Энджи не знала точно, в чем дело, возможно, в том, как Стефания узнала Уэбба, или в том, как она пристально и спокойно смотрела в лицо Ирмы, или в царственном повороте ее головы. Или в ее красоте, которая вызывала у Энджи простую и добродушную зависть, такую же, как и к женщинам, умеющим хорошо готовить или шить. Но в чем бы ни было дело, Энджи знала, что Стефания вовсе не сельская девочка, и не хотела, чтобы Стефания судила о них по тому, как обращается с ней Ирма.
— Ирма всегда такая серьезная с новыми людьми, но в нашей компании она очень веселая. Она играет в теннис и мне приходится потрудиться, чтобы не отстать от нее, а иногда мы водим ее на волейбольную площадку. Не часто, — добавила она честно с грустью, — но иногда.
— Мы не очень много играем в волейбол на Среднем Западе, — серьезно сказала Сабрина, наклоняясь вперед и обращаясь к левому глазу Ирмы. — Хотя прогресс уже привел теннис к нашему порогу. Однако мы много работаем, пытаясь научиться быть искушенными. Некоторые из нас время от времени одеваются в наряды Карла Логерфельда или Перри Эллиса. Иногда мы подаем на обед вино — «Монтраше» или «Бруийи», если подходит красное. А в последнее время самые смелые из наших хозяек начали подавать салат после закусок, а не перед ними. Разумеется, нам приходится очень много трудиться над этим. Но можете быть уверены, мы благодарны вам за все, чему вы позволяете у вас научиться.
Последовало долгое молчание. Энджи попыталась улыбнуться, но ее губы дрожали. Фредди сказала:
— Ну, черт меня возьми. Поделом тебе, Ирма. А впрочем, не важно. — Она повернулась к Сабрине. — Ирма рассказала нам, что вы — застенчивая маленькая домохозяйка из захолустья. Ирма, дорогая, вам следует отослать ваши первые впечатления в постель без обеда. Они вас очень подвели. — Она отодвинула назад свой стул. — Стефания, давайте выглянем на террасу.
Сабрина сидела неподвижно. «Черт! Ах, черт возьми! Что со мной случилось? Стефания беспокоилась бы о Гарте; она была бы тихой и вежливой и позволила бы жене президента почувствовать превосходство. Теперь я все испортила. Стефания действовала бы в интересах Гарта. Я же думала о себе. И зачем только я позволила этой глупой женщине вывести меня из терпения?»
— Стефания! — повторила Фредди.
Сабрина извинилась и последовала за ней через раздвижную дверь. Обе женщины сели на низкую кирпичную стенку, огораживающую террасу, вымощенную каменными плитами. Гигантские кадки из красного дерева с поздними розами и астрами стояли рядом с белой металлической мебелью, еще не убранной на зиму. За стеной команда садовников сгребала опавшие листья и сажала луковицы тюльпанов и гиацинтов на следующую весну. Другая команда накрывала брезентом плавательный бассейн, а третья сворачивала сетки на теннисных кортах. Это была мирная сцена достатка — настолько совершенная, как подумала Сабрина, как будто ее нарочно поставили, чтобы проиллюстрировать преимущества принадлежности к команде Фостера.
— Она может причинить вред, но по-настоящему не опасна, — сказала Фредди. — Если не давать ей над собой власти. Дело заключается в том, чтобы это понять. Она дура, которую следует принимать всерьез. Сабрина пожала плечами:
— Я бы приняла ее всерьез, но только если меня попросит Гарт.
Фредди удивилась:
— А зачем же еще вы здесь?
— Осмотреться. Чтобы на нас взглянули. Почему вы все считаете, что все уже решено? Разве нельзя подумать?
— Послушай, лапочка. Я не знаю, что тебе сказал твой муж, но он здесь не ради беседы. Это официальное собрание, чтобы мужчины обсудили детали работы и чтобы мы удостоверились, что твое сердечко трепещет от радости стать одной из нас. Насколько я слышала, вы переезжаете сюда после окончания этой учебной четверти.
Сабрина почувствовала, что ее предали. Гарт не сказал ей, что все решено. Действительно ли он согласился на эту работу, не обсудив ничего с ней? Они всегда все обсуждали.
