Не получала от вас весточки вот уже целую вечность, но я прекрасно понимаю, как вы обе заняты.
Собственно говоря, я и сама основательно загружена…
Джонатан, разумеется, просто великолепен. Не знаю, когда еще я была так счастлива».
Катриона была глубоко несчастна, но гордость не позволяла ей признаться подругам в том, что ее брак обернулся катастрофой. Они с Джонатаном даже спали в разных комнатах.
Но возможно, оно было и к лучшему, поскольку интимная жизнь молодоженов потерпела крах с первой же брачной ночи. И коль скоро любая заинтересованность в сексе рассматривалась Вайндхемами как признак дурного воспитания, Катриона в конечном итоге возблагодарила судьбу за то, что ее избавили от очередной порции унижения.
Катриона потеряла девственность лишь с третьей попытки.
— Все равно что пытаться пробиться сквозь каменную стену, — с горечью пожаловался неудачливый супруг, в то время как Катриона изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться.
И впоследствии не было никаких нежных ласк, бережных рук, возбуждающих поцелуев. Джонатан взбирался на супругу, справлял свою нужду, удовлетворялся и уходил. Редко он оставался в ее постели более чем на час и ни разу на всю ночь. Безопаснее было писать о доме.
«Реконструкция все продолжается. Я чувствую себя героиней исторического романа, возвращающей старому разрушенному замку его былую славу. Мой дорогой папочка нам во всем помогает».
На самом деле Эрнест Скорсби был страшно недоволен.
Он уже потратил на реконструкцию имения Вайндхемов сумму, вдвое большую обещанной, а конца и края работам не предвиделось. Счета росли как снежный ком, а мать и сын Вайндхемы продолжали строить все новые планы переделок и, с нетерпением ожидая очередной подписи Скорсби под очередным чеком, заказывали новую обстановку во все комнаты.
«Мы с Джонатаном в последнее время ведем очень активную жизнь в обществе, встречаемся с массой друзей в Лондоне».
И снова ложь: Джонатан не питал ни малейшего интереса к друзьям Катрионы, за удивительным исключением — Виктории. К ней он проявлял повышенное внимание. Виктория Рейвн, так в конечном итоге и не закончившая свой Оксфорд, теперь была зарубежной корреспонденткой, аккредитованной крупной лондонской газетой.
— Ты только посмотри, — закричал однажды утром за завтраком Джонатан. — Твоя подруга везде успевает! Боже мой, она действительно попала в самый эпицентр снайперской перестрелки! И ей посчастливилось выбраться оттуда невредимой!
После сделанного открытия Джонатан не пропускал ни одной статьи Виктории: вырезал их и бережно хранил, потрясенный фактом, что он знаком с человеком, ведущим такую опасную и чарующую своей остротой жизнь.
Но подвиги Виктории оставались единственной точкой соприкосновения интересов Катрионы и Джонатана. Когда они выбирались в Лондон — в театр или на приемы, — Джонатан исчезал на часы, не говоря Катрионе, где проводит время. А позже он стал ездить в Лондон и без жены.
Собственно говоря, Джонатан жил жизнью, полностью обособленной от Катрионы. В комнате у него был отдельный телефон, по которому Джонатан частенько говорил с кем-то далеко за полночь.
А по утрам Джонатан с нетерпением ожидал появления красного почтового фургона и коршуном бросался на прибывшую корреспонденцию, Временами сразу же засовывая конверт в карман, чтобы прочесть письмо позже, без свидетелей.
«До чего же прекрасно жить с человеком, которого ты любишь и который любит тебя…»
Катриона отложила в сторону ручку и вздохнула.
Сердце ее более не претендовало на абсолютное счастье.
Катриона грустно смотрела вслед ярко-красному «астон мартину» Джонатана. У мужа появилось совершенно мальчишеское пристрастие к быстроходным машинам, и Катриона подарила ему ко дню рождения спортивный автомобиль последней модели. Теперь Джонатан то и дело мотался на нем в Лондон. Без Катрионы.
Дождавшись, когда приземистая маленькая красная машина с ревом исчезла за дальним поворотом шоссе, Катриона вернулась в дом и постаралась пройти мимо комнаты свекрови незамеченной.
«Ненавижу ее! — зло подумала Катриона. — Она рада тому, что Джонатан меня не любит. Она не хочет, чтобы я жила здесь. Ей нужны только мой деньги — Она не позволит Джонатану любить меня».
