Была еще одна причина — надежда. Надежда, что в один прекрасный день она откроет последнюю страницу «Таймс» и увидит собственное имя — Руби Тейлор, — набранное характерным мелким шрифтом. «Если у вас имеются какие-либо сведения об этом человеке, просьба сообщить по адресу: п/я 370».
Странное на первый взгляд ожидание на самом деле было не таким уж беспочвенным. Руби была приемным ребенком. Родители никогда не скрывали от нее этот факт, и Руби просто принимала его как данность. Другой вопрос: почему так произошло и что случилось с ее настоящими родителями? Банальная история о случайной подростковой беременности и брошенном ребенке казалась Руби невозможной. Напротив, она была абсолютно уверена: за ее рождением кроется какая-то тайна. Откуда возникла эта уверенность? Как-то мама сказала Руби, что ее настоящие родители очень любили друг друга и хотели пожениться, но некие внешние силы и особые обстоятельства помешали им. Для восьмилетней девочки, воспитанной на волшебных сказках о принцессах и феях, внешней силой, разлучившей ее родителей, могла быть только коварная мачеха или злая колдунья. Конечно же, Руби похитили у мамы-принцессы, а на ее место подбросили другого младенца. Ну а потом, как и полагается по сюжету любой хорошей сказки, безутешные родители узнают правду и начинают искать свою потерянную дочь. Как? Очень просто — через объявления в газете.
Долгое время Руби верила, что является членом королевской семьи. Каждый вечер она неслась к себе в комнату, сжимая в руке пухлую «Таймс», и внимательно изучала все до единого объявления. Однако, щадя чувства своих приемных родителей, Руби никогда не говорила им о своих подозрениях. А они только радовались, что девочка в столь раннем возрасте уже читает большие серьезные издания. Так продолжалось лет до десяти, потом Руби успокоилась: да, ее удочерили, у нее есть добрые, любящие родители, — и газетная страсть прошла сама собой. До восемнадцати лет Руби жила вполне счастливо, вообще не думая об этом, пока не поступила в университет и не познакомилась с Джорджи.
Джорджи училась на психологическом факультете и как раз занималась темой «О влиянии усыновления на однояйцевых близнецов». Свой профессиональный интерес к Руби как к подопытному объекту она ловко маскировала, выдавая его за обычное человеческое сочувствие. В тот период Руби переживала очередную любовную неудачу, впала в депрессию и хотела только одного — убежать обратно в родительский дом, забиться под кровать и просидеть там, не высовывая носа, лет до тридцати. Джорджи провела подробное научное исследование «экстремального состояния» Руби и пришла к выводу: причина кроется в глубочайшей психологической травме так называемого отказного ребенка.
Руби с готовностью и даже радостью согласилась с диагнозом. Закончив школу в Вустершире, где она всегда считалась самой талантливой, подающей большие надежды девочкой, Руби оказалась в столичном университете и с удивлением обнаружила, что вокруг полно студентов, имеющих, помимо отличных аттестатов, еще массу других умопомрачительных талантов. Например, в соседней комнате жила студентка, которая предпочла молекулярную физику карьере пианистки, хотя обладала несомненными музыкальными способностями и однажды выступала с концертом в Альберт-холле. Другая соседка Руби — Дженифер — стояла перед труднейшим выбором: заканчивать университет или принять настойчивое предложение одного из трех крупнейших международных модельных агентств; все они очень торопили с решением, поскольку приближалась Неделя высокой моды. Анджела с юрфака уже оставила модельный бизнес, чтобы сосредоточиться на карьере адвоката.
В таком блестящем окружении Руби совершенно потерялась. Неожиданно из лучшей ученицы она превратилась в обычного середнячка, ничем не примечательную бесталанную посредственность. И, конечно, высоконаучное медицинское заключение, сделанное Джорджи на основе учебника психологии для первого курса, с использованием терминов «нервный зажим» и «синдром ненужности», показалось Руби столь же аристократичным, как «пищевой невроз», свойственный, похоже, всем девочкам, окончившим дорогие частные пансионы. Дженифер, узнав историю Руби, тут же полезла под кровать, выволокла весь свой тайный запас шоколадок и принялась кормить несчастную сироту.
«Бедняжка, — вздыхала Дженифер, как будто Руби осиротела только вчера. — Но что за прелесть! Ты ведь можешь оказаться чьей угодно дочерью».
