с гулким эхом в просторном холле, с нежилым запахом в спальнях и гостиной, куда он заходил только случайно, перепутав двери; с неуместными радостными лучами, пробравшимися в открытые окна на безупречный паркет, с тишиной — единственной его постоянной спутницей.
А все остальное ему было не нужно. Он убедил в этом и себя, и других. И теперь, когда вдруг совсем близко оказалось что-то совсем иное, неведомое, странное, несказанно желанное, он не знал, имеет ли право впускать это в свою жизнь.
А вдруг слишком поздно? А что, если ключ давно заржавел пли потерялся? И придется стоять по другую сторону двери, в бессильной ярости сжимая кулаки и уже твердо зная, что выхода нет?
Он боялся.
Но как только Кирилл вышел на террасу и в сумеречном ноябрьском дворе увидел рыжеволосую фигуру в широком, нелепом пальто, страх испарился, только ознобно было в ногах, и радость не помещалась нигде, и невозможно гремело в груди сто сорок в минуту.
— Вижу, ты нам рад, — первым подошел Ромка и даже смутился немного, растерянно глазея на счастливую физиономию приятеля.
— Привет, — сказал Кирилл, не глядя протягивая ладонь.
— Кир, загонишь машину? — издалека закричала Ольга, и та, что шла рядом с ней, внезапно покачнулась, будто споткнувшись.
Кирилл напрягся и ринулся было подхватить, но в этот момент подбежал незамеченный ранее веснушчатый олененок в пузатой смешной куртке и длинных просторных сапогах, из которых торчали острые коленки.
— Привет, — сказал олененок и задумчиво дернул свою рыжую косицу, — ой, а я вас знаю. Вы не депутат случайно? Нет? А может, ведущий? Вы похожи на ведущего. Или нет, на актера. Дядя Рома, это ваш друг, да? Он актер, да?
Кирилл засмеялся в тот момент, когда девчонка предположила, что он — депутат, остановиться уже не мог, а давать пояснения сквозь хохот было несподручно.
Ромка вынужден был ответить, что Кирилл — не актер.
— Нет? — разочарованно протянул рыжик. — А где же я вас видела? А тетя Оля говорила, у тебя… то есть у вас бассейн есть. Правда, есть? Что, прямо в доме?
— Ташка, пошли, я тебе покажу, — принял огонь на себя Ромка, и Кирилл мимолетно улыбнулся ему с благодарностью.
Ни за что на свете он не пропустит этот момент, даже чтобы пообщаться с самым замечательным рыжиком в мире!
Вот сейчас, вот еще немного, пару шагов, ну!
— Кирилл, ну чего ты стоишь? Загони машину! Алена догнала Ольгу, ткнула в бок и прошипела:
— Ты же сказала, его не будет! Как это понимать? Та покосилась недоуменно.
— А что тебя беспокоит? Ну, ошиблась я, никуда он сегодня не собирался, разве это так страшно? Или вы лютые враги и не имеете права сидеть за одним столом?
О, Господи! Ведь, действительно, теперь сидеть за одним столом!
Может, пока не поздно, сослаться на головную боль, похмелье, беременность, срочную работу, на конец света, который вот-вот наступит, и сбежать?
Или получится незаметно проскользнуть, а? Чем черт не шутит!
— Загони машину, Кир! — упрямо повторила Ольга и прошла мимо него в дом, бросив на ходу: — Ален, вы тут недолго, ладно?
Алена от возмущения забыла, что пытается прошмыгнуть незамеченной, и воинственно поинтересовалась:
— В каком смысле? Оля, подожди! Что ты хотела сказать?
Кажется, она себя выдала, кретинка! Нужно было сделать вид, что ничего особенного не происходит. Спокойно поздороваться и с достоинством удалиться. То есть, наоборот, присоединиться к гостям. И не смотреть на хозяина. Не смотреть!
Или взглянуть мельком. Равнодушно.
Ну, хорошо, равнодушно не получится. Посмотри, но только недолго, разрешила себе Алена.
И посмотрела.
Он запомнился ей здоровенным, уверенным, сильным чужаком, который по чистой случайности оказался так близко, что ей удалось рассмотреть складки у рта и усталую отрешенность синего взгляда. И показалось возможным, почудилось на минуту, не отпускало все эти дни — приблизиться еще немного, на шаг, на год, на вечность, чтобы увидеть все остальное.
Его утреннюю сердитость, небритые щеки, задумчивые губы над чашкой кофе; его смех, его привычки, его нетерпеливость, силу, слабость, крепкие пальцы на руле, расслабленные плечи под душем, вмятый в подушку профиль.
