– Ну как, хорошо теперь от меня пахнет, вы довольны? – спросил он, желая отомстить за ту дикую страсть, которая обрушилась на него, точно катастрофа, которой нет названия.
Каэтана встала и с силой оттолкнула его. Полидоро упирался, продолжая склоняться над ней. Она еще раз оттолкнула его и вернулась к трельяжу.
– Так-то вы со мной обращаетесь!
Он попытался обнять ее сзади, прижимая к ее спине низ живота. Увидев это в зеркало, Каэтана покачала головой. Полидоро устыдился.
– Первое испытание вы выдержали. Потом увидимся.
И она помахала ему рукой, все еще хранившей запах чеснока. Полидоро, стараясь не попадаться на глаза Веспасиано, исчез в ночи.
В веселом доме Пальмира постучала графинчиком по плечу Полидоро и спугнула его воспоминания.
– Налить еще?
Полидоро раздраженно обернулся. Откуда Пальмире взять такта, чтобы утешить уязвленного мужчину? Оттого что через ее постель прошло столько народу, лучше разбираться в человеческих чувствах она не стала.
– В этом доме нельзя уже просто отдохнуть? – спросил он, осуждающе глядя на Джоконду.
– Сюда приходят не спать. Если хотите предаваться воспоминаниям, ступайте под свой кров.
Она надерзила ему, не обращая внимания на его презрительную мину, он увидел, что волосы ее схвачены шпильками, а тюрбан валяется на ковре рядом с креслом.
Неухоженный вид Джоконды смягчил сердце Полидоро: Джоконда, как и он, – жертва беспощадных годов, среди которых были и несчастливые, и безобидные.
– Я ухожу. Сегодня был чертовски трудный день.
– Пожалуйста, не уходите. Расскажите еще о Каэтане, – остановила его Диана. – Только вы можете подтвердить, что она все еще любит нас.
От желания уговорить Полидоро составить им компанию в этот нескончаемый вечер Диана пустила слюну, смешанную с гуараной, которую только что пила.
Полидоро устал и оттого чувствовал себя еще более одиноким. Не хватало духа открыть дверь собственного дома и войти в темную гостиную. Так как он вовсе не был обязан вести какую-нибудь из Трех Граций в постель, Полидоро уступил просьбе Дианы и с покорным видом вытер лицо платком. Он считал своим долгом поделиться с кем-то былым счастьем, вспомнить беспокойный путь, который проделала его страсть. Глядя на лицо Дианы, служившее ему компасом, он решил рассказать какую-нибудь историю, героями которой были Каэтана и он сам.
Диана присела на ковер, точно борзая у ног хозяина. Благодарная за оказанное ей – в ущерб Джоконде – внимание, она вдруг, ко всеобщему изумлению, начала развязывать шнурки ботинок Полидоро и разула гостя. Не гнушаясь запахом грязных носков, принялась легким похлопываньем массировать ноги Полидоро – только и не хватало, чтобы она отерла их своими длинными волосами, как Мария Магдалина.
Намерение Дианы досадить Джоконде не понравилось Пальмире. Однако, чтобы не пропустить ничего из рассказа Полидоро, она присоединилась к Диане, усевшись рядом с ней на ковер.
Полидоро приосанился, хотя ему было щекотно от ласкового похлопыванья Дианы.
– Не знаю, как вам объяснить, но на площадке четвертого этажа я испугался, что не хватит сил еще на четыре пролета. Учтите: я привык ходить пешком, часами не слезать с седла, не говоря уже о том, что мне случалось так же обходиться и с самыми ядреными бабами в округе. – Говорил он тихо, тон его не был хвастливым, как будто он беседовал с соседом. – И вот я выдохся, еле ковылял – и все из-за женщины! Правда, Веспасиано предупреждал меня при нашем первом знакомстве. Но что поделаешь с мечтами, которые упрямо носишь в сердце! Без них грудь засохла бы от тоски!
Полидоро говорил, нарочно делая многозначительные паузы сообразно обстановке. Ему хотелось оправдать ожидания Трех Граций в особенности потому, что Джоконда, сидевшая в другом конце гостиной, не обращала на него внимания.
Себастьяна вытащила платок – по вечерам она частенько пускала слезу, – но взглядом твердо дала понять, что не нарушит повествования. Что бы ни рассказал Полидоро, они все примут за чистую монету. Вот, например, Диана настолько верила гостю, что без устали похлопывала его по ступням ног – тем жарче будет страсть во всех перипетиях истории.