— Эй, — сказала Фредди. — Все в порядке. Проигнорируй Ирму. Она только небольшая деталь пейзажа. Хотя я бы тебе кое-что предложила. Чтобы облегчить жизнь, когда вы переедете к нам, продолжай притворяться перед ней так же, как тогда в Чикаго. От тебя потребуется выполнить несколько обязательств: давать обеды с нужными гостями, несколько ленчей, организовать пару благотворительных мероприятий, несколько раз появиться по команде на приемах у Ирмы — придется с ней ладить. А остальное время можешь быть самой собой. Пока держишься в рамках приличий, можешь делать так, как пожелаешь, и с тем, с кем хочешь. Не такая уж плохая жизнь, знаешь ли.
— Знаю. — Сабрина встала и поправила юбку. Стефания справится с этим. Она сможет быть тем, что ждет от нее Ирма, не выходя из себя, но и не затерявшись в их маленькой группе, как Энджи и даже Фредди. Стефании понравится жить здесь. Сабрина поблагодарила Фредди:
— Вы дважды спасли меня, я вам очень признательна. Но теперь, думаю, мне надо самой исправлять положение.
Вернувшись в столовую, она принесла извинения:
— Так нехорошо с моей стороны… слишком много новых впечатлений… ленч был великолепен… беседа такая приятная…
Ирма поднесла руку к безупречно гладким волосам и пригладила их.
— Мы принимаем ваши извинения. Мой муж полагает, что ваш муж будет ценным приобретением для лаборатории. А теперь не совершить ли нам небольшое путешествие?
Они объехали город, осмотрели новую школу, посетили больницу, в которой Ирма была главой добровольных помощников, остановили машину на берегу Лонг-Айленда и понаблюдали за парусниками, напомнившими Сабрине о доме. Затем вернулись к главному зданию лаборатории Фостера, захватили Гарта и прочих мужей и отправились обедать в клуб, чтобы Сабрина и Гарт могли познакомиться с теми людьми, которых обязаны, были знать.
Позже, когда лимузин вез их к отелю «Плаза» в Нью-Йорке, где они проведут ночь, прежде чем сесть на утренний самолет, на Чикаго, Гарт взял Сабрину за руку.
— Кормили, поили и говорили комплименты. На ужин утка. А ты что ела?
— Индейку. Пересушенную, потом утопленную в соусе.
— А на обед омар. А что у вас было на десерт?
— Ореховый мусс с малиновым пюре.
— Как ты думаешь, профессора всегда так питаются, когда приезжают в Коннектикут?
— Как ты думаешь, их жены всегда выслушивают лекцию о том, как отсталые жители средних штатов могут освоить красивый стиль жизни Восточного побережья, когда приезжают в Коннектикут?
— Это интригует. Кто читал лекцию? Она описала ленч, не пытаясь себя оправдать.
— Я тебе ничуть не помогла. Но если Фредди была права и ты уже решил…
— Не решил. — Гарт по-прежнему держал ее за руку. Теперь он прикрыл их руки второй рукой и повернулся к ней лицом. — Я согласился приехать сюда, потому что считал, что это нам необходимо. Я никогда не стал бы принимать решения без тебя. Мне кажется, — осторожно продолжил он, — что, дав по Ирме Каллен залп из обоих стволов, ты, возможно, говорила, что не хочешь моего согласия на эту работу.
Сабрина закрыла глаза. Вся ложь, все обманы, вся вина и неразбериха чувств последних пяти недель воздвигли между ними стену, которую она не могла разрушить. «Любимый мой, я хочу помочь тебе. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Но я должница перед Стефанией». Ее руке было тепло между его двух рук.
— Гарт, это твое решение. Я не могу принять его за тебя.
Усталый и подавленный, он убрал руки. Если ей теперь все равно, что он будет делать, значит, она не планирует будущего. И все же она любит его. Он видел это по ее лицу, слышал в ее голосе. Она любит его.
Но она все равно отталкивает его. Они так часто приближались к теплу, к любви, к разделенным чувствам — и она отступала, отворачивалась. Все эти упущенные возможности поговорить… Как будто она боится, что если прислушается к нему, то поддастся — его уговорам или своим чувствам — и не сможет самостоятельно принять решение, уйти или остаться. Как, черт подери, может мужчина с этим бороться? А он, конечно, намерен бороться. Он сказал ей тогда в саду, что смирится с ее решением. Но это абсурдно. Гарт будет бороться за то, чтобы удержать ее. Но пока он не поймет, почему она специально отстраняется от него, почему она отказывается его любить, почему она не перестает зорко следить за детьми, он не сможет решить, с чего начать, или предвидеть, чем все кончится.
