— сказала Рейн, поворачиваясь ко мне лицом. — Ты серьезно полагаешь, что только ради этого я рассказала тебе о Родди? Я долго — чертовски долго — ждала возможности рассказать тебе. Я ненавидела тебя, Вики, сильнее, чем кого-либо в моей жизни.
Губы у нее внезапно побелели, глаза засветились каким-то странным, пугающим светом. Насколько я могла припомнить, никто еще не выражал свою ненависть ко мне столь неприкрыто, как в этот момент Рейн, и я была не в состоянии выдержать ее взгляд. Я видела, что она едва сдерживает себя, близка к истерике и может в таком состоянии сказать что угодно. Меня страшил скандал, но в то же время я понимала, что его вряд ли удастся избежать.
— Рейн, — проговорила я в отчаянии, — мне очень, очень жаль, что так... все так получилось. Пожалуйста, поверь мне, я хорошо понимаю: бесполезно оправдываться и уверять, будто если бы я знала, то вела бы себя по-другому. Но это сущая правда. По крайней мере, попытайся...
Но она полностью проигнорировала мои слова. Мне думается, она их даже не слышала.
— Возможно, кое-кому это покажется бессмыслицей, — произнесла она неожиданно утомленным, бесцветным голосом, — но я, наверное, меньше бы ненавидела тебя, если бы ты вышла замуж за Алана. Только ты вместо этого вступила в брак с каким-то австралийцем, с которым была знакома всего около недели. А потом ты вернулась. Одному Богу известно — зачем. Как я предполагаю, вероятно, потому, что твоя семейная жизнь оказалась не такой, какой ты себе ее представляла. Мне на это наплевать, но теперь у тебя есть муж, а у меня нет никого, то есть обстоятельства в корне изменились, не правда ли? При желании я могла бы швырнуть тебе в лицо твое же собственное обвинение, только это не даст большого удовлетворения и нисколько не поможет нам обеим. — Рейн поднялась и посмотрела на меня сверху вниз, нижняя губа у нее слегка дрожала, но лицо сохраняло каменное выражение. — Пойми, Вики, если бы ты оставила Алана мне, я бы не нуждалась в других мужчинах. Он единственный, кого я по-настоящему люблю. Разве тебе так трудно отпустить его? Тебе ведь он больше не нужен.
Я тоже встала. Было бесполезно объяснять ситуацию с Коннором: Рейн все равно не поверила бы. А потому я лишь сказала:
— Я старалась предоставить ему свободу. Ему известно, что я замужем.
— О, ради Бога, Вики, веди себя, как взрослая женщина.
— Что ты имеешь в виду? Рейн лишь пожала плечами.
— Вчера, — возобновила она разговор, — я провела с Аланом весь вечер. Я пришла в госпиталь навестить его, и ему позволили пригласить меня в ресторан на ужин. Там мы немного выпили, а когда вернулись, разоткровенничались. Боже мой, как мы разговаривали! И все только о тебе, Вики, и больше ни о чем. Алан тревожится за тебя, но, по-моему, тебе это хорошо известно. Он почему-то убежден, что ты несчастлива. — Рейн на секунду замолкла, чтобы перевести дух. — Даже когда он целовал меня, он думал о тебе, вспоминал тебя. Ведь он не умеет притворяться. И я люблю его, можешь ты это понять?
Голоса, смех, топот множества ног в вестибюле возвестили о возвращении с танцевального вечера большой группы жильцов гостиницы.
Рейн с досадой махнула рукой.
— Черт возьми! Они сейчас ввалятся сюда. Нам придется лечь спать, если мы хотим покоя.
Повернувшись ко мне спиной, она наклонилась, чтобы взять сумочку со стула. Не оборачиваясь, она ровным голосом спросила:
— Ну как, пойдешь со мной наверх?
— Да, конечно, — ответила я. — Только послушай, Рейн, я...
— Ах, пустяки! — перебила она меня. — Я наговорила гораздо больше, чем нужно. В самое ближайшее время оставляю военную службу и уезжаю домой. — Мне все здесь осточертело, скажу я тебе. От тебя мне ничего не нужно, кроме как чтобы ты навсегда порвала всякую связь с Аланом — как ради него самого, так и ради меня. Сделаешь ты это или нет?
— Да, конечно, сделаю. Я люблю моего... моего мужа, Рейн. То же самое я сказала и Алану, поверь мне.
