..
Баум уже успел проконсультироваться со старым приятелем - политологом из Лионского университета. Попросил проанализировать политическую деятельность трех министров - в том числе Антуана Лашома.
- И вот что мне ответил профессор: "Лашом как политик ведет себя последовательно. Придерживается правоцентристских взглядов. Что касается внешней политики - она характеризовалась во времена холодной войны сдержанностью по отношению к восточному блоку. С приходом Горбачева Лашом постоянно заявляет, что западные страны должны энергично поддерживать советские мирные инициативы в отношении разоружения, поскольку в случае неудачи в данной области Горбачев может лишиться своего поста. Ясно, что противники Горбачева в Центральном комитете партии серьезно озабочены смягчением внешней политики СССР, они убеждены, что сторонники жесткой линии в правительстве США не сделают в ответ никаких уступок. Многие американцы действительно убеждены, что покладистый и модернизированный Советский Союз представляет для Америки большую угрозу, чем закоснелая, экономически отсталая страна брежневского периода. В этом смысле Лашом, если он хочет со временем стать премьер-министром (что вполне возможно), имеет шанс получить одобрение в определенных интернациональных кругах."
Баум оторвался от чтения.
- Итак, агент влияния - возможно. Поставщик государственных секретов вряд ли.
- Может быть, Лашом просто затаился до поры и покажет себя во время какого-нибудь острого кризиса?
- Возможно.
- А как насчет его визита на площадь Бланш? Что, если там и находится место встречи с советским агентом?
Баум покачал головой:
- Куда уж глупее. Член правительства ночью ускользает из дома, возле которого дежурит полиция, ловит случайное такси - мог и не поймать, ночью-то. И все ради того, чтобы встретиться с советским напарником где-то на Монмартре.
- Может, просто чтобы письмо оставить или взять?
- Советские разведчики так никогда не работают, а в своих привычках они ещё твердолобее, чем наши.
- Может, поумнели, наконец? - вяло предположил Алламбо.
- Сам подумай - человек, лицо которого то и дело мелькает на телеэкране, назначает свидание на Монмартре, где полно шлюх и гомиков... Только одно меня и удивляет - зачем кому-то понадобилось продавать эту чушь в "Пти голуа". Нет-нет, дорогой Алламбо, то, что мы ищем, выглядит обычным, невыразительным, в глаза не бросается. Сценарий, по которому само событие настолько обставлено предосторожностями, непригоден из-за своей громоздкости. Какое-нибудь там третье дерево у перекрестка в лесу Сен-Клу вот к чему и они, и мы привыкли. И вроде бы никто не собирается испортить этот наш скучноватый, но симпатичный вялый теннис.
Алламбо проворчал что-то невнятное, а Баум продолжал задумчиво, как бы рассуждая вслух:
- Если, конечно, Алексей Котов не заслан специально, чтобы привлечь внимание к Антуану Лашому, потому что у русских есть причина опасаться за другого агента, более важного для них.
Но ему, Альфреду Бауму, со всем его опытом допросов и знанием человеческой натуры, никак не удавалось "расколоть" перебежчика. Он не мог преодолеть своих предубеждений против Котова, однако сомневался, что того специально заслали.
Он попал, к своему неудовольствию, в то самое положение, в котором в течение долгих четырех лет пребывали американцы где-то в своем штате Мериленд, без конца допрашивая перебежчика Носенко, не в силах установить, сам он сбежал или его "внедряют". Ждали очередного беглеца в надежде вывести их из затруднения и определиться, наконец. Но когда новый перебежчик сообщал что-либо о Носенко, то в свою очередь попадал под подозрение: а не заслали ли и этого. Замкнутый круг, усмехнулся про себя Баум. Бесконечный менуэт. Змея, кусающая себя за хвост. Изображение, дробящееся во множестве зеркал, - никак его не уловишь.
А тут ещё эти фотографии. Человеческий разум, подумал Баум, плохо приспособлен для решения подобных проблем. Уж проще было бы надеть рясу и посвятить жизнь разгадыванию тайны Святой Троицы.