В то время кумиром молодежи был Мик Джаггер.
«Да-да, что-то общее есть, — определила Дженифер. — Точно, губы — один к одному. Я подумываю, не сделать ли и мне такие же», — добавила она, уносясь в свои фантазии будущей супермодели.
Психологические опыты Джорджи вновь растревожили в душе Руби мечты о принцессах и феях. Однажды, готовясь к экзамену по английской литературе, Руби перечитывала Джейн Остин и поймала себя на том, что прикидывает, а не может ли она, Руби, быть плодом тайной любви какой-нибудь знаменитости? Кто ее отец? Известный киноактер? Или поп-звезда? Или даже политик высокого ранга? Как же он будет счастлив принять в свои отцовские объятия родное дитя. Он засыплет ее подарками, стараясь наверстать упущенное. Возможно, у нее даже будет собственная квартирка в Челси вроде той, что родители подарили Дженифер на восемнадцатилетие. Но кем бы ни был настоящий отец Руби, она никогда не оставит и не забудет маму и папу, вырастивших ее… И все же, вдруг оказаться членом богатой и знаменитой семьи…
В реальности все было гораздо прозаичнее. Руби родилась в начале семидесятых и никогда не видела своего подлинного свидетельства о рождении. Однако изменения, внесенные в закон чуть позже, позволяли ей по достижении восемнадцати лет обратиться в социальную службу и получить свидетельство, где будут указаны имена ее настоящих родителей.
Руби заполнила все необходимые бумаги и в назначенный день явилась в мэрию. Карабкаясь по каменным ступеням, она впервые задала себе вопрос: «А стоит ли?»
Руби провели в небольшую комнату, похожую на школьный класс, и сказали: «Ждите Аманду». Руби ждала, озираясь по сторонам. Голые стены, выкрашенные ядовито-зеленой краской, были украшены грязными отпечатками детских ладошек и плакатами, с которых на зрителя смотрели истощенные подростки с ввалившимися глазами — типичные лица юных наркоманов. Коричневый линолеум на полу был заляпан пластилином и усыпан зловещего вида игрушками: куклы с вывернутыми конечностями, облезлые плюшевые медвежата с ампутированными лапами и бесколесные машинки. Если вы вдруг, случайно, пришли сюда в бодром настроении, подумала Руби, то полчаса в этой мрачной холодной комнате — и вам захочется отправиться в морг и лечь под нож патологоанатома.
Она поискала, куда бы присесть, но в комнате были только малюсенькие детские стульчики. Руби отошла к окну, прислонилась к подоконнику и стала смотреть на улицу, на людей, торопливо идущих куда-то по своим делам. Подходящий фон, подумала Руби, как в кино: утро ничем не примечательного дня, но в ее жизни сегодня наступает особый, поворотный момент. Сегодня Руби узнает, кто же она такая. И отныне не будет больше страха и чувства потерянности; отныне никакие любовные неурядицы не смогут выбить ее из колеи. Это осознание себя и собственного «я» внесет в жизнь Руби ясность и цельность.
Десять минут спустя прибыла Аманда. Это была крупная женщина, огромного роста и необъятных размеров; тяжело дыша, она буквально ввалилась в комнату. Внешний облик Аманды полностью соответствовал званию социального работника. То, что на ней было надето, Руби не смогла определить иначе как кафтан, скроенный из гигантского куска чудовищной бурой материи с аляповатыми разводами. На жирной шее Аманды болтались ожерелье из разноцветных деревянных бусин и очки на потертом шнурке в большой красной оправе. Волосы у Аманды тоже были кирпично-красные, выкрашенные хной.
Тяжелой поступью женщина пересекла комнату и приблизилась к Руби. Ход Аманды сопровождался волной удушливого аромата. Масло пачули — Руби вспомнила магазинчик народных промыслов, где в детстве покупала разные мелкие украшения и амулеты. Все в Аманде, каждое движение, полуулыбка, застывшая в уголках причудливо изогнутых губ, легкий наклон головы — все говорило о готовности к состраданию, просто кричало: «Я знаю, что вы чувствуете, я понижаю вас!»
— Руби Тейлор? — произнесла Аманда теплым голосом. — Меня зовут Аманда Форбс Грэнт.
Руби протянула одеревеневшую руку.
— О, здесь у нас такие формальности ни к чему. — Аманда сделала широкий жест: — Не желаете присесть?