Полидоро не спеша изливал свои чувства перед женщинами, которые милостиво разрешали ему присочинять. Проститутки – народ чуткий, они вполне могли понять его душевное содрогание в те Минуты, когда он поднимался по ступеням лестницы, перебирая их, словно бусины незримых четок. Робкие, неверные слова как будто складывались в молитву некоему безымянному божеству.
На площадке пятого этажа он снова остановился перевести дух, мысленно подыскивая довод, который убедил бы его в том, что любовь Каэтаны сохранилась, несмотря на долгую разлуку. Раз уж она за все эти годы не написала ему, что порывает связывавшие их любовные узы, хотя могла это сделать, в каком бы районе Бразилии ни находилась, значит, он мог надеяться, что прежние слова любви, произносившиеся под шелест простыней, не утратили силы.
Подкрепив себя таким рассуждением, Полидоро втянул живот, поправил подтяжки и постарался застегнуть пиджак перед дверью, ведущей в номер люкс. Зря стараешься – как будто шептало ему воображаемое зеркало, жестокое и зловредное.
Отступать было нельзя: он проделал немалый путь и у него возникло чувство, будто бы он стоптал подметки последней пары ботинок и стер ноги в кровь. Перед дверью Полидоро напомнил себе, что всегда был желанным для женщин. Повторил про себя эту фразу несколько раз – она звучала убедительно. Повинуясь этому убеждению, он постучал. Каэтана, несомненно, ждала его.
– И дверь вам открыла сама Каэтана? – прервала его мечтательная Диана, несмотря на то что к ним подошла Джоконда и осуждающе глядела на них.
Джоконда хорошо знала нрав Полидоро. Всю жизнь он управлялся с быками, шагал по зарослям, кишащим змеями, пауками и скорпионами, и не умел соблюдать правила хорошего тона или произносить патетические фразы. Сейчас она видела, что он нервничает, пытается подобрать ноги под себя, а Диана силой их удерживает. В этой борьбе Полидоро с трудом вспоминал мир условностей, от которого он давно отошел, целиком предоставив его Додо. Реальная действительность, в центре которой находились жена, дочери, зятья и внуки, вызывала у него подергиванье лица, беспокойство, нервные срывы.
– Ах ты, шлюха! – заорал он, нарушая доброе согласие с Дианой. – Как ты смеешь прерывать меня? Будто я мечу перед вами куски дерьма, а не жемчужины моих самых тонких чувств! С каких это пор я враль и трус! Ты думаешь, я нарочно придумываю подробности, чтобы утаить неприятную для меня правду? Поэтому ты меня прервала? А может, ты предпочла бы, чтобы Каэтана умерла, тебя зло берет, что она живет и блещет и никто не может отобрать у нее скипетр?
Полидоро встал с кресла. Ни минуты он не останется в доме, где его оскорбила нетерпеливая сучка, не уступит просьбам Джоконды, хоть та и подала ему ботинки, которые он в минуту злости отшвырнул от себя ногой. Они угодили в ни в чем не повинных Себастьяну и Пальмиру, мирно сидевших на ковре. Но не такие уж эти проститутки безобидные, какими хотят казаться. Они стали на сторону Дианы, ведьмы чертовой, совсем погрязшей в пороках, после того как добрая тысяча мужчин прошла через ее постель.
– Успокойтесь, Полидоро, не стоит горячиться, никто не хотел оскорбить вас, – пыталась урезонить гостя Джоконда. Не тот у нее возраст, чтобы идти на скандал.
В дверях, чуточку успокоившись, Полидоро с неудовольствием потянул носом, вдохнул запахи гостиной.
– Лучше уж я пострадаю под собственной крышей, где меня будут преследовать тени – Додо нарочно их оставила присматривать за мной. Думает, я не знаю, что она прикармливает этих духов всякими лакомствами, лишь бы они ее слушались. Опасная женщина. Она хотела бы изгнать меня из дома и завладеть всем моим добром.
После этих слов лицо его прояснилось, даже обозначилось что-то вроде улыбки. Он выпятил грудь под слегка пожелтевшей за день от пота рубашкой.
– А что же конец истории? Вы так нам его и не расскажете? – спросила Джоконда, прикрывая оробевшую Диану.
– Расскажу когда-нибудь. Такие истории вроде выдержанного сыра – чем больше побудут в потайном ящичке памяти, чем лучше на вкус.
И он открыл дверь. Расчихавшись от ночного воздуха, зашагал по улице – хотелось побыстрей забраться под одеяло.
