В чертах лица этой женщины было некоторое сходство с бабушкиным, а также с лицом самой Миреллы. Впервые с тех пор, как обнаружилось таинственное наследство, Мирелла почувствовала, что гордится своим происхождением от этой женщины, принадлежащей далекой, романтической эпохе. В ней вдруг пробудилось ощущение исторической связи времен, в которой находилось место и для ее легендарных предков, и для нее самой.
Мирелла вдруг ясно поняла, почему все они – Максим, Лоуренс и даже Маркус – так трепетно относятся к Уингфилд-Парку и почему никому из них никогда не приходило в голову продать часть своих владений даже в самых стесненных материальных обстоятельствах. Это поместье связывало их с прошлым, давало ощущение настоящего и вселяло уверенность в завтрашнем дне. Там были их корни, прочное основание, дающее опору в жизни.
Бедная мама, зачем она так бездарно тратит силы и время, чтобы лишить их всех наследства? Она упорствовала, но никогда не продвигалась в своем намерении ни на йоту – Маркусу чудом удавалось сохранить их имущество вопреки ее мольбам. Лишь Мирелла иногда поддавалась влиянию матери и колебалась в своих убеждениях, но полностью сломить ее Лили так и не смогла. К счастью для Миреллы, мужчины в их семействе оказались более стойкими, а дядя Хайрам вообще оказал ей неоценимую услугу, взвалив на ее плечи бремя забот о доме. И вот теперь прабабушка со своим наследством. Если бы не все эти люди, она наверняка замкнулась бы в своем маленьком мирке, который в конце концов поглотил бы ее, как это произошло с Лили.
Мирелла содрогнулась при мысли о том, какой она была всего две недели назад, как изощренно обманывала себя, убеждая, что жизнь ее безоблачна и совершенна. Ей понадобилось наследство, чтобы она решилась полностью изменить свою судьбу, заставившую ее ощутить любовь к самой себе, которая обещала быть взаимной. Такую любовь, какую она всегда испытывала к отцу, брату, Маркусу и Дине и какую хотела бы испытывать к матери.
Она вернулась в спальню и взяла со столика наручные часики: в Массачусетсе сейчас около полуночи. В Уингфилд-Парке никогда не ложатся раньше часа ночи. Мирелле вдруг захотелось позвонить Лили и сказать ей, что она ее любит, что все проблемы утрясутся. Ей хотелось сказать, что она рада представившейся теперь возможности вложить деньги в ремонт их поместья, что только сейчас она поняла, насколько важно для человека хранить связь с прошлым.
Мирелла сняла трубку и набрала прямой номер Лили. Та ответила не сразу.
– Алло?
– Привет, мама, я звоню только для того, чтобы сказать, что люблю тебя.
– Кто это? – ледяным тоном отозвалась Лили.
– Мирелла Уингфилд, твоя дочь. – Она досадливо покачала головой, подумав о том, что мать неисправима.
– Я не знаю никакой Миреллы Уингфилд, и у меня нет дочери, – процедила Лили и повесила трубку.
Глава 17
Мирелла летела в Турцию с Рашидом на его частном самолете, рассчитанном на двенадцать пассажиров и оборудованном по его вкусу. Салон был разделен на две части: столовая и гостиная, спальня с примыкающей к ней ванной.
Обстановка поражала роскошью и тонким вкусом, недаром над ней работал один из лучших итальянских дизайнеров. Стены, диваны и кресла были обтянуты мягкой кожей бежевых тонов, повсюду были разбросаны шкуры экзотических животных. Кроме них, на борту было еще четыре человека: два пилота и двое стюардов-суданцев. Как только самолет поднялся в воздух, Рашид повел Миреллу в спальню, распорядившись, чтобы их разбудили за полчаса до приземления.
Они очень устали, потому что уезжали из Лондона второпях. Рашид настаивал на том, чтобы завтракать уже в Стамбуле. Так что теперь они быстро разделись, залезли в постель и, обнявшись, заснули крепким сном.