Руби оглянулась. Куда? Аманда кивнула на детский стульчик, на котором и одной-то ягодицей не уместишься, и, театрально взмахнув полами кафтана, опустилась на крохотное сиденье с грацией дрессированного бегемота. Руби тоже кое-как пристроилась напротив Аманды.
— Все в порядке? — Женщина протянула руку и сжала запястье Руби.
— Да, — сказала Руби, — если не двигаться, то ничего, усидеть можно.
— Я говорю не о стуле, — мягко пояснила Аманда. — Я говорю о вас, Руби. Вы в порядке?
— Да, все хорошо, — кивнула Руби.
— Вы думаете, что все хорошо, — загадочным голосом произнесла Аманда. — Итак, начнем?
Руби взглянула на тонкий коричневый конверт, который Аманда положила на игрушечный столик.
— Это мое свидетельство о рождении? — спросила она.
— Да, это оно. Но вначале, прежде чем вы откроете конверт, я полагаю, нам следует поговорить о проблемах, возникших в вашей жизни в связи с тем, что вы были приемным ребенком.
— У меня не было никаких проблем, — начала Руби.
— Были, конечно были, — терпеливо сказала Аманда, чуть склонив голову набок.
— Но я… возможно, я смогу их сформулировать, когда узнаю, кто мои настоящие родители. Могу я посмотреть свидетельство? — вкрадчиво спросила Руби.
Аманда благосклонно улыбнулась и протянула конверт. Внутри лежал листок бумаги, тонкий и прозрачный, как салфетка.
— И это все? — спросила Руби.
Аманда кивнула.
На розовом листочке бледно-голубыми чернилами было написано: «Хоуп».
Хоуп. Какое славное имя, и необычное. В глубине души Руби опасалась, что при рождении ей дали какое-нибудь невыразительное имя вроде Сары или Шерон.
Наверное, Джеральдин Баркер из Гринвича (данные, указанные в графе «мать») все же любила свою маленькую дочку, если назвала ее «надеждой». В воображении Руби нарисовалась трогательная картина: прекрасная молодая женщина держит на руках новорожденного младенца, смотрит на его личико, улыбается и говорит акушерке: «Нашего знаменитого папы нет рядом, но мы полны надежды. Когда он узнает, что у него родилась красавица дочь, сердце его растает. Он придет к нам, а взглянув на ее милый ротик, так похожий на…»
— Обычное имя для отказных детей. — Голос Аманды разрушил зыбкую фантазию Руби. — Мы часто с этим сталкиваемся — Хоуп, Чэрити, Мэри, библейские имена. В начале семидесятых в детских приютах в основном работали монахини.
— О, — едва слышно выдохнула Руби.
— Боюсь, имя вашего отца неизвестно, — продолжила Аманда, ткнув пальцем в прочерк возле соответствующей графы. — Как правило, к свидетельству прилагаются сопутствующие документы, ну, например, письмо от матери, объясняющее детали, связанные с отказом от ребенка. Но в вашем случае ничего такого нет.
— Почему? — спросила Руби. — Она не захотела оставить мне даже коротенькой записки?
— Неизвестно. Может, письмо и было, да затерялось где-нибудь.
— Затерялось!..
— Да, бывает. Отдел опеки вашего муниципалитета несколько раз переезжал, так что… сами понимаете. — На лице социального работника проступила мина искреннего сожаления. — Это все, что мы смогли отыскать. — Аманда откинулась назад и сложила руки на своем шарообразном животе. Стульчик под ней угрожающе заскрипел.
— А возможно, что… — начала Руби и замешкалась, подыскивая слова («что обстоятельства моего рождения были особо деликатными и документы хранятся где-нибудь под грифом „совершенно секретно“?» — глупый вопрос), — что кто-то из моих родителей был слишком известным человеком и поэтому?..
Аманда выудила из своего богатого арсенала профессиональных гримас жалостливо-понимающую улыбку.
— Нет, Руби, больше ничего нет. Но мы можем поговорить о тех чувствах, которые вы сейчас испытываете. — Ее выщипанные в ниточку брови сошлись на переносице — ужимка под названием «серьезный разговор». — Вы разочарованы?
