Она нашла другую работу, в одной семье в Найт-гейте, и там ей предоставили отдельную квартиру и машину. Остаться без домработницы было сейчас совсем некстати, но я согласилась, что содержать ее нам больше не по карману.
Тем временем за перепалками с банком одна неделя из двух уже благополучно прошла. До Рождества оставалось двенадцать дней, так что у нас была одна неделя, чтобы найти себе жилье. Можно было переехать в Деттол-хаус, но Антон сказал — и я была с ним согласна, — что жить под одной крышей с Дебс — это уж слишком.
— Уж лучше тогда в ночлежке Армии спасения.
И вот Антон купил газету объявлений и отчеркнул несколько адресов. Еще прежде, чем я увидела эти квартиры, я их все возненавидела.
Я знаю, риелторы сочли нас с Антоном по меньшей мере странными. У Антона, всегда приветливого и общительного, был отсутствующий вид. На меня смотрели глаза чужого человека, а не Антона, которого я знала. Лицо у него было мертвенно-бледное, и я с изумлением увидела в его черной шевелюре седые пряди. Он вдруг стал намного старше.
Что до меня, то мне никак не удавалось сосредоточиться, глаза у меня бегали из стороны в сторону, как бывает с людьми в состоянии тяжелого стресса. Но про наш стресс агенты знать не могли, они наверняка видели в нас легкую добычу.
Меня так угнетал, цейтнот, что я почти физически слышала, как тикают часы, приближая нас к страшному мигу, когда мы должны будем убраться из нашего дома. В результате на все эти квартиры я даже смотреть не могла; будь моя воля, я бы вприпрыжку обежала все комнаты, чтоб побыстрее завершить эту горестную процедуру и двинуться по следующему адресу.
Мы планировали передвигаться от квартиры к квартире на такси, но, если машина не появлялась после трех секунд ожидания, я заставляла Антона идти пешком — причем очень, очень быстро. От нервного напряжения у меня был такой избыток энергии, что я должна была постоянно двигаться.
Так мы ходили по адресам, и стоило переступить порог следующей квартиры, как я уже не помнила, что было в предыдущей. Все процессы в моем мозгу протекали настолько стремительно, что никакая информация там не задерживалась.
После трех дней просмотра настало время решать, и я выбрала последнюю из показанных нам квартир, поскольку только ее и помнила. Она была в Кэмдене, недалеко от нашего дома, новая и безликая, с белыми комнатами, похожими на ящики. Мы подписали договор аренды сроком на три месяца. Платить нужно было наличными, поскольку мы спешили с переездом. А еще потому, что на нашем банковском счете было пусто.
А потом мы, стоя на коленях на пыльном полу, ночь напролет паковали бесчисленные коробки. Это было похоже на мои прошлогодние ночные кошмары, когда мы так рвались купить этот дом.
И вот наступило последнее утро, прибыл фургон с грузчиками в красной форме, и они дружно взялись за работу. Я прислонилась к стене и подумала: «Неужели это происходит наяву? Все это? И красная форма тоже настоящая?»
Дом опустел, оставаться не было смысла.
— Идем, Лили, — мягко проговорил Антон.
— Хорошо.
Я была совершенно убита. Я помедлила, прежде чем в последний раз закрыть за собой дверь, и вдруг почувствовала, что что-то у меня внутри переменилось раз и навсегда. Я прощалась не просто с четырьмя стенами (точнее — тремя с половиной, поскольку рабочие так и не удосужились закончить ремонт в маленькой спальне; впрочем, какое это теперь имело значение?), а с той жизнью, которой у нас с Антоном уже никогда не будет.
Если бы я была одна, боюсь, я бы так и не распаковала вещи на новом месте. Взяла бы свое одеяло с подушкой и тихонько жила бы себе в джунглях из коробок. Но из-за Эмы надо было немедленно наладить быт. Собрать ее кроватку, распаковать кухонную утварь. Конечно, она требовала телевизор. И диван — чтобы смотреть удобнее.
К восьми часам вечера большая часть жизненно важных вещей стояла на своих местах, и Антон даже приготовил ужин. Для меня же скорость переезда оказалась непомерным испытанием. Отныне здесь наш дом. В этой невыразительной тесной квартире, забитой нашими пожитками. А вот и мы, изображаем семейную жизнь. Но как, как это могло случиться? Я в недоумении взирала на Антона.
— Почему у нас все так не по-людски?
Я обвела взглядом гладкие белые стены. Как в больничной палате. Эта квартира уже была мне ненавистна.
Антон взял меня за руку, пытаясь добиться от меня внимания.
— Но мы-то друг у друга остались!
Я продолжала изучать унылые белые стены.
— Что?
Он бросил на меня отчаянный взгляд.
— Я говорю, мы-то друг у друга остались.
ДЖЕММА
6
Рождество вдвоем с мамой было ужасным. Я пережила этот день лишь благодаря тому, что высосала полтора литра «Бейлиса». Все бы ничего, но когда я сказала маме, что в конце января мы с Оуэном на недельку поедем отдохнуть, она побледнела от ужаса. Она старалась не показать своего огорчения, даже сказала: «Видит бог, дочка, отдохнуть тебе бы не повредило», — но от ее попыток держаться бодрячком мне сделалось только хуже.
