- Баум приветливо улыбнулся Хаагленду, - Сами понимаете, тут могут возникнуть кривотолки.
- Наш источник даже имя назвал, - сказал Хаагленд, будто не слыша Баума. Тот повернулся к генеральному директору:
- Боюсь, вы сочтете меня чересчур любопытным, но я все же спрошу: что случилось после моего последнего визита, почему вдруг так заинтересовались Котовым британцы и американцы? В прошлый раз у меня сложилось впечатление, что Лондон просто хочет отпихнуться от этого дела.
- Дорогой друг, что могло привести вас к такому ошибочному выводу? Баум перехватил извиняющийся взгляд Артура Уэддела: стыдно ему за свое начальство.
- Поправьте меня, если я ошибаюсь. Но если у американцев есть свой интерес в деле Котова, то они приехали бы в Париж. Я, конечно, люблю Лондон, но...
Он не счел нужным продолжать.
- Нам известно имя, - гнул свое Хаагленд, - А вы это имя знаете, Баум?
- Котов пересказывает тексты, воспроизведенные по памяти, и сообщает клички агентов. Никаких имен.
- Но есть же доказательства, Баум. Разве у него нет материалов, указывающих на определенное лицо?
- Только косвенные улики, мы их проверяем.
- Ну и как?
- Есть прогресс.
Хаагленд осторожно отодвинул в сторону свою чашку, будто собираясь наброситься на Баума через стол.
- Мы хотим иметь доступ к этим данным. Мне поручили сказать, что они крайне необходимы, и мы стремимся заполучить их именно на этом этапе, чтобы избежать обращений выше, по начальству. А также всякой шумихи.
- Хотите сказать, что если не получите желаемого, то предадите дело огласке?
- Это было бы выкручивание рук, я в такие игры не играю. Но сами знаете - если пойдешь к начальству, то огласка неизбежна, всякие там утечки информации, кампании в прессе. Нужно вам это?
- Допустим, я назвал бы имя - вы же не думаете, что я сделаю это прежде чем услышу, кто ваш осведомитель.
- На такие условия согласен, - сказал Хаагленд.
- Что касается доступа к сведениям, которые сообщает Котов - вы в свое время получите его живьем, он только и мечтает попасть в Штаты. Вот тогда и допрашивайте его о чем хотите, кое-что интересное для вас у него найдется.
- Вашингтон хочет знать сейчас.
- А помните, когда мы хотели получить доступ к Носенко? Нам два года твердили, что, мол, рано... Котова, я думаю, вам так долго ждать не придется.
- Давайте договариваться, - предложил Хаагленд, - Сторгуемся как-нибудь.
- Имя на имя.
- Идет.
Баум покачал головой.
- Тут, боюсь, возникает проблема. - Выражение его лица оставалось доброжелательным, но голос стал жестким. Его сотрудникам известен был этот признак: железный кулак в бархатной перчатке.
- В чем проблема, Баум? - Хаагленд поигрывал кофейной ложечкой, изображая небрежность. О нем говорят, что жульничает в покер.
- А в том проблема, Хаагленд, что лично я вам не доверяю. И французская контрразведка не доверяет - это ещё важнее. Вы ведь не захотите, чтобы я здесь объяснял, какие у нас основания? Сами не хуже меня знаете...
Хаагленд уронил ложечку на блюдце, звяканье как бы поставило восклицательный знак в конце тирады Баума.
- Дело обстоит так. - Хаагленд как бы не услышал сказанного, - Первое - у нас есть источник с той стороны, верно? Второе - у вас есть Котов, заявляющий, что в вашем правительстве действует агент русских. Третье вернувшись в Париж, вы, конечно, обсудите это в своей конторе. А если слух дойдет до ушей того самого агента? Тогда мой источник, считайте, сгорел. Выходит, как ни кинь, все клин. Предоставлю я сведения, которые помогут вам изобличить агента, - плохо, а не сделаю этого и агент останется невредим...
Во время своей речи Хаагленд постукивал ложечкой по краю чашки, а в конце снова уронил.
- Но все же давайте попробуем договориться.
Если действительно у американцев есть источник, знающий о Котове и о том, что именно тот пытается продать, то Хаагленд такого человека под удар не подставит, у него и полномочий таких нет - рисковать осведомителем.
- Ваш источник занимает какую-то должность?
- Да.
- Дайте понять хотя бы косвенно, что и откуда ему известно.
- Значит, договариваемся?
- Возможно.