Глава 11
Как раз в тот день, когда Жорж Вавр убедил-таки премьер-министра, что Антуану Лашому следует увидеть злополучные фотографии, Альфред Баум получил отчет из полиции:
Субъект: Дидье Моран, он же Дмитрий Морозов
Возраст: 59 лет
Последний известный адрес: 120 улица Фландр, Париж, 19-й округ
Семейное положение: холост
Гражданство: французское (с 6 октября 1974 года)
Национальность: русский
Профессия: журналист
Далее сообщалось, что три года назад в Лилле Морана обвинили в сексуальных домогательствах по отношению к мальчику. Однако в суде показания ребенка не вызвали доверия и были формально отклонены. Мнение местной полиции: Моран виновен. Поведение судьи в данном случае объяснимо возможно, он располагал какой-то иной информацией, а возможно, в чьих-то интересах было закрыть дело. Во всяком случае, обвинение с Морана снято.
Заканчивался отчет так:
"Субъект с момента своего прибытия во Францию в январе 1968 года принимал активное участие в деятельности русской эмиграции, в частности, в белорусских кругах (см. соответствующее досье). Субъект известен полиции и службе безопасности, с которыми время от времени сотрудничает (см. подробное описание)."
Однако никаких подробностей не прилагалось. Видимо, на набережной Орфевр сочли, что и перечисленного достаточно.
- Полагаю, надо бы побеседовать с этим Мораном, - сказал Баум. Пожалуйста, Алламбо, отыщи его и доставь сюда. Только последи, чтобы он по дороге никому не звонил.
Распорядившись таким образом, Баум отправился к шефу, чтобы обсудить, как бы это поделикатнее устроить демонстрацию фотографий Лашому.
- С премьер-министром достигнута четкая договоренность, - сказал Вавр, - Предъявить фотографии можем, но дальше без его последующих указаний двигаться нельзя.
- Беседа будет записана? Незаметно, да?
- Разумеется.
- Сами все это сделаете?
Баум кивнул:
- Министру придется пережить неприятные минуты. Незачем другим это видеть. Будет ещё время на него поглазеть, если он окажется в чем-то замешанным.
Он вышел из комнаты в конец расстроенным. Ну как участвовать в подобном деле, не испытывая неловкости и стыда? Теряешь лицо...
Позвонив в канцелярию министерства внутренних дел, Баум попросил Лору Фабьен устроить ему встречу с её шефом.
- Хорошо бы господин министр уделил мне не меньше часа, - добавил он, - Беседа может затянуться. Разумеется, я приду тогда, когда он назначит. Тема? Скажите ему, что она касается нашего недавнего разговора. Да, именно так.
Он достал из сейфа фотографии и снова внимательно рассмотрел их. Несомненно, это Лашом. И, несомненно, с двумя тощими юнцами. Содомский грех некрасив, нефотогеничен. Наверно, те, кто к нему склонен, получают наслаждение, и Лашом, вероятно, испытывает какое-то извращенное удовольствие, разглядывая подобные снимки, но на непричастного зрителя они производят угнетающее впечатление. Даже если и не испытываешь особой ненависти к гомосексуалистам - а Баум ничего такого не испытывал.
Лашом на одном из снимков - в профиль, наблюдает с легкой улыбкой, чем занимаются его компаньоны, торс его обнажен, нижнюю половину закрывает спинка кровати. На втором снимке он смотрит прямо в объектив, светло при этом улыбаясь. Позади, над его плечом - один из парней, второй свернулся калачиком внизу, его затылок заслоняет бедра Лашома, положившего правую руку на бедро партнера - происходит, надо полагать, акт феллацио.
Фотографий, по словам перебежчика, было много. Среди них и более выразительные, но он отобрал те, на которых лучше всего виден и узнаваем Лашом.
- Просто не верится, что человек, которому есть что терять, подверг себя столь нелепому риску, - заметил Баум.
- И я так думаю, - согласился Алламбо.
- Зачем он это сделал, как ты считаешь?
- Я чиновник, а не психиатр.
- Нелепый риск, - повторил Баум, - Чего ради?
...Именно эти слова и выкрикнул Антуан Лашом на следующий день, когда на его стол легли чертовы снимки, - Да разве нормальный человек позволит себе эдакое приключение за железным занавесом? Отвечайте, Баум!
- Это меня и удивляет, господин министр.
- И что дальше?
- На обоих снимках вас легко узнать...
- Значит, это дьявольски ловкая подделка.
- Наши эксперты утверждают, что снимки подлинные.
- Не могут они быть подлинными - я сроду такими делами не занимался. Женщины - да, тут я, наверно, чересчур... Признаю. А уж эти русские любят в помойке порыться...
