Додо правильно разобралась в этом эпизоде. Не посчитала за труд самой выстирать с кокосовым мылом эти хлопчатобумажные трусы, сдерживая ярость в сердце над каждым словом девиза.
Вышивка не отстиралась. На ткани и в памяти Додо так и остались слова: «Я родилась, чтобы страдать». Рядом с вырезом, через который Полидоро вынимал член, когда мочился, более мелкими буквами было вышито: «Каэтана».
Дома Додо решила, что настало время снабдить жителей Триндаде полыхающим пламенем сомнений и каменной россыпью интриги. Тотчас послала за старшей дочерью, соучастницей всех ее хитростей.
– А вы уверены, что это будет правильно? – спросила Изабель, выслушав мать. Она заранее испытывала угрызения совести из-за поступка, выходящего за пределы ее воображения.
– Я позвала тебя не затем, чтоб ты мне читала мораль. Или ты хочешь остаться нищей? Не оставить своим детям и медного гроша?
Изабель забеспокоилась, со страху перед призраком бедности стала под знамена матери.
– А начальник полиции согласится? Разве он не друг отца?
Додо заходила по гостиной; у стола подобрала крошки хлеба, оброненные, несомненно, ее мужем: он всегда за столом бывал рассеянным.
– С каких пор другом считается тот, кто берет взятки? Кто даст больше, тому он и друг, – многозначительно сказала она. Ее беспокоило другое, хотя она не могла точно определить, что именно.
– Поговорите хотя бы с Эрнесто, мама. Он самый благоразумный из всей их компании. Может, он отговорит отца.
Изабель стояла на своем. Ей не нравилась открытая война между отцом и матерью: об их семье пойдут сплетни по всей округе и, как знать, могут достичь столицы штата.
– Ты когда-нибудь видела вблизи мужика, опьяненного страстью? С температурой сорок градусов и воспалением всего тела? Храни тебя Бог, дочка, от подобных вещей. Хорошо еще, что мы, женщины, таких мук не испытываем. Нет, не стоит звать аптекаря. Косвенно он тоже живет страстью, потому и цепляется за твоего отца.
Обе женщины макали посыпное печенье в кофе и быстро отправляли в рот, пока оно не развалилось.
– Пошлем записку или позвоним Нарсисо по телефону? – нарушила молчание дочь.
– Никаких документов, которые могли бы нас скомпрометировать. Я пройду перед полицейским участком, будто иду за покупками. Нарсисо всегда там околачивается, не греет зад в кресле за письменным столом. Он это делает только в барах.
– Хорошо, пусть будет так. И о чем вы его попросите?
Додо вдруг встревожилась. Встала, не пожелав закончить едва начатый ленч; схватила сумочку и пошла к двери.
– Мне некогда. Нельзя терять ни минуты.
– Сначала скажите, о чем попросите начальника полиции.
Дочь хотела проводить ее, но Додо не позволила: в таких делах она полагалась на свой авторитет супруги Полидоро.
– Придет время – узнаешь, пока что это секрет.
– Даже для меня, мама? – опечалилась Изабель.
– Женщина, которая спит с мужем или любовником, не заслуживает доверия: оказавшись под мужиком, она забывает свое обещание хранить тайну.
И Додо бесцеремонно повернулась к дочери спиной. От автомобиля она отказалась: лучше подойти к участку запыхавшись, будет лишний повод постоять у желтого здания, где Нарсисо много лет коротал время без всякой надежды выбраться из Триндаде.
Балиньо при крещении было дано имя Анибал. Каэтана согласилась на псевдоним не без сопротивления, уступив настойчивости самого Балиньо.
– Зачем отказываться от славного исторического имени? – сетовала она.
Балиньо отговаривался. Он не упрекал Каэтану, хотел лишь сказать, что его христианское имя, хоть и напоминало о воителе с безумными мечтами, было ему не по душе. С Каэтаной он обращался как с принцессой, пусть они и ночевали в дешевых пансионах чуть ли не без крыши над головой. Никогда он не лишит ее мечты стать великой актрисой, как бы неблагосклонна ни была к ней судьба.
Он избегал говорить о некоторых смутных по природе чувствах. Уж лучше придумывать истории в надежде, что Каэтана, увлеченная каким-нибудь головокружительным сюжетом, оценит правду воображения, предпочтя ее другой правде, рожденной горестями.
– Я видела твоего отца только два раза, – рассказывала Каэтана. – И оба раза он то раскачивался под куполом на трапеции, то летал по воздуху с одной трапеции на другую без предохранительной сетки, казался птицей, которая не хочет садиться на землю. Никогда я не видела вблизи его глаз и пропитанной потом и страхом майки.