Она знала, что не сделает этого шага. Что будет топтаться на месте, как топталась всю жизнь, и все останется как прежде, и в белом пальто за столиком парижского кафе она никогда не дождется его.
А никто другой ей не нужен. Ни там, ни здесь. Ни сейчас, ни через минуту, ни спустя двести лет.
Она знала это, и еще немного, самое главное — ему все равно. Он сам по себе, отдельно, в другой, далекой, недосягаемой жизни.
И только взглянув на него, она вдруг поняла, что знать — это мало. Это ничего, ровным счетом ничего не стоит.
Она увидела его совсем не таким, как запомнила. Он едва улыбался, и у него было некрасивое, искаженное этой странной, смутной, вымученной улыбкой лицо. Подбородок выпячивался вперед, словно защищаясь. Под глазами лежали тени.
И страх навалился еще тяжелей, придавив к земле, не давая дышать.
Он был повсюду, он заполонил ее с кончиков пальцев до макушки, и можно было с ума сойти от этого ужаса, и сердце непременно разорвалось бы, если бы в ту же секунду стремительно и властно не завладела им непостижимая, сокрушительная нежность.
— Здравствуй, Кирилл, — сказала она вместо Алены и протянула ее ладонь ему навстречу.
— Здравствуй.
Он сжал ее пальцы, и Алена невольно поморщилась от боли.
— Извини, — быстро проговорил он, не отрывая взгляда от ее лица, — извини, пожалуйста. Пойдем.
Легонько потянув ее за руку, он помог подняться и распахнул дверь.
— Ты забыл машину поставить, — вдруг вспомнила Алена.
— Да?
— Да.
Они стояли по разные стороны у двери.
— Поставлю потом, — решил Кирилл и вошел следом за ней, — я хочу показать тебе дом.
Вообще-то, ничего подобного он не хотел. А если и хотел, то в пятую очередь. Нет, в девяносто пятую.
На губах у нее дрожала нерешительная, ласковая улыбка, и больше всего на свете ему хотелось попробовать каково это — целовать ее радость.
И печаль тоже. И растерянность, и сомнения, и непонимание, и усталость — узнать, какие они на вкус, и разделить их с ней, и открыть свои.
Черт возьми! Ну, кто решил, что это ему не нужно, и немыслимо, недостижимо, и никогда не случится того, чему он никак не мог дать названия, что смутно представлял, о чем так жадно мечтал последние недели.
Чтобы она была рядом, так близко, что он смог бы, наконец, понять, почувствовать, увидеть, бывают ли чудеса. Возможно ли кого-то пустить в свою жизнь, а самому войти в чужую, и перепутать их, совсем непохожие друг на друга. И просыпаться оттого, что затекла рука под ее попкой, и потешаться над серьезным видом, с которым она усядется впервые за руль, и злиться, когда она в темноте будет стучать спицами, и тревожиться, если задержалась в магазине. Валяться до обеда в кровати в редкие выходные, щелкать каналами и пить остывший кофе из одной чашки, бродить по городу, взявшись за руки, спешить на работу и сталкиваться лбами, и орать раздраженно, и сопеть в притворной обиде, пока она не догадается оттрепать его за уши, а потом поцелует так, что он будет торопиться с работы за продолжением.
У него — сестра, дом, джип и… что там еще?
У нее — дочь, сбежавший муж-ворюга, русская литература и километры пряжи, неизвестно куда ведущие.
И сложить это трудно. Зато он знает, что будет в сумме.
Или ему просто хочется в это верить?
— Давай пальто, — сказал Кирилл, но она отступила в глубь холла, и оттуда прогудела встревоженно:
— Ташка! Ташка, ты где? Вечно с ней так! — обернулась к нему Алена. — Оставить на секунду нельзя, уже исчезает.
— Ромка ей бассейн показывает, — успокоил Кирилл, — ты сегодня снимешь пальто или у вас принято ужинать в верхней одежде?
Алена пробурчала, что его ирония неуместна.
Раздеваться ей вовсе не хотелось. Под пальто был новенький, но совершенно никчемный костюм — бесформенная блуза и юбка колом. Уроки вести — в самый раз.
Она ведь не знала, что предстоит ужин. Ее давным-давно не приглашали ужинать. Тем более, в такой… мм… приятной компании.
— Куда повесить? — спросила Алена, кое-как стащив с себя пальто и прижав его к груди, как последнюю защиту.
— Давай, — развеселившись, Кирилл потянул его к себе.
Некоторое время она сопротивлялась, потом отпустила.
Ну, и черт с ним! Он, конечно, сейчас же увидит, как она нелепо одета, и что фигуры у нее нет никакой, тоже увидит, а когда она снимет сапоги, вообще получится ерунда! Туфли надеть не догадалась, так что придется жить в чужих тапочках.