— Да, то есть нет… я хочу сказать… теперь я знаю имя матери и ее адрес…
— Адрес двадцатилетней давности, — сказала Мисс Аманда Хорошая Новость. — Более того, осмелюсь предположить, что он вымышленный. Незамужняя молодая девочка беременеет, родители потихоньку отправляют ее в приют, она рожает ребенка, отдает его на усыновление — и ищи-свищи!
— Значит, это свидетельство — просто ничего не значащая бумажка?
— Нет, Руби, это часть вашей истории.
— Моя история, — тихо сказала Руби. — Я смотрю на эту бумагу и ничего не чувствую… Я думала… Мне казалось…
— Ну же. Руби, продолжайте! — воскликнула Аманда с жадностью садиста, завидевшего первые капли крови. — Выплесните все, что накопилось в вашем сердце.
— Да ну, это глупо.
— О нет, истинные чувства не могут быть глупыми!
— Когда я увидела свое имя, во мне что-то шевельнулось, я словно узнала его, а потом вы сказали, что монахини всех детей называли Хоуп или Мэри, и оно потеряло всякий смысл.
— Почему всех детей? — удивилась Аманда. — Только тех, кому родные матери не пожелали дать имя.
— Великолепно, — кивнула Руби (интересно, Аманда прошла спецкурс «Как убить надежду»?). — Вы меня очень утешили.
Аманда выбрала улыбку «спокойная мудрость».
— Ваша реакция вполне закономерна. Вы в смятении, вы взволнованы, вам хочется плакать.
— Мне не хочется плакать, — упрямо сказала Руби.
— Хочется. Вам очень грустно. Поплачьте, Руби, не сдерживайте своих эмоций. Поверьте, я и не такое видела. Один мужчина так разволновался, что даже хотел ударить меня.
Охотно верю, подумала Руби.
— Дайте выход обуревающим вас чувствам, — внушала Аманда. — Сделайте это прямо сейчас. Я здесь, с вами, поплачьте на моем плече.
С этими словами Аманда подалась вперед, вытянула руки и, как осьминог, сгребла свою жертву. Нижняя часть Руби оказалась на полу, а голова утонула в мягкой, словно трясина, груди Аманды.
— Эй, — пискнула Руби.
— Плачь, Руби, плачь, — требовала женщина. — Облегчи свою душу. Плачь по тому младенцу, которым ты была, одинокое существо в этом огромном мире.
— Пожалуйста, отпустите меня!
Аманда еще крепче сжала Руби в своих могучих объятиях.
— Пустите! — взвизгнула Руби.
Ей наконец удалось вывернуться. Руби вскочила на ноги и метнулась к двери. Отбежав на безопасное расстояние, она повернулась к Аманде.
— Извините, мне пора идти, в университете… лекции… э-э… большое спасибо, всего доброго.
— Руби, если тебе захочется поговорить, приходи. Помни, Руби, ты всегда можешь на меня рассчитывать, — проникновенным голосом сказала Аманда.
Руби выскочила за дверь и, не оглядываясь, припустила вниз по лестнице.
Вернувшись в общежитие. Руби положила коричневый конверт в коробку из-под обуви и спрятала ее под кровать. Почти десять лет она не открывала конверт и не доставала свое свидетельство о рождении.
А потом Руби стала тетушкой.
Линда, дочь приемных родителей Руби, была на три года старше нее. После рождения Линды врачи сказали, что миссис Тейлор больше не сможет иметь детей, но женщина твердо решила стать мамой еще раз. Так у Линды появилась сестра Руби, а теперь у самой Линды родилась дочь — маленькая Лорена Джоанна. Это произошло за две недели до прощального послания Джона Флетта.