Остаток поездки они провели в молчании, молча поднялись в лифте в забронированный для них номер. Сабрина стояла у окна и смотрела на окружавшие темные кроны Центрального парка, горящие окна зданий, которые никогда не спят. Гарт запер дверь.
— Мне не нужна эта работа, — отрывисто сказал он. На круглом столике бутылка шампанского выглядывала из ведерка со льдом, привязанная к горлышку карточка желала им от имени Калленов приятно провести вечер. Гарт осторожно вытащил пробку. — Даже если она означает омаров каждый вечер и шампанское на сон грядущий.
— А почему бы и нет? — спросила она. Он наполнил два высоких узких бокала и вручил ей один из них.
— Когда мы с тобой последний раз были в гостиничном номере? — вслух подумал он. «Мы никогда не были в гостиничном номере». Она присела на край кушетки, обитой полосатым шелком.
— Давно. А почему тебе не нужна эта работа?
— Потому что единственное, о чем сегодня говорили хозяева дома, — это рынок, потребитель, количество долларов на час исследовательской работы, прибыль от инвестиций. Потому что для них генная инженерия означает продукт, как будто я буду руководить группой шеф-поваров, изобретающих новые хлопья для завтрака. Они хотят только зарабатывать деньги. А я хочу исследовать и учить. Я не желаю объяснять, почему я следую перспективному направлению исследования, хотя от него нельзя будет ждать результатов в течение многих лет. Если они вообще будут. Потому что я не могу рассматривать проблемы генетики, а видеть за ней прибыль корпорации и декларации о затратах без прибыли. Потому, черт побери, что я тут не свой. Еще шампанского? Фирма платит.
Сабрина протянула свой бокал. Он наполнил его и сел в глубокое кресло около другого конца кушетки.
— Еще два обстоятельства, — продолжал Гарт. — Первое, как я уже говорил раньше, ты тут тоже не своя. Может, когда-то и была или считала, что была, но теперь — нет. Два или три месяца назад ты не накинулась бы на Ирму Каллен. Когда она была в Чикаго прошлой весной, ты обращалась с ней так, будто она — родная сестра королевы Англии. С тех пор ты изменилась.
Он замолчал, но Сабрина не воспользовалась его молчаливым предложением.
Гарт не мог заставить себя посмотреть на нее. Никогда он так остро не ощущал ее близости или того, как она от него отдалялась, когда замыкалась в молчании. Он осушил свой бокал.
— И больше всего мне нравится в этих переменах то, что ты можешь поставить на место надутую провинциальную королеву-мать вроде Ирмы Каллен и не бояться, что потом она будет не любить тебя или меня. Что означает одно из двух. Ты намного больше уверена в себе, чем раньше…
Сабрина наблюдала, как в ее бокале стремительно всплывают пузырьки.
— Или?
— Или ты решила, что тебе абсолютно наплевать, что я делаю, и что со мной происходит. Или с нами.
В комнате стало тихо. Мягкий свет настольной лампы бросал блики от тающего льда в ведерке для шампанского и от темно-зеленой бутылки, которую Гарт наклонил над их бокалами. Остальная часть комнаты оставалась в темноте. Через открытую дверь была видна спальня, где горевшая лампа освещала кровать, которую горничная разобрала на ночь, оставив в центре каждой подушки шоколадку в золотой обертке. Рядом стояли их два дорожных чемоданчика, прикасаясь, друг к другу, как любовники.
В течение тех пяти недель, которые Сабрина провела здесь, они не были одни, вдали от детей. В приглушенной тишине она остро ощущала присутствие Гарта: настолько сильно, что казалось, чувствовала кожей его прикосновение, хотя он был от нее футах в десяти. Она видела каждую черточку его лица, хотя и не смотрела на него. Ее губы ощущали прикосновение его губ, хотя они не целовались уже три дня, с того момента в прихожей, дома, когда она вырвалась из его объятий в панике любви и вины.
«Он стал частью меня».
— И, наконец, — сказал он, когда она не отозвалась, — мне предложили место директора Института генной инженерии в университете средневосточных штатов, который должен быть построен к этой весне и открыться к началу следующего года.
— Гарт! — Она подняла засиявшие глаза. — Чудесно! Это должно быть твоим главным делом. Единственным делом. Все остальное не имеет значения. Правда?