Через три с половиной часа стюард разбудил их и подал шампанское прямо в постель. Мирелла наблюдала за тем, как Рашид высасывает сочную мякоть спелой фиги, и в очередной раз поражалась тому, сколько сексуальной притягательности в этом мужчине. Почувствовав на себе ее взгляд, он улыбнулся и поднес к ее губам разломанный плод. Вкус сладкого, пахучего сока напоминал аромат самой любви. Мирелле хотелось вобрать в себя этого мужчину, поглотить его целиком, как она только что сделала с плодом, но их сексуальные отношения были иного рода – он руководил ею в постели, и ей не на что было жаловаться, поскольку оба получали удовольствие.
Он поцеловал ее в губы, слизнул с них оставшиеся капельки сока и довольно равнодушно приказал ей смирить любовный пыл, пылающий в ее глазах, поскольку пришло время одеваться.
Она послушно вылезла из постели, а Рашид лакомился своим любимым шоколадом, пристально наблюдая за ней. Было очевидно, что это зрелище доставляет ему удовольствие. Он попросил ее надеть все украшения, чтобы ступить на землю Стамбула, как новоявленная царица. У него мелькнула мысль, что эта все еще наивная и неиспорченная американка понятия не имеет о том, что размер ее состояния действительно позволяет ей чувствовать себя в этой стране царицей.
Она закончила туалет и обернулась к Рашиду, ожидая его одобрения. Он поднялся и подошел к ней обнаженный. Приподняв ее лицо за подбородок, он ласково взглянул ей в глаза. Да, такой она ему нравилась – воплощение красоты, элегантности и богатства.
Мирелла чувствовала себя глупо полностью одетой рядом с нагим мужчиной. Она была похожа на туристку, рассматривающую в музее статую Аполлона.
– Ты прекрасна как богиня. Но мне бы хотелось видеть перед собой царицу. – С этими словами он вынул из туалетного столика коробку. – Это мой подарок в честь твоего прибытия в Стамбул.
Он достал из коробки старинное русское украшение, солнце с лучами, в центре которого сиял огромный алмаз. Приколов его на плечо Мирелле, торжественно произнес:
– Провозглашаю тебя новой царицей Турции.
Мирелла оглядела себя в зеркале и с трудом узнала в своем отражении ту женщину в строгом деловом костюме, какой всегда привыкла себя видеть. В ее облике действительно что-то безвозвратно изменилось, и она понимала, что не может совмещать в себе черты двух таких разных людей. Повернувшись к Рашиду, она заметила, что выражение его лица стало другим. Она не поняла, что означала эта перемена, но обняла его за шею и крепко поцеловала в знак благодарности.
Она почувствовала, что его язык ищет соприкосновения с ее языком, а все его тело напряглось, как туго натянутая струна. Сердце гулко заколотилось в ее груди, когда он привлек ее к себе и стал медленно опускать на колени до тех пор, пока ее рот не оказался на уровне его члена. Впервые за все время их близости он позволил ей сделать это. Он видел низменную, животную похоть в ее глазах, когда она с наслаждением сосала его член. Ее удивило то, что он заставил ее плотно сжать губы и не шевелиться, а лишь всасывать в себя его семя. Ему нестерпимо хотелось сорвать с нее одежду и высечь за то, что она вдруг превратилась из царицы в дешевую шлюху. Мирелла дрожала от страстного желания почувствовать его плоть между ног, в самой глубине своего лона. Он отступил на шаг, и она протянула к нему руку, чтобы он помог ей подняться. В ее глазах застыла немая мольба. Он испытывал необычайное наслаждение, отказывая ей в удовлетворении.
Последняя стадия соблазнения Миреллы Уингфилд началась: все шло по заранее продуманному им плану, если не считать посещения Стамбула. Но Рашид не сомневался, что даже это обстоятельство сумеет обратить себе на пользу. Он прекрасно понимал, что она жаждет ему отдаться. Он видел это в ее глазах, в движениях ее тела, слышал в модуляциях голоса.
Однако было одно обстоятельство, которое Рашид не учел. Ему самому безумно хотелось овладеть ею, заставить ее извиваться и стонать в экстазе, источать восхитительные соки любви. Ему очень хотелось проникнуть в ее эротическую глубину.
Они приземлились на небольшом аэродроме в пригороде Стамбула, где их ждал лимузин с шофером, машина для багажа и два человека, которых Рашид называл помощниками.