Просто блеск! Мало того, что лифчик заштопанный, волосы растрепались на ветру, юбка колом, блузка висит мешком, так еще и в тапках!
Чучело!
— Не разувайся, — разрешил он.
Это был выход. Но в сапогах она тоже чувствовала себя неловко.
Наверное, надо присоединиться к остальным и сразу нырнуть в бассейн! Ах нет, тоже нельзя! Купальника нет, а лифчик с заплатками. Никакого выхода!
— Твоя дочка решила, что я — актер, — внезапно признался Кирилл, напуганный странным выражением ее лица.
Будто только что ей сообщили очень печальную новость.
— Актер? — переспросила она и на секунду забыла, что должна переживать по поводу нижнего белья и неудавшегося наряда, — а что, ты на самом деле похож…
— Это комплимент? — уточнил Кирилл, прищурившись.
Появление Ташки избавило ее от необходимости пояснить.
— Мам, ну ты чего? Мне дядя Рома бассейн уже показал, там такой охренительный фонтан, и глубина — десять метров, представляешь? Не то что у нас в школе! Полный отстой! А ты чего в сапогах еще? Тетя Оля тыщу раз уже орала, что стол накрыт, и…
Алена почувствовала, как привычно начинает гудеть голова, а при упоминании «охренительного» фонтана и «полного отстоя» затеплились щеки, и стало ясно, что лучше бы дочь полюбовалась на бассейн еще немного.
Сюда бы Макаренко с его педагогической системой, пусть бы помучался!
— Ташка, прекрати, пожалуйста, выражаться, как сапожник, — прошипела она дочери, которая тем временем испытывала перила на предмет скольжения.
Перила оказались хороши, и Ташка съехала еще раз. Кирилл захохотал и выдвинулся из полумрака прихожей.
— Давно хотел так попробовать, да все не решался, — сказал он Ташке, — слушай, а не больно?
Ташка чуть смутилась, сообразив, что хозяину дома могло такое обращение с интерьером и не понравиться. И теперь он просто из вежливости интересуется подробностями. Взрослые они же жуть как вежливы! Даже если злятся!
— Извините, — она присела в книксене. Кирилл развеселился пуще прежнего.
— Да катайся ради Бога! Только нос не расшиби.
— Что значит, катайся? — возмутилась Алена. — Ты ей только волю дай, она тут устроит «русские горки»!
Ташка скептически хмыкнула, давая понять, что на подобный аттракцион вовсе не претендует. Алена махнула рукой и развернулась, намереваясь все-таки вернуться в прихожую и разуться, и налетела на Кирилла, который подошел слишком близко.
Хм… Очень близко.
Ташка вдруг нахмурилась и выкрикнула с упреком:
— Так вот где я вас видела!
— Что ты орешь! — встрепенулась Алена.
Одна из дверей приоткрылась и показалась довольная физиономия Романа.
— Олька сейчас всех прибьет! — сообщил он убежденно. — Пошли за стол, а?
— Мам, ну ты помнишь? — Ташка дернула ее за руку. — Мы тогда пальто хотели померить, то есть ты хотела, то есть ты не хотела, а… в общем, в магазине мы были, а там он…
— Точно! — стукнул себя по лбу Кирилл. — А я-то все думаю, откуда мне эти рыжие знакомы?
— Какие рыжие? — насупилась Алена.
— В смысле, рыжие волосы. А что? Разве они у тебя не рыжие? И у Ташки тоже…
Ташка между тем приняла воинственный вид и смотрела на него исподлобья.
— Ребята, это все очень трогательно, — снова возник Ромка, — но давайте вы подробности выясните за ужином.
— Ты иди, — махнул ему Кирилл, — ты Ольку сто лет не видел и врал, что соскучился. Иди и дальше ври!
Ромка обиделся и действительно ушел.
Кирилл, улыбаясь, оглядел дочь с матерью. Ему очень нравилось на них смотреть. И еще нравилось, что у них с ним есть общие воспоминания.
Глупо, конечно. Но он был рад. И как это ему раньше не удалось вспомнить? Ведь чувствовал что-то такое… Ведь знал, что где-то они встречались раньше… Даже стал подозревать, что она ему приснилась. Вот так просто, взяла и приснилась, а потом, увидев, что ему совсем худо, и что кроме работы и дома, и джипа, и ручки «паркер» — будь она проклята! — нет ничего, она сбежала из сна и стала настоящей. И примчалась к нему в кабинет, размахивая руками, и устроила истерику, и вытирала влажное пятно на его свитере своим изумительным, дурацким шарфом. И все это было лишь началом.
