Что-то мне подсказывает, что она уже давно ждет, чтобы ее расспросили.
— Женщина. Это было бы забавно. В любом случае по-латыни «голос» женского рода.
— Ты никогда не хотел стать кем-то еще, кроме полицейского, Виктор? Учителем, адвокатом, писателем?
— Больше не хочу, Алекс. Я такой, как ты: слишком привязан к реальности.
Она не казалась удивленной. После беглого приветствия посторонилась, пропуская их в просторную комнату, обставленную низкой мебелью, с ковром на полу. На ней был мужской черный махровый халат. Брюс готов бы поспорить — именно его и описал старичок. Сплошные сантименты.
Она села на пуфик, запахнув полы халата. Брюс успел заметить молочно-белую ляжку. Полное, но крепкое тело. Распущенные волосы окружали лицо таким же светлым ореолом, как у Кастро, но более тусклого оттенка. Она зажгла сигарету, жестом предложила им сесть на диван, заваленный золотистыми подушками, с кальяном сбоку. Возле Жуаньи стояли полупустая бутылка белого бургундского в ведерке со льдом и бокал.
Майте Жуаньи посмотрела в окно, где ничего нельзя было разглядеть, потому что уже стемнело; кроме того, горизонт заслоняла кирпичная стена, Брюс подумал, что какой-нибудь художник мог бы нарисовать на ней фреску: например, заполненный пассажирами поезд метро, Жуаньи взяла в руку пульт управления и направила его на телевизор, стоящий на полу.
Прошлым летом в Форментера. На вилле Жерара Сеймура, — сказала она.
Белый свет, короткая радуга, на переднем плане — рука Жуаньи, украшенная кольцами. Она держит камеру и кричит: «Мотор!», обращаясь к Изабель Кастро, лежащей на краю бассейна. Какой-то сентиментальный мазохизм.
На ведущей надет черный купальник. Абрикосовая кожа. Элегантная худоба, которой не вредят буйная грива светлых волос и чересчур броские серьги. Она ерошит рукой волосы и принимает позу кинозвезды. Но это для смеха. Она корчит гримасу. Взгляд женщины, которая вроде пропустила пару рюмок, чтобы поправить настроение. Возле нее на пестрой плитке бортика какая-то книга. Она берет ее, открывает, вроде бы наугад, садится по-турецки и начинает читать:
«Когда она поворачивала голову, ее черные волосы жесткими и блестящими прядями падали на бледные обнаженные плечи. Бровей у нее не было, а веки и ресницы казались припудренными чем-то белым, и по контрасту зрачки становились совсем черными. — Она поднимает голову, улыбается, переворачивает страницу, ищет какое-то место и продолжает: — Не смотри в лицо Айдору. Она сделана не из плоти и крови; она состоит из данных».
Жуаньи прибавила звук. Голос Изабель перешел в смех. Один из тех совершенных звуков, которые не поддаются воспроизведению; слетев с губ, они сразу же попадают в копилку воспоминаний. Ничто не может выпустить их оттуда, только новый смех, если он будет таким же. Тесса смеялась так же, жемчужины радости закатывались с ее губ в самые потаенные уголки памяти. Памяти того, кто окажется на месте, чтобы собрать их.
Ведущая закрывает книгу, вдыхает запах бумаги, закрыв глаза, и откладывает ее. Опирается руками, чтобы встать. Изящные ступни, красивые колени, длинные и крепкие бедра, плоский живот, темный треугольник декольте. Она выглядит гораздо милее, чем по телевизору. Она зажимает нос, делает гримасу и прыгает в воду, прямая, как стрела. Камера, явно влюбленная, но не забывающая о художественных эффектах, следит за золотисто-черными изгибами, потом фокусируется на бутылке шампанского и двух бокалах, стоящих на медном подносе. Из этого Брюс сделал вывод, что его вкусы совпадают со вкусами Жуаньи и что девушек бодрит шампанское. Тут не о чем беспокоиться. И не надо никого искать среди торговцев кокаином в Париже, Форментера или где-то еще. Они вломились сюда в самый разгар сентиментального кризиса. И смотрят фильм, снятый на отдыхе. Ничего особенного, преходящий момент. Жуаньи выключила телевизор и сказала:
— Жерар Сеймур уехал проветриться с подружкой. Изабель весь вечер веселилась, как девчонка.
