Возможно, придется научиться ходить задом наперед, чтобы Зак не видел моих ляжек сзади и не сравнивал меня с последней фотомоделью, которая была его девушкой. Но, черт подери, это того стоило. Я сбежала от супружеских уз, чтобы жить в андеграунде, а не в спортзале, и решила, что буду наслаждаться приключениями. Обрету способность быть благодарной судьбе за все. Буду служить своей страсти. Буду кокетливой, очаровательной, экстравагантной. Буду женщиной-вамп и проституткой одновременно. Ничто не мешает мне идти по пути удовольствий и наслаждений. Я оставила Джулиана, чтобы быть распутной Иезавелью, женой царя Израиля. И я буду распутничать, мать вашу.
29
Я не очень рад тебя видеть
В кармане у меня пистолет
Единственная вечеринка, на которую я могла рассчитывать в свой день рождения, – это вечеринка с привидениями, и я их сама и должна была вызвать.
Когда в туалете гостиничного номера в Дублине нашли мертвым Скунса, ударника из группы Зака, я не заподозрила, что к этому может иметь отношение Роттерман. Даже после того, как Зак сообщил мне, что ударник был застрахован компанией «Ротвейлер Рекордс» на полмиллиона фунтов, а нового взяли в группу еще до его смерти. Но на кладбище в Бромптоне запоздалый звоночек тревоги прозвенел у меня в мозгу.
Вокруг, желая как можно удачнее сфотографировать могилу, словно псы, толпились папарацци, и Роттерман едва скрывал свое возбуждение.
– Вот так реклама!
– Роттерман, мальчик мертв! – напомнила я ему. – Вряд ли для него это продвижение в карьере.
– Да, но подумай о продажах!
Роттерман всегда подстрекал Закери. На его взгляд, рок-звезды должны были исчезать или погибать при самых странных обстоятельствах. Он скрылся за надгробием, чтобы завести беседу с «компаньоном», который утром прилетел из Нью-Йорка.
Увидев пистолет, заткнутый за пояс этого якобы компаньона, я вдруг осознала, что пустые, как мне казалось, угрозы, которые я слышала от агента Зака, обретают вполне определенный смысл, а предупреждение Джулиана не столь безосновательно и фантастично.
На похороны рок-звезд, словно мухи, слетаются все знаменитости. Когда гроб опустили в землю, пузатые, с седыми висками руководители компании звукозаписи в лимонного цвета свитерах и с лосьоном для бритья, способным вернуть к жизни мертвого, собрались в кучку для заключения очередной сделки. Рыдающие сучки на каблуках выясняли, кому важнее присутствовать на поминках – «Я знала его лучше, чем она», – и назначали свидание оставшимся в живых членам группы.
Притворные горевания продолжались в нашем доме на Эбби-роуд.
Здесь были шишки из компании звукозаписи, компенсировавшие физические недостатки тем, что носили разбухшие кошелки на уровне паха (женский вариант увеличивающего грудь бюстгальтера). Члены группы богемного вида, на лбу у которых было написано: «Я такая творческая личность, что отказываюсь бриться» (причем, что удивительно, их патлы были одинаковой длины круглый год), обменивались безвкусными, как и еда в тарталетках, старыми анекдотами Скунса.
Я обнаружила Зака на нашей заново отделанной кухне, и те же двое пиджаков «Армани» махали перед его носом новым контрактом.
– Закери! – воскликнула я голосом, от которого чуть не потрескался фарфор. – Не подписывай! Или тебе придется скрываться где-нибудь в аргентинской рыбачьей деревушке!
Зак выпроводил меня в отдаленную часть сада, где нас никто не мог видеть.
– Перестань вести се'я как мамаша, слышишь? – потребовал он. Его дикция снова ухудшилась.
– Да я не веду себя как мамаша, хотя, если хочешь, теперь ты наказан на три недели, – слабо парировала я.
Он с трудом выдавил улыбку.
– Ты зна'шь, через час я отправляюсь в Будапешт. – Он опрокинул меня на газон. – И ты должна поехать со мной.
– Ну… Зная Роттермана, я уверена, что он забронировал тебе места на таком самолете, в котором дверь багажного отделения открывается во время полета и все предусмотрено для того, чтобы пассажиры приземлились чуть раньше самого самолета.
– Да? Если я упаду, то постараюсь упасть на тебя. – Его рука была уже под моим лифчиком, но я почувствовала утомленные нотки в его голосе. – Поэтому ты должна поехать со мной, Бек… Понимаешь, мы отдаляемся друг от друга в каком-то смысле, девочка моя.