А теперь — продолжение.
— Ну, что? — Кирилл подмигнул Ташке. — Значит, мы уже знакомы? Так что давай на ты, только не говори мне «дядя», а то я стану звать тебя тетей.
— Как свою тетушку из Бразилии? — ехидно осведомилась та, уперев руки в боки.
— Наталья!
— Какую тетушку?
— Не слушай ее! Пойдемте за стол! А ты сейчас отправишься домой, если не перестанешь городить глупости!
Ташка посмотрела на мать с жалостью, а на Кирилла — презрительно.
— Мам, ты что, не помнишь? Он же твое белое пальто купил своей фифе! Тетушке из Бразилии!
Алена отчаянно вскрикнула и заявила, что пальто было вовсе не ее, и не Ташкиного ума дело, кто и кому его купил.
— Ты обиделась на меня, что ли, Наташ? — догадался Кирилл.
— Вот еще! Вы того не стоите! — пфыкнула она.
— С чего ты так решила? — искренне удивился он. — Мы же только познакомились.
— А вы врете все время, вот с чего! Сказали, что жены у вас нет, а сами ей пальто купили. И сейчас тоже врете. Тетя Оля маме сказала, что вас дома не будет, а вы — вот!
Алена, стойко переживавшая этот кошмар в поисках гостевых тапочек, от последнего заявления пришла в неописуемый ужас. Самое время было падать в обморок, лишь бы избавиться от позора.
Теперь он уж точно сочтет ее распоследней идиоткой!
Наверное, придется с этим смириться. Отужинать, вежливо попрощаться, вернуться домой и засадить дочь в чулан. Или нет, на горох коленями! А перед этим выпороть за все прошлые и будущие фортели!
Зря она, кстати, раньше этого не практиковала. Глядишь, ребенок вырос бы смирным, вышивал бы гладью, носил белые кружевные платочки в карманчике платьица и в разговоры со взрослыми вступал только по крайней необходимости. Отпроситься, например, погулять.
Подумав таким образом несколько мгновений, Алена слегка успокоилась и даже смогла продолжить поисковые работы, сделав вид, что ничего особенного не услышала.
— А что, Ольга на самом деле так сказала? — обратился Кирилл к ее согнутой спине.
— У? — промычала Алена, не оборачиваясь.
— Слушай, что ты там роешься? — разозлился он. Ташка тотчас встала на дыбы.
— А что вы орете на маму?!
— Я не ору. Извини. Ален, повернись к нам, пожалуйста. У нас с твоей дочерью возникли некоторые разногласия. Она говорит, что я вру, а я — ни ухом, ни рылом!
Алена возмущенно передернула лопатками и все-таки обернулась.
— Кирилл! Что за выражения, черт побери?! Я думала, что люди твоего положения и…
— При чем тут положение?!
— Мам, ты сказала «черт побери»! — опешила Ташка. Они разом посмотрели на нее, потом друг на друга, и нерешительно хихикнули.
— Это заразно, — пояснила Алена смущенно, — я больше не буду. — И добавила с угрозой в голосе: — Если вы не будете.
— Я постараюсь, — сдержанно пообещала Ташка и взглянула на Кирилла выжидающе.
— Зуб даю, — поклялся он в свою очередь.
Алена покачала головой, Ташка рассмеялась довольно, но все-таки внесла ясность:
— Тогда еще пообещайте не врать больше.
— Наташа, честное слово, я тебя…
— Я и не врал! — упрямо заявил Кирилл, не желая поддаваться на провокацию. — А пальто…
— Прекратите! — взмолилась Алена. — Что еще за выяснение отношений, а? Кирилл, ну ты же взрослый человек! Слушать ничего не хочу про это дурацкое пальто!
— А про фифу? — уточнила Ташка и получила-таки вполне заслуженный подзатыльник.
Кирилл хотел попросить для себя такой же, но тут в дверях показалась разъяренная Ольга, и всем моментально сделалось стыдно. В одну секунду нашлись тапки для гостей и подзатыльник для хозяина. Только не совсем такой, который ему хотелось.
* * *
Стол был огромный, персон на двадцать — не иначе, и весь сиял от серебра посуды, и переливался радугой фруктов в круглых блестящих вазах, и сверкал бокалами, и искрился шампанским в ведерке, и мясной дух витал над ним, уносился ввысь к лепному потолку, растекался по стенам, где горели свечи… да, нет, самые что ни на есть настоящие факелы.