Джоконда почувствовала, как Диана взяла ее за руку. Она высвободила руку – это ни к чему. Направилась в кухню сварить кофе.
– Не простудился ли Полидоро? – вздохнула Себастьяна, которой очень хотелось кофе.
Джоконда задумалась о том, как весна действует на деликатные натуры: им это время года приносит смятение, надежды, веснушки на лице и свежую зелень на деревьях, зато пух цветущих деревьев, носящийся по воздуху, заставляет быстрей биться беззащитные сердца.
– Весной это бывает. – Тут она отвлеклась, так как ставила воду на огонь.
– Весна в июне? – поправила ее опомнившаяся от грубости Полидоро Диана.
– У нас, в Триндаде, все может быть: мы живем так далеко от цивилизации. Как знать, не зайдет ли Каэтана к нам завтра и не расскажет ли сама конец истории, – сказала Джоконда, желая положить конец треволнениям дня.
За ночь Полидоро удалось опустошить свою память: остался глубокий колодец с мутной водой, которую нельзя пить. Душа его успокоилась, так как он пришел к твердому убеждению, что, проснувшись поутру, не посмеет произнести даже про себя имя актрисы.
Он открыл ключом дверь своего дома, надеясь тотчас уснуть. Посмотрел на мебель гостиной, которую некогда посещал как гость. У Додо были основания порицать его. Никогда он не желал стать пленником этого дома, оттого что не считал его по-настоящему своим. Размышляя об этом, он уже начал было расстегивать рубашку, как вдруг с улицы до него донесся пронзительный голос Виржилио.
– В такой час? – не смог скрыть недовольства Полидоро. Сдвинутые к переносице брови явно говорили о его досаде.
– Я ненадолго. Как только узнаю правду, сразу же уйду. Весь город уже знает о вашей встрече с Каэтаной, а я еще нет, но ведь я самый близкий ваш друг, хотя Эрнесто это отрицает, потому что считает таковым себя.
Виржилио уселся во главе обеденного стола, где стояла ваза с фруктами. У него пересохло в горле, и он нервными пальцами очистил апельсин. Отрываемые дольки брызгали в Полидоро соком.
– Неужели эта благословенная пятница так никогда и не кончится?
И Полидоро, приуныв, сел к столу рядом с Виржилио. Конечно, появление в Триндаде Каэтаны не могло не вызвать переполох. У самого Виржилио, который вот уже тридцать лет раньше девяти часов гасил свет, чтобы отойти ко сну, теперь сна не было ни в одном глазу.
– Ладно, расскажу, только обещайте, что уйдете сразу же, как только я заявлю, что больше мне сказать нечего.
Рот учителя был занят крупной долькой апельсина, никак он не мог ее прожевать. И он дал обещание, клятвенным жестом подняв ладонь.
И Полидоро согласился повторить историю, которую много раз пережевывал про себя. Перед таким слушателем, как Виржилио, ему, быть может, удастся проверить правдивость изложения фактов и исправить кое-какие неточности.
С понедельника, когда пришло письмо от Каэтаны, он все думал, как себя повести, чтобы не выказать излишнего восторга и не замахнуться на слишком многое, дабы не испортить впечатление о любви, которую все эти годы с небывалой верностью питала к нему актриса. Перед тем как Каэтана переступила порог люкса на шестом этаже, ему хватило времени раскаяться в том, что столько лет терзал свое сердце мыслями о грядущих черных днях, и посетовать на то, что не запасся никаким подарком ко дню рождения Каэтаны. Надо было хотя бы захватить остатки цветов, брошенные Джокондой на вокзальную скамью, когда вся компания разошлась после появления Франсиско.
Постучав в дверь номера, он услышал голоса. Это вызвало у него внезапный испуг: он заподозрил, что какой-то недруг поспешил обнять Каэтану раньше его, наставить ему, так сказать, рога, чтобы потом хвастаться в баре гостиницы «Палас» своей победой над Полидоро, несмотря на его богатство и любовь к актрисе.
В огорчении Полидоро почесал грудь. Нестриженые ногти словно пробудили в его теле горькую ревность. У него перехватило дыхание, он побоялся, как бы не принять смерть у райских врат, и поспешил перевести дух. Когда дверь открылась, он увидел на пороге безусого юнца, который внимательно оглядел его, не пригласив войти.
– С кем имею честь? – тихо спросил юноша, так, чтобы его не услышали в гостиной. Его манерная речь звучала иначе, чем у Мажико – тот за велеречивыми фразами прятал свое раболепие.