Наступила пауза. Лучше бы Базз нас в эти рискованные дела не втягивал, - подумал шеф английской службы. Баум встретился взглядом с Хааглендом. Этот субъект способен лгать, глядя тебе прямо в глаза. Ну и что? Разве я не готов сделать то же самое?
- Так о чем конкретно договариваемся? - спросил он.
- Я сообщаю, где, по мнению моего осведомителя, вам следует искать шпиона. А вы называете своего главного подозреваемого. Дальше видно будет.
- Идет, - не слишком охотно согласился Баум, у него было ощущение, что на него давят.
"Когда вы чувствуете давление со стороны собеседника, его острое желание из вас что-то вытянуть - не раз говорил Баум своим ученикам, - вот тут-то у вас и возникает преимущество, собеседник может потерять бдительность. Поэтому сами никогда не проявляйте особой заинтересованности - это как бы ваша самозащита." Вот и тут он вяло произнес:
- Давайте.
- Искать надо среди педиков, так наш человек утверждает.
Баум и глазом не моргнул, хотя сердце у него сильно стукнуло. Приподнял одну бровь и спросил невозмутимо:
- А если этот ваш тип приврал?
- Мы уверены, что он говорит правду.
- Неужели можно кому-нибудь безоговорочно верить?
- На личности я не указываю. По моим сведениям в вашем правительстве с полдюжины педиков.
- И это все, что вам известно?
- Далеко не все, но больше пока не скажу.
- Маловато.
- Я пока ничего не получил в обмен на мою информацию.
Баум просиял улыбкой:
- И не получите.
- Мы же договорились, - обозлился Хаагленд.
- Вовсе нет. Я только сказал "давайте", вот и все, а не обещал следовать вашей схеме. Ваша информация никакой ценности не имеет. Вы что, думаете, что французские спецслужбы в своих досье не отмечают сексуальных пристрастий политиков? Мы же отлично понимаем, с каким риском связан гомосексуализм в отношении безопасности.
- Баум, вы меня накололи!
- Ничего подобного, - улыбка не сходила с физиономии Баума, - По правде сказать, мне все время казалось, что вы изо всех сил стремитесь навязать нам данную информацию. Да ещё что-то взамен - но, простите, это не предусмотрено. Терпеть не могу, когда меня подталкивают к выводам.
На том встреча и закончилась.
- Сожалею, - сказал Артур Уэддел, провожая Баума до самого выхода на Гоуэр стрит. - Базз в своем деле силен, но уж насчет манер...
- На сей раз он и в деле себя не показал.
Они обменялись рукопожатием и Баум направился ловить такси.
Куда не поверни, отовсюду мне Антуана Лашома подсовывают, - размышлял он по пути в аэропорт, - Но что-то мешает мне принять эту версию. Очевидный ответ не всегда правильный, но иногда может оказаться и верным. И если это как раз такой случай, то получается - личная моя паранойя мешает расследованию. Это точно. И все же, все же...
Он мрачно поглядывал на скучные дома вдоль Кромвел Род, пока такси в толпе других машин продвигалось к аэропорту.
Глава 10
Альфред Баум и сам не мог бы объяснить, что мешает ему признать этого человека настоящим перебежчиком. Разум твердит, что тот говорит правду, а интуиция предостерегает: что-то не то. Сам ли Котов вызывает к себе недоверие или какие-то детали его речей? А может, и целиком все, что он рассказывает о деятельности КГБ. Баум пытался уличить Котова, используя факты его прошлого, но и тут не преуспел.
Вопрос: Почему вы не любите советскую систему?
Ответ: Может быть, из-за отца - он пострадал при Сталине.
В: Расскажите ещё раз, как это было.
О: Отца звали Котов Константин Семенович, он служил в артиллерии в чине капитана. Их часть отрезали в бою под Таганрогом, он попал в плен. При Сталине это считалось великим преступлением. В конце войны его освободили из плена, а в сорок шестом арестовали уже дома.
В: Какой это был месяц?
О: Не помню.
В: Продолжайте.
О: Отца отправили в лагерь, писем мы не получали. Вернулся он в пятьдесят девятом, через тринадцать лет. Ушел крепким, сильным человеком, а стал калекой. Через четыре года умер. В школе ребята говорили, что мой отец трус и предатель.
В: Вот почему вы и невзлюбили советскую власть?
О: Когда отец вернулся, мне было четырнадцать. Этот человек предатель - был мне чужой. Я обрадовался, когда он умер. Не прощу системе, что она ввергла меня в такой грех - стать врагом собственному отцу.