…А стулья были с изогнутыми подлокотниками и высокими спинками, а странные, полукруглые окна почти под потолком, а камин — здоровенный, под старину, и вполне натурально трещал поленьями, а перед ним белела шкура — тоже вроде натуральная, и все это повергло Алену в ступор, окончательно убедив, что она каким-то чудом попала в средневековый замок на рыцарский пир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
А все остальное ему было не нужно. Он убедил в этом и себя, и других. И теперь, когда вдруг совсем близко оказалось что-то совсем иное, неведомое, странное, несказанно желанное, он не знал, имеет ли право впускать это в свою жизнь.
А вдруг слишком поздно? А что, если ключ давно заржавел пли потерялся? И придется стоять по другую сторону двери, в бессильной ярости сжимая кулаки и уже твердо зная, что выхода нет?
Он боялся.
Но как только Кирилл вышел на террасу и в сумеречном ноябрьском дворе увидел рыжеволосую фигуру в широком, нелепом пальто, страх испарился, только ознобно было в ногах, и радость не помещалась нигде, и невозможно гремело в груди сто сорок в минуту.
— Вижу, ты нам рад, — первым подошел Ромка и даже смутился немного, растерянно глазея на счастливую физиономию приятеля.
— Привет, — сказал Кирилл, не глядя протягивая ладонь.
— Кир, загонишь машину? — издалека закричала Ольга, и та, что шла рядом с ней, внезапно покачнулась, будто споткнувшись.
Кирилл напрягся и ринулся было подхватить, но в этот момент подбежал незамеченный ранее веснушчатый олененок в пузатой смешной куртке и длинных просторных сапогах, из которых торчали острые коленки.
— Привет, — сказал олененок и задумчиво дернул свою рыжую косицу, — ой, а я вас знаю. Вы не депутат случайно? Нет? А может, ведущий? Вы похожи на ведущего. Или нет, на актера. Дядя Рома, это ваш друг, да? Он актер, да?
Кирилл засмеялся в тот момент, когда девчонка предположила, что он — депутат, остановиться уже не мог, а давать пояснения сквозь хохот было несподручно.
Ромка вынужден был ответить, что Кирилл — не актер.
— Нет? — разочарованно протянул рыжик. — А где же я вас видела? А тетя Оля говорила, у тебя… то есть у вас бассейн есть. Правда, есть? Что, прямо в доме?
— Ташка, пошли, я тебе покажу, — принял огонь на себя Ромка, и Кирилл мимолетно улыбнулся ему с благодарностью.
Ни за что на свете он не пропустит этот момент, даже чтобы пообщаться с самым замечательным рыжиком в мире!
Вот сейчас, вот еще немного, пару шагов, ну!
— Кирилл, ну чего ты стоишь? Загони машину! Алена догнала Ольгу, ткнула в бок и прошипела:
— Ты же сказала, его не будет! Как это понимать? Та покосилась недоуменно.
— А что тебя беспокоит? Ну, ошиблась я, никуда он сегодня не собирался, разве это так страшно? Или вы лютые враги и не имеете права сидеть за одним столом?
О, Господи! Ведь, действительно, теперь сидеть за одним столом!
Может, пока не поздно, сослаться на головную боль, похмелье, беременность, срочную работу, на конец света, который вот-вот наступит, и сбежать?
Или получится незаметно проскользнуть, а? Чем черт не шутит!
— Загони машину, Кир! — упрямо повторила Ольга и прошла мимо него в дом, бросив на ходу: — Ален, вы тут недолго, ладно?
Алена от возмущения забыла, что пытается прошмыгнуть незамеченной, и воинственно поинтересовалась:
— В каком смысле? Оля, подожди! Что ты хотела сказать?
Кажется, она себя выдала, кретинка! Нужно было сделать вид, что ничего особенного не происходит. Спокойно поздороваться и с достоинством удалиться. То есть, наоборот, присоединиться к гостям. И не смотреть на хозяина. Не смотреть!
Или взглянуть мельком. Равнодушно.
Ну, хорошо, равнодушно не получится. Посмотри, но только недолго, разрешила себе Алена.
И посмотрела.
Он запомнился ей здоровенным, уверенным, сильным чужаком, который по чистой случайности оказался так близко, что ей удалось рассмотреть складки у рта и усталую отрешенность синего взгляда. И показалось возможным, почудилось на минуту, не отпускало все эти дни — приблизиться еще немного, на шаг, на год, на вечность, чтобы увидеть все остальное.
Его утреннюю сердитость, небритые щеки, задумчивые губы над чашкой кофе; его смех, его привычки, его нетерпеливость, силу, слабость, крепкие пальцы на руле, расслабленные плечи под душем, вмятый в подушку профиль.
Она знала, что не сделает этого шага. Что будет топтаться на месте, как топталась всю жизнь, и все останется как прежде, и в белом пальто за столиком парижского кафе она никогда не дождется его.
