Увидел ее мертвую, вот и понесло. Стал искать виноватых…
— Что же мне делать?
— Ждать. Может, это не подходит твоей воинственной натуре, но поверь: это ему даром не пройдет.
— Ты веришь в высшую справедливость?
— Можешь смеяться, но она есть. Постарайся по возможности на Машиной смерти не зацикливаться, ее уже не вернешь. А Сергей… Словом, подожди!
— Я была не права… в тот раз! — выпаливает она. — Почему-то в такие минуты думаешь только о себе.
— Меня тоже умным не назовешь! — качает головой Аристов. — Нашел о чем говорить в постели с любимой женщиной!
Глава 21
Прошло две недели со дня похорон Маши. Евгения несколько успокоилась, пришла в себя, но уход из жизни подруги повлиял на нее странным образом: она вдруг стала думать о смерти. Но не со страхом и отвращением, а спокойно, по-философски, будто вчера еще ей было тридцать шесть, а сегодня стукнуло семьдесят два.
Относись люди к смерти с уважением, думалось ей, они бы куда меньше подличали и смеялись над такими понятиями, как честь, долг, любовь. Поэт Илья Сельвинский сказал как-то устами своего героя: «Ему было стыдно глядеть в глазницы такой серьезной старухи, как смерть…» Что ж, другие думают, будто смерти все равно, какими они к ней придут?
Она не рассказывала никому о своих мыслях. Боялась не осмеяния, а того, что не поймут. Это знание делало ее спокойнее и мудрее. Попутно она обрела твердость духа. Зауважала себя, что ли.
Если недавно, осознав себя привлекательной женщиной, Евгения распрямила спину, то теперь распрямила душу. Больше она не хотела бежать за океан от своих жизненных проблем. Она вполне могла решать их здесь, самостоятельно.
Следствие по факту смерти Петра Васильевича затягивалось. У нее опять прибавилось работы. Похоже, замещающий Валентина прораб входил в курс дела. Он пока не брался за новые объекты, но согласился на реставрацию нескольких старых, и Евгении пришлось поработать как следует…
Сегодня Евгения сидит за столом шефа, когда в кабинет входит посетитель. Рано, Варвары еще нет, поэтому Евгению никто не успевает предупредить.
Моложавый красивый армянин слегка кланяется ей и говорит:
— Меня зовут Рубен Гаспарян.
«Как же, наслышаны о вас, господин Гаспарян! — могла бы сказать Евгения. — Это не вы ли приложили руку к смерти вашего знакомого Петра Васильевича? Опоздали вы, господин. Со своим проницательным взглядом! Ишь как уставился! Меня теперь не враз Смутишь!» — Садитесь, господин Каспарян! У вас ко мне дело? — интересуется она.
— Вам ничего не говорит моя фамилия? — высокомерно спрашивает он.
«Плохой вы актер, — разочарованно думает Евгения. — Эту фразу надо было произносить медленно, тянуть паузу, вопросительно поднимать брови. Читать надо Сомерсета Моэма „Театр“, там все написано!» Вслух же она произносит совсем другое.
— Говорит, — мило улыбается ему Евгения. — Ваша фамилия — восточная разновидность фамилии Каспаров — нашего великого гроссмейстера!
— Не Каспарян, а Гаспарян! Слышите, гэ-э-э!
— Что же вы так волнуетесь? — сочувственно спрашивает она. — Я запомню, что гэ-э-э! Извините, в первый раз не расслышала. Хотите кофе?
— Спасибо, не хочу! — все еще в раздражении бурчит он. — Я пришел поговорить с вами насчет стройматериалов.
— Со мной? — Она старательно округляет глаза, чтобы показать свое безмерное удивление. — Вы, наверное, ошиблись. Я всего-навсего референт, то есть консультант по архитектуре.
— Консультант? В этом кабинете? Она явственно для него смущается.
— Видите ли, Валентин Дмитриевич разрешил мне заниматься здесь в его отсутствие. В этих шкафах — весь архив фирмы, и мне удобнее не таскать папки туда-сюда.
— А где сам Валентин Дмитриевич?
— В длительной командировке. Его замещает прораб Семен Борисович.
— Ходят слухи, у вас были неприятности? — подчеркнуто равнодушно спрашивает он.
— И не говорите! — вздыхает Евгения. — Милиция допрашивала даже меня. Согласитесь, что я могу знать, работая в фирме недавно!
Это она сообщает его вопросительному взгляду и отчетливо чувствует, как ослабевает его интерес к ней как к сотруднице фирмы. Вернее, сдвигается направленность его интереса — теперь он рассмотрел в ней интересную женщину.