Балиньо подозревал, что обязан своим именем решению полководца Ганнибала провести африканских слонов через горы в самое сердце Парижа и смешать все планы европейцев, лишив их всякой стратегической инициативы.
Чтобы осуществить свой план, полководец заставил толстокожих животных с меланхолическим взглядом идти по кручам и ущельям и преодолевать магнетическое притяжение бездны. Он требовал от слонов, наконец, чтобы они справились со своим инстинктом и огромным весом. Невзирая ни на какие препятствия, воитель заставлял их летать по воздуху, как гимнастов на трапециях, хотя и не так грациозно.
– О смерти твоего отца я узнала намного позже, – грустно сказала Каэтана. – Говорят, перед тем как удариться оземь, он не утратил красоты полета. Дядюшка Веспасиано рассказывал, что хозяин цирка, сидевший в первом ряду, успел даже заметить улыбку на его лице за какую-то долю секунды до удара о песок.
Каэтана затронула трагическую тему, чтобы пробудить у Балиньо гордость за профессию, связанную с близким соседством смерти, чтобы он оценил полноту чувств циркачей.
Она восхищалась воздушным гимнастом, который благодаря знанию начатков истории догадался о бредовых мечтах Ганнибала, похожего на него тем, что он привил любовь к высоте сонным толстокожим слонам, снабдил крыльями их твердокаменные тела.
Князь Данило часто прерывал такие разговоры, своими ироническими возражениями обижая Балиньо.
– А чем кончили его слоны? Правда ли, что, побывав на вертеле, они стали изысканным лакомством на языческих пирах? И не осталось ни одного, который мог бы рассказать всю эту историю?
При поддержке Каэтаны Балиньо в шутку говорил, что слонов он получил в наследство от отца. После раздела наследства он продал их в городе Жуис-ди-Фора и с грустью проводил их взглядом.
– Сейчас они лучший цирковой номер в Бразилии, если не во всем мире! Еще бы! Слоны не боятся высоты, могут взгромоздиться и на трапецию. Они не только не испытывают головокружения, но и смотрят в бездну с презрением.
Данило завидовал быстроте, с которой юноша парировал выпады против него. Еще ребенком Балиньо отказался от грубости – свободный полет воображения создавал основу для красочной речи. А вот Князь этим качеством не обладал. Насколько приятней была бы его жизнь, если б он умел разить врагов остро отточенными словами-кинжалами!
В нищете этот дар Балиньо нашел благодатную почву для развития. Теперь, обосновавшись в «Ирисе», он заставлял работать ленивых мужчин и женщин, не допуская их до Каэтаны: актриса не должна утомляться перед премьерой.
Каэтана все еще не открывала помощникам, в какой опере они будут участвовать, а заставляла толпиться перед ней на сцене. Под ее руководством они перебегали с места на место. Для них эта задача была трудной: не приученные к театральной дисциплине, они сталкивались друг с другом, спеша выполнить то или иное распоряжение.
Никто не протестовал. Как бы Каэтана ни сердилась, они чутьем угадывали, что всякое действие на подмостках создает мизансцену. Хоть Каэтана и не распределяла роли, но проводила общую репетицию, давая надежду получить роль драматически острого персонажа из тех, что вызывают у зрителей подспудные эмоции, населяют их воображение призраками.
После репетиции новоиспеченные артисты, потные, но довольные, рвались поговорить с Каэтаной, но она лишь улыбнулась и ушла в свою артистическую уборную. Балиньо охранял вход, не пустив даже Эрнесто, который принес поднос с закусками и бутылку красного вина из собственного погреба.
– Благодарим за внимание, оставьте у двери, – сказал Балиньо.
Эрнесто возмутился:
– Почему я не могу войти? Я лучший друг Полидоро и владелец аптеки «Здоровый дух». Где гарантия, что вам не понадобятся мои услуги?
Он с трудом удерживал в равновесии поднос. Руки дрожали после непривычных усилий на сцене, но Балиньо строго выполнял приказ.
– Я вижу, что в скитаниях по Бразилии вы утратили хорошие манеры.
Голос Эрнесто привлек внимание Данило, который пришел ему на помощь и упрекнул Балиньо.
– Кажется, вы мне выговариваете? – спросил Балиньо.
Князь снял свитер; из-под ворота рубашки выглядывала волосатая грудь. Он постучал в дверь, бросая вызов Балиньо.