А никто другой ей не нужен. Ни там, ни здесь. Ни сейчас, ни через минуту, ни спустя двести лет.
Она знала это, и еще немного, самое главное — ему все равно. Он сам по себе, отдельно, в другой, далекой, недосягаемой жизни.
И только взглянув на него, она вдруг поняла, что знать — это мало. Это ничего, ровным счетом ничего не стоит.
Она увидела его совсем не таким, как запомнила. Он едва улыбался, и у него было некрасивое, искаженное этой странной, смутной, вымученной улыбкой лицо. Подбородок выпячивался вперед, словно защищаясь. Под глазами лежали тени.
И страх навалился еще тяжелей, придавив к земле, не давая дышать.
Он был повсюду, он заполонил ее с кончиков пальцев до макушки, и можно было с ума сойти от этого ужаса, и сердце непременно разорвалось бы, если бы в ту же секунду стремительно и властно не завладела им непостижимая, сокрушительная нежность.
— Здравствуй, Кирилл, — сказала она вместо Алены и протянула ее ладонь ему навстречу.
— Здравствуй.
Он сжал ее пальцы, и Алена невольно поморщилась от боли.
— Извини, — быстро проговорил он, не отрывая взгляда от ее лица, — извини, пожалуйста. Пойдем.
Легонько потянув ее за руку, он помог подняться и распахнул дверь.
— Ты забыл машину поставить, — вдруг вспомнила Алена.
— Да?
— Да.
Они стояли по разные стороны у двери.
— Поставлю потом, — решил Кирилл и вошел следом за ней, — я хочу показать тебе дом.
Вообще-то, ничего подобного он не хотел. А если и хотел, то в пятую очередь. Нет, в девяносто пятую.
На губах у нее дрожала нерешительная, ласковая улыбка, и больше всего на свете ему хотелось попробовать каково это — целовать ее радость.
И печаль тоже. И растерянность, и сомнения, и непонимание, и усталость — узнать, какие они на вкус, и разделить их с ней, и открыть свои.
Черт возьми! Ну, кто решил, что это ему не нужно, и немыслимо, недостижимо, и никогда не случится того, чему он никак не мог дать названия, что смутно представлял, о чем так жадно мечтал последние недели.
Чтобы она была рядом, так близко, что он смог бы, наконец, понять, почувствовать, увидеть, бывают ли чудеса. Возможно ли кого-то пустить в свою жизнь, а самому войти в чужую, и перепутать их, совсем непохожие друг на друга. И просыпаться оттого, что затекла рука под ее попкой, и потешаться над серьезным видом, с которым она усядется впервые за руль, и злиться, когда она в темноте будет стучать спицами, и тревожиться, если задержалась в магазине. Валяться до обеда в кровати в редкие выходные, щелкать каналами и пить остывший кофе из одной чашки, бродить по городу, взявшись за руки, спешить на работу и сталкиваться лбами, и орать раздраженно, и сопеть в притворной обиде, пока она не догадается оттрепать его за уши, а потом поцелует так, что он будет торопиться с работы за продолжением.
У него — сестра, дом, джип и… что там еще?
У нее — дочь, сбежавший муж-ворюга, русская литература и километры пряжи, неизвестно куда ведущие.
И сложить это трудно. Зато он знает, что будет в сумме.
Или ему просто хочется в это верить?
— Давай пальто, — сказал Кирилл, но она отступила в глубь холла, и оттуда прогудела встревоженно:
— Ташка! Ташка, ты где? Вечно с ней так! — обернулась к нему Алена. — Оставить на секунду нельзя, уже исчезает.
— Ромка ей бассейн показывает, — успокоил Кирилл, — ты сегодня снимешь пальто или у вас принято ужинать в верхней одежде?
Алена пробурчала, что его ирония неуместна.
Раздеваться ей вовсе не хотелось. Под пальто был новенький, но совершенно никчемный костюм — бесформенная блуза и юбка колом. Уроки вести — в самый раз.
Она ведь не знала, что предстоит ужин. Ее давным-давно не приглашали ужинать. Тем более, в такой… мм… приятной компании.
— Куда повесить? — спросила Алена, кое-как стащив с себя пальто и прижав его к груди, как последнюю защиту.
— Давай, — развеселившись, Кирилл потянул его к себе.
Некоторое время она сопротивлялась, потом отпустила.
Ну, и черт с ним! Он, конечно, сейчас же увидит, как она нелепо одета, и что фигуры у нее нет никакой, тоже увидит, а когда она снимет сапоги, вообще получится ерунда! Туфли надеть не догадалась, так что придется жить в чужих тапочках.