Отправляясь на смотрины, через пару дней после Сюзанниной свадьбы, Руби думала, что знакомство с племянницей будет похоже на тот день, когда сестра пригласила ее полюбоваться на полоумного Рафли — щенка бордер-колли. Линда представила Руби и песика друг другу. Они поиграли несколько минут, а потом Линда принесла чай и бутылку шардонне. Рафли был предоставлен самому себе; он как заведенный носился кругами возле стола, а сестры спокойно болтали весь вечер. Следуя привычной схеме, сначала они заговорили о маме и папе: «Кто из нас возьмет родителей к себе, когда старички окончательно впадут в маразм?» Потом Линда рассказала о своих хозяйственно-строительных экспериментах, которые заключались в том, что она загоняла мужа на стремянку и снизу орала на него, давая указания. Потом Руби посвятила Линду в де тали своей личной жизни. Сестра могла до бесконечности слушать трагические истории Руби. С одной стороны, они казались захватывающими, и Линда завидовала: «Ты встречаешься со множеством разных интересных мужчин».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Странное на первый взгляд ожидание на самом деле было не таким уж беспочвенным. Руби была приемным ребенком. Родители никогда не скрывали от нее этот факт, и Руби просто принимала его как данность. Другой вопрос: почему так произошло и что случилось с ее настоящими родителями? Банальная история о случайной подростковой беременности и брошенном ребенке казалась Руби невозможной. Напротив, она была абсолютно уверена: за ее рождением кроется какая-то тайна. Откуда возникла эта уверенность? Как-то мама сказала Руби, что ее настоящие родители очень любили друг друга и хотели пожениться, но некие внешние силы и особые обстоятельства помешали им. Для восьмилетней девочки, воспитанной на волшебных сказках о принцессах и феях, внешней силой, разлучившей ее родителей, могла быть только коварная мачеха или злая колдунья. Конечно же, Руби похитили у мамы-принцессы, а на ее место подбросили другого младенца. Ну а потом, как и полагается по сюжету любой хорошей сказки, безутешные родители узнают правду и начинают искать свою потерянную дочь. Как? Очень просто — через объявления в газете.
Долгое время Руби верила, что является членом королевской семьи. Каждый вечер она неслась к себе в комнату, сжимая в руке пухлую «Таймс», и внимательно изучала все до единого объявления. Однако, щадя чувства своих приемных родителей, Руби никогда не говорила им о своих подозрениях. А они только радовались, что девочка в столь раннем возрасте уже читает большие серьезные издания. Так продолжалось лет до десяти, потом Руби успокоилась: да, ее удочерили, у нее есть добрые, любящие родители, — и газетная страсть прошла сама собой. До восемнадцати лет Руби жила вполне счастливо, вообще не думая об этом, пока не поступила в университет и не познакомилась с Джорджи.
Джорджи училась на психологическом факультете и как раз занималась темой «О влиянии усыновления на однояйцевых близнецов». Свой профессиональный интерес к Руби как к подопытному объекту она ловко маскировала, выдавая его за обычное человеческое сочувствие. В тот период Руби переживала очередную любовную неудачу, впала в депрессию и хотела только одного — убежать обратно в родительский дом, забиться под кровать и просидеть там, не высовывая носа, лет до тридцати. Джорджи провела подробное научное исследование «экстремального состояния» Руби и пришла к выводу: причина кроется в глубочайшей психологической травме так называемого отказного ребенка.
Руби с готовностью и даже радостью согласилась с диагнозом. Закончив школу в Вустершире, где она всегда считалась самой талантливой, подающей большие надежды девочкой, Руби оказалась в столичном университете и с удивлением обнаружила, что вокруг полно студентов, имеющих, помимо отличных аттестатов, еще массу других умопомрачительных талантов. Например, в соседней комнате жила студентка, которая предпочла молекулярную физику карьере пианистки, хотя обладала несомненными музыкальными способностями и однажды выступала с концертом в Альберт-холле. Другая соседка Руби — Дженифер — стояла перед труднейшим выбором: заканчивать университет или принять настойчивое предложение одного из трех крупнейших международных модельных агентств; все они очень торопили с решением, поскольку приближалась Неделя высокой моды. Анджела с юрфака уже оставила модельный бизнес, чтобы сосредоточиться на карьере адвоката.
В таком блестящем окружении Руби совершенно потерялась. Неожиданно из лучшей ученицы она превратилась в обычного середнячка, ничем не примечательную бесталанную посредственность. И, конечно, высоконаучное медицинское заключение, сделанное Джорджи на основе учебника психологии для первого курса, с использованием терминов «нервный зажим» и «синдром ненужности», показалось Руби столь же аристократичным, как «пищевой невроз», свойственный, похоже, всем девочкам, окончившим дорогие частные пансионы. Дженифер, узнав историю Руби, тут же полезла под кровать, выволокла весь свой тайный запас шоколадок и принялась кормить несчастную сироту.
«Бедняжка, — вздыхала Дженифер, как будто Руби осиротела только вчера. — Но что за прелесть! Ты ведь можешь оказаться чьей угодно дочерью».
В то время кумиром молодежи был Мик Джаггер.