– Я знаю. Когда ты бодрствуешь, я сплю. Когда я бодрствую, спишь ты. Только твой младший братик не дремлет… – Он рассмеялся, но без энтузиазма, и убрал руку с моей груди. – …и мы больше не разговариваем, – добавила я, гладя его лицо. Впервые язык тела был недостаточно убедителен.
– Ты права. Я мало с тобой разговариваю… Увидимся, крошка. Мне нужно собирать вещи.
– Вот. Как всегда. Ты даже не можешь поговорить о том, что мы мало разговариваем.
– Тогда поех'ли со мной! Ты ж' должна быть моей женщиной!
– Если я для тебя так важна, останься. Я говорю серьезно, Зак. Мне кажется, тебе не надо ехать. Послушай меня. Ты же знаешь, что деньги от страховки идут фирме звукозаписи. Когда мы были в Бристоле, я видела, как Роттерман давал Скунсу героин.
Я ожидала, что Зак взорвется от негодования. Но он просто скрутил папиросу, прикурил и лениво затянулся.
– Да что с тобой, Зак? Я больше тебя расстраиваюсь из-за того, что Ротти подсадил бедного ребенка на наркотики и вскоре сам устроил ему передозировку, а ведь я даже не знала этого мальчика.
– Я расстроен, понятное дело. – Его глаза зло сверкнули. – Но мне проще этого не показывать.
– Я никогда не пойму мужчин. Вы не звоните своим матерям, вы не плачете над мелодрамами вроде «Неспящих в Сиэтле», вы не можете сказать «Я люблю тебя» женщине, которая вынашивает ваших детей, вы не можете плакать на похоронах друзей, но вы готовы писать кровью, когда из-за погодных условий отменяют тур воссоединившихся «Роллинг Стоунз».
– Послушай, в шоу-бизнесе речь не о том, ублюдок ты или нет, а о том, большой ты ублюдок или средний. Благодаря Роттерману, я буду сниматься в рекламе Кельвина Кляйна. А это большие бабки.
– Боже! Ты что, действительно хочешь стать мужским вариантом «Спайс Герлз»? И судить о своем успехе по количеству недозрелых толстозадых дур, которые будут на коленях просить твой автограф? Я не намерена основную часть нашей жизни провести на страницах паршивых газетенок: «Шоу Зака и Бекки! Присоединяйтесь к ним, путешествуя в центр Поп-Вселенной!».
Зак улыбнулся.
– Не улыбайся! Дома я уже не могу выносить твою улыбку. Теперь она принадлежит чужим людям. У кого-то есть на нее копирайт, мать твою.
– О боже. Да перестань быть такой англичанкой до мозга костей. Ничего не проходит так быстро, как успех. А Ротти уже готовит мое выступление в Нью-Йорке. Ты понимаешь, что это для меня значит? Я артист. А артисты вынуждены идти на поводу.
– Да уж. На поводке скорее, зато в лимузине с кондиционером. Джулиан говорит, что Роттерман сам подал заявление в Скотланд-Ярд.
– Джулиан? А когда эт' ты с ним разговаривала? И откуда, бля, ему-то знать? – Он грубо развел мне ноги.
– Зак, если у тебя есть ко мне какие-либо чувства, ты расстанешься с Роттерманом.
– Ты забываешь, что я мужчина. Нет у меня никаких чувств!
– Зак, ты далеко пойдешь… и, надеюсь, оттуда не вернешься, – сказала я и тут же об этом пожалела.
– Да, ну тогда увидимся как-нибудь. – И он оставил меня лежать с задранной до ушей юбкой.
Из дома доносились музыка и смех. Я собрала остатки сил. Побольше доказательств моей правоты – вот что нужно Заку.
Я заметила, как Роттерман сделал знак Селестии. Трепеща, она послушно засеменила к нему. Они радостно шептались, а потом Селестия отправилась в ванную комнату на втором этаже. Я ворвалась следом за ней – она уставилась на меня остекленевшими глазами. В ней появилась тупая наглость. Неожиданно я увидела ее в резком свете флюоресцирующей лампы. Худенькие детские ножки, колготки в сеточку, ярко подведенные глаза, грязные волосы, свисающие безжизненными сосульками. Почувствовав слабый запах блевотины, я наклонилась к раковине, где еще плавали остатки салата и моркови. Господи… Если уж ты страдаешь булимией, не лучше ли питаться шоколадными пудингами?
– Зачем ты с собой такое творишь? – спросила я тихо. – Тебе нужен врач.