— Могло бы иметь.
— Почему ты не сказал мне? О, теперь я знаю, о чем говорила Вивьен, когда я вчера отвезла к ним Пенни и Клиффа. Она велела поздравить тебя от ее имени. Я думала, она говорит о том, что твой комитет заключил с ней контракт, чего добился ты. Но она имела в виду другое: она знала о твоем назначении.
— Она знала, что мне предложили это место. Я еще не дал согласия.
— Но почему же? Разве это не именно то, что тебе нужно?
— Я не знаю, то ли это, что нужно тебе. Оклад будет примерно две трети от того, что будет платить Фостер, и гораздо меньше, если прибавить к этому премии, командировочные, машину компании, членство в клубе — все дополнительные блага, о которых в университетах не слыхивали. Я знаю, как тебя беспокоят деньги — наверное, достаточно сильно, чтобы считать Ирму Каллен терпимой.
— Но все доводы, которые ты высказал против…
— Я сказал, что не хочу соглашаться. Но если ты хочешь, чтобы я это сделал, если ты будешь со мной…
— Но тебе это будет отвратительно. Он пожал плечами.
— Многое. Я буду сосредоточиваться на исследовании и научусь мириться со всем остальным. — Он наклонился вперед в своем кресле. — Стефания. Выслушай меня. Я люблю тебя. Я не могу себе представить жизнь без тебя. Все, что я делаю, не значит абсолютно ничего, если я не могу принести это домой, к тебе. Если не могу окликнуть тебя по имени и услышать твой ответ. Если я не могу заснуть вечером, зная, что, когда утром открою глаза, ты будешь рядом со мной. Все ощущение чуда, связанное с моей работой, исчезает, когда я смотрю на то чудо, которое воплощаешь собой ты. Открытия есть, даже возбуждение есть, но все это пусто, ничего для меня не значит без тебя. Неужели ты не понимаешь? Неужели ты не догадываешься, что я готов на все, лишь бы твоя жизнь была по-прежнему переплетена с моей? Если ты попросишь меня согласиться на эту работу…
— Не попрошу. Я не хочу, чтобы ты на нее соглашался. Конечно, я не хочу, чтобы ты на нее соглашался. Он серьезно взглянул на нее:
— Я не понимаю, что это значит.
«Это значит, что я тебя люблю. Я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я хочу, чтобы ты поступал так, как лучше для тебя, даже если я уйду, даже если никогда не разделю этого с тобой, никогда не буду с тобой, когда ты будешь просыпаться по утрам».
Гарт смотрел, как шевелятся ее губы, как на глаза набегают слезы. Он пошевелился, желая подойти к ней, но заставил себя ждать.
— И я не понимаю, что значат твои слезы, — резко произнес он.
Сабрина закрыла лицо руками и дала волю слезам. Она удерживала их так давно, что теперь они принесли облегчение и какое-то странное торжество. «Я ничего не могу поделать. Мне так жаль, но я ничего не могу поделать. На большее я не способна. И я очень старалась».
— Что они значат? — повторил он. Гарт подошел к ней и отвел ее руки от лица. Оно было залито слезами, и губы ее дрожали, а глаза сияли, как тогда утром, когда он проснулся и застал ее незащищенной.
— Что я тебя люблю, — сказала она, наконец, отпустив на свободу эти слова, и его руки обхватили ее, заключив в объятие, такое надежное, что она, наконец, почувствовала, что нашла свой дом.
Он хотел, было поднять ее, но она покачала головой. Она разделит все с ним, это ее решение, а не только его. Они вошли в спальню и раздели друг друга: торопясь, прикасаясь к коже, которую обнажили, как ребенок исследует что-то новое, чтобы убедиться в том, что это настоящее, что это принадлежит ему.
Гарт вынул гребни из ее волос, и тяжелые волны рассыпались по плечам, бронзовые в неярком свете. Он смотрел на ее стройное тело и проводил руками по чистой шелковой коже, как будто никогда прежде не видел. Ее пышная грудь поднялась к нему, и голову она держала высоко и гордо, когда он любовался ею. «Я часть нас, — говорили ее глаза, — и моя красота больше, потому что ты меня хочешь».
Он опять обнял Сабрину, ощущая ее мягкое тело руками, животом и ногами, и тепло ее тела слилось с его теплом. Они обнимали друг друга, наслаждаясь своим желанием, потому что теперь они знали, что оно будет удовлетворено. Наконец он наклонил голову к поднятому на встречу ему лицу и поцеловал ее, ощутив прохладу шампанского в тепле ее рта.