Миреллу поразил оливковый цвет их кожи, раскосые глаза, лысые черепа и бычьи шеи. Оба огромные, широкоплечие, изуродованные шрамами: у одного шрам проходил через глаз, у другого была багровая отметина за ухом и на шее. Они были похожи на близнецов в одинаковых черных костюмах, белых рубашках и узких галстуках. Мирелла никогда не встречала людей более угрожающего вида. Она не удивилась бы, если бы выяснилось, что Рашид нанял себе телохранителей из числа турецких борцов.
Впрочем, Мирелла не думала ни о Фуаде, который сидел впереди рядом с шофером, ни о Дауде, который сопровождал машину с багажом, пока они ехали в город.
Великолепный особняк Рашида с каменным фасадом был окружен тенистым садом и рядами кипарисов, которые высились за высокой чугунной оградой. Он располагался на самой высокой точке Месрутиет-Каддеси, где, как выяснилось, находились посольства Англии, Франции и России.
Миреллу неприятно поразило то, что телохранители неотступно следовали за ней и Рашидом даже тогда, когда они средь бела дня гуляли по саду. Стоило им войти в дом, как этих громил сменяли два других, правда, не таких страшных. По приезде их ждал великолепный завтрак из блюд национальной кухни, на котором присутствовали несколько пышнотелых турчанок, стареющий русский князек с безупречными светскими манерами и постоянно слезящимися глазами, а также два красивых молодых египтянина, которые оказались плейбоями того же ранга, что и сам Рашид.
После завтрака, когда гости разошлись, Рашид произнес:
– Пойди переоденься во что-нибудь попроще. Я хочу устроить для тебя экскурсию по Мизир-Карзизи. Это Египетский базар, который многие знают как «Рынок специй». Прекрасная отправная точка для знакомства со Стамбулом. Тебе там понравится, потому что это одно из красивейших мест в городе. На рынке до сих пор витают изысканные ароматы Древнего Востока. Оттуда мы поедем смотреть старые мечети. Мало кто из туристов их знает, а между тем это настоящие жемчужины турецкой архитектуры. Потом мы пообедаем в кругу друзей в великолепном ресторане «Пандели», который находится внутри купола, венчающего вход на рынок. А после обеда нас ждет прогулка по Капали-Карси, «Крытому рынку», самому большому и загадочному торговому месту в мире, где ты увидишь представление, которое я тебе обещал. Оно будет совсем не похоже на вчерашнюю оперу. Свою первую ночь в Стамбуле ты запомнишь на всю жизнь.
Мирелла очень удивилась, когда Рашид попросил ее не надевать дорогих украшений на эту прогулку, а жемчужное ожерелье спрятать под шарф. Это рискованное путешествие могло завести их в самые неожиданные места. Рашида очень удивил ответ Миреллы:
– Я полностью в твоей власти, но у меня есть одна просьба. Я хочу оказаться посередине Галатского моста на рассвете, когда муэдзин будет созывать правоверных на молитву.
Византия. Константинополь. Стамбул. Какая еще столица в мире была переименована трижды и сумела сохранить при этом все свои вечные символы – экзотику, эротику и восточную роскошь?
Византия. Константинополь. Стамбул. Как бы ни называли этот город, он всегда пробуждал в душах людей мириады заманчивых образов: источники самых изысканных наслаждений, азиатский образ жизни, темные кипарисовые чащи, мечети и минареты, царские сокровищницы, опасные приключения. Достаточно было услышать рассказы о сказочных дворцах, летних домах из грубо отесанных бревен, посеревших от просоленного воздуха Босфора, и воображение рисовало восхитительные картины турецкой экзотики. А что уж говорить о сладострастных одалисках, раскинувшихся на красочных коврах, об интригах гаремов, о тихо журчащих фонтанах, о легендарной реке Золотой Рог, о цветущих зарослях магнолии и жасмина, о восточных специях – соблазна для глаз, обоняния и вкуса.
Какой еще город мира стоит на перепутье двух континентов, двух миров, прочно связывая Восток и Запад? Сегодняшний Стамбул – это по-прежнему восточная столица, населенная восточными людьми, которые испытывают влияние западного мира. Впрочем, влияние это ограничено тем, что за плечами у города многовековая восточная история, ислам здесь официальная религия, а сердце и душа города пронизаны духом Малой Азии. Этот город населен людьми, живущими среди теней Византийской и Османской империй, поэтому их характеры и судьбы кажутся еще более выпуклыми, как геммы, заключенные в драгоценное обрамление.