Катриона медленно поднялась по широкой лестнице с массивными резными дубовыми перилами, разглядывая развешанные по стенам портреты давно умерших предков Вандхемов. Катриона прошла к себе в спальню.
По случаю теплого солнечного дня окна в комнате были открыты настежь, и Катриона вновь подумала о том, как должно быть сейчас здорово нестись с Джонатаном в Лондон в «астон мартине» с открытым верхом, подставив лицо приветливому ветру, развевающему ее роскошные волосы.
Не находя себе места, Катриона прошла в гардеробную Джонатана. Здесь стоял большой шкаф, в котором хранились костюмы, пиджаки, куртки, брюки и фланелевые костюмы для гольфа.
Она открыла двери шкафа и зарылась лицом в одежду. Вот ворсистый пиджак от Харриса, который еще вчера был на Джонатане, даже еще сегодня утром. В нем, может быть, еще сохранилось тепло тела Джонатана… Она просунула руки в широкие рукава пиджака, и по щекам ее невольно потекли горячие слезы. Тут Катриона услышала хруст бумаги и увидела уголок конверта, торчащий из внутреннего кармана. Дорогой, из кремовой веленевой бумаги конверт был подписан от руки, и твердый почерк показался Катрионе знакомым.
«Сколько раз повторять тебе, дорогой Джонатан, что все кончено? Прошу тебя, пожалуйста, прекрати этот шквал телефонных звонков и писем. Это становится тягостным для нас обоих. Если для тебя столь жизненно необходимо увидеться со мной, я буду в среду у Таннеров, но не дольше чем до полуночи. И это, дорогой мой, будет в последний раз. В любом случае в четверг я уезжаю на Континент и ни за что не скажу тебе, куда именно».
Письмо было без подписи.
Катриона уставилась на лист бумаги в полнейшей обреченности. Ну конечно. Она давно уже чувствовала, что между ней и мужем есть кто-то еще, но изо всех сил пыталась не замечать этого. Что ж, больше невозможно обманывать себя…
Мысли Катрионы закружились в беспорядочном вихре.
Кто она? Где он ее встретил? Когда?
Кто такие эти Таннеры? Фамилия знакомая.
Катриона изо всех сил напрягала память, пока та наконец не сработала. «Таннеры» — закрытый клуб на Бонд-стрит в Лондоне, с отличной кухней и широким выбором азартных игр для сливок общества.
Принимая решение, Катриона была на удивление спокойна. Поджав губы, она вложила письмо обратно в карман пиджака и аккуратно повесила его на место, в шкаф.
Затем принялась мыть лицо холодной водой до тех пор, пока не исчезли последние следы слез. После этого она, надев белую водолазку и песочного цвета брючный костюм, внимательно оглядела себя в зеркале: шелковая повязка, поддерживающая волосы, сумочка из крокодиловой кожи, в тон с дорожными туфлями, дорогой чемодан — Катриона криво усмехнулась: очаровательная молодая леди Вайндхем в полной готовности к путешествию в Лондон.
Полчаса спустя на шоссе по направлению к Лондону, хватаясь руками в кожаных перчатках за грязные поручни остановленного ею грузовика «Бритиш транспорт», Катриона мимоходом подумала о том, что еще не раз пожалеет о своем поступке. Но она уже не могла остановить себя. Она должна пойти в клуб «Таннеры» и посмотреть, с кем там сегодня в полночь встречается Джонатан. Ей необходимо было это узнать.
Глава 3
В то время как Катриона в четыре часа пополудни снимала номер в гостинице «Савой» в Лондоне, в Калифорнии было восемь часов утра, и начинавшийся день обещал быть исключительно жарким. Ни малейшего дуновения ветерка, и судя по всему, температура обещала перевалить за тридцать даже здесь, на побережье.
Тени нигде нельзя было найти, разве только в джипе, да и он, с досадой подумала Гвиннет, к моменту их возвращения превратится в раскаленную печку. Глядя на Бейлода, энергично махавшего по направлению к холмам, Гвин обреченно вздохнула. Ничего не оставалось как снова взвалить себе на спину рюкзак с фотопринадлежностями, рефлекторной стойкой и скаткой яркой мексиканской шали, а затем, стиснув зубы, плестись вслед за ним.
Ночь Гвиннет провела в студии Бейлода. Фотосъемка продолжалась почти до полуночи; затем он дал ей апельсин, полпакета картофельных чипсов и пропахший дешевым вином спальный мешок, сам исчез в комнате для проявки пленок, а Гвиннет крепко заснула.