Просто блеск! Мало того, что лифчик заштопанный, волосы растрепались на ветру, юбка колом, блузка висит мешком, так еще и в тапках!
Чучело!
— Не разувайся, — разрешил он.
Это был выход. Но в сапогах она тоже чувствовала себя неловко.
Наверное, надо присоединиться к остальным и сразу нырнуть в бассейн! Ах нет, тоже нельзя! Купальника нет, а лифчик с заплатками. Никакого выхода!
— Твоя дочка решила, что я — актер, — внезапно признался Кирилл, напуганный странным выражением ее лица.
Будто только что ей сообщили очень печальную новость.
— Актер? — переспросила она и на секунду забыла, что должна переживать по поводу нижнего белья и неудавшегося наряда, — а что, ты на самом деле похож…
— Это комплимент? — уточнил Кирилл, прищурившись.
Появление Ташки избавило ее от необходимости пояснить.
— Мам, ну ты чего? Мне дядя Рома бассейн уже показал, там такой охренительный фонтан, и глубина — десять метров, представляешь? Не то что у нас в школе! Полный отстой! А ты чего в сапогах еще? Тетя Оля тыщу раз уже орала, что стол накрыт, и…
Алена почувствовала, как привычно начинает гудеть голова, а при упоминании «охренительного» фонтана и «полного отстоя» затеплились щеки, и стало ясно, что лучше бы дочь полюбовалась на бассейн еще немного.
Сюда бы Макаренко с его педагогической системой, пусть бы помучался!
— Ташка, прекрати, пожалуйста, выражаться, как сапожник, — прошипела она дочери, которая тем временем испытывала перила на предмет скольжения.
Перила оказались хороши, и Ташка съехала еще раз. Кирилл захохотал и выдвинулся из полумрака прихожей.
— Давно хотел так попробовать, да все не решался, — сказал он Ташке, — слушай, а не больно?
Ташка чуть смутилась, сообразив, что хозяину дома могло такое обращение с интерьером и не понравиться. И теперь он просто из вежливости интересуется подробностями. Взрослые они же жуть как вежливы! Даже если злятся!
— Извините, — она присела в книксене. Кирилл развеселился пуще прежнего.
— Да катайся ради Бога! Только нос не расшиби.
— Что значит, катайся? — возмутилась Алена. — Ты ей только волю дай, она тут устроит «русские горки»!
Ташка скептически хмыкнула, давая понять, что на подобный аттракцион вовсе не претендует. Алена махнула рукой и развернулась, намереваясь все-таки вернуться в прихожую и разуться, и налетела на Кирилла, который подошел слишком близко.
Хм… Очень близко.
Ташка вдруг нахмурилась и выкрикнула с упреком:
— Так вот где я вас видела!
— Что ты орешь! — встрепенулась Алена.
Одна из дверей приоткрылась и показалась довольная физиономия Романа.
— Олька сейчас всех прибьет! — сообщил он убежденно. — Пошли за стол, а?
— Мам, ну ты помнишь? — Ташка дернула ее за руку. — Мы тогда пальто хотели померить, то есть ты хотела, то есть ты не хотела, а… в общем, в магазине мы были, а там он…
— Точно! — стукнул себя по лбу Кирилл. — А я-то все думаю, откуда мне эти рыжие знакомы?
— Какие рыжие? — насупилась Алена.
— В смысле, рыжие волосы. А что? Разве они у тебя не рыжие? И у Ташки тоже…
Ташка между тем приняла воинственный вид и смотрела на него исподлобья.
— Ребята, это все очень трогательно, — снова возник Ромка, — но давайте вы подробности выясните за ужином.
— Ты иди, — махнул ему Кирилл, — ты Ольку сто лет не видел и врал, что соскучился. Иди и дальше ври!
Ромка обиделся и действительно ушел.
Кирилл, улыбаясь, оглядел дочь с матерью. Ему очень нравилось на них смотреть. И еще нравилось, что у них с ним есть общие воспоминания.
Глупо, конечно. Но он был рад. И как это ему раньше не удалось вспомнить? Ведь чувствовал что-то такое… Ведь знал, что где-то они встречались раньше… Даже стал подозревать, что она ему приснилась. Вот так просто, взяла и приснилась, а потом, увидев, что ему совсем худо, и что кроме работы и дома, и джипа, и ручки «паркер» — будь она проклята! — нет ничего, она сбежала из сна и стала настоящей. И примчалась к нему в кабинет, размахивая руками, и устроила истерику, и вытирала влажное пятно на его свитере своим изумительным, дурацким шарфом. И все это было лишь началом.
А теперь — продолжение.
— Ну, что? — Кирилл подмигнул Ташке. — Значит, мы уже знакомы? Так что давай на ты, только не говори мне «дядя», а то я стану звать тебя тетей.