Селестия беспомощно смотрела на меня. Было глупо просить ее войти в контакт с внутренним ребенком – его она, без сомнений, уже выблевала.
Мне ничего не оставалось, как пойти на открытую конфронтацию с Роттерманом. В толпе гостей его не было. В конце концов я нашла его в темном углу гаража – сгорбленный новоиспеченный «компаньон» со злобным лицом пересчитывал деньги, раскладывая пачки купюр по пятьдесят фунтов на капоте новой спортивной машины Закери.
– Че те надо? – сплюнул Роттерман. – У нас тут дел'вой разг'ор.
– И что на повестке дня? Преимущества переезда в Италию, где за преступления платят больше, а все судьи уже перебиты?..
– Вообще-то хорошо, что ты здесь, – удерживая тарелку с закусками, Роттерман облокотился на капот, словно обрюзгшая ящерица. – Хочу те'е кое-что сообщить.
– Дай-ка угадаю. Твоя мать пьянствовала во время беременности? – Я разглядывала поры его лица, напоминающие вулканические кратеры.
– Надо бы тебя прикончить за такие слова.
– Да у меня не хватит жизней на все те разы, когда ты намеревался это сделать…
Воцарившаяся атмосфера напоминала сцену из фильма Квентина Тарантино.
– А теперь вон из моего дома, – сблефовала я. Открыла дверь в гараж, и свет залил помещение. Блестящий лимузин Роттермана медленно шлындал туда-сюда. – Лимузин отходит через две минуты. Марш в него. Или лучше под него, да поживее… А то, думаю, Закери тоже будет интересно узнать о вашем «деловом разговоре».
– Ха! – просиял Роттерман. – После того как Зак подписал этот чертов контракт, ты до меня не докопаешься, тварюжка сраная. Теперь он принадлежит мне!
– Он подписал? – Челюсть у меня отвисла.
– Да, только что, по пути в аэропорт. – Агент плотоядно впился зубами в сосиску, напоминающую воспаленный эрегированный член.
– Он бы этого не сделал, не посовещавшись со мной.
– Вот, почитай и поплачь. – Роттерман развязным движением сунул мне под нос пачку бумаг.
Третий раунд: один ноль в пользу агента.
Зак поставил меня в дурацкое положение. Черт. И нужно было из него выбираться. А когда речь идет о дурацких ситуациях, выход один…
30
Не для этого я брила ножки
Визиты к косметологам доставляют мне такое же наслаждение, как пребывание в концлагере, где с тебя заживо сдирают кожу колючей проволокой. Но Анушка, узнав, что Дариус чуть не умер в своем путешествии, решила отправиться на оздоровительный курорт «Чемпниз», чтобы восстановить нервную систему.
– Мне так жаль.
– Мне тоже, – всхлипывала она. – Он выжил. Как можно выжить в Сребренице?
Кейт как раз проявила лояльность и со страдальческим видом дала мне несколько дней отпуска, чтобы я могла оплакать смерть ударника. Я не сказала ей, что собираюсь посвятить все это время уходу за собой.
«Чемпниз» – роскошная оздоровительная ферма, где в закрытом бассейне бултыхается множество слоноподобных принцесс из Саудовской Аравии, где полно слезающих с наркотиков звезд мыльных опер и только что разведенных матрон, приводящих себя в порядок перед тем, как снова пуститься в охоту за женихами.
После обычного стожка сена на обед на нас, потрясая шлангами для промывания кишечника, набросились широкоплечие, статные врачи-амазонки.
Я решила выбрать нечто наименее зловещее. Мне посоветовали сделать маску для шеи из окиси алюминия, а также срочно обратиться к косметологу. (Зачем? Чтобы удлинить ноги? Основной моей проблемой был рост – всего сто шестьдесят сантиметров.) Мне также предложили сделать ботулиническую инъекцию, препятствующую непроизвольному сокращению мышц, что поможет мне справиться с морщинами. «У меня морщины оттого, что я не понимаю, какой нужно быть идиоткой, чтобы согласиться на эту немыслимую процедуру».
Через час микрочастотная тонизирующая установка уменьшила мое лицо до размера двойного подбородка. Предполагалось еще отшелушить кожу морскими водорослями, так что мое лицо скоро стало бы мало для моего же волосяного покрова. От дальнейшей усушки меня спасло появление Анушки с одной выщипанной бровью. На полной скорости она влетела в кабинет.
Я приподнялась на локте.
– Что случилось?
– Когда я придавала форму дуги бровям…
– Зачем тебе, Энни? Ты и так из богатой семьи, они у тебя дугой от рождения.