Утром, выпив чашку холодного быстрорастворимого кофе, Бейлод уложил аппаратуру в старенький «додж», припаркованный в переулке за складом, и на заре они отправились на этой развалюхе в Форт-Кронкит.
Разумеется, все это походило на сумасшествие. Идея Бейлода сделать из Гвиннет девушку «Тони Тресса» с самого начала казалась ей откровенным бредом. Нет, только представить себе! Простушка Гвин Джонс — топ-модель! Если бы не жара, не усталость и не противная слабость, Гвиннет положительно хохотала бы во все горло.
— Это здесь. Тут и будем снимать, — заявил Бейлод и затормозил так резко, что Гвин уткнулась носом ему в спину. — Как тебе здесь нравится?
Местом съемки был полуразвалившийся коттедж без крыши, густо заросший сорняком и основательно заваленный всяким древним хламом.
— Прекрасно, — одобрила Гвиннет с нескрываемым сарказмом.
Борис отснял первый ролик с Гвиннет в трико и колготках, позирующей в пустом оконном проеме — одна нога уперлась в наличник, колено другой подтянуто к подбородку.
После этого Бейлод спланировал последовательность геометрических композиций на фоне белого прямоугольника неба: рука поднята сюда, вытянута туда, голова прислонена к стене и так далее. Солнечный свет, проникавший в дом сквозь узкие окна, образовывал неожиданные перспективы и странные удлиненные тени на грязных стенах.
После этого Гвиннет снималась в мексиканской шали на одном плече, белых джинсах, засунутых в высокие ботинки.
Волосы взбиты пышным ореолом вокруг головы. Потом — то прислонившись к косяку пустой дверной коробки, то крадучись, подобно пантере, по разломанному, заваленному мусором плиточному полу.
Бейлод беспрестанно командовал, а Гвин беспрекословно, почти автоматически, подчинялась ему, поскольку времени на размышления у нее не было.
Они работали до тех пор, пока солнце не поднялось высоко над головой и окончательно не прогнало тени.
— Ты неплохо поработала, — грубовато похвалил Гвин Бейлод по пути к джипу.
— Как правило, я не забочусь о ленче, — сообщил Бейлод, — но сегодня мы, полагаю, его заработали.
Борис свернул с Бриджвей и въехал под арку ресторана «Трайдент». Поддерживая Гвиннет под локоть, он провел ее через внутренний зал на заднюю, залитую солнечным светом, открытую террасу с видом на залив.
— Мы будем сидеть там, — объявил Бейлод, указывая на столик под веселой расцветки зонтом, призывно манящий белоснежными салфетками и вазочкой свежих цветов.
— Простите, сэр, но столик заказан.
— Так я и подумал. И это очень любезно с вашей стороны.
Бейлод усадил Гвиннет на стул, заказал пиво, двойной чизбургер, а также «салат из шпината и минеральную воду для леди».
— Теперь тебе придется начать следить за своим весом, — сурово предупредил Бейлод. — Тебе надо похудеть по меньшей мере фунтов на десять. Если, конечно, ты намерена стать моделью.
Гвиннет вытаращила глаза.
— Ты хочешь сказать, что из меня получится топ-модель?
— Уже получилась. — Бейлод достал из конверта две крупноформатные фотографии и протянул их Гвиннет. — Вот отпечатки со вчерашней съемки. Остальные мокнут в лаборатории.
Гвиннет изумленно смотрела на снимки. Лицо, улыбавшееся ей с фотографий, ее лицо, было прекрасно. Она и представить себе не могла, что может так выглядеть.
— Ты естественна, — продолжал Бейлод. — Великолепное телосложение. Безупречное. К тому же надо отдать должное, работаешь ты как профи.
— Это, должно быть, счастливая случайность, — ошарашенно предположила Гвиннет. — Больше так снять не удастся.
Бейлод снял рубашку и вытер ею вспотевшее лицо. Выглядел он обиженным.
— У меня не бывает случайностей. Ты фотогенична. Мы хорошо поработаем вместе.
Конечно, быть фотогеничной не то же самое, что быть красивой, но все же понятия эти достаточно близки. В эту минуту Гвиннет могла бы с радостью умереть за Бориса Бейлода.
Борис улыбнулся. Гвин еще никогда не видела, как он улыбается. Улыбка преобразила лицо Бориса: оно стало совсем молодым. Таким же молодым, как и его тело.
— Сколько тебе лет? — забыв о приличиях, спросила она.
— Тридцать два.
— Ты не выглядишь таким старым, — заверила его Гвин.