— Как свою тетушку из Бразилии? — ехидно осведомилась та, уперев руки в боки.
— Наталья!
— Какую тетушку?
— Не слушай ее! Пойдемте за стол! А ты сейчас отправишься домой, если не перестанешь городить глупости!
Ташка посмотрела на мать с жалостью, а на Кирилла — презрительно.
— Мам, ты что, не помнишь? Он же твое белое пальто купил своей фифе! Тетушке из Бразилии!
Алена отчаянно вскрикнула и заявила, что пальто было вовсе не ее, и не Ташкиного ума дело, кто и кому его купил.
— Ты обиделась на меня, что ли, Наташ? — догадался Кирилл.
— Вот еще! Вы того не стоите! — пфыкнула она.
— С чего ты так решила? — искренне удивился он. — Мы же только познакомились.
— А вы врете все время, вот с чего! Сказали, что жены у вас нет, а сами ей пальто купили. И сейчас тоже врете. Тетя Оля маме сказала, что вас дома не будет, а вы — вот!
Алена, стойко переживавшая этот кошмар в поисках гостевых тапочек, от последнего заявления пришла в неописуемый ужас. Самое время было падать в обморок, лишь бы избавиться от позора.
Теперь он уж точно сочтет ее распоследней идиоткой!
Наверное, придется с этим смириться. Отужинать, вежливо попрощаться, вернуться домой и засадить дочь в чулан. Или нет, на горох коленями! А перед этим выпороть за все прошлые и будущие фортели!
Зря она, кстати, раньше этого не практиковала. Глядишь, ребенок вырос бы смирным, вышивал бы гладью, носил белые кружевные платочки в карманчике платьица и в разговоры со взрослыми вступал только по крайней необходимости. Отпроситься, например, погулять.
Подумав таким образом несколько мгновений, Алена слегка успокоилась и даже смогла продолжить поисковые работы, сделав вид, что ничего особенного не услышала.
— А что, Ольга на самом деле так сказала? — обратился Кирилл к ее согнутой спине.
— У? — промычала Алена, не оборачиваясь.
— Слушай, что ты там роешься? — разозлился он. Ташка тотчас встала на дыбы.
— А что вы орете на маму?!
— Я не ору. Извини. Ален, повернись к нам, пожалуйста. У нас с твоей дочерью возникли некоторые разногласия. Она говорит, что я вру, а я — ни ухом, ни рылом!
Алена возмущенно передернула лопатками и все-таки обернулась.
— Кирилл! Что за выражения, черт побери?! Я думала, что люди твоего положения и…
— При чем тут положение?!
— Мам, ты сказала «черт побери»! — опешила Ташка. Они разом посмотрели на нее, потом друг на друга, и нерешительно хихикнули.
— Это заразно, — пояснила Алена смущенно, — я больше не буду. — И добавила с угрозой в голосе: — Если вы не будете.
— Я постараюсь, — сдержанно пообещала Ташка и взглянула на Кирилла выжидающе.
— Зуб даю, — поклялся он в свою очередь.
Алена покачала головой, Ташка рассмеялась довольно, но все-таки внесла ясность:
— Тогда еще пообещайте не врать больше.
— Наташа, честное слово, я тебя…
— Я и не врал! — упрямо заявил Кирилл, не желая поддаваться на провокацию. — А пальто…
— Прекратите! — взмолилась Алена. — Что еще за выяснение отношений, а? Кирилл, ну ты же взрослый человек! Слушать ничего не хочу про это дурацкое пальто!
— А про фифу? — уточнила Ташка и получила-таки вполне заслуженный подзатыльник.
Кирилл хотел попросить для себя такой же, но тут в дверях показалась разъяренная Ольга, и всем моментально сделалось стыдно. В одну секунду нашлись тапки для гостей и подзатыльник для хозяина. Только не совсем такой, который ему хотелось.
* * *
Стол был огромный, персон на двадцать — не иначе, и весь сиял от серебра посуды, и переливался радугой фруктов в круглых блестящих вазах, и сверкал бокалами, и искрился шампанским в ведерке, и мясной дух витал над ним, уносился ввысь к лепному потолку, растекался по стенам, где горели свечи… да, нет, самые что ни на есть настоящие факелы.
…А стулья были с изогнутыми подлокотниками и высокими спинками, а странные, полукруглые окна почти под потолком, а камин — здоровенный, под старину, и вполне натурально трещал поленьями, а перед ним белела шкура — тоже вроде натуральная, и все это повергло Алену в ступор, окончательно убедив, что она каким-то чудом попала в средневековый замок на рыцарский пир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29