В: И все же пошли работать в КГБ?
О: (после долгого молчания) Пошел.
В: Объясните, пожалуйста.
О: Как и многие другие, я страдал своего рода шизофренией раздвоением души, рассудка. Мы хотели защищать свою систему, старались не видеть недостатков, крайностей. Считать, что социализм плох, потому что у тебя случилась личная трагедия, - это называлось субъективизмом, принижением великого исторического процесса. Так многие думали. А ещё верили, что со смертью Сталина станет лучше.
В: Так и произошло?
О: Да. Надежды, казалось, оправдываются.
В: А сейчас как вы их расцениваете?
О: Как самые пустые - просто способ выжить в то время. Я пришел к такому пониманию - и потому я здесь.
В: Но этот опасный курс выбрали как раз тогда, когда Советский Союз отрекся от своего прошлого. Мы уже говорили о гласности, правда?
О: Говорили.
В: Вы в неё не верите, да?
О: Не верю.
В: Тут какое-то противоречие...
О: Возможно.
В: Гласность - это как раз то, что защитило бы других отцов и других детей от того, что случилось с вами.
О: Согласен.
В: И тем не менее...
О: Я не философ. И не политик.
В: Раньше вы говорили, что бежали ради лучшей жизни.
О: Верно.
В: А теперь мотивируете побег некими принципами, а не желанием личного благополучия.
О: И тем, и другим.
В: Но материальные соображения, должно быть, перевешивают?
О: Нет.
В: Я имею в виду, что вы не добиваетесь таких вещей, как свобода и справедливость. Вас интересует спокойная жизнь на Западе - такая, как вы её понимаете.
О: Не такой уж я обыватель - я верю в западную демократию.
В: По-моему, ни во что вы не верите. (Молчание). Вы готовы предать свою страну.
О: Я пришел к вам с ценной информацией, а вы стараетесь меня оскорбить. За что? Не понимаю.
Так оно и шло - никакой логики, все без толку. "Я не уверен, что этот человек - то, за что себя выдает" - признался Баум своему шефу.
Поиск хоть какой-то определенности довел его до того, что он позвонил полковнику Виссаку из ДГСЕ. Побеседовали вежливо, но сугубо формально, как бы по принуждению, разговор не клеился.
- Мы допрашиваем Котова.
- Понятно.
- Хотелось бы кое-что уточнить.
- Слушаю вас.
- Он дал два московских адреса - говорит, что в разное время они с женой жили по этим адресам. Можно это проверить?
- Вполне.
Баум сообщил адреса, даты, а через неделю его уведомили, что Котов там действительно проживал.
- Никак не могу его подловить - пожаловался Баум Вавру.
- А надо ли? Откуда такая уверенность?
- Возможно, от страха. Просто боюсь жуткого скандала, который начнется, если мы воспользуемся его подсказкой и начнем действовать.
- Страх - недостойное чувство, Альфред.
- Знаю, знаю. Но мотивы его побега все же неясны.
- Может, это как раз и хорошо, - заявил Вавр, - Свои собственные поступки тоже ведь не всегда объяснишь.
Баум усмехнулся.
- Это точно. Я ищу аналогий с самим собой, а передо мной совершенно другого склада человек.
- Насколько я понимаю, - подытожил Вавр, - ты не убежден, что этот человек заслан специально, чтобы нам напакостить.
Баум же тряс головой, будто пытаясь привести в порядок смятенные мысли:
- Убеждения нет, только смутные ощущения, которые лишают меня сна и покоя.
- Ну и когда же ты намерен придти в себя, дорогой Альфред?
- Думаю, пришло время отбросить подозрения и считать Котова обычным перебежчиком. Моего настроения это не улучшит, но, по крайней мере, можно продолжить работу. Может, все дело в том, что на голову майора КГБ внезапно свалилась гласность, и от этого у него мозги сместились - чего тогда от него ожидать?
Журналист Шабан принес полезную информацию:
- Я поднял картотеки "Пти голуа" за последние три года, - сказал он, встретившись с Баумом все в том же знакомом кафе. - Искал заметки, касающиеся спецслужб. Штук сорок нашел, но все без подписи. Только под двумя инициалы - Д. М. Обе за прошлый год.
- И о чем они?