Я очень надеялась, что мои слова прозвучали достаточно убедительно.
— Верю, он мне об этом говорил. Но могла бы и не напрягаться: пользы от твоих заверений никакой. Пришлось изрядно напоить его, прежде чем он начал меня целовать.
Резко повернувшись на каблуках, Рейн, не извиняясь, протиснулась сквозь толпу оживленно беседующих гостей и стала подниматься по лестнице. В чем-то она уже была совсем не похожа на знакомую мне Рейн. Чувствуя себя ужасно несчастной и вновь испытывая угрызения совести, я последовала за ней. В комнате было темно, тишину нарушало лишь ритмичное дыхание медсестер. Чтобы не разбудить их, я ощупью сориентировалась в темноте, разделась и с некоторыми трудностями нашла свою кровать и вещи.
Я долго лежала, не засыпая, в теплом душном мраке, пытаясь разобраться в том, что рассказала мне Рейн, стараясь определить степень моей собственной вины и наметить план своих дальнейших действий.
Прошел почти час, а сон все еще не смежил мне веки. Тогда я встала с кровати, нашла письменные принадлежности и, примостив под одеялом на коленях блокнот, начала при свете карманного фонарика писать ответ Алану. Рейн была права — до унизительности права. Я не отпустила Алана, боялась, цеплялась за него и за его чувства ко мне, стремясь поддержать иллюзию, что я не одинока. Я лгала ему, вовсе не желая, чтобы он поверил этой лжи, никогда по-настоящему не хотела вычеркнуть его из моей жизни из-за Коннора, как бы я ни обманывала себя на этот счет. И какие бы ни придумывала себе оправдания, мое поведение не было порядочным, честным по отношению ко всем нам и, прежде всего, к Алану, который после стольких страданий и невзгод заслужил право на счастье, а я уже ничего не могла дать ему при сложившихся обстоятельствах.
Письмо получилось несуразным; оно содержало множество ошибок, неудачных выражений и написано было плохим, трудно различимым почерком, но это было наше окончательное объяснение, и я не сомневалась, что Алан все поймет.
Я опустила письмо в почтовый ящик в седьмом часу, когда подъехала машина, которая должна была доставить нас в Дум-Дум. Рейн увидела адрес на конверте, но не сказала ничего, и только ее слегка поджавшиеся губы свидетельствовали о том, что она его прочла.
— Я выполнила твою просьбу, Рейн, — сказала я, стараясь придерживаться непринужденного тона. — Подумала, что тебе будет приятно это узнать.
Она пожала плечами, будто все это уже не имело абсолютно никакого значения, и больше не касалась данного вопроса. Мы просидели на аэродроме в угрюмом и недружелюбном молчании почти до полудня, а затем, к моему огромному облегчению, нас посадили на бомбардировщик «Ланкастер», который через двадцать минут взлетел и взял курс на Мингаладон.
Кроме нас в самолете находились летный экипаж в полном составе и два командира авиационных подразделений военно-воздушных сил. Я и Рейн оказались втиснутыми в угол салона, в непосредственной неуютной близости друг от друга.
Через некоторое время мы обе уснули, и я проснулась, когда самолет начал спускаться. Черноволосая голова Рейн покоилась на моем плече, и она не шевельнулась, пока я не растолкала ее.
— Уже прилетели? — спросила она, поводя вокруг сонными глазами, в которых в этот момент отсутствовала неприязнь. У нее был просто усталый и довольно грустный вид.
— Можно сказать — почти, — ответила я, посмотрев в окно.
Рейн выпрямилась и внезапно улыбнулась мне.
— Временами жизнь — дрянная штука, не так ли, Вики?
Я была склонна с нею согласиться. Сейчас я, вне всякого сомнения, переживала именно такой скверный период.
На территории аэродрома, однако, работал один из наших магазинов, и за радостными, бурными приветствиями мы обе забыли про наши невзгоды и раздоры. Было приятно вернуться в Бирму.
Глава шестая
Разговор мой с начальницей состоялся на следующее утро — довольно непродолжительный по существу. Она была очень доброжелательна и проявила больше сочувствия и понимания, чем я ожидала от нее, учитывая все обстоятельства дела. В конце концов, ведь я нарушила существующие правила — довольно серьезный проступок в условиях военного времени. Ни один член нашего отряда не имел права выходить замуж без письменного разрешения начальницы.
Но она не стала сосредоточиваться на этом. После короткого и вполне заслуженного выговора она улыбнулась.