— А вы? — спросил Брюс.
— Я ей готовила, занималась с ней любовью, подавала шампанское, чай, вообще все делала… — Она сделала паузу, довольная тем, что провоцирует представителей правоохранительных органов. — Я слушала, как она читает, пыталась угадать ее мысли. Я ее снимала. Но я все это сожгу. Это был последний сеанс.
— Один свидетель видел вас у нее, — сказал Брюс.
— Если и видел, то лишь потому, что я не пряталась.
— Вы ничего не сказали при первой встрече.
— Вы же полицейский, а не психолог.
— Вы считаете, что вам нужен психолог?
— Мне нужна Изабель. И все тут, — сказала она, отпив еще вина. — Вы меня арестуете?
— Нет.
— Почему?
— Не представляю, чтобы вы убили десять других женщин.
— А представляете, что я убила Изабель?
— Вы недостаточно сильны физически.
— Это правда, я просто толстая. Изабель— та была сложена как спортсменка.
— Другие женщины в ее жизни были?
— Нет.
— Вы уверены?
— Да. Потому что вообще-то это было не в ее духе.
— Она не посещала специальные клубы?
— Чтобы потом весь Париж только об этом и судачил! Вы смеетесь. Говорю вам, это было не в ее духе.
Она хотела, чтобы он спросил: «Так чем же тогда она занималась с вами?» Потому что она сама задавала себе этот вопрос с самого начала и еще долго будет задавать. Брюс понимал это. Он переменил тему:
— А что это за роман она читала?
— «Айдору» Уильяма Гибсона. Что-то между детективом и научной фантастикой.
— Почему именно его?
— История любви между виртуальной женщиной и певцом из плоти и крови, ей это казалось захватывающим.
— Робот?
— Нет, киберсущество. Созданное на компьютере из миллиардов данных. Математическая эктоплазма.
Не прерывая разговор, она поднялась и пошла к окну. Очень прямо. «Не пьянеет», — подумал Брюс, и из глубины памяти всплыли выводы из одного американского исследования: серийные убийцы часто действуют под влиянием алкоголя. Эта мысль быстро стерлась. Жуаньи — это умная истеричка. Вокс— активный психопат. Абсолютно разные вещи.
Она прижалась лбом и ладонями к стеклу, потом, не отходя от окна, повернулась всем телом. Спутанные волосы падали ей на лицо. Казалось, в ней бурлило безбрежное море выпитого бургундского. В комнате не было и намека на закуску. А между тем несколько оливок с перцем вполне соответствовали бы восточному убранству. Врюс вдруг понял, что голоден. Он отбросил это ощущение, не имевшее никакого отношения к происходящему. Жуаньи показала им фильм, снятый на отдыхе, но на самом деле она могла бы рассказать кое-что интересное. Он инстинктивно чувствовал это. Она выпрямилась, уставилась на них. Шеффер, со скрещенными на груди руками, не шевелился. Он даже положил на колени записную книжку.
— А она спала с Геджем? — вдруг спросил он.
Брюс постарался не смотреть на своего помощника, чей стал сухим, почти без выражения.
— Да, пару раз, — ответила она с той самой неприятной улыбкой. — Но это ничего не дало. Он уже здорово пил. И это было до того паскудного репортажа.
— Она его бросила?
— Думаю, да.
— И он затаил злобу?
— Об этом я ничего не знаю, потому что, по сути дела… мне это совершенно все равно. Знаете… эти мужские переживания!
Они молча спустились по лестнице. Уже на улице Шеффер удержал Брюса, взяв его за плечо. Они редко прикасались друг к другу. Шеффер разжал пальцы и сказал:
— Прости меня за Геджа.