– А, это вы, – сказала Каэтана, раздосадованная появлением Данило: он помешал ей выполнять дыхательные упражнения.
– Уже много лет мы работаем вместе, пусть Балиньо уймется, или мы расстанемся.
Каэтана погладила пальцами лицо от глаз до подбородка.
– А кто предоставит вам кров и пищу? – грустно спросила она, глядясь в зеркало. Будь ей хотя бы сорок, она попытала бы счастья в Рио-де-Жанейро, где имя ее было бы напечатано во всю ширину газетного столбца. «А почему бы нет, если у меня талант?» Слова эти были репликой к внутреннему монологу, о котором никто не догадывался. О Князе же она забыла.
Данило не обратил внимания на ее слова. Он был полон уверенности, что его шанс выжить зависел от страсти Полидоро к Каэтане: пока тот без ума от нее, можно пойти в таверну, заказать треску, портвейн, а потом подписать счет – только и всего.
Чтобы оправдать свое появление в комнате Каэтаны, Данило сменил пластинку.
– Я пришел, потому что меня послала Джоконда. Она хочет, чтобы вы ее позвали и ей не пришлось самой стучаться в вашу дверь.
Каэтана недовольно поморщилась: терпеть не могла сердечных излияний. В канун своего триумфа она не удовлетворит просьбу Джоконды.
Однако Данило выказал явное неповиновение: ввел Джоконду за руку. От недавних усилий и волнения она запыхалась.
Каэтана глянула на нее через зеркало.
– Я сама дала тебе это имя, Джоконда, оно взято из оперы. Только, надеюсь, мы не оспариваем друг у друга чью-то любовь, как Норма и Адалгиза, – сказала актриса с таким выражением, точно Джоконда потревожила ее тоску. По временам, загораясь от Божьей искры таланта, она воображала себя греческой певицей. Достаточно открыть рот – и из гортани, как из волшебного грота, польются жемчужные и хрустальные звуки.
– Не бросай меня на распутье. Если надо, я пешком пойду за вами на край света, – сказала Джоконда, опережая события. – Кто я такая в искусстве и в твоей жизни?
Данило отступил. Любая экзальтация делала очевидным пустоту его жизни. Слишком поздно рядиться в саван, сотканный чьими-то руками из чуждого ему пафоса. В тесных комнатушках, где он ютился, не хватало места для мебели, безделушек, воспоминаний и женщины.
– Куда вы? – крикнула Каэтана, видя, что Данило уходит.
Он повернулся к ней, одиночество давило на него тяжкой глыбой.
– Пойду отдам дань Своей животной природе. То есть просто-напросто помочусь, – сказал он ей в отместку, ведь ему так хотелось, чтобы она по-доброму приласкала его, сжалившись над его неуютным будущим.
– А я? – продолжала свое Джоконда.
– Я знаю только, что дала тебе имя, чтобы спасти тебя, больше ничего. – Каэтана чувствовала себя растерянной. У нее хотели отнять тяжкое бремя – ее иллюзии.
– Ты обнадежила меня, сказала, что я буду счастлива. Когда я приняла новое имя, я подумала, что ты возьмешь меня с собой и мы вместе пойдем куда глаза глядят. И никогда не бросишь меня, чтобы я понапрасну не ждала.
Каэтана встала. Видно, от схватки не уйти. Обе женщины смотрели одна на другую и готовились к быстрым ответам.
– Ты ошиблась, Джоконда. Никогда я никому не принадлежала. Только жизни, она-то и стригла меня, как овцу. Кто завладевал моим телом, того я прогоняла через несколько недель.
Джоконда продолжала подступать к Каэтане, взяла ее за плечо. Актриса не выдержала пристального взгляда.
– Сознайся, ты сбежала тайком, чтобы не брать меня с собой. Скажи правду! Это будет моим единственным утешением. – И Джоконда впивалась пальцами в плечо Каэтаны, но та стойко выдерживала ее наскоки. Незаметно было, чтобы она переживала, просто с унынием смотрела на старания Джоконды.
– Ты и Полидоро, вы оба ушли с головой в дерьмовую иллюзию – думаете обмануть жизнь. Никогда я вас не любила. Никогда, слышишь?
Каэтана вырвалась из цепких пальцев Джоконды. Стала ходить из угла в угол. Не хватало Рише, который вился бы вокруг ног. Будь благословенна свобода, подумала она, сострадая всеобщему убожеству; никто не отнимет у нее право на бродячую жизнь.