– Полидоро Алвес, – ответил он, ожидая, что это имя тотчас откроет ему двери.
Молодой человек попросил подождать. Через полуоткрытую дверь Полидоро видел часть им же восстановленной обстановки. При виде предметов меблировки и безделушек, согретых теперь присутствием Каэтаны, им овладело искушение бежать со всех ног домой и послать нарочного на фазенду, чтобы вызвать Додо, так как ее муж, мол, горит в лихорадке. Полидоро прислонился к косяку. Весь день он почти ничего не ел, если не считать утреннего кофе да кусочка предназначенного для Каэтаны торта на вокзале.
– Входите, пожалуйста, – пригласил Балиньо. Заметив, что гость стоит у косяка бледный и прислушивается, улыбнулся. – Все наши тайны остались на дорогах.
Полидоро, обвиненный в злоупотреблении искренним доверием, не нашелся, что сказать в свою защиту. Небрежно уселся в обитое почти начисто выцветшим зеленым плюшем кресло. Он-то надеялся, что Каэтана встретит его в гостиной с распростертыми объятьями. Такой должна была быть сцена их встречи, по мнению горожан, – для актрисы это было бы вполне естественно. Каэтана на сцене играла с пламенным жаром, как никто умела крепко, по-крестьянски обнять любого партнера или изобразить скучающую на диване томную даму.
Скудное освещение гостиной скроет следы, оставленные предательскими годами на ее нежном лице. Снова появился Балиньо. С подчеркнутой элегантностью предложил гостю чашечку кофе.
– Вам с сахаром?
Полидоро отрицательно покачал головой. Балиньо, не обратив внимания на этот жест, положил в чашку сахар с любезной рекомендацией:
– Вам это будет полезно. Помогает при сильных эмоциях.
Когда Полидоро принимал чашечку, руки его дрожали; морщась, он выпил кофе. Когда поискал глазами Балиньо, того нигде не было видно. Наверно, пошел за Каэтаной. Чего доброго, она появится в гостиной со свитой жалких, одетых в лохмотья артистов. А Балиньо будет выступать впереди в роли глашатая.
Но Балиньо вернулся и подошел прямо к видавшей виды радиоле. Полидоро сразу узнал ее, несмотря на полумрак. Голос греческой певицы Каллас, исполнявшей арию из «Орлеанской девы», предвещал суровое испытание для него и Каэтаны.
– Хорошая песня, – заметил Полидоро. – Такой музыки я не слыхал, с тех пор как Каэтана уехала отсюда.
Балиньо исчез в спальне Каэтаны, как тень. Его тотчас сменила другая тень. Каэтана несла свое дородное тело бесшумно. В руке держала зажженную свечу, освещавшую ее лицо. Она двигалась как сомнамбула, с полузакрытыми глазами. Остановилась посреди гостиной, уверенная в том, что Полидоро разглядывает ее.
Он с трудом поднялся с кресла и пожалел, что выбрал не жесткий стул, а эту рухлядь с ослабевшими пружинами, из которой не так-то просто выбраться.
Каэтана прижимала к груди какое-то существо, видны были сладко потягивающиеся лапы. Полидоро пригляделся: это был кот, глаза его горящими угольками светились в полутьме.
Пламя свечи колебалось от движения воздуха из открытого окна и освещало лицо Каэтаны. Волосы у нее были уложены в пучок, она пополнела, и свободный пеньюар не скрывал пышности форм.
Полидоро довольно улыбнулся, заранее предвкушая наслаждение, которое он испытает, когда сожмет в объятиях это роскошное тело, как раз такое, какие ему нравились. Он знал тело этой женщины, прощупал его в свое время с головы до пяток. Полные груди, круглые и мягкие, как подушки, свободно колыхались. Грудь часто вздымалась вместе с мурлыкающим котом, словно актрисе не хватало воздуха.
Полидоро сделал глубокий вдох, стараясь вобрать в себя запах Каэтаны, который не забыл за столько лет. Его тело словно вобрало его в себя, точно вакцину, и он жил в его памяти. Особенно запомнилась та ночь, когда он обнюхивал ее, точно лесной зверь.
– Как поживаешь, Полидоро? – Руки она не протянула, так как держала кота.
Голос звучал как хрустальный колокольчик. Годы не приглушили резкости и терпкости его тембра. Он – как португальское вино, сказала она однажды, вызвав его веселый смех. Немного трески и оливкового масла – и я стану настоящим шедевром португальской кухни.
Каэтана подошла поближе.
– Со мной ты знаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43