— Ничего.
— Правда?
— Да нет, все в порядке. Ты выступил в роли штопора. Я чувствовал, что из нее еще можно что-то вытянуть, но не знал, как за это взяться.
Шеффер покачал головой, и они пошли к бульвару Вольтера, где оставили машину. Когда Брюс уселся за руль, Шеффер сказал:
— Я только что представил себе, как трахаю их обеих. Толстую одалиску-неврастеничку и Кастро. На краю бассейна. Жара. Это расследование меня доконает.
«Маленькие лучики секса в окружающей нас черной смерти», — подумал Брюс. И ответил:
— Это нормально. Все эти женщины в халатах. А потом без халатов, как в детективах пятидесятых годов. Малышка у Кассиди. Жуаньи у окна.
— А, да, малышка у Кассиди. Но Жуаньи тоже очень возбуждает. Или же это все от обстановки. Тут не детектив пятидесятых, скорее восточный бордель начала века. Местечко, где можно было оттянуться с друзьями. Думаю, мне бы это понравилось.
Брюс все еще чувствовал вес руки Шеффера на своем плече. Он вдруг понял, что его помощник ревнует к дружбе, связывавшей его с Фредом Геджем, и это его тронуло.
— Думаю, мне тоже, — сказал он, чтобы доставить ему удовольствие.
8
Собрание назначили в триста пятнадцатом кабинете, у главного. Психолога тоже пригласили. До сих пор провели бесчисленное множество стратегических совещаний, но сегодня Матье Дельмон решил показать, что он твердо намерен положить конец беспределу. Прокурор Верньо быстро узнает через своего друга Саньяка о высшем военном совете в судебной полиции. Пока что психолог сидел в старом кожаном кресле, а все офицеры внимали начальнику стоя. Сесть, чтобы продемонстрировать, насколько ты выше других. Да еще и сесть на овеянную мифами реликвию, которую приберегали для упрямых подозреваемых. Мнимая непринужденность и соответствующий прикид. Потертая куртка поверх белой футболки, мешковатые брюки, мокасины. Обозначившаяся лысина, но при этом забавный хвостик. Еще хорошо, что не принес с собой ливанские четки. Он всегда перебирал их на встречах с Брюсом. «Ничего религиозного, но отлично помогает расслабиться» — объяснил он, с трудом скрывая свое разочарование безразличием майора. Заниматься такой чушью в пятьдесят три года!
Дельмон попросил руководителей различных групп представить свои отчеты. Было доложено о продолжающихся рейдах по клубам боевых искусств и о расследовании разных аспектов частной жизни Изабель Кастро. Проверка ее телефонных разговоров, записных книжек, банковских счетов, мест, где она снимала деньги. Маршруты всех ее разъездов с фотографиями, сделанными у пунктов платежа автоматами «Трафипакс». Сравнение этих данных с данными дел по другим убийствам.
Брюс также представил отчет. Как можно короче. Он не считал необходимым тщательно восстанавливать свое расписание только для того, чтобы Саньяк мог оценить, что ему не зря платят жалованье. Он быстро рассказал о работе по прослушиванию последних передач Кастро, а потом сообщил о сделанном им выводе: Воксу нравится собирать нас в тех местах, которые он сам определяет. Он ускоряет игру или меняет правила, как ему заблагорассудится. Последнее изменение: букет и карточка с надписью «вселенная— это машина». Не исключено, что это послание для следующей жертвы. Своеобразный способ сказать: «Вы успеваете следить, даже если я ускоряю темп?» И на этом Брюс остановился. Ему казалось ненужным говорить о том, что перед угрозой новой жертвы им следует действовать как можно быстрее. Быстрее всех прочих сотрудников полиции. Главное — не расслабляться и пытаться думать за Вокса, но при этом ни на минуту не отвлекаться от имеющихся досье. Работа для компьютера. Но для ходячего компьютера. Саньяку вовсе не обязательно вникать в тонкости работы полицейского.