Шабан вытащил из кейса пачку фотокопий, отобрал пару и отдал Бауму. В одной заметке сообщалось об исчезновении Бен Афри - алжирского националиста, якобы замеченного в связях с советским посольством в Париже. Вторая утверждала, будто на базе НАТО в Бельгии есть проблема с безопасностью, но данные специально проведенного исследования скрыты от общественности.
- Кто этот Д. М.? - спросил Баум.
- Дидье Моран. Мой знакомец из "Пти голуа" говорит, что он внештатник, в редакцию заходит редко. Его там считают подставным лицом - через него ДГСЕ поставляет в газету материалы, которые считает нужным предать огласке. Кроме того, он вхож в русские эмигрантские круги и там тоже черпает кое-какую информацию. Вот и все, что удалось узнать.
- То, что надо, - одобрил Баум, - Я ваш должник.
- Да, вот еще. Моран обожает бордель "Селект" на бульваре Пуассоньер, - спохватился журналист, - Мой приятель говорит, что он там завсегдатай.
Расставшись с Шабаном, Баум вернулся к себе и позвонил Бальдини - шефу уголовной полиции.
- Меня интересует некий Дидье Моран. Полагаю, он из тех, на кого в полиции заведено досье. Можете меня на этот счет просветить? Поскорее, ладно? Большое спасибо. С чем связано? Нет, по интересующему нас обоих делу ничего нового. Разумеется, дорогой коллега - я бы тут же вас проинформировал. Между прочим, можете вы мне вкратце объяснить, как сейчас полиция охраняет наших министров?
Ответ Бальдини он записал: у дверей резиденции охрана из двух человек круглосуточно. Казенная машина с шофером доставляет министра в его офис и прочие места. Такой порядок установлен с тех пор, как один полоумный армянин подстрелил министра иностранных дел ноябрьским утром прямо в его машине, когда тот ехал с площади Конкорд в управление полиции на набережную Орсэй. Ну и прочие меры время от времени принимаются по указанию министерства.
- А во время отпуска?
- Тех из министров, у кого есть загородная резиденция, охраняет местная жандармерия - тоже круглосуточно.
- А если министру вздумается на Корсику прогуляться или ещё куда-нибудь?
- В этом случае, - объяснил Бальдини, - придется ему самому с кем-то договариваться. Если, конечно, к нему не приставлен охранник из спецслужбы. Но многим это не по душе - суровые парни мешают развернуться на отдыхе. Дамы, знаете ли, и свидетели тут неуместны.
- Ясно. Благодарю вас.
Тремя неделями раньше техники установили подслушивающие устройства в кабинете Антуана Лашома и в его квартире на авеню Виктор Гюго. В кабинете это просто, но установить "жучка" на домашний телефон совсем другое дело. Нормальная процедура - телефонной кампании дается задание повредить линию и направить в квартиру специалиста, который, устраняя "неисправность", внедрит "жучков". Но на сей раз Баум остерегался - он не мог положиться на молчание радиоинженеров и предпочел воспользоваться услугами своих людей. Проникнуть в квартиру было сложно - требовалось терпение, изобретательность и, наконец, удача. К счастью, министр отбыл на пару дней в Марсель, где провел широко разрекламированную, призванную завоевать голоса избирателей акцию по разоблачению коррупции в местном городском совете. Еще удачнее оказалось то, что его сопровождала супруга, и полиция на эти дни сняла свою охрану.
- Устроим аккуратное маленькое ограбление, - распорядился Баум, Установим записывающее оборудование.
Сняли комнату метрах в двухстах от дома министра, в пределах действия передающего сигнала.
- Дай Бог, чтобы радиопомех поблизости не было. Говорят, сигнал должен быть как можно слабее, чтобы полиция и пожарные не засекли...
Баум продолжал развивать свои теории перед Алламбо - человеком, которому он полностью доверял:
- Сдается мне, советские проводят операцию столь хитроумную, что именно хитрость её и погубит - если, конечно, я прав. Ну как, скажи на милость, член правительства, окруженный всякого рода охранниками, мог бы общаться с их разведчиком? Где и как они встречаются? Это же практически невозможно. Писать друг другу тоже трудно. Во все времена передача писем была самым слабым звеном. И вот доказательство - при всей нашей некомпетентности и нехватке информации нам не раз удавалось установить время и место подобных передач и поймать обоих с поличным. Поэтому, на мой взгляд, ценность такого деятеля, как Лашом, в качестве источника государственных секретов минимальна. Дальше - допустим, его ценят как влиятельную персону. Он, скажем, может подтолкнуть французскую политику в направлении, выгодном для Советского Союза. Ну-ка, послушаем эксперта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
- Наш источник даже имя назвал, - сказал Хаагленд, будто не слыша Баума. Тот повернулся к генеральному директору:
- Боюсь, вы сочтете меня чересчур любопытным, но я все же спрошу: что случилось после моего последнего визита, почему вдруг так заинтересовались Котовым британцы и американцы? В прошлый раз у меня сложилось впечатление, что Лондон просто хочет отпихнуться от этого дела.