— Мой любимый, — прошептала Сабрина у его губ. Они лежали на постели, и весь вес Гарта был на ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Ирма всегда такая серьезная с новыми людьми, но в нашей компании она очень веселая. Она играет в теннис и мне приходится потрудиться, чтобы не отстать от нее, а иногда мы водим ее на волейбольную площадку. Не часто, — добавила она честно с грустью, — но иногда.
— Мы не очень много играем в волейбол на Среднем Западе, — серьезно сказала Сабрина, наклоняясь вперед и обращаясь к левому глазу Ирмы. — Хотя прогресс уже привел теннис к нашему порогу. Однако мы много работаем, пытаясь научиться быть искушенными. Некоторые из нас время от времени одеваются в наряды Карла Логерфельда или Перри Эллиса. Иногда мы подаем на обед вино — «Монтраше» или «Бруийи», если подходит красное. А в последнее время самые смелые из наших хозяек начали подавать салат после закусок, а не перед ними. Разумеется, нам приходится очень много трудиться над этим. Но можете быть уверены, мы благодарны вам за все, чему вы позволяете у вас научиться.
Последовало долгое молчание. Энджи попыталась улыбнуться, но ее губы дрожали. Фредди сказала:
— Ну, черт меня возьми. Поделом тебе, Ирма. А впрочем, не важно. — Она повернулась к Сабрине. — Ирма рассказала нам, что вы — застенчивая маленькая домохозяйка из захолустья. Ирма, дорогая, вам следует отослать ваши первые впечатления в постель без обеда. Они вас очень подвели. — Она отодвинула назад свой стул. — Стефания, давайте выглянем на террасу.
Сабрина сидела неподвижно. «Черт! Ах, черт возьми! Что со мной случилось? Стефания беспокоилась бы о Гарте; она была бы тихой и вежливой и позволила бы жене президента почувствовать превосходство. Теперь я все испортила. Стефания действовала бы в интересах Гарта. Я же думала о себе. И зачем только я позволила этой глупой женщине вывести меня из терпения?»
— Стефания! — повторила Фредди.
Сабрина извинилась и последовала за ней через раздвижную дверь. Обе женщины сели на низкую кирпичную стенку, огораживающую террасу, вымощенную каменными плитами. Гигантские кадки из красного дерева с поздними розами и астрами стояли рядом с белой металлической мебелью, еще не убранной на зиму. За стеной команда садовников сгребала опавшие листья и сажала луковицы тюльпанов и гиацинтов на следующую весну. Другая команда накрывала брезентом плавательный бассейн, а третья сворачивала сетки на теннисных кортах. Это была мирная сцена достатка — настолько совершенная, как подумала Сабрина, как будто ее нарочно поставили, чтобы проиллюстрировать преимущества принадлежности к команде Фостера.
— Она может причинить вред, но по-настоящему не опасна, — сказала Фредди. — Если не давать ей над собой власти. Дело заключается в том, чтобы это понять. Она дура, которую следует принимать всерьез. Сабрина пожала плечами:
— Я бы приняла ее всерьез, но только если меня попросит Гарт.
Фредди удивилась:
— А зачем же еще вы здесь?
— Осмотреться. Чтобы на нас взглянули. Почему вы все считаете, что все уже решено? Разве нельзя подумать?
— Послушай, лапочка. Я не знаю, что тебе сказал твой муж, но он здесь не ради беседы. Это официальное собрание, чтобы мужчины обсудили детали работы и чтобы мы удостоверились, что твое сердечко трепещет от радости стать одной из нас. Насколько я слышала, вы переезжаете сюда после окончания этой учебной четверти.
Сабрина почувствовала, что ее предали. Гарт не сказал ей, что все решено. Действительно ли он согласился на эту работу, не обсудив ничего с ней? Они всегда все обсуждали.
— Эй, — сказала Фредди. — Все в порядке. Проигнорируй Ирму. Она только небольшая деталь пейзажа. Хотя я бы тебе кое-что предложила. Чтобы облегчить жизнь, когда вы переедете к нам, продолжай притворяться перед ней так же, как тогда в Чикаго. От тебя потребуется выполнить несколько обязательств: давать обеды с нужными гостями, несколько ленчей, организовать пару благотворительных мероприятий, несколько раз появиться по команде на приемах у Ирмы — придется с ней ладить. А остальное время можешь быть самой собой. Пока держишься в рамках приличий, можешь делать так, как пожелаешь, и с тем, с кем хочешь. Не такая уж плохая жизнь, знаешь ли.