– … мимо меня прошел Джулиан. Вмиг я приняла сидячее положение.
– Джулиан здесь? Он же ненавидит упражнения. Так же, как изнеженных богатеньких ублюдков.
– И не один. Он проживает в номере для двоих. Со своей женой.
Пошатываясь, я слезла со стола, схватила халат и вывалилась за ней.
Когда я добралась до тридцать второго номера, первое, что вырвалось у меня, был крик: «Ты что это творишь, мать твою?» Причина была очевидна: ноги моей лучшей подруги были обмотаны вокруг ушей моего мужа, словно концы стетоскопа.
Кейт и Джулиан еле оторвали лица от пахов друг друга и мигом скатились с кровати.
– Что ты, на хер, делаешь? – закричала я на Джулиана. – Ты же терпеть не можешь Кейт.
– Хм… поверишь ли… несмотря на наши различия… – Он накинул белый пушистый халат.
Шок был физическим и психологическим одновременно.
Глаза Кейт бегали по ковру, словно мыши. Она искала очки.
– Ты хочешь сказать свое последнее слово сейчас или оставить на потом, чтобы его высекли в качестве эпитафии на твоей могиле? – набросилась я на нее, но Джулиан удержал меня.
– Если она бесследно исчезнет, люди заметят, – сказал он спокойно, – и я в особенности.
– Тогда тебе надо ее срочно реанимировать, отправить на повышение квалификации лучших подруг, и побыстрее. Как ты могла? – рычала я на нее. – Существует несколько вещей, которые феминистка не должна делать ни в коем случае. В том числе спать с мужем своей лучшей подруги. К тому же вы ненавидите друг друга. Так было всегда!
– Платоническая дружба, – сказал Джулиан, стараясь сдержать меня, пока я неистово извивалась. – Заряженное ружье иногда выстреливает, и это было именно оно.
– В любом случае ты сама виновата, – захныкала Кейт, натягивая на себя одеяло. – Это ты попросила меня сходить к Джулиану и поговорить с ним. Я так и сделала, потом я узнала его чуть лучше и… – запнулась она.
– Ты говорила, что можешь читать его мысли как книгу. Но, кажется, я не просила тебя лапать страницы, мать твою! А что у тебя на сиське?
Она посмотрела на свою грудь.
– Румяна для сосков, – сказала она, находясь в настолько шоковом состоянии, что даже не могла язвить.
– Румяна для сосков! – Я подпрыгнула от удивления. – Да ты лифчик впервые напялила только на прошлой неделе. – Я проследовала взглядом по шву на чулке и обнаружила, что на ногах у нее были туфли, всем своим видом говорящие: «Следуй за мной до дома и трахни меня в подъезде». – А не ты ли говорила, что высокие каблуки унижают женщину?
В поисках других доказательств лицемерия Кейт я стала рыться в смятых простынях.
Уворачиваясь от меня, она соскочила с кровати.
– Еще они могут быть признаком женской власти, – едва овладев собой, промямлила она.
Обнаружив под подушкой принадлежащие им обоим трусы из леопардовой кожи, я издала долгий громкий стон – окружающие вполне могли подумать, что мне ставят клизму. А проходящие мимо терапевты обязательно бы переглянулись, одарив друг друга самодовольными победными улыбками.
– Херовы кожаные трусы! Это же я тебе о них рассказала! Да ты… Господи. Ты просто притворялась моей подругой, чтобы выведать интимные сведения и увести у меня мужа. Нет. Нет. Это точно не из книги о лучших подругах, – орала я. – Это нарушение кодекса лучших подруг. Это развод лучших подруг!
– Ох, опять это слово из шести букв. – Джулиан скрутил мою руку за спиной и повернул меня к себе лицом. – Ты, наверное, забыла, но мы почти в разводе. По твоей инициативе.
Халат, который я в спешке нацепила в косметическом кабинете, на секунду распахнулся. Джулиан взглянул на мое тело без всякого интереса. Я не шучу. Он одел меня глазами.
– Мы с Кейт не делаем ничего предосудительного. Ничего вообще. Это ты спец в таких вещах. А теперь убирайся из моей комнаты или я позову охрану, и тебя уберут.
– Уберут? Я что, куча мусора? – Я снова набросилась на Кейт. – Я все еще его жена, мать твою. – Кейт взвыла оттого, что я лягнула ее в голень, а голень ее была выбрита. – Ты побрила ноги?! Не могу поверить!
– Убирайся, – взгляд Джулиана стал стальным. Таким я видела его только в зале суда. – Или я сделаю так, что тебя арестуют за нарушение общественного порядка и оскорбление личности. – Защищая Кейт, он обнял ее, Кейт же отодвинулась.