- Дорогой друг, что могло привести вас к такому ошибочному выводу? Баум перехватил извиняющийся взгляд Артура Уэддела: стыдно ему за свое начальство.
- Поправьте меня, если я ошибаюсь. Но если у американцев есть свой интерес в деле Котова, то они приехали бы в Париж. Я, конечно, люблю Лондон, но...
Он не счел нужным продолжать.
- Нам известно имя, - гнул свое Хаагленд, - А вы это имя знаете, Баум?
- Котов пересказывает тексты, воспроизведенные по памяти, и сообщает клички агентов. Никаких имен.
- Но есть же доказательства, Баум. Разве у него нет материалов, указывающих на определенное лицо?
- Только косвенные улики, мы их проверяем.
- Ну и как?
- Есть прогресс.
Хаагленд осторожно отодвинул в сторону свою чашку, будто собираясь наброситься на Баума через стол.
- Мы хотим иметь доступ к этим данным. Мне поручили сказать, что они крайне необходимы, и мы стремимся заполучить их именно на этом этапе, чтобы избежать обращений выше, по начальству. А также всякой шумихи.
- Хотите сказать, что если не получите желаемого, то предадите дело огласке?
- Это было бы выкручивание рук, я в такие игры не играю. Но сами знаете - если пойдешь к начальству, то огласка неизбежна, всякие там утечки информации, кампании в прессе. Нужно вам это?
- Допустим, я назвал бы имя - вы же не думаете, что я сделаю это прежде чем услышу, кто ваш осведомитель.
- На такие условия согласен, - сказал Хаагленд.
- Что касается доступа к сведениям, которые сообщает Котов - вы в свое время получите его живьем, он только и мечтает попасть в Штаты. Вот тогда и допрашивайте его о чем хотите, кое-что интересное для вас у него найдется.
- Вашингтон хочет знать сейчас.
- А помните, когда мы хотели получить доступ к Носенко? Нам два года твердили, что, мол, рано... Котова, я думаю, вам так долго ждать не придется.
- Давайте договариваться, - предложил Хаагленд, - Сторгуемся как-нибудь.
- Имя на имя.
- Идет.
Баум покачал головой.
- Тут, боюсь, возникает проблема. - Выражение его лица оставалось доброжелательным, но голос стал жестким. Его сотрудникам известен был этот признак: железный кулак в бархатной перчатке.
- В чем проблема, Баум? - Хаагленд поигрывал кофейной ложечкой, изображая небрежность. О нем говорят, что жульничает в покер.
- А в том проблема, Хаагленд, что лично я вам не доверяю. И французская контрразведка не доверяет - это ещё важнее. Вы ведь не захотите, чтобы я здесь объяснял, какие у нас основания? Сами не хуже меня знаете...
Хаагленд уронил ложечку на блюдце, звяканье как бы поставило восклицательный знак в конце тирады Баума.
- Дело обстоит так. - Хаагленд как бы не услышал сказанного, - Первое - у нас есть источник с той стороны, верно? Второе - у вас есть Котов, заявляющий, что в вашем правительстве действует агент русских. Третье вернувшись в Париж, вы, конечно, обсудите это в своей конторе. А если слух дойдет до ушей того самого агента? Тогда мой источник, считайте, сгорел. Выходит, как ни кинь, все клин. Предоставлю я сведения, которые помогут вам изобличить агента, - плохо, а не сделаю этого и агент останется невредим...
Во время своей речи Хаагленд постукивал ложечкой по краю чашки, а в конце снова уронил.
- Но все же давайте попробуем договориться.
Если действительно у американцев есть источник, знающий о Котове и о том, что именно тот пытается продать, то Хаагленд такого человека под удар не подставит, у него и полномочий таких нет - рисковать осведомителем.
- Ваш источник занимает какую-то должность?
- Да.
- Дайте понять хотя бы косвенно, что и откуда ему известно.
- Значит, договариваемся?
- Возможно.