Весь день, как затертая пластинка, она повторяла:
— Последнее Рождество в этом доме…
Последнее Рождество? Это мог даже быть последний месяц. Январь на носу, отец вот-вот подаст в суд. Как скоро это произойдет? Как скоро дом выставят на продажу? Наш адвокат Бреда сказала, это займет несколько месяцев, но, зная мою удачливость, я бы не удивилась, если бы съезжать пришлось в день отъезда в отпуск.
Ни за что не угадаете, что было дальше…
Нет, вы все же попробуйте. Соберитесь!
Восьмого января, в годовщину своего ухода из дома, вернулся отец. Вот так, запросто. Подозреваю, он даже не подумал, что это как раз годовщина, — для него это был очередной странный эпизод всей этой странной истории. Его возвращение было обставлено так же неприметно, как и уход: он просто появился в дверях с тремя полными пакетами и спросил маму — хоть на это приличия хватило! — можно ли ему вернуться. В ответ мама поднялась в полный рост и сказала:
— Что, выставила тебя твоя красотка, да? Что ж, советую помириться, потому что здесь ты никому не нужен.
Но это, конечно, было сказано не всерьез. Меня в тот момент дома не было, поэтому не могу сказать, насколько быстро мама втащила его в дом и принялась готовить ему еду, но бьюсь об заклад, что очень, очень быстро.
Я и глазом не успела моргнуть, как папа опять был дома, а статус-кво восстановлен. Когда я вечером того дня приехала с работы, он уже сидел в своем кресле и решал кроссворд, а мама колдовала на кухне. У меня даже мелькнула мысль, не привиделось ли мне все, что было в том году.
Проигнорировав робко улыбающегося отца, я вошла в кухню и приперла маму к разделочной доске.
— Зачем ты его сразу пустила? Надо было хоть немного помучить.
— Он мой муж, — сказала она и сразу стала какая-то чужая и независимая. — Я давала брачный обет перед господом и людьми.
Ах, обет. Хомут! С его помощью многие поколения женщин превращены в рабынь и великомучениц. А что сделаешь? От психоза никакие резоны не помогают.
Я хотела призвать ее подумать как следует — никогда не поздно выставить его за дверь. Должна же быть какая-то гордость! Но какой смысл? Она уже немолода, ее не изменишь. Если уж она не переменилась за прошедший год, то теперь и подавно. Я хотела, чтобы она отомстила за всех женщин, но есть такие вредные люди — ни за что не станут делать то, что следует, предпочитают действовать по своему усмотрению.
А если посмотреть с эгоистической точки зрения, то его возвращение означало мой выход на волю. Жизнь вполне может вернуться в нормальную колею.
— Почему он пришел?
Про себя я решила, что рождественские праздники в обществе двух маленьких монстров его доконали. (У меня, впрочем, не было никаких доказательств, что дети Колетт — монстры, вполне возможно, я была к ним чудовищно несправедлива.)
— Потому что он любит меня, а ее — уже нет.
— А как он объясняет, что целый год прожил с женщиной тридцати шести лет?
— Сказал что-то насчет того, что ему скоро шестьдесят, да еще брат умер…
Правильно. Запоздалый кризис среднего возраста. Все это мы и без него знаем.
— И ты его простила?
— Он мой муж. Я давала обет в церкви. — Мама произнесла это таким непререкаемым тоном, что у меня зачесались руки взять что-нибудь потяжелее и выбить из ее головы эту дурь.
Слава богу, я атеистка, вот что я вам скажу.
Случись со мной что-нибудь в этом роде, вряд ли я бы стала налаживать отношения и уж точно бы не простила. В данном случае я не сомневалась, что теперь всегда буду презирать отца. Думаю, маме помогло ее самоотречение. Она считала себя в первую очередь добропорядочной женой, а не женщиной, наделенной чувствами и правами, а значит, отцу позволено в любой момент прискакать к домашнему очагу, в котором она все это время старательно поддерживала огонь. Не могу передать, до чего я разозлилась.
— Как ты можешь быть уверена, что через месяц он опять не взбрыкнет и не повторит все сначала?
— Не взбрыкнет. Он уже переболел, не знаю только чем.
— Но он изо дня в день будет видеться со своей драгоценней Колетт на работе!
Нет, не будет. — Тон, каким это было сказано, меня заинтриговал. Победный тон. — Он уходит на пенсию. Неужели ты думаешь, я бы позволила ему ходить туда, где бывает она? Ни за что! Я сказала ему, чтобы уволил ее или ушел сам. Лучше бы, конечно, чтобы она осталась без работы, но на худой конец и это сойдет. У меня вдруг появилась шикарная идея.
— Знаешь что, — предложила я, — давай съездим к ним на работу и над ней посмеемся?