Дельмон снова взял слово и расставил акценты, подчеркнув, что кропотливая работа продолжается, что с первого убийства она не прерывалась ни на миг. Чтобы главный растолковывал свою стратегию какому-то Саньяку! Брюсу показалось, что даже такой тонкий политик, как Дельмон, играл достаточно напряженно. И все это лишь пролог. Ведь на подмостки еще не вышел новый актер. А публика подобралась отборная: все офицеры, занимающиеся делом уже три года. И женщина в качестве примадонны. Его открытие. Знаменитая Мартина Левин.
Пока что она оставалась в тени. Примерно тридцать пять лет, гладкие каштановые волосы, разделенные прямым пробором, круглые щеки. Ничего особенного, если не считать рта. Пухлые губы, сжатые в молчании, без всякого выражения. Серый брючный костюм, черный свитер. Руки в карманах, ноги расставлены— немного по-мужски. Она произнесла лишь несколько обычных любезностей, так что никто не услышал ее знаменитый «тембр голоса».
Для очистки совести Алекс Брюс еще раз проконсультировался у своего специалиста-акустика. Ученый признавал, что существует тип голоса, Действующий на убийцу как спусковой механизм. Но, по его мнению, тайна спуска скрывалась в голове Вокса. Конечно, можно было установить особенности голосов жертв. Достаточно было определить частоту вибрации их голосовых связок— по записям восстановили одно и то же слово, произнесенное всеми убитыми. Но в этом эксперименте не было ничего научного. Саньяк засадил звукоинженера за изучение мини-кассет с записями изнасилований и звукового материала, оставшегося после адвоката и других жертв. Психологическое состояние женщин в момент нападения и уровень стресса зависели от их характеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Слушай, дружочек. Если ты мне расскажешь, почему под покрывалом ты в чем мать родила, я тебе скажу все, что знаю. Ты что, извращенец?
«Вот не было печали», — вздохнув, подумал Мендоза. Он выдал пьянчуге невероятную историю о гулянке в шестнадцатом округе, о полицейских, ворвавшихся кавалерийским наскоком, и о неожиданном повороте событий в тот момент, когда они тоже стали раздеваться, чтобы вступить в игру. Кончилось тем, что загребли всех, кроме жены и сестры одного министра. А он сам выскочил в окно голышом, чтобы попытаться добраться до своего дома в восьмом округе, а вместо этого напоролся на Левин и ее молодцов. Парень слушал, раскрыв рот. Он все скушал. Мендоза похвастал, что у него на вечеринке было шесть партнерш, причем последняя, самая лучшая, блондиночка, была как две капли воды похожа на Памелу Андерсон. «И откуда я все это взял?» — спросил он сам себя, ухватив пьяницу за вонючую глотку, чтобы тот перестал, наконец, ржать, сосредоточился на нем и закончил свою историю.
— Все, что я знаю, это что она напоролась на какого-то больного, а потом ее нашли догола раздетую на обочине. Она убежала, выпрыгнув из окна. Прямо как ты, смешно, да? Вот я и вспомнил эту историю, когда увидел тебя в наряде для стриптиза. Если вспоминать обо всем, что знаешь, конца бы не было, а, приятель? Ну, расскажи мне еще про блондиночку. Она говорила что-нибудь этакое, пока ты ее обихаживал?
«Обихаживал! Да откуда он взялся, этот болван!» — подумал Мендоза, пытаясь вспомнить диалоги из порнофильмов. Блондинка в мехах, мужик в смокинге, лимузин, морда водителя в зеркале заднего вида. Одна проблема с этими фильмами — в них почти не говорят.
7
— Можно подумать, что вам у нас понравилось.
Упитанный старичок подскочил. Она стоял перед пробковой доской с фотографиями. Под мышкой он держал газету «Франс суар». Ему потребовалось две секунды, чтобы узнать майора, выступавшего по телевизору. Ниже ростом, чем он думал, но синие глаза в жизни еще лучше. Так и сверкают. И загорелый, как индеец, а зубы такие белые. Голубая рубашка в мелкую клеточку, красивый галстук, под бежевой курткой угадывается мускулистое тело. Красота!