«Да-да, что-то общее есть, — определила Дженифер. — Точно, губы — один к одному. Я подумываю, не сделать ли и мне такие же», — добавила она, уносясь в свои фантазии будущей супермодели.
Психологические опыты Джорджи вновь растревожили в душе Руби мечты о принцессах и феях. Однажды, готовясь к экзамену по английской литературе, Руби перечитывала Джейн Остин и поймала себя на том, что прикидывает, а не может ли она, Руби, быть плодом тайной любви какой-нибудь знаменитости? Кто ее отец? Известный киноактер? Или поп-звезда? Или даже политик высокого ранга? Как же он будет счастлив принять в свои отцовские объятия родное дитя. Он засыплет ее подарками, стараясь наверстать упущенное. Возможно, у нее даже будет собственная квартирка в Челси вроде той, что родители подарили Дженифер на восемнадцатилетие. Но кем бы ни был настоящий отец Руби, она никогда не оставит и не забудет маму и папу, вырастивших ее… И все же, вдруг оказаться членом богатой и знаменитой семьи…
В реальности все было гораздо прозаичнее. Руби родилась в начале семидесятых и никогда не видела своего подлинного свидетельства о рождении. Однако изменения, внесенные в закон чуть позже, позволяли ей по достижении восемнадцати лет обратиться в социальную службу и получить свидетельство, где будут указаны имена ее настоящих родителей.
Руби заполнила все необходимые бумаги и в назначенный день явилась в мэрию. Карабкаясь по каменным ступеням, она впервые задала себе вопрос: «А стоит ли?»
Руби провели в небольшую комнату, похожую на школьный класс, и сказали: «Ждите Аманду». Руби ждала, озираясь по сторонам. Голые стены, выкрашенные ядовито-зеленой краской, были украшены грязными отпечатками детских ладошек и плакатами, с которых на зрителя смотрели истощенные подростки с ввалившимися глазами — типичные лица юных наркоманов. Коричневый линолеум на полу был заляпан пластилином и усыпан зловещего вида игрушками: куклы с вывернутыми конечностями, облезлые плюшевые медвежата с ампутированными лапами и бесколесные машинки. Если вы вдруг, случайно, пришли сюда в бодром настроении, подумала Руби, то полчаса в этой мрачной холодной комнате — и вам захочется отправиться в морг и лечь под нож патологоанатома.
Она поискала, куда бы присесть, но в комнате были только малюсенькие детские стульчики. Руби отошла к окну, прислонилась к подоконнику и стала смотреть на улицу, на людей, торопливо идущих куда-то по своим делам. Подходящий фон, подумала Руби, как в кино: утро ничем не примечательного дня, но в ее жизни сегодня наступает особый, поворотный момент. Сегодня Руби узнает, кто же она такая. И отныне не будет больше страха и чувства потерянности; отныне никакие любовные неурядицы не смогут выбить ее из колеи. Это осознание себя и собственного «я» внесет в жизнь Руби ясность и цельность.
Десять минут спустя прибыла Аманда. Это была крупная женщина, огромного роста и необъятных размеров; тяжело дыша, она буквально ввалилась в комнату. Внешний облик Аманды полностью соответствовал званию социального работника. То, что на ней было надето, Руби не смогла определить иначе как кафтан, скроенный из гигантского куска чудовищной бурой материи с аляповатыми разводами. На жирной шее Аманды болтались ожерелье из разноцветных деревянных бусин и очки на потертом шнурке в большой красной оправе. Волосы у Аманды тоже были кирпично-красные, выкрашенные хной.
Тяжелой поступью женщина пересекла комнату и приблизилась к Руби. Ход Аманды сопровождался волной удушливого аромата. Масло пачули — Руби вспомнила магазинчик народных промыслов, где в детстве покупала разные мелкие украшения и амулеты. Все в Аманде, каждое движение, полуулыбка, застывшая в уголках причудливо изогнутых губ, легкий наклон головы — все говорило о готовности к состраданию, просто кричало: «Я знаю, что вы чувствуете, я понижаю вас!»
— Руби Тейлор? — произнесла Аманда теплым голосом. — Меня зовут Аманда Форбс Грэнт.
Руби протянула одеревеневшую руку.
— О, здесь у нас такие формальности ни к чему. — Аманда сделала широкий жест: — Не желаете присесть?