Город окружен и поделен на секторы водой. И что это за водные артерии! Пролив Босфор, соединяющий Черное и Мраморное моря, отделяет европейский центр города от азиатских окраин. Воды Босфора и Золотого Рога сталкиваются и смешиваются, прежде чем раствориться в Мраморном море.
Берега Золотого Рога соединяет Галатский мост. На левом берегу реки расположен левантийский портовый квартал Галата, а на правом – царственный Стамбул, высящийся на семи холмах. Если встать в центре моста, можно ощутить себя в самом сердце города и почувствовать пульс его деловой жизни, а с другой стороны – прикоснуться к сокровищам Османской империи. Семь холмов, застроенных мечетями, дворцами и религиозными учреждениями. Пышные соборы с острыми, игольчатыми шпилями концентрируют такую красоту и мощь, которая против воли проникает в душу и наполняет ее мистическим благоговением. А увидеть в этих соборах мрачные, темные силуэты в лучах пылающего закатного солнца, незадолго до того как земля погрузится в ночные сумерки, а небо, перебрав все цвета палитры, остановится на чернильно-сизом, означает, что вам удалось одновременно уловить черты четырех миров: Востока и Запада, сегодняшнего дня и византийского прошлого Стамбула.
Мысль о смешении времен и культур запала в голову Мирелле, когда она стояла рядом с Рашидом в окружении двух «помощников» в центре Галатского моста. Эту мысль пытался донести до нее Адам Кори две недели назад в Нью-Йорке, когда они лежали обнаженные в объятиях друг друга.
Миреллу больше не беспокоило постоянное присутствие рядом Фуада и Дауда. Ей даже понравилось бродить по городу в сопровождении телохранителей, которым зачастую приходилось применять силу, чтобы отразить натиск уличных торговцев, пытающихся всучить прохожим свой товар, а также зазывал из кафе и маленьких ресторанчиков. Создавалось ощущение, что по крайней мере половина населения Стамбула толпится на этом мосту.
Некоторые зрелища оставили в душе Миреллы неизгладимое впечатление: например, продавцы симита – жареных пирожков, обсыпанных кунжутом, – которые проталкивались через толпу в сопровождении торговцев засахаренными фруктами. Повсюду стояли лотки с восточными сладостями: с фисташками и арахисом, жареными семенами кабачков и турецким горохом, миндалем и фундуком. Продавцы шербета с кожаными бутылями сновали туда-сюда, прокладывая себе путь локтями в безбрежном людском море.
Полчища мальчишек представляли собой особое сообщество. Они разносили чашки с кофе и стаканы с чаем на латунных подносах, демонстрируя чудеса акробатики и эквилибра, позволявшие сохранить в толчее напитки, не пролив ни капли. Существовала отдельная разновидность мальчишек – чистильщики обуви, которые вцеплялись в клиентов мертвой хваткой.
Низкорослые, смуглые и небритые люди сгибались под тяжестью грузов – бревен, картонных коробок, мотков пряжи, мешков угля, – которые они привязывали к спине и волокли вперед, криками и гиканьем расчищая себе путь. Мирелла подумала о том, что для этих тягловых животных в человеческом обличье нет ничего невозможного, когда вдруг увидела пианино, плывущее среди толчеи на двух волосатых, кривых ногах, обутых в стоптанные сандалии. В следующий момент великолепная реакция Дауда спасла ее от неминуемого столкновения с огромным сервантом с зеркальными дверцами. Она стала свидетельницей столкновения между пятифутовой горой пустых бочек и грудой металлических прутьев длиной в пятнадцать футов. Грохот, который раздался в ту же секунду, напоминал вступление ударных инструментов в симфонию криков, гогота, улюлюканья и шарканья тысяч ног.
На Миреллу вся эта обстановка произвела удручающее впечатление: все показалось грязным, серым, мрачным, люди – нищими, хмурыми и недружелюбными. Она не увидела того блеска и великолепия, которые обещал ей Адам Кори, ничего из того, что красочно описывали архивы ее предков. Она взглянула на Рашида и никак не могла увязать его образ с толпой турок, поглотившей их на мосту.