Я была ей чрезвычайно благодарна за эту улыбку. Наша начальница редко улыбалась, но когда наступал такой момент, ее приятное спокойное лицо словно озарялось каким-то внутренним мягким светом, стиравшим с него военную суровость. Обаятельная, энергичная, всегда великолепно справляющаяся со своими обязанностями, она занимала среди нас уникальное положение и принадлежала к той особой категории людей, которые без всяких личных усилий невольно притягивают к себе окружающих, возбуждая в них чувство любви и привязанности. Как мне думается, это потому, что она — прирожденный лидер, обладающий ~ всеми качествами, необходимыми для настоящего руководителя. К нам она обращалась по именам, но сама для нас была неизменно — и вполне заслуженно — только «начальницей». Называя так, мы не просто отдавали дань уважения ее воинскому званию подполковника, но и выражали этим свою привязанность и любовь. В нашем отряде, организованном, кстати сказать, по инициативе и при самом активном ее участии, дисциплина не была такой строгой, как в других женских подразделениях, и формальности военной службы были сведены до минимума. Мы все имели разные офицерские звания, но это никак не влияло на наши приятельские взаимоотношения. Только начальница всегда оставалась... начальницей. Несмотря на густую седину в волосах, ей лишь недавно перевалило за сорок, и это была самая красивая из всех встречавшихся мне женщин.
— Ну что ж, Вики, — проговорила она довольно спокойно, — ты теперь замужем. Твой муж в Австралии?
— Да, — ответила я тихо, избегая ее взгляда, уставившись на ее безукоризненную прическу, — совершенно верно.
Она протянула руку и твердо пожала мою ладонь. Мне почему-то сразу стало спокойнее на душе.
— Вы хотели бы, я полагаю, побыстрее уволиться из армии.
Эта фраза прозвучала скорее как утверждение, а не как вопрос, и я почувствовала, что краснею.
— Ну... нет, я…, пока у меня нет такого желания. Не прочь остаться еще на некоторое время. Я...
Даже не глядя на нее, можно было догадаться, что ее строгие голубые глаза выражали молчаливый укор.
— Почему же, моя дорогая? Или ваш Коннор в армии?
— Нет, нет. Он не на военной службе. Он гражданский человек и живет в Сиднее.
— Лучше расскажите обо всем подробнее, Вики, если вы не против. Что-то не в порядке? Да?
— Да, — призналась я. — Боюсь, что так, сударыня. Я не в состоянии объяснить, почему и что произошло. Просто все пошло кувырком. Правда, со временем... ну, я надеюсь, что, возможно, все образуется. А до тех пор мне хотелось бы оставаться в нашем отряде.
— Для вас всегда найдется дело, — ответила начальница решительно.
— Я очень на это рассчитываю.
— Мне кажется... — начала она как-то неуверенно, и я почувствовала на себе ее пристальный взгляд. — Вики, не связано ли это каким-то образом с Аланом Роуаном? От Дороти Мордант я слышала, что он лежал в госпитале в Шиллонге.
Я подняла глаза. Конечно, о присутствии Алана в Шиллонге уже доложили начальнице, и мне следовало это предвидеть.
— Нет, — отрицательно покачала я головой. — Алан здесь никак не замешан. Кроме того, он уже на пути к родному дому. Покинул Шиллонг за день до моего отъезда.
— Дороти сказала мне, что вы заметно изменились… По ее мнению, вы из-за чего-то переживаете, но избегаете говорить об этом.
Дороти, подумала я с грустью, находилась в Шиллонге всего два дня после моего возвращения. Я едва обменялась с ней парой слов, и затем она уехала, чтобы руководить участком в Рангуне. И, тем не менее, она успела увидеть и доложила о своих впечатлениях начальнице... Я с трудом проглотила подступивший к горлу комок, чувствуя себя виноватой и униженной.
— Вики, дорогая, доверьтесь мне, возможно, я сумею помочь. Я с радостью сделаю все, что в моих силах. Мне тяжело видеть, как вы страдаете. Ведь вы и замужем-то всего ничего.
— Да, — подтвердила я, — наша совместная жизнь продолжалась шесть недель.
— Вам известно, почему она не удалась?
— Самой хотелось бы знать. Коннор не возражал против моего возвращения сюда, не просил меня остаться — даже не заикнулся о том, чтобы я подала прошение об увольнении из армии и вернулась к нему. И все-таки мы были счастливы вдвоем — оба. Коннор, безусловно, был счастлив.