Руби оглянулась. Куда? Аманда кивнула на детский стульчик, на котором и одной-то ягодицей не уместишься, и, театрально взмахнув полами кафтана, опустилась на крохотное сиденье с грацией дрессированного бегемота. Руби тоже кое-как пристроилась напротив Аманды.
— Все в порядке? — Женщина протянула руку и сжала запястье Руби.
— Да, — сказала Руби, — если не двигаться, то ничего, усидеть можно.
— Я говорю не о стуле, — мягко пояснила Аманда. — Я говорю о вас, Руби. Вы в порядке?
— Да, все хорошо, — кивнула Руби.
— Вы думаете, что все хорошо, — загадочным голосом произнесла Аманда. — Итак, начнем?
Руби взглянула на тонкий коричневый конверт, который Аманда положила на игрушечный столик.
— Это мое свидетельство о рождении? — спросила она.
— Да, это оно. Но вначале, прежде чем вы откроете конверт, я полагаю, нам следует поговорить о проблемах, возникших в вашей жизни в связи с тем, что вы были приемным ребенком.
— У меня не было никаких проблем, — начала Руби.
— Были, конечно были, — терпеливо сказала Аманда, чуть склонив голову набок.
— Но я… возможно, я смогу их сформулировать, когда узнаю, кто мои настоящие родители. Могу я посмотреть свидетельство? — вкрадчиво спросила Руби.
Аманда благосклонно улыбнулась и протянула конверт. Внутри лежал листок бумаги, тонкий и прозрачный, как салфетка.
— И это все? — спросила Руби.
Аманда кивнула.
На розовом листочке бледно-голубыми чернилами было написано: «Хоуп».
Хоуп. Какое славное имя, и необычное. В глубине души Руби опасалась, что при рождении ей дали какое-нибудь невыразительное имя вроде Сары или Шерон.
Наверное, Джеральдин Баркер из Гринвича (данные, указанные в графе «мать») все же любила свою маленькую дочку, если назвала ее «надеждой». В воображении Руби нарисовалась трогательная картина: прекрасная молодая женщина держит на руках новорожденного младенца, смотрит на его личико, улыбается и говорит акушерке: «Нашего знаменитого папы нет рядом, но мы полны надежды. Когда он узнает, что у него родилась красавица дочь, сердце его растает. Он придет к нам, а взглянув на ее милый ротик, так похожий на…»
— Обычное имя для отказных детей. — Голос Аманды разрушил зыбкую фантазию Руби. — Мы часто с этим сталкиваемся — Хоуп, Чэрити, Мэри, библейские имена. В начале семидесятых в детских приютах в основном работали монахини.
— О, — едва слышно выдохнула Руби.
— Боюсь, имя вашего отца неизвестно, — продолжила Аманда, ткнув пальцем в прочерк возле соответствующей графы. — Как правило, к свидетельству прилагаются сопутствующие документы, ну, например, письмо от матери, объясняющее детали, связанные с отказом от ребенка. Но в вашем случае ничего такого нет.
— Почему? — спросила Руби. — Она не захотела оставить мне даже коротенькой записки?
— Неизвестно. Может, письмо и было, да затерялось где-нибудь.
— Затерялось!..
— Да, бывает. Отдел опеки вашего муниципалитета несколько раз переезжал, так что… сами понимаете. — На лице социального работника проступила мина искреннего сожаления. — Это все, что мы смогли отыскать. — Аманда откинулась назад и сложила руки на своем шарообразном животе. Стульчик под ней угрожающе заскрипел.
— А возможно, что… — начала Руби и замешкалась, подыскивая слова («что обстоятельства моего рождения были особо деликатными и документы хранятся где-нибудь под грифом „совершенно секретно“?» — глупый вопрос), — что кто-то из моих родителей был слишком известным человеком и поэтому?..
Аманда выудила из своего богатого арсенала профессиональных гримас жалостливо-понимающую улыбку.
— Нет, Руби, больше ничего нет. Но мы можем поговорить о тех чувствах, которые вы сейчас испытываете. — Ее выщипанные в ниточку брови сошлись на переносице — ужимка под названием «серьезный разговор». — Вы разочарованы?
— Да, то есть нет… я хочу сказать… теперь я знаю имя матери и ее адрес…
— Адрес двадцатилетней давности, — сказала Мисс Аманда Хорошая Новость. — Более того, осмелюсь предположить, что он вымышленный. Незамужняя молодая девочка беременеет, родители потихоньку отправляют ее в приют, она рожает ребенка, отдает его на усыновление — и ищи-свищи!