— Постовой сказал, что я могу подняться. Но вашего помощника, этого симпатичного молодого человека, на месте нет. И я вошел. Я раньше никогда не видел кабинетов полицейского начальства. Простите.
— Ничего страшного.
— На фотографиях они все такие живые. Наверное, тяжело смотреть на это целый день. Да еще вы работаете допоздна.
— Что вас привело сюда?
— Как я уже объяснял вашему помощнику, я каждый день езжу на метро под красными окнами радиозвезды. Вообще-то я пришел потому, что в газете увидел эту женщину.
— Какую женщину?
— Мы с капитаном Шеффером посмеялись, это и правда смешно, но я действительно ее видел, эту женщину, — сказал он, показывая газету. — Мы оба полные, вот я с ходу и сказал, что это моя сестра-близнец.
«Франс суар» поместила на первой странице фотографию Изабель Кастро с Майте Жуаньи на заднем плане. Брюс внимательно посмотрел на старика.
— Когда вы ее видели?
— Много раз. Она стояла у окна. Когда было жарко.
— Прошлым летом?
— Ну да, прошлым летом. Голова у меня еще в порядке. Было позднее утро. Как раз перед аперитивом у Габи. Я мою палаты в клинике «Неккер», но выпить захожу в бар на правом берегу. Там уютнее, чем в квартале мисс журналистки.
— А женщина?
— Она там стояла и нежилась, в пеньюаре. В одиннадцать утра замечаешь людей, которые не спешат на поезд. Я завидовал этой милой толстушке в черном между красных занавесок.
— А Изабель Кастро, ее вы видели?
— Нет. Я даже не знал, что там живет какая-то звезда.
Квартира Майте Жуаньи занимала пятый этаж небольшого дома без лифта на улице Шемен-Вер. Было девять тридцать вечера. Виктор Шеффер посмотрел на часы, потом взглянул в лицо Алекса Брюса. Тот пожал плечами и сказал:
— Законное время прошло, но все же пойдем.
— Если она нас выгонит, вернемся завтра с утра пораньше. Я их люблю тепленькими, только что из кроватки. Так труднее изворачиваться.
— Что-то мне подсказывает, что она уже давно ждет, чтобы ее расспросили.
— Женщина. Это было бы забавно. В любом случае по-латыни «голос» женского рода.
— Ты никогда не хотел стать кем-то еще, кроме полицейского, Виктор? Учителем, адвокатом, писателем?
— Больше не хочу, Алекс. Я такой, как ты: слишком привязан к реальности.
Она не казалась удивленной. После беглого приветствия посторонилась, пропуская их в просторную комнату, обставленную низкой мебелью, с ковром на полу. На ней был мужской черный махровый халат. Брюс готов бы поспорить — именно его и описал старичок. Сплошные сантименты.
Она села на пуфик, запахнув полы халата. Брюс успел заметить молочно-белую ляжку. Полное, но крепкое тело. Распущенные волосы окружали лицо таким же светлым ореолом, как у Кастро, но более тусклого оттенка. Она зажгла сигарету, жестом предложила им сесть на диван, заваленный золотистыми подушками, с кальяном сбоку. Возле Жуаньи стояли полупустая бутылка белого бургундского в ведерке со льдом и бокал.
Майте Жуаньи посмотрела в окно, где ничего нельзя было разглядеть, потому что уже стемнело; кроме того, горизонт заслоняла кирпичная стена, Брюс подумал, что какой-нибудь художник мог бы нарисовать на ней фреску: например, заполненный пассажирами поезд метро, Жуаньи взяла в руку пульт управления и направила его на телевизор, стоящий на полу.
Прошлым летом в Форментера. На вилле Жерара Сеймура, — сказала она.