— Знаю. — Сабрина встала и поправила юбку. Стефания справится с этим. Она сможет быть тем, что ждет от нее Ирма, не выходя из себя, но и не затерявшись в их маленькой группе, как Энджи и даже Фредди. Стефании понравится жить здесь. Сабрина поблагодарила Фредди:
— Вы дважды спасли меня, я вам очень признательна. Но теперь, думаю, мне надо самой исправлять положение.
Вернувшись в столовую, она принесла извинения:
— Так нехорошо с моей стороны… слишком много новых впечатлений… ленч был великолепен… беседа такая приятная…
Ирма поднесла руку к безупречно гладким волосам и пригладила их.
— Мы принимаем ваши извинения. Мой муж полагает, что ваш муж будет ценным приобретением для лаборатории. А теперь не совершить ли нам небольшое путешествие?
Они объехали город, осмотрели новую школу, посетили больницу, в которой Ирма была главой добровольных помощников, остановили машину на берегу Лонг-Айленда и понаблюдали за парусниками, напомнившими Сабрине о доме. Затем вернулись к главному зданию лаборатории Фостера, захватили Гарта и прочих мужей и отправились обедать в клуб, чтобы Сабрина и Гарт могли познакомиться с теми людьми, которых обязаны, были знать.
Позже, когда лимузин вез их к отелю «Плаза» в Нью-Йорке, где они проведут ночь, прежде чем сесть на утренний самолет, на Чикаго, Гарт взял Сабрину за руку.
— Кормили, поили и говорили комплименты. На ужин утка. А ты что ела?
— Индейку. Пересушенную, потом утопленную в соусе.
— А на обед омар. А что у вас было на десерт?
— Ореховый мусс с малиновым пюре.
— Как ты думаешь, профессора всегда так питаются, когда приезжают в Коннектикут?
— Как ты думаешь, их жены всегда выслушивают лекцию о том, как отсталые жители средних штатов могут освоить красивый стиль жизни Восточного побережья, когда приезжают в Коннектикут?
— Это интригует. Кто читал лекцию? Она описала ленч, не пытаясь себя оправдать.
— Я тебе ничуть не помогла. Но если Фредди была права и ты уже решил…
— Не решил. — Гарт по-прежнему держал ее за руку. Теперь он прикрыл их руки второй рукой и повернулся к ней лицом. — Я согласился приехать сюда, потому что считал, что это нам необходимо. Я никогда не стал бы принимать решения без тебя. Мне кажется, — осторожно продолжил он, — что, дав по Ирме Каллен залп из обоих стволов, ты, возможно, говорила, что не хочешь моего согласия на эту работу.
Сабрина закрыла глаза. Вся ложь, все обманы, вся вина и неразбериха чувств последних пяти недель воздвигли между ними стену, которую она не могла разрушить. «Любимый мой, я хочу помочь тебе. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Но я должница перед Стефанией». Ее руке было тепло между его двух рук.
— Гарт, это твое решение. Я не могу принять его за тебя.
Усталый и подавленный, он убрал руки. Если ей теперь все равно, что он будет делать, значит, она не планирует будущего. И все же она любит его. Он видел это по ее лицу, слышал в ее голосе. Она любит его.
Но она все равно отталкивает его. Они так часто приближались к теплу, к любви, к разделенным чувствам — и она отступала, отворачивалась. Все эти упущенные возможности поговорить… Как будто она боится, что если прислушается к нему, то поддастся — его уговорам или своим чувствам — и не сможет самостоятельно принять решение, уйти или остаться. Как, черт подери, может мужчина с этим бороться? А он, конечно, намерен бороться. Он сказал ей тогда в саду, что смирится с ее решением. Но это абсурдно. Гарт будет бороться за то, чтобы удержать ее. Но пока он не поймет, почему она специально отстраняется от него, почему она отказывается его любить, почему она не перестает зорко следить за детьми, он не сможет решить, с чего начать, или предвидеть, чем все кончится.
Остаток поездки они провели в молчании, молча поднялись в лифте в забронированный для них номер. Сабрина стояла у окна и смотрела на окружавшие темные кроны Центрального парка, горящие окна зданий, которые никогда не спят. Гарт запер дверь.