– Прости, что не сказала тебе, Бекки, но я знала, что ты взбесишься. Дело в том, что Джулиан был настолько уязвлен твоим отношением к нему, и, понимаешь, просто все шло по нарастающей… Мы не хотели друг в друга… – Она внезапно остановилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
29
Я не очень рад тебя видеть
В кармане у меня пистолет
Единственная вечеринка, на которую я могла рассчитывать в свой день рождения, – это вечеринка с привидениями, и я их сама и должна была вызвать.
Когда в туалете гостиничного номера в Дублине нашли мертвым Скунса, ударника из группы Зака, я не заподозрила, что к этому может иметь отношение Роттерман. Даже после того, как Зак сообщил мне, что ударник был застрахован компанией «Ротвейлер Рекордс» на полмиллиона фунтов, а нового взяли в группу еще до его смерти. Но на кладбище в Бромптоне запоздалый звоночек тревоги прозвенел у меня в мозгу.
Вокруг, желая как можно удачнее сфотографировать могилу, словно псы, толпились папарацци, и Роттерман едва скрывал свое возбуждение.
– Вот так реклама!
– Роттерман, мальчик мертв! – напомнила я ему. – Вряд ли для него это продвижение в карьере.
– Да, но подумай о продажах!
Роттерман всегда подстрекал Закери. На его взгляд, рок-звезды должны были исчезать или погибать при самых странных обстоятельствах. Он скрылся за надгробием, чтобы завести беседу с «компаньоном», который утром прилетел из Нью-Йорка.
Увидев пистолет, заткнутый за пояс этого якобы компаньона, я вдруг осознала, что пустые, как мне казалось, угрозы, которые я слышала от агента Зака, обретают вполне определенный смысл, а предупреждение Джулиана не столь безосновательно и фантастично.
На похороны рок-звезд, словно мухи, слетаются все знаменитости. Когда гроб опустили в землю, пузатые, с седыми висками руководители компании звукозаписи в лимонного цвета свитерах и с лосьоном для бритья, способным вернуть к жизни мертвого, собрались в кучку для заключения очередной сделки. Рыдающие сучки на каблуках выясняли, кому важнее присутствовать на поминках – «Я знала его лучше, чем она», – и назначали свидание оставшимся в живых членам группы.
Притворные горевания продолжались в нашем доме на Эбби-роуд.
Здесь были шишки из компании звукозаписи, компенсировавшие физические недостатки тем, что носили разбухшие кошелки на уровне паха (женский вариант увеличивающего грудь бюстгальтера). Члены группы богемного вида, на лбу у которых было написано: «Я такая творческая личность, что отказываюсь бриться» (причем, что удивительно, их патлы были одинаковой длины круглый год), обменивались безвкусными, как и еда в тарталетках, старыми анекдотами Скунса.
Я обнаружила Зака на нашей заново отделанной кухне, и те же двое пиджаков «Армани» махали перед его носом новым контрактом.
– Закери! – воскликнула я голосом, от которого чуть не потрескался фарфор. – Не подписывай! Или тебе придется скрываться где-нибудь в аргентинской рыбачьей деревушке!
Зак выпроводил меня в отдаленную часть сада, где нас никто не мог видеть.
– Перестань вести се'я как мамаша, слышишь? – потребовал он. Его дикция снова ухудшилась.
– Да я не веду себя как мамаша, хотя, если хочешь, теперь ты наказан на три недели, – слабо парировала я.
Он с трудом выдавил улыбку.
– Ты зна'шь, через час я отправляюсь в Будапешт. – Он опрокинул меня на газон. – И ты должна поехать со мной.
– Ну… Зная Роттермана, я уверена, что он забронировал тебе места на таком самолете, в котором дверь багажного отделения открывается во время полета и все предусмотрено для того, чтобы пассажиры приземлились чуть раньше самого самолета.
– Да? Если я упаду, то постараюсь упасть на тебя. – Его рука была уже под моим лифчиком, но я почувствовала утомленные нотки в его голосе. – Поэтому ты должна поехать со мной, Бек… Понимаешь, мы отдаляемся друг от друга в каком-то смысле, девочка моя.
– Я знаю. Когда ты бодрствуешь, я сплю. Когда я бодрствую, спишь ты. Только твой младший братик не дремлет… – Он рассмеялся, но без энтузиазма, и убрал руку с моей груди. – …и мы больше не разговариваем, – добавила я, гладя его лицо. Впервые язык тела был недостаточно убедителен.