– Ты хочешь сказать, я ждала напрасно? – спросила Джоконда, следя глазами за ходившей из угла в угол актрисой.
Каэтана почти ее не замечала, упоенно занимаясь театрализацией прошлого. Она путала Джоконду с Балиньо, даже с Князем Данило.
– Каждое утро, принося мне чашечку кофе, дядюшка Веспасиано уверенно предсказывал мне успех. Вопреки его мечтаниям жизнь уготовила мне одни провалы. Да и как могла я добиться успеха, если мы выступали в заштатных городишках, населенных душами, пораженными проказой, язвой, – не людьми, а тенями? Черт меня побери совсем! – взорвалась Каэтана, не заботясь о том, как будет воспринята ее несдержанность.
Грустным взглядом посмотрела она на Джоконду. Взяла ее за руку, но тотчас отпустила, ощутив под своими пальцами жар ее тела.
– Зачем дядюшка воспитал во мне мечту, если мне суждено было прозябать? Да и какое право я имела подражать Каллас, если никогда не училась петь? Так и осталась начинающей ученицей с заржавелыми голосовыми связками.
Джоконда вздрагивала, едва сдерживала слезы, выслушивая подобные признания. Каэтана силилась оправдать перед ней ложь, которая в конце концов придавала легкость несуразным мечтам Джоконды.
– Хватит, Каэтана. Сойди со сцены! Вернись к жизни. Говори о нас, о Полидоро, если хочешь, но перестань подменять одну декорацию другой. Неужели ты продолжаешь играть и когда сидишь в отхожем месте и будешь играть в свой смертный час?
Джоконда, исполненная достоинства, выпрямилась, но присутствие Каэтаны лишало ее гордости. Ей хотелось сбросить с себя узы мечтаний, острыми когтями терзавшие ее душу.
– Иллюзия – мой удел. Мне суждено оценивать жизнь, не давая расписки в получении сполна. Эта дерьмовая жизнь больше не застанет меня врасплох. Эта шлюха кругом в долгу передо мной. Не хочу, чтобы провал был единственным итогом моей жизни на старости лет. Предпочитаю смерть.
– А кто будет с тобой до конца?
Джоконда утратила резкость. Взяла руку актрисы и прижала к обвисшей без лифчика груди, ощутив в этой руке какую-то неопределенную дрожь. Чувства, даже самые тайные, существовали помимо ее воли. Как знать, может, Каэтана уже неспособна наслаждаться чьим бы то ни было телом! Предаваться наслаждениям, от которых в комнате все переворачивается вверх дном, а в открытые окна выходит запах возбужденного лона.
– Скажи, что ты вернулась за мной, – сказала Джоконда, чтобы привлечь внимание Каэтаны.
Каэтана покорилась Джоконде лишь на короткое время, необходимое, чтобы прогнать тоску. Высвободила руку; горячая кожа чужой ладони не избавляла ее от ощущения краха.
– В моих жилах течет неукротимая кровь искусства. Что мне плотская любовь, если душа бессмертна? А душа моя живет сценой. И успехом!
Джоконда вновь набралась сил. Тяжелый косой взгляд Каэтаны гнал ее из комнаты. Такое еще хуже, чем двадцатилетняя разлука. Эта женщина, напитав тело лишним жиром, утратила человеческую страсть, поры ее кожи закрылись, точно отгородились занавесками от солнца.
Больше не будет ежедневного лихорадочного ожидания приезда Каэтаны. В будущем Джоконде нечего ждать, кроме грубой правды, пропущенной сквозь сито отчаяния. Неожиданно она потянулась к красивому турецкому ожерелью Каэтаны. Собирая камни в кулак, царапнула шею актрисы, уже приобретшую пергаментный оттенок и сморщенную у жировых складок.
– Чего ты хочешь? С ума сошла?
– Хочу увидеть себя в твоих глазах!
Джоконда обхватила актрису за плечи. Каэтана не могла ни вырваться, ни позвать на помощь Балиньо, ушедшего по каким-то делам. Никогда Джоконда не была так близко от нее.
– Я потратила впустую двадцать лет, ожидая тебя. По четвергам встречалась с Полидоро. Мы как будто священнодействовали и молитвенно обращались к тебе. С каждым годом оба старились и все смотрели на карту Бразилии, пытаясь угадать, в какой части этой проклятой страны ты несешь назначенный судьбой крест актрисы. Актрисы, над которой висит проклятье, и она кочует по штатам, разменивая свой талант на выступления под шатром цирка или на грубо сколоченных подмостках, чуть ли не в темноте, при свете керосиновой лампы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43