— Смотря в чем пассивность. — Он, улыбаясь, провел пальцем по ее плечу.
— Ну, нет, я не про это, — засмеялась она, — я имею в виду в широком смысле этого слова.
— В широком смысле я думаю, что женщина сама вправе решать, что ей нужно для ее счастья, пассивность или активность, консерватизм или феминизм, только ей решать, так же как и мужчине.
— Значит, ты за полное равенство? — не унималась она.
— Нет, не за полное. Я, например, не считаю, что труд их должен быть одинаково тяжелым или что они должны быть одинаково ответственны за содержание семьи, я считаю также, что женщина заслуживает большей заботы о ее нежной персоне. Это к примеру. — Он подумал еще и добавил: — Но если самой женщине что-то из перечисленного все-таки необходимо для ее счастья, то флаг ей в руки, пусть живет, как ей нравится.
— Ясно, — как-то неуверенно сказала Эрика.
— Эрика, если у тебя есть конкретный вопрос, не ходи вокруг да около, я же вижу, что тебя интересует что-то другое. — Данила смотрел ей в глаза, как ребенку, от которого можно ожидать какой угодно шалости.
Эрика сделала небольшой глоток своего коктейля из кокосового молока с ромом «Пина Колада», и было видно, что она не может набраться духу сказать что-то, что вертелось у нее на языке. Данила спокойно молчал, только в уголках глаз его спрятались искринки улыбки.
— Я хочу сказать тебе что-то важное, но не знаю, как ты на это посмотришь, — сказала она наконец.
— Если ты этого не скажешь, то так никогда и не узнаешь, как я на это смотрю!
— Я хочу ребенка! — выпалила Эрика и закусила верхнюю губу, нервно теребя в руках салфетку.
— А почему ты не знаешь, как я на это посмотрю? — Данила взял ее за руки. Заявление было довольно неожиданным, и видно было, что далось оно ей не без труда — ни само решение, ни слова об этом. Он с нежностью заглянул ей в глаза, стараясь поддержать ее неуверенное балансирование на грани собственных чувств.
— Ну не знаю… — замялась она, — потому что мы не так давно вместе, потому что мы даже не женаты, потому что у тебя, может, пока совсем другие планы в жизни. И у тебя есть Рабдина. В общем, это не просто ведь желание родить ребенка, это ведь означает, что надо создавать семью, ну ты понимаешь, что я хочу сказать? — Она смотрела на Данилу, ожидая, что он облегчит ей задачу и сам скажет это за нее. Но Данила намеренно не прерывал ее. Видя, что она справится, он решил ее подзадорить и нарочно делал вид, что не понимает, о чем речь, вопрошающе приподняв брови.
— Ну, Данила, ну ты же понимаешь! — умоляюще воскликнула она. — Ты просто притворяешься, специально, чтобы подразнить меня! Хватит паясничать, я о серьезных вещах говорю, между прочим!
— Нет, дорогая, я абсолютно не паясничаю, так что ты имеешь в виду?
— Хочу ребенка, хочу, чтобы ты стал отцом моего ребенка, хочу, чтобы ты при этом еще и стал мужем матери своего ребенка, — скороговоркой на одном дыхании выпалила она, — вот что я имею в виду! Теперь понятно?
— А о существовании Рабдины ты не забыла? Она в набор твоих «хочу» тоже входит?
— Нет, конечно, не забыла! Как ты мог подумать такое, я ее люблю не меньше твоего и…
— То есть ты мне делаешь предложение? — уточнил Данила, оборвав ее на полуслове.
На этом решительность Эрики иссякла.
— Нет, я просто делюсь с тобой своими желаниями, — выкрутилась она. — Могу я просто помечтать?
— Можешь. А ты знаешь о том, что я по совместительству работаю главным исполнителем твоих желаний?
Эрика облегченно улыбнулась.
— А это значит, что стоит тебе только пожелать, и я обязан мчаться его выполнять! Работа такая, понимаешь ли. Особенно если твое желание как нельзя лучше совпадает с моим!
Он встал со стула, опустившись на одно колено, кряхтя, как старик, и торжественно произнес:
— Дорогая, любимая Эрика, для того, чтобы все твои только что перечисленные желания сбылись, тебе надо сказать только одно волшебное слово в ответ на мой волшебный вопрос: ты выйдешь за меня замуж?
— Да! — Она нагнулась, чтобы поцеловать его, и неожиданно из ее глаз брызнули слезы.