Длинные холодные пальцы начальницы стиснули мою ладонь. Она спокойным тоном задала мне несколько коротких вопросов, на которые я постаралась правдиво ответить, а затем, слегка сдвинув брови, спросила:
— Вики, он вам пишет?
— Написал один раз, — ответила я, доставая письмо и протягивая ей. — Вот оно.
— Не возражаете, если я прочту?
— Его можно читать любому, — проговорила я с горечью. — Письмо не содержит ничего интимного. Я могла бы, не стесняясь, зачитать его вслух в переполненной столовой.
По мере того как она читала, углублялась сердитая складка между бровей.
— Понятно, — сказала она, дочитав до конца, аккуратно складывая письмо и возвращая его мне. — В нем немного нужной информации, но, тем не менее, я начинаю понимать ход ваших мыслей. Он довольно странный молодой человек, этот Коннор. Вы любите его?
— Да, — созналась я с жалким видом.
Она спросила меня еще кое о чем, и я ответила, как сумела. Затем начальница прочла мне краткое наставление, свободное от каких бы то ни было упреков. Она не говорила, что я действовала необдуманно или чересчур импульсивно, когда вышла замуж за чужеземца в чужой стране, не спрашивая официального разрешения, но я знала, что именно об этом она думала в тот момент. Начальница дала мне множество дельных и полезных советов. Кроме того, я имела возможность высказать, по крайней мере, некоторые из моих сомнений и страхов. Очевидно, все вместе очень помогло мне. Сразу сделалось легче, и я как-то приободрилась от сознания, что начальница, как и я, сочла поведение Коннора непонятным. Она говорила со мной, как старший друг, и я знала, что если она когда-нибудь найдет подходящее решение моих проблем, то поделится со мной своими соображениями. После нашей беседы я уже не чувствовала себя совершенно одинокой, и когда начальница поднялась, чтобы попрощаться со мной, я искренне и сердечно поблагодарила ее.
— Вики, милая, я давно знаю вас и люблю, быть может, сильнее, чем вы подозреваете. — Она вновь улыбнулась, и тепло ее улыбки согрело мое сердце. — Вы прекрасно зарекомендовали себя в отряде, и мне было бы очень жаль потерять вас. — Улыбка исчезла, и лицо сделалось серьезным. — Если когда-нибудь в будущем вы захотите отправиться в Австралию, то скажите мне. Я постараюсь устроить ваше увольнение из армии по семейным обстоятельствам без длительных проволочек и отправить вас в Сидней с первым же пароходом, если по каким-либо причинам будет невозможно посадить вас на самолет. Так что не стесняйтесь, сразу же приходите, хорошо?
— Хорошо, — ответила я. — Не стану стесняться.
Благодарю вас, сударыня.
Поднявшись, я по-военному отдала честь. Она проводила меня до дверей кабинета.
— Я поручаю вам трудную работу, но, пожалуй, как мне думается, это как раз то, что вам сейчас нужно. Когда вы станете трудиться по двадцать четыре часа в сутки среди репатриантов и военнопленных, возвращающихся с Таиландской железной дороги, у вас не будет времени предаваться мрачным мыслям и бесплодным сожалениям. Вам еще не приходилось встречаться с бывшими военнопленными?
Я отрицательно покачала головой. Начальница остановилась у выхода, и я заметила, как по ее лицу скользнула тень.
— А мне уже пришлось, — проговорила она тихо и затем в своей обычной энергичной манере приказала явиться к Дороти Мордант за дальнейшими инструкциями. — Лагерь в Инсайне подготовлен для одновременного приема пяти тысяч транзитников. Большинство задержатся не более недели, от силы три-четыре дня. Их будут отправлять на родину по мере получения транспортных средств. Но задержки неизбежны — это обычное явление. Лагерь пришлось разбивать в очень сжатые сроки, а потому условия жизни в нем пока не очень подходящие. Вам нужно так спланировать работу, чтобы развернуть магазин до прибытия основной массы военнопленных. В данный момент в лагере находятся менее тысячи человек, но мы рассчитываем, что в течение ближайших двадцати четырех часов он заполнится до отказа. Вы будете здесь за старшую, я смогу выделить вам в помощь только двух опытных девушек. В вашем распоряжении шесть новичков из Австралии и Рейн, которая будет выполнять обязанность вашего заместителя до тех пор, пока не придет приказ о ее увольнении из армии.