Она перегнулась через поручень и стала рассматривать суда и лодки всех возможных размеров и очертаний, бороздившие воды Босфора. Паром сновал между причалами, перевозя людей с одного берега на другой. Каики, груженные фруктами, рыбой и свежими овощами для местных рынков, играли в догонялки с танкерами и океанскими лайнерами под ливийскими, греческими, турецкими, русскими и иранскими флагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Мирелла вдруг ясно поняла, почему все они – Максим, Лоуренс и даже Маркус – так трепетно относятся к Уингфилд-Парку и почему никому из них никогда не приходило в голову продать часть своих владений даже в самых стесненных материальных обстоятельствах. Это поместье связывало их с прошлым, давало ощущение настоящего и вселяло уверенность в завтрашнем дне. Там были их корни, прочное основание, дающее опору в жизни.
Бедная мама, зачем она так бездарно тратит силы и время, чтобы лишить их всех наследства? Она упорствовала, но никогда не продвигалась в своем намерении ни на йоту – Маркусу чудом удавалось сохранить их имущество вопреки ее мольбам. Лишь Мирелла иногда поддавалась влиянию матери и колебалась в своих убеждениях, но полностью сломить ее Лили так и не смогла. К счастью для Миреллы, мужчины в их семействе оказались более стойкими, а дядя Хайрам вообще оказал ей неоценимую услугу, взвалив на ее плечи бремя забот о доме. И вот теперь прабабушка со своим наследством. Если бы не все эти люди, она наверняка замкнулась бы в своем маленьком мирке, который в конце концов поглотил бы ее, как это произошло с Лили.
Мирелла содрогнулась при мысли о том, какой она была всего две недели назад, как изощренно обманывала себя, убеждая, что жизнь ее безоблачна и совершенна. Ей понадобилось наследство, чтобы она решилась полностью изменить свою судьбу, заставившую ее ощутить любовь к самой себе, которая обещала быть взаимной. Такую любовь, какую она всегда испытывала к отцу, брату, Маркусу и Дине и какую хотела бы испытывать к матери.
Она вернулась в спальню и взяла со столика наручные часики: в Массачусетсе сейчас около полуночи. В Уингфилд-Парке никогда не ложатся раньше часа ночи. Мирелле вдруг захотелось позвонить Лили и сказать ей, что она ее любит, что все проблемы утрясутся. Ей хотелось сказать, что она рада представившейся теперь возможности вложить деньги в ремонт их поместья, что только сейчас она поняла, насколько важно для человека хранить связь с прошлым.
Мирелла сняла трубку и набрала прямой номер Лили. Та ответила не сразу.
– Алло?
– Привет, мама, я звоню только для того, чтобы сказать, что люблю тебя.
– Кто это? – ледяным тоном отозвалась Лили.
– Мирелла Уингфилд, твоя дочь. – Она досадливо покачала головой, подумав о том, что мать неисправима.
– Я не знаю никакой Миреллы Уингфилд, и у меня нет дочери, – процедила Лили и повесила трубку.
Глава 17
Мирелла летела в Турцию с Рашидом на его частном самолете, рассчитанном на двенадцать пассажиров и оборудованном по его вкусу. Салон был разделен на две части: столовая и гостиная, спальня с примыкающей к ней ванной.
Обстановка поражала роскошью и тонким вкусом, недаром над ней работал один из лучших итальянских дизайнеров. Стены, диваны и кресла были обтянуты мягкой кожей бежевых тонов, повсюду были разбросаны шкуры экзотических животных. Кроме них, на борту было еще четыре человека: два пилота и двое стюардов-суданцев. Как только самолет поднялся в воздух, Рашид повел Миреллу в спальню, распорядившись, чтобы их разбудили за полчаса до приземления.
Они очень устали, потому что уезжали из Лондона второпях. Рашид настаивал на том, чтобы завтракать уже в Стамбуле. Так что теперь они быстро разделись, залезли в постель и, обнявшись, заснули крепким сном.
Через три с половиной часа стюард разбудил их и подал шампанское прямо в постель. Мирелла наблюдала за тем, как Рашид высасывает сочную мякоть спелой фиги, и в очередной раз поражалась тому, сколько сексуальной притягательности в этом мужчине. Почувствовав на себе ее взгляд, он улыбнулся и поднес к ее губам разломанный плод. Вкус сладкого, пахучего сока напоминал аромат самой любви. Мирелле хотелось вобрать в себя этого мужчину, поглотить его целиком, как она только что сделала с плодом, но их сексуальные отношения были иного рода – он руководил ею в постели, и ей не на что было жаловаться, поскольку оба получали удовольствие.