— Я поступил неправильно, — говорит он, гипнотизируя ее своими жгучими очами. — Отказался от кофе. Глупец! Такая женщина предложила!
— Не огорчайтесь, — улыбается она ему, — считайте, что свое предложение я повторила.
«Зачем ты с ним кокетничаешь? — беспокоится ее внутренний голос. — Тебе же ясно сказали: Гаспарян — мафиози. Его такие крутые мужики боялись, куда уж тебе?!» «Затем, — возражает она ему, — что я не хочу бояться!»
А вслух спрашивает:
— Вам кофе черный или со сливками?
— Черный.
Евгения наливает гостю чашку, а в свою выливает консервированные сливки — пакетик ровно на одну чашечку кофе! Ох уж эти западники, все предусмотрели!
Гаспарян откидывается в кресле и блаженно закрывает глаза, приоткрывая их лишь для очередного глотка. Он одет с иголочки, в модный костюм как раз цвета кофе с молоком. Этакий благородный с виду, крутой мэн.
— Тишина, — благоговейно шепчет он и тут же от неожиданности подскакивает, пролив на себя кофе.
Это Надя. Копируя своего мужа, она так развлекается по утрам. Проходит мимо кабинета шефа и кричит как резаная у двери в приемную:
— Лопухина, ты на месте?
— На месте, — отвечает нормальным голосом Евгения; Надя, не заходя, шествует дальше по коридору, крайне довольная собой.
— Если что понадобится, я у себя.
— Учтем!
— Кто это? — почему-то шепотом спрашивает Гаспарян.
— Наша юристка, — объясняет Евгения, сдерживаясь из последних сил, чтобы не расхохотаться.
— Она всегда так кричит?
— Всегда, когда успевает позавтракать.
Евгения внимательно смотрит на своего гостя и подчеркнуто заботливо говорит:
— У вас, наверное, очень тяжелая работа?
— Почему вы так думаете? — удивляется он.
— Вы будто натянутая струна. Сплошной комок нервов. Так нельзя. Нужно беречь себя, почаще отдыхать…
Он некоторое время с подозрением смотрит на нее, уж не издевается ли? Но лицо Евгении безмятежно ясно, и он согласно кивает:
— Вы правы, некогда о себе подумать.
— Костюм! — как бы вдруг вспоминает она. — Кофе пролился на ваш костюм! У нашей бухгалтерши есть отличное чистящее средство. Если вы подождете, я сейчас принесу!
— Ничего не надо, не беспокойтесь! — Он не привык нигде чувствовать себя неловко — такой самозваный хозяин жизни, — потому торопится уйти. — Приятно было познакомиться!
Ну, эта юристка сейчас получит! У нее на приеме был серьезный клиент, еще немного, и они могли бы договориться о… о чем-нибудь непременно бы договорились!
С Надей они помирились на другой же день после похорон Маши. К сожалению, даже очень любящий муж не сможет заменить женщине подругу. Разве можно с ним посплетничать о своем, о женском? Или, например, о нем самом? Не будешь же Эдику на Эдика жаловаться! Словом, Надя пришла первая. Каяться и просить прощения.
— Увлеклась менторством! — честно призналась она. — Издержки замужества, ты уж прости! Не представляешь, какой мне дикий муж попался! Дома ему не сидится. Вечно пытается удрать. На днях пришлось сковородкой отоварить — довел до белого каления.
— Сковородка была горячая?
— На его счастье, успела остыть… А тут еще мать закапризничала, попробовала даже с постели не вставать. Мол, я должна рядом сидеть и за родной матерью ухаживать! Сказала ей: извини, мама, но у меня на руках двое детей. Один старшенький столько времени отнимает, не приведи Господь! Она ведь, из ревности, что ли, не захотела и двух недель с Иваном посидеть. Мол, она больная… Так что одна медовая неделя нам лишь и досталась. Хорошо хоть Эдик с Иваном обращается, как с родным сыном. Представляешь, даже сказки ему на ночь рассказывает!
Евгения обрывает свои воспоминания. Сейчас не время для сантиментов, она крови жаждет! Стремительно проходит по коридору, распахивает дверь кабинета Нади и орет:
— Бойко! Вы спугнули моего посетителя!
И замирает с раскрытым ртом. Сидящий в кабинете Нади Семен Борисович как раз подписывает подготовленные ею документы и со страхом смотрит на безумного референта.
— Извините!
Будем надеяться, что прораба так легко не спугнешь!