— Рейн? — повторила я в смятении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Губы у нее внезапно побелели, глаза засветились каким-то странным, пугающим светом. Насколько я могла припомнить, никто еще не выражал свою ненависть ко мне столь неприкрыто, как в этот момент Рейн, и я была не в состоянии выдержать ее взгляд. Я видела, что она едва сдерживает себя, близка к истерике и может в таком состоянии сказать что угодно. Меня страшил скандал, но в то же время я понимала, что его вряд ли удастся избежать.
— Рейн, — проговорила я в отчаянии, — мне очень, очень жаль, что так... все так получилось. Пожалуйста, поверь мне, я хорошо понимаю: бесполезно оправдываться и уверять, будто если бы я знала, то вела бы себя по-другому. Но это сущая правда. По крайней мере, попытайся...
Но она полностью проигнорировала мои слова. Мне думается, она их даже не слышала.
— Возможно, кое-кому это покажется бессмыслицей, — произнесла она неожиданно утомленным, бесцветным голосом, — но я, наверное, меньше бы ненавидела тебя, если бы ты вышла замуж за Алана. Только ты вместо этого вступила в брак с каким-то австралийцем, с которым была знакома всего около недели. А потом ты вернулась. Одному Богу известно — зачем. Как я предполагаю, вероятно, потому, что твоя семейная жизнь оказалась не такой, какой ты себе ее представляла. Мне на это наплевать, но теперь у тебя есть муж, а у меня нет никого, то есть обстоятельства в корне изменились, не правда ли? При желании я могла бы швырнуть тебе в лицо твое же собственное обвинение, только это не даст большого удовлетворения и нисколько не поможет нам обеим. — Рейн поднялась и посмотрела на меня сверху вниз, нижняя губа у нее слегка дрожала, но лицо сохраняло каменное выражение. — Пойми, Вики, если бы ты оставила Алана мне, я бы не нуждалась в других мужчинах. Он единственный, кого я по-настоящему люблю. Разве тебе так трудно отпустить его? Тебе ведь он больше не нужен.
Я тоже встала. Было бесполезно объяснять ситуацию с Коннором: Рейн все равно не поверила бы. А потому я лишь сказала:
— Я старалась предоставить ему свободу. Ему известно, что я замужем.
— О, ради Бога, Вики, веди себя, как взрослая женщина.
— Что ты имеешь в виду? Рейн лишь пожала плечами.
— Вчера, — возобновила она разговор, — я провела с Аланом весь вечер. Я пришла в госпиталь навестить его, и ему позволили пригласить меня в ресторан на ужин. Там мы немного выпили, а когда вернулись, разоткровенничались. Боже мой, как мы разговаривали! И все только о тебе, Вики, и больше ни о чем. Алан тревожится за тебя, но, по-моему, тебе это хорошо известно. Он почему-то убежден, что ты несчастлива. — Рейн на секунду замолкла, чтобы перевести дух. — Даже когда он целовал меня, он думал о тебе, вспоминал тебя. Ведь он не умеет притворяться. И я люблю его, можешь ты это понять?
Голоса, смех, топот множества ног в вестибюле возвестили о возвращении с танцевального вечера большой группы жильцов гостиницы.
Рейн с досадой махнула рукой.
— Черт возьми! Они сейчас ввалятся сюда. Нам придется лечь спать, если мы хотим покоя.
Повернувшись ко мне спиной, она наклонилась, чтобы взять сумочку со стула. Не оборачиваясь, она ровным голосом спросила:
— Ну как, пойдешь со мной наверх?
— Да, конечно, — ответила я. — Только послушай, Рейн, я...
— Ах, пустяки! — перебила она меня. — Я наговорила гораздо больше, чем нужно. В самое ближайшее время оставляю военную службу и уезжаю домой. — Мне все здесь осточертело, скажу я тебе. От тебя мне ничего не нужно, кроме как чтобы ты навсегда порвала всякую связь с Аланом — как ради него самого, так и ради меня. Сделаешь ты это или нет?
— Да, конечно, сделаю. Я люблю моего... моего мужа, Рейн. То же самое я сказала и Алану, поверь мне.
Я очень надеялась, что мои слова прозвучали достаточно убедительно.
— Верю, он мне об этом говорил. Но могла бы и не напрягаться: пользы от твоих заверений никакой. Пришлось изрядно напоить его, прежде чем он начал меня целовать.