Он поцеловал ее в губы, слизнул с них оставшиеся капельки сока и довольно равнодушно приказал ей смирить любовный пыл, пылающий в ее глазах, поскольку пришло время одеваться.
Она послушно вылезла из постели, а Рашид лакомился своим любимым шоколадом, пристально наблюдая за ней. Было очевидно, что это зрелище доставляет ему удовольствие. Он попросил ее надеть все украшения, чтобы ступить на землю Стамбула, как новоявленная царица. У него мелькнула мысль, что эта все еще наивная и неиспорченная американка понятия не имеет о том, что размер ее состояния действительно позволяет ей чувствовать себя в этой стране царицей.
Она закончила туалет и обернулась к Рашиду, ожидая его одобрения. Он поднялся и подошел к ней обнаженный. Приподняв ее лицо за подбородок, он ласково взглянул ей в глаза. Да, такой она ему нравилась – воплощение красоты, элегантности и богатства.
Мирелла чувствовала себя глупо полностью одетой рядом с нагим мужчиной. Она была похожа на туристку, рассматривающую в музее статую Аполлона.
– Ты прекрасна как богиня. Но мне бы хотелось видеть перед собой царицу. – С этими словами он вынул из туалетного столика коробку. – Это мой подарок в честь твоего прибытия в Стамбул.
Он достал из коробки старинное русское украшение, солнце с лучами, в центре которого сиял огромный алмаз. Приколов его на плечо Мирелле, торжественно произнес:
– Провозглашаю тебя новой царицей Турции.
Мирелла оглядела себя в зеркале и с трудом узнала в своем отражении ту женщину в строгом деловом костюме, какой всегда привыкла себя видеть. В ее облике действительно что-то безвозвратно изменилось, и она понимала, что не может совмещать в себе черты двух таких разных людей. Повернувшись к Рашиду, она заметила, что выражение его лица стало другим. Она не поняла, что означала эта перемена, но обняла его за шею и крепко поцеловала в знак благодарности.
Она почувствовала, что его язык ищет соприкосновения с ее языком, а все его тело напряглось, как туго натянутая струна. Сердце гулко заколотилось в ее груди, когда он привлек ее к себе и стал медленно опускать на колени до тех пор, пока ее рот не оказался на уровне его члена. Впервые за все время их близости он позволил ей сделать это. Он видел низменную, животную похоть в ее глазах, когда она с наслаждением сосала его член. Ее удивило то, что он заставил ее плотно сжать губы и не шевелиться, а лишь всасывать в себя его семя. Ему нестерпимо хотелось сорвать с нее одежду и высечь за то, что она вдруг превратилась из царицы в дешевую шлюху. Мирелла дрожала от страстного желания почувствовать его плоть между ног, в самой глубине своего лона. Он отступил на шаг, и она протянула к нему руку, чтобы он помог ей подняться. В ее глазах застыла немая мольба. Он испытывал необычайное наслаждение, отказывая ей в удовлетворении.
Последняя стадия соблазнения Миреллы Уингфилд началась: все шло по заранее продуманному им плану, если не считать посещения Стамбула. Но Рашид не сомневался, что даже это обстоятельство сумеет обратить себе на пользу. Он прекрасно понимал, что она жаждет ему отдаться. Он видел это в ее глазах, в движениях ее тела, слышал в модуляциях голоса.
Однако было одно обстоятельство, которое Рашид не учел. Ему самому безумно хотелось овладеть ею, заставить ее извиваться и стонать в экстазе, источать восхитительные соки любви. Ему очень хотелось проникнуть в ее эротическую глубину.
Они приземлились на небольшом аэродроме в пригороде Стамбула, где их ждал лимузин с шофером, машина для багажа и два человека, которых Рашид называл помощниками.
Миреллу поразил оливковый цвет их кожи, раскосые глаза, лысые черепа и бычьи шеи. Оба огромные, широкоплечие, изуродованные шрамами: у одного шрам проходил через глаз, у другого была багровая отметина за ухом и на шее. Они были похожи на близнецов в одинаковых черных костюмах, белых рубашках и узких галстуках. Мирелла никогда не встречала людей более угрожающего вида. Она не удивилась бы, если бы выяснилось, что Рашид нанял себе телохранителей из числа турецких борцов.