Наступила пауза. Лучше бы Базз нас в эти рискованные дела не втягивал, - подумал шеф английской службы. Баум встретился взглядом с Хааглендом. Этот субъект способен лгать, глядя тебе прямо в глаза. Ну и что? Разве я не готов сделать то же самое?
- Так о чем конкретно договариваемся? - спросил он.
- Я сообщаю, где, по мнению моего осведомителя, вам следует искать шпиона. А вы называете своего главного подозреваемого. Дальше видно будет.
- Идет, - не слишком охотно согласился Баум, у него было ощущение, что на него давят.
"Когда вы чувствуете давление со стороны собеседника, его острое желание из вас что-то вытянуть - не раз говорил Баум своим ученикам, - вот тут-то у вас и возникает преимущество, собеседник может потерять бдительность. Поэтому сами никогда не проявляйте особой заинтересованности - это как бы ваша самозащита." Вот и тут он вяло произнес:
- Давайте.
- Искать надо среди педиков, так наш человек утверждает.
Баум и глазом не моргнул, хотя сердце у него сильно стукнуло. Приподнял одну бровь и спросил невозмутимо:
- А если этот ваш тип приврал?
- Мы уверены, что он говорит правду.
- Неужели можно кому-нибудь безоговорочно верить?
- На личности я не указываю. По моим сведениям в вашем правительстве с полдюжины педиков.
- И это все, что вам известно?
- Далеко не все, но больше пока не скажу.
- Маловато.
- Я пока ничего не получил в обмен на мою информацию.
Баум просиял улыбкой:
- И не получите.
- Мы же договорились, - обозлился Хаагленд.
- Вовсе нет. Я только сказал "давайте", вот и все, а не обещал следовать вашей схеме. Ваша информация никакой ценности не имеет. Вы что, думаете, что французские спецслужбы в своих досье не отмечают сексуальных пристрастий политиков? Мы же отлично понимаем, с каким риском связан гомосексуализм в отношении безопасности.
- Баум, вы меня накололи!
- Ничего подобного, - улыбка не сходила с физиономии Баума, - По правде сказать, мне все время казалось, что вы изо всех сил стремитесь навязать нам данную информацию. Да ещё что-то взамен - но, простите, это не предусмотрено. Терпеть не могу, когда меня подталкивают к выводам.
На том встреча и закончилась.
- Сожалею, - сказал Артур Уэддел, провожая Баума до самого выхода на Гоуэр стрит. - Базз в своем деле силен, но уж насчет манер...
- На сей раз он и в деле себя не показал.
Они обменялись рукопожатием и Баум направился ловить такси.
Куда не поверни, отовсюду мне Антуана Лашома подсовывают, - размышлял он по пути в аэропорт, - Но что-то мешает мне принять эту версию. Очевидный ответ не всегда правильный, но иногда может оказаться и верным. И если это как раз такой случай, то получается - личная моя паранойя мешает расследованию. Это точно. И все же, все же...
Он мрачно поглядывал на скучные дома вдоль Кромвел Род, пока такси в толпе других машин продвигалось к аэропорту.
Глава 10
Альфред Баум и сам не мог бы объяснить, что мешает ему признать этого человека настоящим перебежчиком. Разум твердит, что тот говорит правду, а интуиция предостерегает: что-то не то. Сам ли Котов вызывает к себе недоверие или какие-то детали его речей? А может, и целиком все, что он рассказывает о деятельности КГБ. Баум пытался уличить Котова, используя факты его прошлого, но и тут не преуспел.
Вопрос: Почему вы не любите советскую систему?
Ответ: Может быть, из-за отца - он пострадал при Сталине.
В: Расскажите ещё раз, как это было.
О: Отца звали Котов Константин Семенович, он служил в артиллерии в чине капитана. Их часть отрезали в бою под Таганрогом, он попал в плен. При Сталине это считалось великим преступлением. В конце войны его освободили из плена, а в сорок шестом арестовали уже дома.
В: Какой это был месяц?
О: Не помню.
В: Продолжайте.
О: Отца отправили в лагерь, писем мы не получали. Вернулся он в пятьдесят девятом, через тринадцать лет. Ушел крепким, сильным человеком, а стал калекой. Через четыре года умер. В школе ребята говорили, что мой отец трус и предатель.
В: Вот почему вы и невзлюбили советскую власть?
О: Когда отец вернулся, мне было четырнадцать. Этот человек предатель - был мне чужой. Я обрадовался, когда он умер. Не прощу системе, что она ввергла меня в такой грех - стать врагом собственному отцу.