— Мне не нужна эта работа, — отрывисто сказал он. На круглом столике бутылка шампанского выглядывала из ведерка со льдом, привязанная к горлышку карточка желала им от имени Калленов приятно провести вечер. Гарт осторожно вытащил пробку. — Даже если она означает омаров каждый вечер и шампанское на сон грядущий.
— А почему бы и нет? — спросила она. Он наполнил два высоких узких бокала и вручил ей один из них.
— Когда мы с тобой последний раз были в гостиничном номере? — вслух подумал он. «Мы никогда не были в гостиничном номере». Она присела на край кушетки, обитой полосатым шелком.
— Давно. А почему тебе не нужна эта работа?
— Потому что единственное, о чем сегодня говорили хозяева дома, — это рынок, потребитель, количество долларов на час исследовательской работы, прибыль от инвестиций. Потому что для них генная инженерия означает продукт, как будто я буду руководить группой шеф-поваров, изобретающих новые хлопья для завтрака. Они хотят только зарабатывать деньги. А я хочу исследовать и учить. Я не желаю объяснять, почему я следую перспективному направлению исследования, хотя от него нельзя будет ждать результатов в течение многих лет. Если они вообще будут. Потому что я не могу рассматривать проблемы генетики, а видеть за ней прибыль корпорации и декларации о затратах без прибыли. Потому, черт побери, что я тут не свой. Еще шампанского? Фирма платит.
Сабрина протянула свой бокал. Он наполнил его и сел в глубокое кресло около другого конца кушетки.
— Еще два обстоятельства, — продолжал Гарт. — Первое, как я уже говорил раньше, ты тут тоже не своя. Может, когда-то и была или считала, что была, но теперь — нет. Два или три месяца назад ты не накинулась бы на Ирму Каллен. Когда она была в Чикаго прошлой весной, ты обращалась с ней так, будто она — родная сестра королевы Англии. С тех пор ты изменилась.
Он замолчал, но Сабрина не воспользовалась его молчаливым предложением.
Гарт не мог заставить себя посмотреть на нее. Никогда он так остро не ощущал ее близости или того, как она от него отдалялась, когда замыкалась в молчании. Он осушил свой бокал.
— И больше всего мне нравится в этих переменах то, что ты можешь поставить на место надутую провинциальную королеву-мать вроде Ирмы Каллен и не бояться, что потом она будет не любить тебя или меня. Что означает одно из двух. Ты намного больше уверена в себе, чем раньше…
Сабрина наблюдала, как в ее бокале стремительно всплывают пузырьки.
— Или?
— Или ты решила, что тебе абсолютно наплевать, что я делаю, и что со мной происходит. Или с нами.
В комнате стало тихо. Мягкий свет настольной лампы бросал блики от тающего льда в ведерке для шампанского и от темно-зеленой бутылки, которую Гарт наклонил над их бокалами. Остальная часть комнаты оставалась в темноте. Через открытую дверь была видна спальня, где горевшая лампа освещала кровать, которую горничная разобрала на ночь, оставив в центре каждой подушки шоколадку в золотой обертке. Рядом стояли их два дорожных чемоданчика, прикасаясь, друг к другу, как любовники.
В течение тех пяти недель, которые Сабрина провела здесь, они не были одни, вдали от детей. В приглушенной тишине она остро ощущала присутствие Гарта: настолько сильно, что казалось, чувствовала кожей его прикосновение, хотя он был от нее футах в десяти. Она видела каждую черточку его лица, хотя и не смотрела на него. Ее губы ощущали прикосновение его губ, хотя они не целовались уже три дня, с того момента в прихожей, дома, когда она вырвалась из его объятий в панике любви и вины.
«Он стал частью меня».
— И, наконец, — сказал он, когда она не отозвалась, — мне предложили место директора Института генной инженерии в университете средневосточных штатов, который должен быть построен к этой весне и открыться к началу следующего года.
— Гарт! — Она подняла засиявшие глаза. — Чудесно! Это должно быть твоим главным делом. Единственным делом. Все остальное не имеет значения. Правда?
— Могло бы иметь.
— Почему ты не сказал мне? О, теперь я знаю, о чем говорила Вивьен, когда я вчера отвезла к ним Пенни и Клиффа. Она велела поздравить тебя от ее имени. Я думала, она говорит о том, что твой комитет заключил с ней контракт, чего добился ты. Но она имела в виду другое: она знала о твоем назначении.