Тот в ответ фыркнул коротким смешком.
— Мне следует побольше улыбаться, — прошамкал он набитым ртом, — и тогда я буду выглядеть подростком лет до семидесяти. Как-то я не завел себе такую привычку. Времени не было.
Борис вырвался из уродства и теперь страстно жаждал красоты, особенно красоты высоких стройных женщин. Он выпил второй бокал пива и жестом подозвал официантку, которая ни секунды не заставила себя ждать; можно было подумать, что она только и ждала его распоряжений.
Пребывавшая в блаженно-расслабленном состоянии Гвиннет неожиданно ощутила холодящее чувство «де жа вю».
Борис ей кого-то напоминал. Кого? В какой-то момент Гвин показалось, что она уловила искомое сходство, но тут же, к ее разочарованию, чувство это улетучилось, оставив за собой лишь эхо удивления.
Бейлод пристально смотрел на Гвиннет.
— У тебя действительно фиалковые глаза. Ты, должно быть, сама не знаешь, какая это редкость. В жизни не встречал женщин, которые настолько не знали бы себе цену. Завтра же сходи к офтальмологу: ты обязана носить контактные линзы.
Кто-то уже говорил ей то же самое.
Бейлод, согнав с лица улыбку, очень серьезный, облокотившись локтями на уставленный уже пустыми тарелками и бокалами стол, в упор смотрел на Гвиннет.
— На сегодня у меня другие планы. — Он протянул руку и кончиками пальцев погладил щеку Гвин. — Сейчас мы вернемся в студию. Нам следует поближе познакомиться друг с другом. И начнем мы с постели.
«Клуб „Таннеры“, в полночь… Клуб „Таннеры“, в полночь…»
Всю дорогу до Лондона эти слова барабанным боем стучали в мозгу Катрионы, и потом, в такси, по пути в гостиницу «Савой», и пока она шла по гостиничному коридору, и теперь — когда она, не раздеваясь, лежала навзничь, раскинув в стороны руки, на необъятной застеленной постели.
От отчаяния Катриона стиснула зубы. Она представила себе некую особу, высокую, изящную, черноволосую, широкоскулую, с вызывающе жирно накрашенными губами. И зовут ее наверняка как-нибудь Карла или Леда. Она, естественно, опытнее и старше — где-нибудь около тридцати, возможно, разведенная. У нее, должно быть, сексуальный грудной голосок, и курит она что-нибудь вроде «Балканского собрания», совсем как… Виктория Рейвн.
В голове Катрионы, словно сцена из фильма ужасов, возник образ Виктории Рейвн, развалившейся на своей кровати в Твайнхемском монастыре, курящей длинную черную сигарету, и она, Катриона, боязливо оттягивающая голубую штору, чтобы дым поскорее улетучивался из комнаты.
Следующие несколько кадров: Джонатан, аккуратно вырезающий из газет статьи Виктории. Несомненно знакомый твердый почерк в записке: Катриона точно уже видела его прежде. Почти каждый день, в течение трех месяцев, что они проучились вместе до выпуска.
Джонатан любит Викторию…
Катриона, спотыкаясь, добралась до сверкающей роскошью ванной, где ее мучительно пусто стошнило, и мрачно задумалась над тем, что же ей делать дальше. Разве может она соперничать с Викторией Рейвн? Безнадежно. Абсолютно безнадежно.
В десять Катриона начала одеваться. Она потратила уйму времени на то, чтобы привести в порядок свое лицо и превратить волосы в очаровательный водопад вьющихся локонов. Ей необходимо как можно больше отличаться от Виктории. Катриона облачилась в привезенный наряд — шикарное вечернее платье, плетеные туфли на высоком каблуке и жакет.
Теперь у нее появилась некоторая уверенность в себе.
«Не так уж все и плохо, — снова подумала Катриона. — Да и в любом случае глупо сдаваться без боя…»
Клуб «Таннеры» располагался в высоком георгианского стиля здании с элегантными линиями и небольшим темно-зеленым навесом над парадным входом.
Опустив глаза, Катриона заставила себя выйти из машины. Одарив швейцара натянутой улыбкой, она сделала несколько шагов в сторону парадного входа.
В вестибюле весьма интеллигентный человек в смокинге, судя по всему, местный администратор, высокий и широкоплечий, вежливо спросил:
— Вы член клуба, мадам?
— Я леди Вайндхем. — Катриона изо всех сил старалась говорить как можно естественнее, — и у меня здесь встреча с мужем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39