Сегодня Евгения принимает еще одного гостя. В своем кабинете. Это уже третья ее встреча со «следователем, ведущим дело об убийстве заместителя президента „Евростройсервиса“. И почему-то каждый раз с другим. Сегодняшний следователь назвал фамилию незнакомую. Значит, опять все сначала.
Предыдущие двое, беседуя с ней, составляли протокол. Об одном и том же. То ли они эти бумаги теряют, то ли сверяют ее показания — нет ли разногласий?
В коридоре опять шумит Надя. Похоже, она всерьез взялась отваживать посетителей. С тех пор как она вышла замуж, громкость ее разговора существенно возросла, будто она постоянно общалась с глухими или с людьми, которых ей во что бы то ни стало надо перекричать.
Какую женщину испортил Эдуард Тихонович!
— Лопухина, представляешь, — говорит она с порога, открыв дверь, — следователь, которого ты ждешь, — мой однокурсник! Уже капитан! Слежка, стрельба, погоня — не жизнь, а сплошной боевик! Писатели только о вас и пишут! Рыцари большой дороги!
— Издеваешься, — добродушно замечает худощавый молодой человек, входя вслед за Надей в кабинет Евгении. — Наше оружие в основном — скучные разговоры, горы бумаг и старая пишущая машинка…
— В которой западает буква «р», — досказывает Евгения.
— Бог миловал, пока все буквы пропечатываются нормально! Капитан Еременко, — представляется он.
Ни костюм, ни цветная рубашка капитана не выдают в нем работника уголовного розыска.
— Лопухина Евгения Андреевна.
— Я вас оставлю, — улыбается Надя, — тайна следствия и все такое прочее.
— Погоди, — просит Евгения и обращается к Еременко: — Разрешите и Надежде поприсутствовать. Если вы опять потеряете протокол или умчитесь на задание, а вместо вас придет кто-нибудь другой, она сможет дополнить, если я что-нибудь пропущу.
— Мы теряем протоколы?! — Капитан от изумления не может прийти в себя. — А откуда у вас такие сведения?
— Ведь вы сейчас будете протоколировать наш разговор? — терпеливо разъясняет Евгения — теперь ей понятно, почему у них такая низкая раскрываемость преступлений.
— Я собирался, — неуверенно соглашается он.
— Вот видите, — укоризненно говорит она, — а это будет в третий раз! Об одном и том же! Либо вы теряете протоколы, либо я всему вашему отделу нравлюсь как женщина!
Надежда прыскает, а Еременко смущенно покашливает.
— Я разберусь, — бормочет он.
— Ладно, пишите: Лопухина Евгения Андреевна, родилась 25 декабря…
— Минуточку, — останавливает ее капитан, — все ваши данные у меня есть, в первый раз к вам приходил практикант, младший лейтенант.
— Чего уж там, пусть практикуется, — снисходит Евгения.
— Давайте начнем с того, как вам удалось подслушать разговор между покойным Суржиковым Петром Васильевичем и неким Рубеном, а также другим неизвестным, предположительно Петром.
В глазах у Нади появляется изумление, и она закусывает губу, чтобы не вырвалось крепкое слово: наверняка и она считала, что у Евгении нет от нее секретов!
— Жаль, что мы сидим у меня в кабинете, а то бы я продемонстрировала наглядно, как сложно управляться с таким монстром!
— С кем?
— Ну, компьютер этот, что стоит в кабинете президента. Черт ногу сломит, разбираясь во всяких там кнопочках и рычажках! А мне как раз нужно было с заместителем переговорить — шефа в фирме не было. Ткнула я кнопку, под которой бумажка была — «П.В.». Видимо, думаю, Петр Васильевич. И точно! Только оказалось, я слышу все, что у него в кабинете говорится, а он меня не слышит. Надо еще что-то было нажать, но я никак не могла найти что. А потом там такое началось! Я даже испугалась. Решила вообще выключить — не получается. Тыкала, тыкала, наконец весь компьютер отключила. Иван Иванович потом долго ругался, что техника в руках дикаря — кусок металла. Но ведь я училась совсем на другой модификации.
Похоже, капитан — человек терпеливый. И она бы еще долго рассказывала про свое волнение, про Ивана Ивановича, но, скосив глаз на Надю, понимает, что заболталась, и просто пересказывает дословно, что она услышала.
Следователь некоторое время раздумывает над ее рассказом, а потом спрашивает:
— А вам, случайно, не приходилось знакомиться с человеком по имени Рубен? И если приходилось, то когда?
— Как раз вчера. Думаю, это и был тот самый Рубен. Он сказал, его фамилия Гаспарян.