Баум только плечами пожал, покраснев слегка. Он чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, как продолжить разговор. Проводить исследование не позволено, так Вавр сказал. Надо заставить Лашома признаться - и тогда опять пойдем к премьер-министру за разрешением действовать. А если тот не разрешит? Что ж, они работают на государство, а не на премьера, который и сам может оказаться...
Баум не стал доводить мысль до конца. Тут уж соображения посерьезнее, пусть решают самые высокие инстанции... Сколько зла и бед от этих перебежчиков!
...Однако Лашом и не думал ни в чем признаваться. Да, на снимках изображен он, но подобных сцен никогда не было.
- Ловкий фотомонтаж, я о таком слыхал.
- Наши специалисты уверены, что это не монтаж.
- Гроша ломаного их мнение не стоит, тоже мне специалисты, воскликнул Лашом, - Наверняка существует оборудование, позволяющее проделывать такие штуки. Пусть поищут.
- Они следят за появлением технических новшеств, - сказал Баум, отметив про себя сдержанность собеседника: тот, хотя и разгневался, но не изобразил бурного негодования, что могло бы послужить доказательством его вины. Лашом отнесся к делу скорее как к технической проблеме. Разглядывая снимки, признанные подлинными, он повторял, что никогда не был в той комнате, да ещё голым, с парой нанятых парней, да ещё где-то за железным занавесом.
- Вы считаете меня полным идиотом. Когда вся эта история прояснится, я вам попомню.
Совсем уж отчаявшись и не зная, как выйти из тупика, Баум высказал такое предположение:
- Допустим, снимки смонтированы. Но ваши-то фотографии ведь настоящие? Есть у вас семейный альбом?
- Конечно.
- Вы фотографировались когда-нибудь на пляже или в бассейне?
- Разумеется, такие снимки в альбоме есть.
- Не забирались в вашу квартиру воры? Или, может быть, в загородный дом в Ивлине?
- Никогда.
- Вы уверены?
- Абсолютно.
- Снимки из альбома не пропадали?
- Откуда мне знать? Мы не проводим вечера, вздыхая над семейным альбомом.
- Понимаю, господин министр, но все же проверьте, когда будете дома. Кстати, альбомы в Париже или за городом?
- Думаю, за городом.
- Можете посмотреть их сегодня?
- Нет. Завтра вечером.
- Сразу сообщите мне результат, пожалуйста.
- Почему наша служба безопасности пользуется услугами некомпетентных специалистов, которые не в курсе новейших технологий? А может, у русских в этой области значительное преимущество?
Баум почувствовал, что инициатива от него ускользнула. Пришел с фотографиями, изобличающими Лашома, а теперь вот приходится защищать своих подчиненных.
- Я прикажу, конечно, повторно проверить снимки. Особенно если обнаружится пропажа из альбома.
Выходить за рамки разговора о подлинности фотографий нельзя, иначе ступишь на опасную почву: возможная виновность министра обсуждению пока не подлежит, а то бы пришлось обвинить его во лжи. Как можно?
- В загородном доме есть прислуга?
- Нет. Когда мы оттуда уезжаем, дом запираем, а горничная уезжает с нами.
- Прошу прощения, господин министр, я бы хотел, чтобы завтра с вами поехал наш сотрудник, он может оказаться полезным.
- Я не хочу, чтобы эту дурацкую историю раструбили по всему департаменту.
- Поедет мой заместитель Алламбо - человек абсолютно надежный.
- Хорошо. Пусть свяжется со мной.
Альфред Баум проинструктировал своего заместителя:
- Министр согласился, что на снимках изображен именно он, но говорит, что в постели с двумя мальчишками никогда не бывал и, стало быть, это подделки. Тут противоречие: Алибер из нашей лаборатории считает их подлинными. Может, он новых технологий не знает, кто его разберет. Но если он на уровне - выходит, министр врет. Тогда уж точно он заглянет в альбом и заявит о пропаже, это для него единственный выход. С другой стороны Алибер может и ошибаться - тогда министр говорит правду. Значит, кто-то все же в семейный альбом забрался - знаешь, всякие фото на пляже, в бассейне, их и вправду могли выкрасть. И тогда тоже он заявит насчет пропажи.
- У меня есть дела поважнее, - попытался отбиться Алламбо.
- Дел поважнее нет, - произнес Баум. - Сейчас самое главное - твое впечатление, когда министр воскликнет: "Ага! Кто-то лазил в этот альбом смотрите, вот тут была фотография, а теперь пустое место." Это и будет момент истины.