– Ты права. Я мало с тобой разговариваю… Увидимся, крошка. Мне нужно собирать вещи.
– Вот. Как всегда. Ты даже не можешь поговорить о том, что мы мало разговариваем.
– Тогда поех'ли со мной! Ты ж' должна быть моей женщиной!
– Если я для тебя так важна, останься. Я говорю серьезно, Зак. Мне кажется, тебе не надо ехать. Послушай меня. Ты же знаешь, что деньги от страховки идут фирме звукозаписи. Когда мы были в Бристоле, я видела, как Роттерман давал Скунсу героин.
Я ожидала, что Зак взорвется от негодования. Но он просто скрутил папиросу, прикурил и лениво затянулся.
– Да что с тобой, Зак? Я больше тебя расстраиваюсь из-за того, что Ротти подсадил бедного ребенка на наркотики и вскоре сам устроил ему передозировку, а ведь я даже не знала этого мальчика.
– Я расстроен, понятное дело. – Его глаза зло сверкнули. – Но мне проще этого не показывать.
– Я никогда не пойму мужчин. Вы не звоните своим матерям, вы не плачете над мелодрамами вроде «Неспящих в Сиэтле», вы не можете сказать «Я люблю тебя» женщине, которая вынашивает ваших детей, вы не можете плакать на похоронах друзей, но вы готовы писать кровью, когда из-за погодных условий отменяют тур воссоединившихся «Роллинг Стоунз».
– Послушай, в шоу-бизнесе речь не о том, ублюдок ты или нет, а о том, большой ты ублюдок или средний. Благодаря Роттерману, я буду сниматься в рекламе Кельвина Кляйна. А это большие бабки.
– Боже! Ты что, действительно хочешь стать мужским вариантом «Спайс Герлз»? И судить о своем успехе по количеству недозрелых толстозадых дур, которые будут на коленях просить твой автограф? Я не намерена основную часть нашей жизни провести на страницах паршивых газетенок: «Шоу Зака и Бекки! Присоединяйтесь к ним, путешествуя в центр Поп-Вселенной!».
Зак улыбнулся.
– Не улыбайся! Дома я уже не могу выносить твою улыбку. Теперь она принадлежит чужим людям. У кого-то есть на нее копирайт, мать твою.
– О боже. Да перестань быть такой англичанкой до мозга костей. Ничего не проходит так быстро, как успех. А Ротти уже готовит мое выступление в Нью-Йорке. Ты понимаешь, что это для меня значит? Я артист. А артисты вынуждены идти на поводу.
– Да уж. На поводке скорее, зато в лимузине с кондиционером. Джулиан говорит, что Роттерман сам подал заявление в Скотланд-Ярд.
– Джулиан? А когда эт' ты с ним разговаривала? И откуда, бля, ему-то знать? – Он грубо развел мне ноги.
– Зак, если у тебя есть ко мне какие-либо чувства, ты расстанешься с Роттерманом.
– Ты забываешь, что я мужчина. Нет у меня никаких чувств!
– Зак, ты далеко пойдешь… и, надеюсь, оттуда не вернешься, – сказала я и тут же об этом пожалела.
– Да, ну тогда увидимся как-нибудь. – И он оставил меня лежать с задранной до ушей юбкой.
Из дома доносились музыка и смех. Я собрала остатки сил. Побольше доказательств моей правоты – вот что нужно Заку.
Я заметила, как Роттерман сделал знак Селестии. Трепеща, она послушно засеменила к нему. Они радостно шептались, а потом Селестия отправилась в ванную комнату на втором этаже. Я ворвалась следом за ней – она уставилась на меня остекленевшими глазами. В ней появилась тупая наглость. Неожиданно я увидела ее в резком свете флюоресцирующей лампы. Худенькие детские ножки, колготки в сеточку, ярко подведенные глаза, грязные волосы, свисающие безжизненными сосульками. Почувствовав слабый запах блевотины, я наклонилась к раковине, где еще плавали остатки салата и моркови. Господи… Если уж ты страдаешь булимией, не лучше ли питаться шоколадными пудингами?
– Зачем ты с собой такое творишь? – спросила я тихо. – Тебе нужен врач.
Селестия беспомощно смотрела на меня. Было глупо просить ее войти в контакт с внутренним ребенком – его она, без сомнений, уже выблевала.
Мне ничего не оставалось, как пойти на открытую конфронтацию с Роттерманом. В толпе гостей его не было. В конце концов я нашла его в темном углу гаража – сгорбленный новоиспеченный «компаньон» со злобным лицом пересчитывал деньги, раскладывая пачки купюр по пятьдесят фунтов на капоте новой спортивной машины Закери.