Данила поцеловал ее мокрые глаза. Несмотря на его браваду и шутливый вид, сердце его билось так сильно, как будто счастья было слишком много, чтобы оно могло его вынести.
— Данила, ты зачем встал на колени? — От глаз любопытной Рабдины ничего не могло ускользнуть, и она была тут как тут, почуяв, что происходит что-то важное и интересное. — Ты что, в рыцарей играешь? А Эрика — твоя принцесса, да?
— Помнишь, мы с тобой загадали желание? — Данила взял в обе ладони ее лицо, глядя ей в глаза.
— Помню. Ты сказал, что звезда позаботится об этом. — Рабдина притихла, затаив дыхание. Неужели…
— Да, и она нас услышала.
— Значит, у меня теперь будет мама? — тихо спросила она, глядя то на Данилу, то на Эрику, испугавшись вдруг, что они имеют в виду что-то другое.
Эрика подошла к Рабдине и крепко обняла ее. Потом присела на корточки, чтобы оказаться с ней на одном уровне.
— Если только ты не против, котенок.
— Я? Нет! Я… я так давно мечтала об этом! — Рабдина прижалась к Эрике, обхватив ее своими ручками. — А ты не передумаешь? — Она все еще не могла в это поверить.
— Ни за что! Обещаю!
— Ну что, девочки, — Данила поднялся наконец с колен, — шампанское для Эрики и огромную порцию мороженого для Рабдины?
— Да! — в один голос закричали «девочки».
— Слушай, а почему ты спросила про консервативные устои? — чуть позже поинтересовался Данила.
— Ну как же — я же фактически сделала тебе предложение, вот и хотела заранее узнать, не боишься ли ты слишком инициативных женщин!
— Твоей предусмотрительности можно позавидовать!
Они поженились в Тюмени, на родине Данилы, куда приехали и родители Эрики. Поначалу Данила был уверен, что Эрика захочет свадьбу в Москве, где все ее друзья и семья. У него-то в Тюмени, кроме родителей, никого близких не было. Но Эрика намеренно не захотела делать это в Москве. Она помнила свою неудачную попытку в отпуске и решила, что не будет повторять ошибки. Если ей до сих пор тяжело там находиться, зачем омрачать свою свадьбу воспоминаниями? Мать с отцом сначала попытались возражать, но в итоге решили, что им остается только радоваться за то, что Эрика наконец-то вышла из ступора и вновь раскрылась жизни.
Свадьба была скромной, в кругу близких. Рабдину нарядили, как настоящую принцессу, и в пышном, щедро украшенном цветами платье, с венком на голове она чувствовала себя королевой бала. Эрика не захотела никаких традиционных свадебных нарядов и надела легкое платье жемчужного цвета, украсив его благоухающим тропическим цветком, который они специально заказали из московского цветочного магазина, чтобы хоть что-то напоминало им о далеком Бугенвиле, острове, где все начиналось. Она прекрасно выглядела, похудевшая, с нежным румянцем на загорелом лице, ее зеленые глаза были похожи на изумруды, прозрачные и чистые, как морская вода. Разглядывающих ее гостей не покидало ощущение, что эта молодая женщина нашла в себе целый клад жемчужин и не перестает удивляться и радоваться этому. И глаза ее излучали такую искрящуюся гамму чувств, от которой у Данилы захватывало дух.
Встреча с родителями Данилы прошла легко и непринужденно. Они и не думали, что когда-нибудь их сын-путешественник женится на русской! Шансов было один на миллион! Вот и верь потом статистике. Радовало также то, что невеста разделяла его интересы, стремления. Любая другая женщина, попытавшаяся принудить Данилу к оседлой жизни, потерпела бы неудачу. Не из того теста он был слеплен. Уж кому об этом знать, как не им, Карелиным, формировавшим сына собственным примером.
К радости жениха с невестой, на свадьбу смогли приехать Фил и Тони. При этом первый тост, который поднял Тони, был: «За повстанцев острова Бугенвиль!» Когда же все обратили на него удивленные взгляды и послышались возгласы протеста, он пояснил:
— Если бы эти гаврики не вздумали нас тогда похитить, Эрика с Дэном никогда бы не сблизились, и, кроме того, Эрика бы не заболела и мне не пришлось бы тащить ее на своем горбу до лагеря. Если бы мне не пришлось тащить ее на себе, она не была бы передо мной в долгу. А если бы она не была передо мной в долгу, то бог его знает, где бы сейчас была эта упертая парочка.
— А это-то тут при чем? — воскликнул Данила, который, обнимая свою смеющуюся жену, делал вид, что буквально воспринимает тост Тони.