Белый свет, короткая радуга, на переднем плане — рука Жуаньи, украшенная кольцами. Она держит камеру и кричит: «Мотор!», обращаясь к Изабель Кастро, лежащей на краю бассейна. Какой-то сентиментальный мазохизм.
На ведущей надет черный купальник. Абрикосовая кожа. Элегантная худоба, которой не вредят буйная грива светлых волос и чересчур броские серьги. Она ерошит рукой волосы и принимает позу кинозвезды. Но это для смеха. Она корчит гримасу. Взгляд женщины, которая вроде пропустила пару рюмок, чтобы поправить настроение. Возле нее на пестрой плитке бортика какая-то книга. Она берет ее, открывает, вроде бы наугад, садится по-турецки и начинает читать:
«Когда она поворачивала голову, ее черные волосы жесткими и блестящими прядями падали на бледные обнаженные плечи. Бровей у нее не было, а веки и ресницы казались припудренными чем-то белым, и по контрасту зрачки становились совсем черными. — Она поднимает голову, улыбается, переворачивает страницу, ищет какое-то место и продолжает: — Не смотри в лицо Айдору. Она сделана не из плоти и крови; она состоит из данных».
Жуаньи прибавила звук. Голос Изабель перешел в смех. Один из тех совершенных звуков, которые не поддаются воспроизведению; слетев с губ, они сразу же попадают в копилку воспоминаний. Ничто не может выпустить их оттуда, только новый смех, если он будет таким же. Тесса смеялась так же, жемчужины радости закатывались с ее губ в самые потаенные уголки памяти. Памяти того, кто окажется на месте, чтобы собрать их.
Ведущая закрывает книгу, вдыхает запах бумаги, закрыв глаза, и откладывает ее. Опирается руками, чтобы встать. Изящные ступни, красивые колени, длинные и крепкие бедра, плоский живот, темный треугольник декольте. Она выглядит гораздо милее, чем по телевизору. Она зажимает нос, делает гримасу и прыгает в воду, прямая, как стрела. Камера, явно влюбленная, но не забывающая о художественных эффектах, следит за золотисто-черными изгибами, потом фокусируется на бутылке шампанского и двух бокалах, стоящих на медном подносе. Из этого Брюс сделал вывод, что его вкусы совпадают со вкусами Жуаньи и что девушек бодрит шампанское. Тут не о чем беспокоиться. И не надо никого искать среди торговцев кокаином в Париже, Форментера или где-то еще. Они вломились сюда в самый разгар сентиментального кризиса. И смотрят фильм, снятый на отдыхе. Ничего особенного, преходящий момент. Жуаньи выключила телевизор и сказала:
— Жерар Сеймур уехал проветриться с подружкой. Изабель весь вечер веселилась, как девчонка.
— А вы? — спросил Брюс.
— Я ей готовила, занималась с ней любовью, подавала шампанское, чай, вообще все делала… — Она сделала паузу, довольная тем, что провоцирует представителей правоохранительных органов. — Я слушала, как она читает, пыталась угадать ее мысли. Я ее снимала. Но я все это сожгу. Это был последний сеанс.
— Один свидетель видел вас у нее, — сказал Брюс.
— Если и видел, то лишь потому, что я не пряталась.
— Вы ничего не сказали при первой встрече.
— Вы же полицейский, а не психолог.
— Вы считаете, что вам нужен психолог?
— Мне нужна Изабель. И все тут, — сказала она, отпив еще вина. — Вы меня арестуете?
— Нет.
— Почему?
— Не представляю, чтобы вы убили десять других женщин.
— А представляете, что я убила Изабель?
— Вы недостаточно сильны физически.
— Это правда, я просто толстая. Изабель— та была сложена как спортсменка.
— Другие женщины в ее жизни были?
— Нет.
— Вы уверены?
— Да. Потому что вообще-то это было не в ее духе.
— Она не посещала специальные клубы?
— Чтобы потом весь Париж только об этом и судачил! Вы смеетесь. Говорю вам, это было не в ее духе.