Резко повернувшись на каблуках, Рейн, не извиняясь, протиснулась сквозь толпу оживленно беседующих гостей и стала подниматься по лестнице. В чем-то она уже была совсем не похожа на знакомую мне Рейн. Чувствуя себя ужасно несчастной и вновь испытывая угрызения совести, я последовала за ней. В комнате было темно, тишину нарушало лишь ритмичное дыхание медсестер. Чтобы не разбудить их, я ощупью сориентировалась в темноте, разделась и с некоторыми трудностями нашла свою кровать и вещи.
Я долго лежала, не засыпая, в теплом душном мраке, пытаясь разобраться в том, что рассказала мне Рейн, стараясь определить степень моей собственной вины и наметить план своих дальнейших действий.
Прошел почти час, а сон все еще не смежил мне веки. Тогда я встала с кровати, нашла письменные принадлежности и, примостив под одеялом на коленях блокнот, начала при свете карманного фонарика писать ответ Алану. Рейн была права — до унизительности права. Я не отпустила Алана, боялась, цеплялась за него и за его чувства ко мне, стремясь поддержать иллюзию, что я не одинока. Я лгала ему, вовсе не желая, чтобы он поверил этой лжи, никогда по-настоящему не хотела вычеркнуть его из моей жизни из-за Коннора, как бы я ни обманывала себя на этот счет. И какие бы ни придумывала себе оправдания, мое поведение не было порядочным, честным по отношению ко всем нам и, прежде всего, к Алану, который после стольких страданий и невзгод заслужил право на счастье, а я уже ничего не могла дать ему при сложившихся обстоятельствах.
Письмо получилось несуразным; оно содержало множество ошибок, неудачных выражений и написано было плохим, трудно различимым почерком, но это было наше окончательное объяснение, и я не сомневалась, что Алан все поймет.
Я опустила письмо в почтовый ящик в седьмом часу, когда подъехала машина, которая должна была доставить нас в Дум-Дум. Рейн увидела адрес на конверте, но не сказала ничего, и только ее слегка поджавшиеся губы свидетельствовали о том, что она его прочла.
— Я выполнила твою просьбу, Рейн, — сказала я, стараясь придерживаться непринужденного тона. — Подумала, что тебе будет приятно это узнать.
Она пожала плечами, будто все это уже не имело абсолютно никакого значения, и больше не касалась данного вопроса. Мы просидели на аэродроме в угрюмом и недружелюбном молчании почти до полудня, а затем, к моему огромному облегчению, нас посадили на бомбардировщик «Ланкастер», который через двадцать минут взлетел и взял курс на Мингаладон.
Кроме нас в самолете находились летный экипаж в полном составе и два командира авиационных подразделений военно-воздушных сил. Я и Рейн оказались втиснутыми в угол салона, в непосредственной неуютной близости друг от друга.
Через некоторое время мы обе уснули, и я проснулась, когда самолет начал спускаться. Черноволосая голова Рейн покоилась на моем плече, и она не шевельнулась, пока я не растолкала ее.
— Уже прилетели? — спросила она, поводя вокруг сонными глазами, в которых в этот момент отсутствовала неприязнь. У нее был просто усталый и довольно грустный вид.
— Можно сказать — почти, — ответила я, посмотрев в окно.
Рейн выпрямилась и внезапно улыбнулась мне.
— Временами жизнь — дрянная штука, не так ли, Вики?
Я была склонна с нею согласиться. Сейчас я, вне всякого сомнения, переживала именно такой скверный период.
На территории аэродрома, однако, работал один из наших магазинов, и за радостными, бурными приветствиями мы обе забыли про наши невзгоды и раздоры. Было приятно вернуться в Бирму.
Глава шестая
Разговор мой с начальницей состоялся на следующее утро — довольно непродолжительный по существу. Она была очень доброжелательна и проявила больше сочувствия и понимания, чем я ожидала от нее, учитывая все обстоятельства дела. В конце концов, ведь я нарушила существующие правила — довольно серьезный проступок в условиях военного времени. Ни один член нашего отряда не имел права выходить замуж без письменного разрешения начальницы.
Но она не стала сосредоточиваться на этом. После короткого и вполне заслуженного выговора она улыбнулась.