В: И все же пошли работать в КГБ?
О: (после долгого молчания) Пошел.
В: Объясните, пожалуйста.
О: Как и многие другие, я страдал своего рода шизофренией раздвоением души, рассудка. Мы хотели защищать свою систему, старались не видеть недостатков, крайностей. Считать, что социализм плох, потому что у тебя случилась личная трагедия, - это называлось субъективизмом, принижением великого исторического процесса. Так многие думали. А ещё верили, что со смертью Сталина станет лучше.
В: Так и произошло?
О: Да. Надежды, казалось, оправдываются.
В: А сейчас как вы их расцениваете?
О: Как самые пустые - просто способ выжить в то время. Я пришел к такому пониманию - и потому я здесь.
В: Но этот опасный курс выбрали как раз тогда, когда Советский Союз отрекся от своего прошлого. Мы уже говорили о гласности, правда?
О: Говорили.
В: Вы в неё не верите, да?
О: Не верю.
В: Тут какое-то противоречие...
О: Возможно.
В: Гласность - это как раз то, что защитило бы других отцов и других детей от того, что случилось с вами.
О: Согласен.
В: И тем не менее...
О: Я не философ. И не политик.
В: Раньше вы говорили, что бежали ради лучшей жизни.
О: Верно.
В: А теперь мотивируете побег некими принципами, а не желанием личного благополучия.
О: И тем, и другим.
В: Но материальные соображения, должно быть, перевешивают?
О: Нет.
В: Я имею в виду, что вы не добиваетесь таких вещей, как свобода и справедливость. Вас интересует спокойная жизнь на Западе - такая, как вы её понимаете.
О: Не такой уж я обыватель - я верю в западную демократию.
В: По-моему, ни во что вы не верите. (Молчание). Вы готовы предать свою страну.
О: Я пришел к вам с ценной информацией, а вы стараетесь меня оскорбить. За что? Не понимаю.
Так оно и шло - никакой логики, все без толку. "Я не уверен, что этот человек - то, за что себя выдает" - признался Баум своему шефу.
Поиск хоть какой-то определенности довел его до того, что он позвонил полковнику Виссаку из ДГСЕ. Побеседовали вежливо, но сугубо формально, как бы по принуждению, разговор не клеился.
- Мы допрашиваем Котова.
- Понятно.
- Хотелось бы кое-что уточнить.
- Слушаю вас.
- Он дал два московских адреса - говорит, что в разное время они с женой жили по этим адресам. Можно это проверить?
- Вполне.
Баум сообщил адреса, даты, а через неделю его уведомили, что Котов там действительно проживал.
- Никак не могу его подловить - пожаловался Баум Вавру.
- А надо ли? Откуда такая уверенность?
- Возможно, от страха. Просто боюсь жуткого скандала, который начнется, если мы воспользуемся его подсказкой и начнем действовать.
- Страх - недостойное чувство, Альфред.
- Знаю, знаю. Но мотивы его побега все же неясны.
- Может, это как раз и хорошо, - заявил Вавр, - Свои собственные поступки тоже ведь не всегда объяснишь.
Баум усмехнулся.
- Это точно. Я ищу аналогий с самим собой, а передо мной совершенно другого склада человек.
- Насколько я понимаю, - подытожил Вавр, - ты не убежден, что этот человек заслан специально, чтобы нам напакостить.
Баум же тряс головой, будто пытаясь привести в порядок смятенные мысли:
- Убеждения нет, только смутные ощущения, которые лишают меня сна и покоя.
- Ну и когда же ты намерен придти в себя, дорогой Альфред?
- Думаю, пришло время отбросить подозрения и считать Котова обычным перебежчиком. Моего настроения это не улучшит, но, по крайней мере, можно продолжить работу. Может, все дело в том, что на голову майора КГБ внезапно свалилась гласность, и от этого у него мозги сместились - чего тогда от него ожидать?
Журналист Шабан принес полезную информацию:
- Я поднял картотеки "Пти голуа" за последние три года, - сказал он, встретившись с Баумом все в том же знакомом кафе. - Искал заметки, касающиеся спецслужб. Штук сорок нашел, но все без подписи. Только под двумя инициалы - Д. М. Обе за прошлый год.
- И о чем они?
Шабан вытащил из кейса пачку фотокопий, отобрал пару и отдал Бауму. В одной заметке сообщалось об исчезновении Бен Афри - алжирского националиста, якобы замеченного в связях с советским посольством в Париже. Вторая утверждала, будто на базе НАТО в Бельгии есть проблема с безопасностью, но данные специально проведенного исследования скрыты от общественности.