— Интересно. А о чем он с вами говорил, если не секрет?
— Он говорил насчет стройматериалов. И спрашивал Валентина Дмитриевича.
А про себя Евгения вдруг думает: «Выходит, через нашу фирму они стройматериалы сбывали. То ли ворованные, то ли рэкетированные. Капитана это вряд ли интересует, он убийство раскручивает!»
— А почему он пришел именно к вам? — продолжает допытываться Еременко.
— Ошибся. Решил, раз я сижу в кабинете шефа — а я там иногда работаю с архивом, — значит, решаю большие дела… Может, конечно, он просто так со мной заговорил и стройматериалы лишь повод?
— Все может быть, — говорит Еременко, давая ей на подпись протокол.
— Я так подробно отвечала на все ваши вопросы, — подписывая, говорит Евгения, — что теперь могу позволить себе кое о чем вас спросить.
— Спрашивайте, — великодушно разрешает следователь.
— А может так быть, что не только ваши пути с ОБЭПом переплелись, а и сплелись в один мотив преступления?
— Такое у нас бывает!
Вот и все сведения, которыми капитан Еременко удовлетворил ее любопытство.
— А про Валентина он у тебя не спросил, — замечает Надя после ухода капитана.
— Наверное, собирается спросить об этом в следующий раз. Надя еще некоторое время сидит в ее кабинете, видимо, дожидаясь подробностей, но Евгения изображает дурочку — в последнее время она научилась делать это довольно искусно — и смотрит на подругу «наивными карими глазками», как сказал когда-то Аристов.
Собственно, она же не отказывает напрямую Наде в откровенности: если что-то интересует, спрашивай. Но подруга привыкла совсем к другим отношениям: Евгения должна бы рассказывать обо всем сама, не дожидаясь вопросов, но та ей на помощь не спешит.
Промаявшись без толку минут пятнадцать, Надя уходит, бросив на Евгению укоризненный взгляд.
Поздно, милочка! Как аукнется, так и откликнется! Какие там еще поговорки на эту тему?!
Впрочем, удалое настроение Евгению быстро покидает. Своим поведением она отталкивает каждого, кто теперь пытается слишком близко подобраться к ее душе.
Похоронив Машу, она твердо решила для себя раз и навсегда: никогда больше не пытаться вмешиваться в чью-то судьбу. Слишком велика ответственность и непредсказуемы последствия.
Так она объяснила и Аристову.
Впрочем, если быть до конца честной, ничего объяснять она не стала. Просто сказала:
— Я рада, что ты у меня был.
— То есть как это — был? — не сразу понял он. — Я и сейчас есть!
— Сейчас тебя уже нету. В моей жизни. Так надо.
Ведь получалось, что в судьбу Аристова она тоже вмешивается. Неизвестно, чем кончатся их разборки с Ниной, не маячь она на горизонте. А если все образуется? Имеет ли она право толкать Толяна на какие-то там шаги? Разрушить еще одну жизнь? Нет уж, дудки!
Наверное, то, как она сказала и как смотрела на него, прощаясь, больше комментариев не требовало. Он все же до боли сжал ее руки в своих. Все еще пытался достучаться.
— Жека, ты ошибаешься! Не надо этого делать! Мы оба будем об этом жалеть!
Но она уже приняла решение. И раз этого не смогли сделать одновременно оба, ей пришлось постараться за двоих.
— Мое жизненное кредо, — поджав губы, сказал он, — не верь, не бойся, не проси! Я забыл его с тобой. Я просил, но ты сама все разрушила.
Когда Аристов ушел, она переоделась, зашла в магазин, купила бутылку вина и отправилась к Виктору.
— Дожил, бабы уже со своей выпивкой приходят! — попытался нагрубить ей он, но когда узнал причину, упал в кресло и долго не мог прийти в себя.
Евгения сама накрыла на стол — маленький журнальный столик — и предложила:
— Помянем Машу?
— В голове не укладывается, что ее нет, — признался Виктор.
— У меня тоже, — вздохнула она. — Вроде и на похоронах была, и гроб видела, а все кажется, что вместо нее похоронили кого-то другого. Ты бы поверил, что она покончила с собой?
— Никогда.
— Тем не менее это официальная версия.
— Но ты сказала: Машу убили! Я даже не успел спросить кто. Неужели ее мент?
— По крайней мере он позвонил мне ночью и признался в этом. Мой… один мой знакомый говорит, что он мог сказать это в шоке.
— А тебе так не показалось?
— Мне показалось, что он пьян и зол. Ни одной нотки раскаяния или потери в его голосе я не услышала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36