Я была ей чрезвычайно благодарна за эту улыбку. Наша начальница редко улыбалась, но когда наступал такой момент, ее приятное спокойное лицо словно озарялось каким-то внутренним мягким светом, стиравшим с него военную суровость. Обаятельная, энергичная, всегда великолепно справляющаяся со своими обязанностями, она занимала среди нас уникальное положение и принадлежала к той особой категории людей, которые без всяких личных усилий невольно притягивают к себе окружающих, возбуждая в них чувство любви и привязанности. Как мне думается, это потому, что она — прирожденный лидер, обладающий ~ всеми качествами, необходимыми для настоящего руководителя. К нам она обращалась по именам, но сама для нас была неизменно — и вполне заслуженно — только «начальницей». Называя так, мы не просто отдавали дань уважения ее воинскому званию подполковника, но и выражали этим свою привязанность и любовь. В нашем отряде, организованном, кстати сказать, по инициативе и при самом активном ее участии, дисциплина не была такой строгой, как в других женских подразделениях, и формальности военной службы были сведены до минимума. Мы все имели разные офицерские звания, но это никак не влияло на наши приятельские взаимоотношения. Только начальница всегда оставалась... начальницей. Несмотря на густую седину в волосах, ей лишь недавно перевалило за сорок, и это была самая красивая из всех встречавшихся мне женщин.
— Ну что ж, Вики, — проговорила она довольно спокойно, — ты теперь замужем. Твой муж в Австралии?
— Да, — ответила я тихо, избегая ее взгляда, уставившись на ее безукоризненную прическу, — совершенно верно.
Она протянула руку и твердо пожала мою ладонь. Мне почему-то сразу стало спокойнее на душе.
— Вы хотели бы, я полагаю, побыстрее уволиться из армии.
Эта фраза прозвучала скорее как утверждение, а не как вопрос, и я почувствовала, что краснею.
— Ну... нет, я…, пока у меня нет такого желания. Не прочь остаться еще на некоторое время. Я...
Даже не глядя на нее, можно было догадаться, что ее строгие голубые глаза выражали молчаливый укор.
— Почему же, моя дорогая? Или ваш Коннор в армии?
— Нет, нет. Он не на военной службе. Он гражданский человек и живет в Сиднее.
— Лучше расскажите обо всем подробнее, Вики, если вы не против. Что-то не в порядке? Да?
— Да, — призналась я. — Боюсь, что так, сударыня. Я не в состоянии объяснить, почему и что произошло. Просто все пошло кувырком. Правда, со временем... ну, я надеюсь, что, возможно, все образуется. А до тех пор мне хотелось бы оставаться в нашем отряде.
— Для вас всегда найдется дело, — ответила начальница решительно.
— Я очень на это рассчитываю.
— Мне кажется... — начала она как-то неуверенно, и я почувствовала на себе ее пристальный взгляд. — Вики, не связано ли это каким-то образом с Аланом Роуаном? От Дороти Мордант я слышала, что он лежал в госпитале в Шиллонге.
Я подняла глаза. Конечно, о присутствии Алана в Шиллонге уже доложили начальнице, и мне следовало это предвидеть.
— Нет, — отрицательно покачала я головой. — Алан здесь никак не замешан. Кроме того, он уже на пути к родному дому. Покинул Шиллонг за день до моего отъезда.
— Дороти сказала мне, что вы заметно изменились… По ее мнению, вы из-за чего-то переживаете, но избегаете говорить об этом.
Дороти, подумала я с грустью, находилась в Шиллонге всего два дня после моего возвращения. Я едва обменялась с ней парой слов, и затем она уехала, чтобы руководить участком в Рангуне. И, тем не менее, она успела увидеть и доложила о своих впечатлениях начальнице... Я с трудом проглотила подступивший к горлу комок, чувствуя себя виноватой и униженной.
— Вики, дорогая, доверьтесь мне, возможно, я сумею помочь. Я с радостью сделаю все, что в моих силах. Мне тяжело видеть, как вы страдаете. Ведь вы и замужем-то всего ничего.
— Да, — подтвердила я, — наша совместная жизнь продолжалась шесть недель.
— Вам известно, почему она не удалась?
— Самой хотелось бы знать. Коннор не возражал против моего возвращения сюда, не просил меня остаться — даже не заикнулся о том, чтобы я подала прошение об увольнении из армии и вернулась к нему. И все-таки мы были счастливы вдвоем — оба. Коннор, безусловно, был счастлив.