Она хотела, чтобы он спросил: «Так чем же тогда она занималась с вами?» Потому что она сама задавала себе этот вопрос с самого начала и еще долго будет задавать. Брюс понимал это. Он переменил тему:
— А что это за роман она читала?
— «Айдору» Уильяма Гибсона. Что-то между детективом и научной фантастикой.
— Почему именно его?
— История любви между виртуальной женщиной и певцом из плоти и крови, ей это казалось захватывающим.
— Робот?
— Нет, киберсущество. Созданное на компьютере из миллиардов данных. Математическая эктоплазма.
Не прерывая разговор, она поднялась и пошла к окну. Очень прямо. «Не пьянеет», — подумал Брюс, и из глубины памяти всплыли выводы из одного американского исследования: серийные убийцы часто действуют под влиянием алкоголя. Эта мысль быстро стерлась. Жуаньи — это умная истеричка. Вокс— активный психопат. Абсолютно разные вещи.
Она прижалась лбом и ладонями к стеклу, потом, не отходя от окна, повернулась всем телом. Спутанные волосы падали ей на лицо. Казалось, в ней бурлило безбрежное море выпитого бургундского. В комнате не было и намека на закуску. А между тем несколько оливок с перцем вполне соответствовали бы восточному убранству. Врюс вдруг понял, что голоден. Он отбросил это ощущение, не имевшее никакого отношения к происходящему. Жуаньи показала им фильм, снятый на отдыхе, но на самом деле она могла бы рассказать кое-что интересное. Он инстинктивно чувствовал это. Она выпрямилась, уставилась на них. Шеффер, со скрещенными на груди руками, не шевелился. Он даже положил на колени записную книжку.
— А она спала с Геджем? — вдруг спросил он.
Брюс постарался не смотреть на своего помощника, чей стал сухим, почти без выражения.
— Да, пару раз, — ответила она с той самой неприятной улыбкой. — Но это ничего не дало. Он уже здорово пил. И это было до того паскудного репортажа.
— Она его бросила?
— Думаю, да.
— И он затаил злобу?
— Об этом я ничего не знаю, потому что, по сути дела… мне это совершенно все равно. Знаете… эти мужские переживания!
Они молча спустились по лестнице. Уже на улице Шеффер удержал Брюса, взяв его за плечо. Они редко прикасались друг к другу. Шеффер разжал пальцы и сказал:
— Прости меня за Геджа.
— Ничего.
— Правда?
— Да нет, все в порядке. Ты выступил в роли штопора. Я чувствовал, что из нее еще можно что-то вытянуть, но не знал, как за это взяться.
Шеффер покачал головой, и они пошли к бульвару Вольтера, где оставили машину. Когда Брюс уселся за руль, Шеффер сказал:
— Я только что представил себе, как трахаю их обеих. Толстую одалиску-неврастеничку и Кастро. На краю бассейна. Жара. Это расследование меня доконает.
«Маленькие лучики секса в окружающей нас черной смерти», — подумал Брюс. И ответил:
— Это нормально. Все эти женщины в халатах. А потом без халатов, как в детективах пятидесятых годов. Малышка у Кассиди. Жуаньи у окна.
— А, да, малышка у Кассиди. Но Жуаньи тоже очень возбуждает. Или же это все от обстановки. Тут не детектив пятидесятых, скорее восточный бордель начала века. Местечко, где можно было оттянуться с друзьями. Думаю, мне бы это понравилось.
Брюс все еще чувствовал вес руки Шеффера на своем плече. Он вдруг понял, что его помощник ревнует к дружбе, связывавшей его с Фредом Геджем, и это его тронуло.
— Думаю, мне тоже, — сказал он, чтобы доставить ему удовольствие.