– Че те надо? – сплюнул Роттерман. – У нас тут дел'вой разг'ор.
– И что на повестке дня? Преимущества переезда в Италию, где за преступления платят больше, а все судьи уже перебиты?..
– Вообще-то хорошо, что ты здесь, – удерживая тарелку с закусками, Роттерман облокотился на капот, словно обрюзгшая ящерица. – Хочу те'е кое-что сообщить.
– Дай-ка угадаю. Твоя мать пьянствовала во время беременности? – Я разглядывала поры его лица, напоминающие вулканические кратеры.
– Надо бы тебя прикончить за такие слова.
– Да у меня не хватит жизней на все те разы, когда ты намеревался это сделать…
Воцарившаяся атмосфера напоминала сцену из фильма Квентина Тарантино.
– А теперь вон из моего дома, – сблефовала я. Открыла дверь в гараж, и свет залил помещение. Блестящий лимузин Роттермана медленно шлындал туда-сюда. – Лимузин отходит через две минуты. Марш в него. Или лучше под него, да поживее… А то, думаю, Закери тоже будет интересно узнать о вашем «деловом разговоре».
– Ха! – просиял Роттерман. – После того как Зак подписал этот чертов контракт, ты до меня не докопаешься, тварюжка сраная. Теперь он принадлежит мне!
– Он подписал? – Челюсть у меня отвисла.
– Да, только что, по пути в аэропорт. – Агент плотоядно впился зубами в сосиску, напоминающую воспаленный эрегированный член.
– Он бы этого не сделал, не посовещавшись со мной.
– Вот, почитай и поплачь. – Роттерман развязным движением сунул мне под нос пачку бумаг.
Третий раунд: один ноль в пользу агента.
Зак поставил меня в дурацкое положение. Черт. И нужно было из него выбираться. А когда речь идет о дурацких ситуациях, выход один…
30
Не для этого я брила ножки
Визиты к косметологам доставляют мне такое же наслаждение, как пребывание в концлагере, где с тебя заживо сдирают кожу колючей проволокой. Но Анушка, узнав, что Дариус чуть не умер в своем путешествии, решила отправиться на оздоровительный курорт «Чемпниз», чтобы восстановить нервную систему.
– Мне так жаль.
– Мне тоже, – всхлипывала она. – Он выжил. Как можно выжить в Сребренице?
Кейт как раз проявила лояльность и со страдальческим видом дала мне несколько дней отпуска, чтобы я могла оплакать смерть ударника. Я не сказала ей, что собираюсь посвятить все это время уходу за собой.
«Чемпниз» – роскошная оздоровительная ферма, где в закрытом бассейне бултыхается множество слоноподобных принцесс из Саудовской Аравии, где полно слезающих с наркотиков звезд мыльных опер и только что разведенных матрон, приводящих себя в порядок перед тем, как снова пуститься в охоту за женихами.
После обычного стожка сена на обед на нас, потрясая шлангами для промывания кишечника, набросились широкоплечие, статные врачи-амазонки.
Я решила выбрать нечто наименее зловещее. Мне посоветовали сделать маску для шеи из окиси алюминия, а также срочно обратиться к косметологу. (Зачем? Чтобы удлинить ноги? Основной моей проблемой был рост – всего сто шестьдесят сантиметров.) Мне также предложили сделать ботулиническую инъекцию, препятствующую непроизвольному сокращению мышц, что поможет мне справиться с морщинами. «У меня морщины оттого, что я не понимаю, какой нужно быть идиоткой, чтобы согласиться на эту немыслимую процедуру».
Через час микрочастотная тонизирующая установка уменьшила мое лицо до размера двойного подбородка. Предполагалось еще отшелушить кожу морскими водорослями, так что мое лицо скоро стало бы мало для моего же волосяного покрова. От дальнейшей усушки меня спасло появление Анушки с одной выщипанной бровью. На полной скорости она влетела в кабинет.
Я приподнялась на локте.
– Что случилось?
– Когда я придавала форму дуги бровям…
– Зачем тебе, Энни? Ты и так из богатой семьи, они у тебя дугой от рождения.
– … мимо меня прошел Джулиан. Вмиг я приняла сидячее положение.
– Джулиан здесь? Он же ненавидит упражнения. Так же, как изнеженных богатеньких ублюдков.
– И не один. Он проживает в номере для двоих. Со своей женой.
Пошатываясь, я слезла со стола, схватила халат и вывалилась за ней.