— Значит, это свидетельство — просто ничего не значащая бумажка?
— Нет, Руби, это часть вашей истории.
— Моя история, — тихо сказала Руби. — Я смотрю на эту бумагу и ничего не чувствую… Я думала… Мне казалось…
— Ну же. Руби, продолжайте! — воскликнула Аманда с жадностью садиста, завидевшего первые капли крови. — Выплесните все, что накопилось в вашем сердце.
— Да ну, это глупо.
— О нет, истинные чувства не могут быть глупыми!
— Когда я увидела свое имя, во мне что-то шевельнулось, я словно узнала его, а потом вы сказали, что монахини всех детей называли Хоуп или Мэри, и оно потеряло всякий смысл.
— Почему всех детей? — удивилась Аманда. — Только тех, кому родные матери не пожелали дать имя.
— Великолепно, — кивнула Руби (интересно, Аманда прошла спецкурс «Как убить надежду»?). — Вы меня очень утешили.
Аманда выбрала улыбку «спокойная мудрость».
— Ваша реакция вполне закономерна. Вы в смятении, вы взволнованы, вам хочется плакать.
— Мне не хочется плакать, — упрямо сказала Руби.
— Хочется. Вам очень грустно. Поплачьте, Руби, не сдерживайте своих эмоций. Поверьте, я и не такое видела. Один мужчина так разволновался, что даже хотел ударить меня.
Охотно верю, подумала Руби.
— Дайте выход обуревающим вас чувствам, — внушала Аманда. — Сделайте это прямо сейчас. Я здесь, с вами, поплачьте на моем плече.
С этими словами Аманда подалась вперед, вытянула руки и, как осьминог, сгребла свою жертву. Нижняя часть Руби оказалась на полу, а голова утонула в мягкой, словно трясина, груди Аманды.
— Эй, — пискнула Руби.
— Плачь, Руби, плачь, — требовала женщина. — Облегчи свою душу. Плачь по тому младенцу, которым ты была, одинокое существо в этом огромном мире.
— Пожалуйста, отпустите меня!
Аманда еще крепче сжала Руби в своих могучих объятиях.
— Пустите! — взвизгнула Руби.
Ей наконец удалось вывернуться. Руби вскочила на ноги и метнулась к двери. Отбежав на безопасное расстояние, она повернулась к Аманде.
— Извините, мне пора идти, в университете… лекции… э-э… большое спасибо, всего доброго.
— Руби, если тебе захочется поговорить, приходи. Помни, Руби, ты всегда можешь на меня рассчитывать, — проникновенным голосом сказала Аманда.
Руби выскочила за дверь и, не оглядываясь, припустила вниз по лестнице.
Вернувшись в общежитие. Руби положила коричневый конверт в коробку из-под обуви и спрятала ее под кровать. Почти десять лет она не открывала конверт и не доставала свое свидетельство о рождении.
А потом Руби стала тетушкой.
Линда, дочь приемных родителей Руби, была на три года старше нее. После рождения Линды врачи сказали, что миссис Тейлор больше не сможет иметь детей, но женщина твердо решила стать мамой еще раз. Так у Линды появилась сестра Руби, а теперь у самой Линды родилась дочь — маленькая Лорена Джоанна. Это произошло за две недели до прощального послания Джона Флетта.
Отправляясь на смотрины, через пару дней после Сюзанниной свадьбы, Руби думала, что знакомство с племянницей будет похоже на тот день, когда сестра пригласила ее полюбоваться на полоумного Рафли — щенка бордер-колли. Линда представила Руби и песика друг другу. Они поиграли несколько минут, а потом Линда принесла чай и бутылку шардонне. Рафли был предоставлен самому себе; он как заведенный носился кругами возле стола, а сестры спокойно болтали весь вечер. Следуя привычной схеме, сначала они заговорили о маме и папе: «Кто из нас возьмет родителей к себе, когда старички окончательно впадут в маразм?» Потом Линда рассказала о своих хозяйственно-строительных экспериментах, которые заключались в том, что она загоняла мужа на стремянку и снизу орала на него, давая указания. Потом Руби посвятила Линду в де тали своей личной жизни. Сестра могла до бесконечности слушать трагические истории Руби. С одной стороны, они казались захватывающими, и Линда завидовала: «Ты встречаешься со множеством разных интересных мужчин».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30