— Она знала, что мне предложили это место. Я еще не дал согласия.
— Но почему же? Разве это не именно то, что тебе нужно?
— Я не знаю, то ли это, что нужно тебе. Оклад будет примерно две трети от того, что будет платить Фостер, и гораздо меньше, если прибавить к этому премии, командировочные, машину компании, членство в клубе — все дополнительные блага, о которых в университетах не слыхивали. Я знаю, как тебя беспокоят деньги — наверное, достаточно сильно, чтобы считать Ирму Каллен терпимой.
— Но все доводы, которые ты высказал против…
— Я сказал, что не хочу соглашаться. Но если ты хочешь, чтобы я это сделал, если ты будешь со мной…
— Но тебе это будет отвратительно. Он пожал плечами.
— Многое. Я буду сосредоточиваться на исследовании и научусь мириться со всем остальным. — Он наклонился вперед в своем кресле. — Стефания. Выслушай меня. Я люблю тебя. Я не могу себе представить жизнь без тебя. Все, что я делаю, не значит абсолютно ничего, если я не могу принести это домой, к тебе. Если не могу окликнуть тебя по имени и услышать твой ответ. Если я не могу заснуть вечером, зная, что, когда утром открою глаза, ты будешь рядом со мной. Все ощущение чуда, связанное с моей работой, исчезает, когда я смотрю на то чудо, которое воплощаешь собой ты. Открытия есть, даже возбуждение есть, но все это пусто, ничего для меня не значит без тебя. Неужели ты не понимаешь? Неужели ты не догадываешься, что я готов на все, лишь бы твоя жизнь была по-прежнему переплетена с моей? Если ты попросишь меня согласиться на эту работу…
— Не попрошу. Я не хочу, чтобы ты на нее соглашался. Конечно, я не хочу, чтобы ты на нее соглашался. Он серьезно взглянул на нее:
— Я не понимаю, что это значит.
«Это значит, что я тебя люблю. Я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я хочу, чтобы ты поступал так, как лучше для тебя, даже если я уйду, даже если никогда не разделю этого с тобой, никогда не буду с тобой, когда ты будешь просыпаться по утрам».
Гарт смотрел, как шевелятся ее губы, как на глаза набегают слезы. Он пошевелился, желая подойти к ней, но заставил себя ждать.
— И я не понимаю, что значат твои слезы, — резко произнес он.
Сабрина закрыла лицо руками и дала волю слезам. Она удерживала их так давно, что теперь они принесли облегчение и какое-то странное торжество. «Я ничего не могу поделать. Мне так жаль, но я ничего не могу поделать. На большее я не способна. И я очень старалась».
— Что они значат? — повторил он. Гарт подошел к ней и отвел ее руки от лица. Оно было залито слезами, и губы ее дрожали, а глаза сияли, как тогда утром, когда он проснулся и застал ее незащищенной.
— Что я тебя люблю, — сказала она, наконец, отпустив на свободу эти слова, и его руки обхватили ее, заключив в объятие, такое надежное, что она, наконец, почувствовала, что нашла свой дом.
Он хотел, было поднять ее, но она покачала головой. Она разделит все с ним, это ее решение, а не только его. Они вошли в спальню и раздели друг друга: торопясь, прикасаясь к коже, которую обнажили, как ребенок исследует что-то новое, чтобы убедиться в том, что это настоящее, что это принадлежит ему.
Гарт вынул гребни из ее волос, и тяжелые волны рассыпались по плечам, бронзовые в неярком свете. Он смотрел на ее стройное тело и проводил руками по чистой шелковой коже, как будто никогда прежде не видел. Ее пышная грудь поднялась к нему, и голову она держала высоко и гордо, когда он любовался ею. «Я часть нас, — говорили ее глаза, — и моя красота больше, потому что ты меня хочешь».
Он опять обнял Сабрину, ощущая ее мягкое тело руками, животом и ногами, и тепло ее тела слилось с его теплом. Они обнимали друг друга, наслаждаясь своим желанием, потому что теперь они знали, что оно будет удовлетворено. Наконец он наклонил голову к поднятому на встречу ему лицу и поцеловал ее, ощутив прохладу шампанского в тепле ее рта.
— Мой любимый, — прошептала Сабрина у его губ. Они лежали на постели, и весь вес Гарта был на ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65