- А если он доберется до альбома раньше?
- Думаю, этого не произойдет - до сих пор он вел себя как невинная жертва. А невинная жертва не станет подставляться под подозрение. Если каких-то снимков не хватает, он постарается, чтобы мы в это твердо поверили. Раз уж он играет такую роль, то не захочет все испортить. Я уверен, что он сам приведет тебя в дом, чтобы стало ясно: никакой подтасовки.
- Если, конечно, никому не поручит разобраться со снимками до нашего приезда, - возразил Алламбо.
- Это точно. Потому я тебя вот о чем прошу: извинись перед мадам Алламбо, садись в машину и езжай прямо в Ивелин, в деревню Рошфор. Надо организовать наблюдение за домом министра до самого его приезда.
- Мне понадобится человек, а то и двое.
- Возьми Ледюка. Только не говори, зачем.
- Конечно, не скажу.
- Министр едет завтра после обеда. Скажу, что ты встретишь его возле дома. Только смотри, чтобы Ледюк ему на глаза не попался.
Загородная резиденция Антуана Лашома представляла собой довольно скромную виллу в деревне Рошфор, расположенную несколько на отшибе, на склоне лесистого холма. Железные ворота, весь участок огражден глухим забором, за которым видны ели и пихты. Прибыв до темноты, Алламбо отыскал местечко под деревьями, откуда просматривался вход в дом. Ледюку было велено одеться потеплее и понадежнее на случай дождя, и теперь Алламбо показывал, где ему предстоит провести надвигающуюся ночь. Тяжелые тучи сгрудились на темнеющем небе, с севера дул резкий ветер.
- Извини, не самая приятная ночка тебя ожидает.
Ледюк, ещё не отошедший от впечатлений ночных бдений на площади Бланш в поисках Лашома, подумал, что и похуже бывало.
- Если к дому кто-то подойдет, не высовывайся. А если выйдет оттуда, ступай следом. Мне надо знать, куда гость пойдет и, по возможности, как выглядит. Только смотри, чтобы тебя не заметили. Ни в коем случае.
- Конечно, господин начальник.
- На рассвете я сам тебя сменю. А пока посплю в машине.
Они припарковались на обочине дороги неподалеку от дома.
- Могу я узнать, в чем дело, господин начальник?
- Не положено. И не вздумай разболтать насчет этой поездки в отделе, когда вернемся в Париж. Дело самое обычное, я думаю, за ночь и не произойдет ничего.
- Ничего себе обычное, - рассказывал позже Ледюк в столовой, - С каких это пор начальство ночует в машине, если дело обычное? Ну и холодрыга была в том лесу!
Алламбо оказался прав: ночью ничего не случилось. Когда в шесть утра он сменил Ледюка, дом, едва различимый в утреннем тумане, был по-прежнему тих и спокоен.
- Жуткая ночь, - пожаловался Ледюк, - Промерз до костей, ноги промокли.
- На службе и не такое бывает, - отозвался Алламбо, - Если комфорт тебе нужен, поискал бы работу где-нибудь в конторе, в тихом пригороде.
Ледюка он не любил и сочувствовать ему не собирался. Прошедшая ночь и в машине была достаточно мерзкой, он весь окоченел и был голоден.
- Съезди в Рошфор, позавтракай. Мне привези кофе и булочку, в машине есть пустая фляжка.
Следили за домом целый день - все впустую. Около пяти вечера черный "Ситроен" подкатил к воротам и Лашом вышел, чтобы их отпереть. На переднем сиденье была его жена, сзади сидела низкорослая смуглая женщина.
Алламбо приблизился, предъявил удостоверение.
- Мне известно, зачем вы здесь. Заходите в дом, - пригласил Лашом, - Я объяснил жене, что надо проверить альбомы, она нам поможет, у неё отличная память. Она знает, в чем дело, так что можете показать ей эти ваши фото.
Мадам Лашом оказалась такой же невозмутимой, как её супруг. Лицо её, пока она изучала привезенные Алламбо фотографии, оставалось бесстрастным. Они сидели в гостиной, не снимая пальто, ожидая, пока только что включенное отопление согреет комнату. Горничная - та особа, что приехала с хозяевами готовила кофе на кухне. Ледюк остался в машине.
- Вот эту я помню, - мадам Лашом взяла в руки фотографию, где её супруг смотрел в объектив. - Почти уверена, она сделана в позапрошлом году на яхте наших друзей Дютилье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20