— Да будет тебе известно, счастливчик, что твоя удача была частью Эрикиного должка мне, — многозначительно продолжал Тони. — Не затребуй я у нее приоткрыть для тебя двери, так бы ты и сидел на пороге несолоно хлебавши.
— Да, он прав, только, уточним, это не было частью долга, а являлось целым долгом, иначе ты потребуешь от меня еще кому-нибудь приоткрыть двери! — Эрика с трудом могла говорить сквозь смех. — Должна признать, Тони верно рассчитал мою нелюбовь оставаться в долгу и обязательность.
— Ничего я не потребую, если только насчет самого себя не передумаю, — «успокоил» ее Тони.
— Значит, моя любовь тут была вообще ни при чем? — с нарочитым возмущением воскликнул Данила.
— Сожалею, но так! Все лавры, пожалуйста, вашему верному слуге, — продолжал паясничать Тони. — Спасибо, спасибо, — раскланивался он аплодирующей компании. — Постараюсь и впредь не подвести вас. — И где наши голубки проведут медовый месяц? — спросил он, закончив раскланиваться.
— Так мы только что вернулись оттуда! — воскликнула Эрика. — Ты забыл, мы же недавно были в Новой Каледонии, более романтического места для медового месяца и не найти!
— Нет-нет, друзья, это был ваш отпуск, вы еще и женаты-то не были, а у нормальных людей медовый месяц проходит после свадьбы, а не до, — спорил Тони, не унимаясь.
— А кто тебе сказал, что мы нормальные люди? — воскликнули Данила и Эрика в один голос.
— Что, серьезно, никуда не поедете? — удивленно переспросил Фил.
— Отпуск свой мы уже и так истратили, а работы еще очень много, потом уже как-нибудь поедем, — ответил Данила. Они уже обсудили это с Эрикой, и оба были согласны в том, что пока у них нет времени на дополнительный отдых.
— Да дали бы вам ради такого случая дополнительные дни на отпуск. Не каждый день люди женятся, в конце концов. — Фил знал, что его друзья трудоголики, но не до такой же степени!
— Что за молодежь пошла, — проворчал Тони, — никакой романтики. Учить вас и учить, как жить красиво и правильно.
— Давай, давай, Тони, уж кому, как не тебе, знать об этом!
Пока мужчины перекидывались «комплиментами» в адрес друг друга, Эрика улучила минутку подсесть к маме, чтобы поговорить с ней до того, как все начнут разъезжаться. Она еще не поняла, как они относятся к ее свадьбе. Но, с другой стороны, она уже ощущала такую независимость, что вряд ли ее можно было поколебать. Не пойми ее родители, она бы сожалела об этом, но не переменила бы решения. Как, впрочем, и своего отношения к родителям. Изменилось только ее отношение к жизни. Уже не казалось, как раньше, что все ей что-то должны, иллюзия вседозволенности разбилась давно и восстановлению не подлежала.
— Поздравляю, мы рады за тебя. Хотя, конечно, так все неожиданно. Ты даже ничего не писала об этом и в свой приезд не упомянула. — Луиза Иннокентьевна до сих пор не могла понять, какие чувства превалируют в ней — радость оттого, что ее дочь, похоже, нашла свое счастье, или грусть оттого, что она все меньше понимает ее и все меньше участвует в ее жизни.
— Не была уверена, мама, не обижайся. Зато сейчас я уверенна и счастлива. А это самое главное.
Эрика обняла мать и отца, и они поговорили еще об их планах, о работе, о Даниле, о том, когда они увидят ее в следующий раз. Эрика, смеясь, рассказывала об их похищении, вспоминая, как они жевали листья и непонятные коренья, сейчас события уже казались смешными и казались приключением. Однако Евгений Анатольевич прекрасно понимал, что на самом деле все не так смешно, как рассказывает им их дочь, он только качал головой, не зная, что сказать, ведь все равно изменить ничего уже было невозможно. В какую еще переделку она попадет, если и дальше будет мотаться по подобным местам? Никто из их знакомых не понимал, почему Эрика выбрала такую жизнь. Некоторые думали, что она все же зарабатывает хорошие деньги, просто не хочет афишировать. Некоторые склонялись к тому, что ее просто отослали туда для психотерапии. Лазаревы ничего не пытались объяснить, закрыв эту тему. Но все чаще Евгению Анатольевичу приходило на ум, что ведь им надо гордиться тем, что их дочь ни на кого не похожа, что она личность, и смогла доказать это.