8
Собрание назначили в триста пятнадцатом кабинете, у главного. Психолога тоже пригласили. До сих пор провели бесчисленное множество стратегических совещаний, но сегодня Матье Дельмон решил показать, что он твердо намерен положить конец беспределу. Прокурор Верньо быстро узнает через своего друга Саньяка о высшем военном совете в судебной полиции. Пока что психолог сидел в старом кожаном кресле, а все офицеры внимали начальнику стоя. Сесть, чтобы продемонстрировать, насколько ты выше других. Да еще и сесть на овеянную мифами реликвию, которую приберегали для упрямых подозреваемых. Мнимая непринужденность и соответствующий прикид. Потертая куртка поверх белой футболки, мешковатые брюки, мокасины. Обозначившаяся лысина, но при этом забавный хвостик. Еще хорошо, что не принес с собой ливанские четки. Он всегда перебирал их на встречах с Брюсом. «Ничего религиозного, но отлично помогает расслабиться» — объяснил он, с трудом скрывая свое разочарование безразличием майора. Заниматься такой чушью в пятьдесят три года!
Дельмон попросил руководителей различных групп представить свои отчеты. Было доложено о продолжающихся рейдах по клубам боевых искусств и о расследовании разных аспектов частной жизни Изабель Кастро. Проверка ее телефонных разговоров, записных книжек, банковских счетов, мест, где она снимала деньги. Маршруты всех ее разъездов с фотографиями, сделанными у пунктов платежа автоматами «Трафипакс». Сравнение этих данных с данными дел по другим убийствам.
Брюс также представил отчет. Как можно короче. Он не считал необходимым тщательно восстанавливать свое расписание только для того, чтобы Саньяк мог оценить, что ему не зря платят жалованье. Он быстро рассказал о работе по прослушиванию последних передач Кастро, а потом сообщил о сделанном им выводе: Воксу нравится собирать нас в тех местах, которые он сам определяет. Он ускоряет игру или меняет правила, как ему заблагорассудится. Последнее изменение: букет и карточка с надписью «вселенная— это машина». Не исключено, что это послание для следующей жертвы. Своеобразный способ сказать: «Вы успеваете следить, даже если я ускоряю темп?» И на этом Брюс остановился. Ему казалось ненужным говорить о том, что перед угрозой новой жертвы им следует действовать как можно быстрее. Быстрее всех прочих сотрудников полиции. Главное — не расслабляться и пытаться думать за Вокса, но при этом ни на минуту не отвлекаться от имеющихся досье. Работа для компьютера. Но для ходячего компьютера. Саньяку вовсе не обязательно вникать в тонкости работы полицейского.
Дельмон снова взял слово и расставил акценты, подчеркнув, что кропотливая работа продолжается, что с первого убийства она не прерывалась ни на миг. Чтобы главный растолковывал свою стратегию какому-то Саньяку! Брюсу показалось, что даже такой тонкий политик, как Дельмон, играл достаточно напряженно. И все это лишь пролог. Ведь на подмостки еще не вышел новый актер. А публика подобралась отборная: все офицеры, занимающиеся делом уже три года. И женщина в качестве примадонны. Его открытие. Знаменитая Мартина Левин.
Пока что она оставалась в тени. Примерно тридцать пять лет, гладкие каштановые волосы, разделенные прямым пробором, круглые щеки. Ничего особенного, если не считать рта. Пухлые губы, сжатые в молчании, без всякого выражения. Серый брючный костюм, черный свитер. Руки в карманах, ноги расставлены— немного по-мужски. Она произнесла лишь несколько обычных любезностей, так что никто не услышал ее знаменитый «тембр голоса».
Для очистки совести Алекс Брюс еще раз проконсультировался у своего специалиста-акустика. Ученый признавал, что существует тип голоса, Действующий на убийцу как спусковой механизм. Но, по его мнению, тайна спуска скрывалась в голове Вокса. Конечно, можно было установить особенности голосов жертв. Достаточно было определить частоту вибрации их голосовых связок— по записям восстановили одно и то же слово, произнесенное всеми убитыми. Но в этом эксперименте не было ничего научного. Саньяк засадил звукоинженера за изучение мини-кассет с записями изнасилований и звукового материала, оставшегося после адвоката и других жертв. Психологическое состояние женщин в момент нападения и уровень стресса зависели от их характеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25