Когда я добралась до тридцать второго номера, первое, что вырвалось у меня, был крик: «Ты что это творишь, мать твою?» Причина была очевидна: ноги моей лучшей подруги были обмотаны вокруг ушей моего мужа, словно концы стетоскопа.
Кейт и Джулиан еле оторвали лица от пахов друг друга и мигом скатились с кровати.
– Что ты, на хер, делаешь? – закричала я на Джулиана. – Ты же терпеть не можешь Кейт.
– Хм… поверишь ли… несмотря на наши различия… – Он накинул белый пушистый халат.
Шок был физическим и психологическим одновременно.
Глаза Кейт бегали по ковру, словно мыши. Она искала очки.
– Ты хочешь сказать свое последнее слово сейчас или оставить на потом, чтобы его высекли в качестве эпитафии на твоей могиле? – набросилась я на нее, но Джулиан удержал меня.
– Если она бесследно исчезнет, люди заметят, – сказал он спокойно, – и я в особенности.
– Тогда тебе надо ее срочно реанимировать, отправить на повышение квалификации лучших подруг, и побыстрее. Как ты могла? – рычала я на нее. – Существует несколько вещей, которые феминистка не должна делать ни в коем случае. В том числе спать с мужем своей лучшей подруги. К тому же вы ненавидите друг друга. Так было всегда!
– Платоническая дружба, – сказал Джулиан, стараясь сдержать меня, пока я неистово извивалась. – Заряженное ружье иногда выстреливает, и это было именно оно.
– В любом случае ты сама виновата, – захныкала Кейт, натягивая на себя одеяло. – Это ты попросила меня сходить к Джулиану и поговорить с ним. Я так и сделала, потом я узнала его чуть лучше и… – запнулась она.
– Ты говорила, что можешь читать его мысли как книгу. Но, кажется, я не просила тебя лапать страницы, мать твою! А что у тебя на сиське?
Она посмотрела на свою грудь.
– Румяна для сосков, – сказала она, находясь в настолько шоковом состоянии, что даже не могла язвить.
– Румяна для сосков! – Я подпрыгнула от удивления. – Да ты лифчик впервые напялила только на прошлой неделе. – Я проследовала взглядом по шву на чулке и обнаружила, что на ногах у нее были туфли, всем своим видом говорящие: «Следуй за мной до дома и трахни меня в подъезде». – А не ты ли говорила, что высокие каблуки унижают женщину?
В поисках других доказательств лицемерия Кейт я стала рыться в смятых простынях.
Уворачиваясь от меня, она соскочила с кровати.
– Еще они могут быть признаком женской власти, – едва овладев собой, промямлила она.
Обнаружив под подушкой принадлежащие им обоим трусы из леопардовой кожи, я издала долгий громкий стон – окружающие вполне могли подумать, что мне ставят клизму. А проходящие мимо терапевты обязательно бы переглянулись, одарив друг друга самодовольными победными улыбками.
– Херовы кожаные трусы! Это же я тебе о них рассказала! Да ты… Господи. Ты просто притворялась моей подругой, чтобы выведать интимные сведения и увести у меня мужа. Нет. Нет. Это точно не из книги о лучших подругах, – орала я. – Это нарушение кодекса лучших подруг. Это развод лучших подруг!
– Ох, опять это слово из шести букв. – Джулиан скрутил мою руку за спиной и повернул меня к себе лицом. – Ты, наверное, забыла, но мы почти в разводе. По твоей инициативе.
Халат, который я в спешке нацепила в косметическом кабинете, на секунду распахнулся. Джулиан взглянул на мое тело без всякого интереса. Я не шучу. Он одел меня глазами.
– Мы с Кейт не делаем ничего предосудительного. Ничего вообще. Это ты спец в таких вещах. А теперь убирайся из моей комнаты или я позову охрану, и тебя уберут.
– Уберут? Я что, куча мусора? – Я снова набросилась на Кейт. – Я все еще его жена, мать твою. – Кейт взвыла оттого, что я лягнула ее в голень, а голень ее была выбрита. – Ты побрила ноги?! Не могу поверить!
– Убирайся, – взгляд Джулиана стал стальным. Таким я видела его только в зале суда. – Или я сделаю так, что тебя арестуют за нарушение общественного порядка и оскорбление личности. – Защищая Кейт, он обнял ее, Кейт же отодвинулась.
– Прости, что не сказала тебе, Бекки, но я знала, что ты взбесишься. Дело в том, что Джулиан был настолько уязвлен твоим отношением к нему, и, понимаешь, просто все шло по нарастающей… Мы не хотели друг в друга… – Она внезапно остановилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33