— Ты так изменилась, Эрика, — сказала мама, — несмотря ни на что, мы все же рады за тебя. Правда, я совсем не знаю твоего мужа, и эта история с темнокожей девочкой, она такая странная, готова ли ты на такое — воспитывать чужого ребенка, да еще и с другим цветом кожи? Может, и да, я просто не знаю этого, так же как и почти ничего не знаю о твоей нынешней жизни… Для нас это все так необычно. Не каждый день слышишь такие истории, а тут своя собственная дочь совершает подобные поступки. Но я вижу, как ты счастлива. И я могу точно сказать, что такой умиротворенной и счастливой я не видела тебя никогда за всю твою жизнь.
Ее глаза заблестели от набежавших слез. Они с отцом очень скучали по Эрике, но постепенно смогли примириться с тем, что она выбрала этот путь и живет своей жизнью вдали от них. Но ведь все могло перемениться, успокаивали они себя. Может, после окончания проекта они все-таки переберутся поближе к ним? Ведь для Данилы эти места тоже не чужие, и родители его живут в России. Возможно, когда-нибудь их обоих опять потянет в родные края…
— Мама, я хочу попросить тебя об одном одолжении, — тихо сказала Эрика.
— О каком?
— Я хочу, чтобы ты зашла к Анне Тимофеевне, маме Макса, и поговорила с ней, рассказала ей о моей жизни и том, что я вышла замуж. Скажи ей… скажи ей, что вся моя работа в госпитале Аравы делается в память ее сына. И что я всегда помню о нем. Он всегда в моем сердце. Зайдешь? — Эрика вопрошающе взглянула на мать.
— Зайду, — заколебалась Луиза Иннокентьевна, — хоть мне и нелегко будет все это объяснить.
— Ну хочешь, я напишу ей письмо, где сама все объясню? Но я бы все равно хотела, чтобы ты просто по-человечески поговорила с его мамой. Когда я в следующий раз приеду в Москву, я обязательно зайду к ней, но не сейчас. Пока еще это трудно для меня. Не хватает мужества.
— Тебе нужно ее благословение? Ты думаешь, она осудит твое второе замужество?
— Не знаю, думаю, что нет, но она его мать, и он всегда будет для нее живым. Я бы не хотела, чтобы она обижалась на меня за недосказанность.
Луиза Иннокентьевна понимающе кивнула. Ради дочери она сделает это, хоть она до сих пор не до конца оправилась от того стресса, который перенесла во время депрессии Эрики. Для нее все, что было связано с Максом, ассоциировалось с болью ее дочери и с ее решением уехать от них. Как и у любой матери, ее суждения были сугубо субъективны, когда это касалось ее ребенка. Она очень долго переживала после отъезда Эрики и безумно скучала по ней. Она думала о странностях жизни, о дочери, которую вроде бы вырастила по своему образу и подобию, стараясь передать ей свои взгляды и принципы, и вот они пришли к моменту, когда перестали понимать друг друга.
Луиза Иннокентьевна провела не один вечер в этих размышлениях, анализируя шаг за шагом жизнь Эрики, такой, какой она виделась ей со стороны, и постепенно перед ней выстроилась цепочка логически связанных между собой событий. И начало этой цепочки вело именно в детство, в те самые безоблачные дни, когда Эрике внушалось чувство превосходства над другими, сознание того, что в этом мире все обязано совершаться только для нее и ради нее. Все остальное было следствием именно этого заложенного в нее ими же самолюбования и эгоизма. Это было болезненным открытием для Луизы Иннокентьевны, не так легко признавать свои ошибки, тем более в отношении воспитания собственных детей. Но в то же время это помогло ей увидеть поступки Эрики в другом свете. Она ясно увидела, как ее дочь стремится вырваться из порочного круга, как отчаянно пытается изменить то, чем жила почти три десятка лет, как перекраивает свою жизнь по кусочкам, сшивая их совсем в другом порядке. И хоть это нисколько не уменьшило ее материнские переживания за дочь, но во многом помогло ей взглянуть на ранее непонятные поступки Эрики глазами ее девочки.
Теперь, когда она увидела ее, сияющую от счастья и внутреннего умиротворения, она не могла удержать слез — так разительна была разница между Эрикой, убегающей от собственной жизни два года назад, и Эрикой, стоящей перед ними в красивом платье с благоухающим цветком в волосах и искрящимися глазами.
Глава 10
Лучи раннего солнца били прямо в глаза, пробиваясь даже сквозь плотные металлические жалюзи. За окном пели птицы, яркие и заливистые, населяющие лагерь круглый год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32