Впрочем, Мирелла не думала ни о Фуаде, который сидел впереди рядом с шофером, ни о Дауде, который сопровождал машину с багажом, пока они ехали в город.
Великолепный особняк Рашида с каменным фасадом был окружен тенистым садом и рядами кипарисов, которые высились за высокой чугунной оградой. Он располагался на самой высокой точке Месрутиет-Каддеси, где, как выяснилось, находились посольства Англии, Франции и России.
Миреллу неприятно поразило то, что телохранители неотступно следовали за ней и Рашидом даже тогда, когда они средь бела дня гуляли по саду. Стоило им войти в дом, как этих громил сменяли два других, правда, не таких страшных. По приезде их ждал великолепный завтрак из блюд национальной кухни, на котором присутствовали несколько пышнотелых турчанок, стареющий русский князек с безупречными светскими манерами и постоянно слезящимися глазами, а также два красивых молодых египтянина, которые оказались плейбоями того же ранга, что и сам Рашид.
После завтрака, когда гости разошлись, Рашид произнес:
– Пойди переоденься во что-нибудь попроще. Я хочу устроить для тебя экскурсию по Мизир-Карзизи. Это Египетский базар, который многие знают как «Рынок специй». Прекрасная отправная точка для знакомства со Стамбулом. Тебе там понравится, потому что это одно из красивейших мест в городе. На рынке до сих пор витают изысканные ароматы Древнего Востока. Оттуда мы поедем смотреть старые мечети. Мало кто из туристов их знает, а между тем это настоящие жемчужины турецкой архитектуры. Потом мы пообедаем в кругу друзей в великолепном ресторане «Пандели», который находится внутри купола, венчающего вход на рынок. А после обеда нас ждет прогулка по Капали-Карси, «Крытому рынку», самому большому и загадочному торговому месту в мире, где ты увидишь представление, которое я тебе обещал. Оно будет совсем не похоже на вчерашнюю оперу. Свою первую ночь в Стамбуле ты запомнишь на всю жизнь.
Мирелла очень удивилась, когда Рашид попросил ее не надевать дорогих украшений на эту прогулку, а жемчужное ожерелье спрятать под шарф. Это рискованное путешествие могло завести их в самые неожиданные места. Рашида очень удивил ответ Миреллы:
– Я полностью в твоей власти, но у меня есть одна просьба. Я хочу оказаться посередине Галатского моста на рассвете, когда муэдзин будет созывать правоверных на молитву.
Византия. Константинополь. Стамбул. Какая еще столица в мире была переименована трижды и сумела сохранить при этом все свои вечные символы – экзотику, эротику и восточную роскошь?
Византия. Константинополь. Стамбул. Как бы ни называли этот город, он всегда пробуждал в душах людей мириады заманчивых образов: источники самых изысканных наслаждений, азиатский образ жизни, темные кипарисовые чащи, мечети и минареты, царские сокровищницы, опасные приключения. Достаточно было услышать рассказы о сказочных дворцах, летних домах из грубо отесанных бревен, посеревших от просоленного воздуха Босфора, и воображение рисовало восхитительные картины турецкой экзотики. А что уж говорить о сладострастных одалисках, раскинувшихся на красочных коврах, об интригах гаремов, о тихо журчащих фонтанах, о легендарной реке Золотой Рог, о цветущих зарослях магнолии и жасмина, о восточных специях – соблазна для глаз, обоняния и вкуса.
Какой еще город мира стоит на перепутье двух континентов, двух миров, прочно связывая Восток и Запад? Сегодняшний Стамбул – это по-прежнему восточная столица, населенная восточными людьми, которые испытывают влияние западного мира. Впрочем, влияние это ограничено тем, что за плечами у города многовековая восточная история, ислам здесь официальная религия, а сердце и душа города пронизаны духом Малой Азии. Этот город населен людьми, живущими среди теней Византийской и Османской империй, поэтому их характеры и судьбы кажутся еще более выпуклыми, как геммы, заключенные в драгоценное обрамление.
Город окружен и поделен на секторы водой. И что это за водные артерии! Пролив Босфор, соединяющий Черное и Мраморное моря, отделяет европейский центр города от азиатских окраин. Воды Босфора и Золотого Рога сталкиваются и смешиваются, прежде чем раствориться в Мраморном море.