Длинные холодные пальцы начальницы стиснули мою ладонь. Она спокойным тоном задала мне несколько коротких вопросов, на которые я постаралась правдиво ответить, а затем, слегка сдвинув брови, спросила:
— Вики, он вам пишет?
— Написал один раз, — ответила я, доставая письмо и протягивая ей. — Вот оно.
— Не возражаете, если я прочту?
— Его можно читать любому, — проговорила я с горечью. — Письмо не содержит ничего интимного. Я могла бы, не стесняясь, зачитать его вслух в переполненной столовой.
По мере того как она читала, углублялась сердитая складка между бровей.
— Понятно, — сказала она, дочитав до конца, аккуратно складывая письмо и возвращая его мне. — В нем немного нужной информации, но, тем не менее, я начинаю понимать ход ваших мыслей. Он довольно странный молодой человек, этот Коннор. Вы любите его?
— Да, — созналась я с жалким видом.
Она спросила меня еще кое о чем, и я ответила, как сумела. Затем начальница прочла мне краткое наставление, свободное от каких бы то ни было упреков. Она не говорила, что я действовала необдуманно или чересчур импульсивно, когда вышла замуж за чужеземца в чужой стране, не спрашивая официального разрешения, но я знала, что именно об этом она думала в тот момент. Начальница дала мне множество дельных и полезных советов. Кроме того, я имела возможность высказать, по крайней мере, некоторые из моих сомнений и страхов. Очевидно, все вместе очень помогло мне. Сразу сделалось легче, и я как-то приободрилась от сознания, что начальница, как и я, сочла поведение Коннора непонятным. Она говорила со мной, как старший друг, и я знала, что если она когда-нибудь найдет подходящее решение моих проблем, то поделится со мной своими соображениями. После нашей беседы я уже не чувствовала себя совершенно одинокой, и когда начальница поднялась, чтобы попрощаться со мной, я искренне и сердечно поблагодарила ее.
— Вики, милая, я давно знаю вас и люблю, быть может, сильнее, чем вы подозреваете. — Она вновь улыбнулась, и тепло ее улыбки согрело мое сердце. — Вы прекрасно зарекомендовали себя в отряде, и мне было бы очень жаль потерять вас. — Улыбка исчезла, и лицо сделалось серьезным. — Если когда-нибудь в будущем вы захотите отправиться в Австралию, то скажите мне. Я постараюсь устроить ваше увольнение из армии по семейным обстоятельствам без длительных проволочек и отправить вас в Сидней с первым же пароходом, если по каким-либо причинам будет невозможно посадить вас на самолет. Так что не стесняйтесь, сразу же приходите, хорошо?
— Хорошо, — ответила я. — Не стану стесняться.
Благодарю вас, сударыня.
Поднявшись, я по-военному отдала честь. Она проводила меня до дверей кабинета.
— Я поручаю вам трудную работу, но, пожалуй, как мне думается, это как раз то, что вам сейчас нужно. Когда вы станете трудиться по двадцать четыре часа в сутки среди репатриантов и военнопленных, возвращающихся с Таиландской железной дороги, у вас не будет времени предаваться мрачным мыслям и бесплодным сожалениям. Вам еще не приходилось встречаться с бывшими военнопленными?
Я отрицательно покачала головой. Начальница остановилась у выхода, и я заметила, как по ее лицу скользнула тень.
— А мне уже пришлось, — проговорила она тихо и затем в своей обычной энергичной манере приказала явиться к Дороти Мордант за дальнейшими инструкциями. — Лагерь в Инсайне подготовлен для одновременного приема пяти тысяч транзитников. Большинство задержатся не более недели, от силы три-четыре дня. Их будут отправлять на родину по мере получения транспортных средств. Но задержки неизбежны — это обычное явление. Лагерь пришлось разбивать в очень сжатые сроки, а потому условия жизни в нем пока не очень подходящие. Вам нужно так спланировать работу, чтобы развернуть магазин до прибытия основной массы военнопленных. В данный момент в лагере находятся менее тысячи человек, но мы рассчитываем, что в течение ближайших двадцати четырех часов он заполнится до отказа. Вы будете здесь за старшую, я смогу выделить вам в помощь только двух опытных девушек. В вашем распоряжении шесть новичков из Австралии и Рейн, которая будет выполнять обязанность вашего заместителя до тех пор, пока не придет приказ о ее увольнении из армии.
— Рейн? — повторила я в смятении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23