- Кто этот Д. М.? - спросил Баум.
- Дидье Моран. Мой знакомец из "Пти голуа" говорит, что он внештатник, в редакцию заходит редко. Его там считают подставным лицом - через него ДГСЕ поставляет в газету материалы, которые считает нужным предать огласке. Кроме того, он вхож в русские эмигрантские круги и там тоже черпает кое-какую информацию. Вот и все, что удалось узнать.
- То, что надо, - одобрил Баум, - Я ваш должник.
- Да, вот еще. Моран обожает бордель "Селект" на бульваре Пуассоньер, - спохватился журналист, - Мой приятель говорит, что он там завсегдатай.
Расставшись с Шабаном, Баум вернулся к себе и позвонил Бальдини - шефу уголовной полиции.
- Меня интересует некий Дидье Моран. Полагаю, он из тех, на кого в полиции заведено досье. Можете меня на этот счет просветить? Поскорее, ладно? Большое спасибо. С чем связано? Нет, по интересующему нас обоих делу ничего нового. Разумеется, дорогой коллега - я бы тут же вас проинформировал. Между прочим, можете вы мне вкратце объяснить, как сейчас полиция охраняет наших министров?
Ответ Бальдини он записал: у дверей резиденции охрана из двух человек круглосуточно. Казенная машина с шофером доставляет министра в его офис и прочие места. Такой порядок установлен с тех пор, как один полоумный армянин подстрелил министра иностранных дел ноябрьским утром прямо в его машине, когда тот ехал с площади Конкорд в управление полиции на набережную Орсэй. Ну и прочие меры время от времени принимаются по указанию министерства.
- А во время отпуска?
- Тех из министров, у кого есть загородная резиденция, охраняет местная жандармерия - тоже круглосуточно.
- А если министру вздумается на Корсику прогуляться или ещё куда-нибудь?
- В этом случае, - объяснил Бальдини, - придется ему самому с кем-то договариваться. Если, конечно, к нему не приставлен охранник из спецслужбы. Но многим это не по душе - суровые парни мешают развернуться на отдыхе. Дамы, знаете ли, и свидетели тут неуместны.
- Ясно. Благодарю вас.
Тремя неделями раньше техники установили подслушивающие устройства в кабинете Антуана Лашома и в его квартире на авеню Виктор Гюго. В кабинете это просто, но установить "жучка" на домашний телефон совсем другое дело. Нормальная процедура - телефонной кампании дается задание повредить линию и направить в квартиру специалиста, который, устраняя "неисправность", внедрит "жучков". Но на сей раз Баум остерегался - он не мог положиться на молчание радиоинженеров и предпочел воспользоваться услугами своих людей. Проникнуть в квартиру было сложно - требовалось терпение, изобретательность и, наконец, удача. К счастью, министр отбыл на пару дней в Марсель, где провел широко разрекламированную, призванную завоевать голоса избирателей акцию по разоблачению коррупции в местном городском совете. Еще удачнее оказалось то, что его сопровождала супруга, и полиция на эти дни сняла свою охрану.
- Устроим аккуратное маленькое ограбление, - распорядился Баум, Установим записывающее оборудование.
Сняли комнату метрах в двухстах от дома министра, в пределах действия передающего сигнала.
- Дай Бог, чтобы радиопомех поблизости не было. Говорят, сигнал должен быть как можно слабее, чтобы полиция и пожарные не засекли...
Баум продолжал развивать свои теории перед Алламбо - человеком, которому он полностью доверял:
- Сдается мне, советские проводят операцию столь хитроумную, что именно хитрость её и погубит - если, конечно, я прав. Ну как, скажи на милость, член правительства, окруженный всякого рода охранниками, мог бы общаться с их разведчиком? Где и как они встречаются? Это же практически невозможно. Писать друг другу тоже трудно. Во все времена передача писем была самым слабым звеном. И вот доказательство - при всей нашей некомпетентности и нехватке информации нам не раз удавалось установить время и место подобных передач и поймать обоих с поличным. Поэтому, на мой взгляд, ценность такого деятеля, как Лашом, в качестве источника государственных секретов минимальна. Дальше - допустим, его ценят как влиятельную персону. Он, скажем, может подтолкнуть французскую политику в направлении, выгодном для Советского Союза. Ну-ка, послушаем эксперта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20