Берега Золотого Рога соединяет Галатский мост. На левом берегу реки расположен левантийский портовый квартал Галата, а на правом – царственный Стамбул, высящийся на семи холмах. Если встать в центре моста, можно ощутить себя в самом сердце города и почувствовать пульс его деловой жизни, а с другой стороны – прикоснуться к сокровищам Османской империи. Семь холмов, застроенных мечетями, дворцами и религиозными учреждениями. Пышные соборы с острыми, игольчатыми шпилями концентрируют такую красоту и мощь, которая против воли проникает в душу и наполняет ее мистическим благоговением. А увидеть в этих соборах мрачные, темные силуэты в лучах пылающего закатного солнца, незадолго до того как земля погрузится в ночные сумерки, а небо, перебрав все цвета палитры, остановится на чернильно-сизом, означает, что вам удалось одновременно уловить черты четырех миров: Востока и Запада, сегодняшнего дня и византийского прошлого Стамбула.
Мысль о смешении времен и культур запала в голову Мирелле, когда она стояла рядом с Рашидом в окружении двух «помощников» в центре Галатского моста. Эту мысль пытался донести до нее Адам Кори две недели назад в Нью-Йорке, когда они лежали обнаженные в объятиях друг друга.
Миреллу больше не беспокоило постоянное присутствие рядом Фуада и Дауда. Ей даже понравилось бродить по городу в сопровождении телохранителей, которым зачастую приходилось применять силу, чтобы отразить натиск уличных торговцев, пытающихся всучить прохожим свой товар, а также зазывал из кафе и маленьких ресторанчиков. Создавалось ощущение, что по крайней мере половина населения Стамбула толпится на этом мосту.
Некоторые зрелища оставили в душе Миреллы неизгладимое впечатление: например, продавцы симита – жареных пирожков, обсыпанных кунжутом, – которые проталкивались через толпу в сопровождении торговцев засахаренными фруктами. Повсюду стояли лотки с восточными сладостями: с фисташками и арахисом, жареными семенами кабачков и турецким горохом, миндалем и фундуком. Продавцы шербета с кожаными бутылями сновали туда-сюда, прокладывая себе путь локтями в безбрежном людском море.
Полчища мальчишек представляли собой особое сообщество. Они разносили чашки с кофе и стаканы с чаем на латунных подносах, демонстрируя чудеса акробатики и эквилибра, позволявшие сохранить в толчее напитки, не пролив ни капли. Существовала отдельная разновидность мальчишек – чистильщики обуви, которые вцеплялись в клиентов мертвой хваткой.
Низкорослые, смуглые и небритые люди сгибались под тяжестью грузов – бревен, картонных коробок, мотков пряжи, мешков угля, – которые они привязывали к спине и волокли вперед, криками и гиканьем расчищая себе путь. Мирелла подумала о том, что для этих тягловых животных в человеческом обличье нет ничего невозможного, когда вдруг увидела пианино, плывущее среди толчеи на двух волосатых, кривых ногах, обутых в стоптанные сандалии. В следующий момент великолепная реакция Дауда спасла ее от неминуемого столкновения с огромным сервантом с зеркальными дверцами. Она стала свидетельницей столкновения между пятифутовой горой пустых бочек и грудой металлических прутьев длиной в пятнадцать футов. Грохот, который раздался в ту же секунду, напоминал вступление ударных инструментов в симфонию криков, гогота, улюлюканья и шарканья тысяч ног.
На Миреллу вся эта обстановка произвела удручающее впечатление: все показалось грязным, серым, мрачным, люди – нищими, хмурыми и недружелюбными. Она не увидела того блеска и великолепия, которые обещал ей Адам Кори, ничего из того, что красочно описывали архивы ее предков. Она взглянула на Рашида и никак не могла увязать его образ с толпой турок, поглотившей их на мосту.
Она перегнулась через поручень и стала рассматривать суда и лодки всех возможных размеров и очертаний, бороздившие воды Босфора. Паром сновал между причалами, перевозя людей с одного берега на другой. Каики, груженные фруктами, рыбой и свежими овощами для местных рынков, играли в догонялки с танкерами и океанскими лайнерами под ливийскими, греческими, турецкими, русскими и иранскими флагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35