В маминых глазах мелькнул огонек, но она сказала:
— Ты поезжай. А мне надо папе чай накрыть. — И вяло добавила: — Лучше ее простить.
Вот те на! Простить! Да никогда я эту Колетт не прощу, у меня проблем с господом нет. Немножко ненависти еще никому не вредило. Вот Лили — много лет ее уже ненавижу, а хуже мне от этого не стало.
Раз уж речь зашла о ненависти, мне требовалось кое-что сообщить отцу.
— У меня книга выходит.
Он очень обрадовался — возможно, тому, что я с ним заговорила, — а когда я ему показала сигнальный экземпляр, воскликнул:
— Замечательная обложка! Дверь захлопнула, да? — Он провел пальцем по моему имени. — Ты только посмотри: Джемма Хоган, моя дочь. «В погоне за радугой». Чудесное название! И о чем это?
— О том, как ты бросил маму и ушел к девице всего на четыре года старше меня.
Он впал в глубокий шок и, разинув рот, смотрел на маму, ожидая подтверждения, что я его разыгрываю.
— Это не шутка, — сказала я.
— Не шутка, — поддакнула мама.
— Господи Иисусе, — запричитал отец, — дай-ка посмотрю. — Дойдя до шестой страницы, он поднял глаза, бледный как смерть. — Это надо немедленно остановить. Немедленно! Это не может увидеть свет.
— Поздно, пап. У меня контракт.
— Обратимся к адвокату.
— И я кучу денег из аванса уже потратила.
— Я дам тебе денег.
— Не нужны мне твои деньги. Мне нужно, чтобы мою книгу издали.
Но ты посмотри на это! — Он в сердцах шлепнул рукой по страницам. — Это же все такое личное! Я бы не возражал, но это к тому же и неправда! Если это напечатают, мне будет очень, очень неловко.
— Вот и хорошо, — сказала я и приблизила к нему лицо. — Это называется — расхлебывать последствия своих поступков.
— Джемма! — Мама призвала меня на кухню. — Он же попросил прощения, — напомнила она, — причем искренне. Он пережил кризис, можно сказать — он себя не контролировал. Ты с ним слишком строга, ты вообще с людьми строга, тебе это известно? Думаю, у тебя проблема с отрицательными эмоциями: вот сейчас ты злишься…
— Проблема? Злюсь? Да ты-то что в этом понимаешь?
— Я регулярно смотрю передачу «Здоровье».
— Ах, ну да! Ну, так вот: никаких проблем с отрицательными эмоциями у меня нет, я просто считаю, что люди должны отвечать за свои поступки.
— Значит, ты мстительна.
— Да! — согласилась я. — Я мстительна. Джемма-Мстительница.
Я принялась носиться по кухне, держа пальцы «пистолетом» и напевая музыкальную тему из «Мстителей».
— Ты говоришь так, будто это хорошо, — упрекнула мама. — А это — плохо.
— И эта музыка не из «Мстителей», — прокричал из гостиной отец. — Это ты из «Профессионала» поешь.
Я встала в дверях, подняла воображаемую сумку и презрительно проговорила:
— У-уу! Взять его!
В тот же вечер я забрала из родительского дома все свои вещи и переехала обратно к себе. Я боялась, что уже привыкла жить с мамой или что вновь обретенная свобода вызовет примерно те же чувства, что сданные экзамены, когда ты коришь себя за то, что не занимаешься, хотя в этом уже нет необходимости. Но нет, возобновить прежнюю жизнь оказалось не так трудно.
Я позвонила Оуэну и сообщила радостную весть.
— Теперь, если захотим, мы можем видеться хоть постоянно. Приезжай прямо сейчас, примеримся к новой жизни.
Не успела я и полгазеты прочитать, как он примчался.
— Мне нужно с тобой поговорить, — объявил он.
— Зачем это?
— Угадай. — Он улыбался, но как-то странно.
— Что?
— Мне позвонила Лорна. — Так звали его бывшую подружку двадцати четырех лет от роду, и по шевелению моего скальпа я поняла, что сейчас последует. — Хочет, чтобы мы опять были вместе.
— Неужели?
— Все произошло в точности как ты описывала: в субботу, когда мы ходили по магазинам, она нас увидела и поняла, как много потеряла. Ты уникальная женщина!
— Ну, еще бы! — Голос у меня предательски дрожал.
— Господи, но ты же не будешь против, да?
— Конечно, не буду, — поперхнулась я, с трудом сглатывая слезы. Вот идиотизм! — Я за тебя очень рада. Мы с тобой всегда знали, что движемся в никуда. — Правда, вот так, в никуда, это продолжалось почти девять месяцев.
Оуэн молчал. Когда я наконец подняла мокрые глаза, то стало ясно почему: он тоже плакал.
— Я тебя никогда не забуду, — сказал он, утирая мне слезы.
— Ой, только не надо этой мелодрамы.
— О'кей. — Как по мановению волшебной палочки, его слезы высохли, и он не мог скрыть своей радости.
— А как же наш отпуск?
Он смотрел отсутствующими глазами.
— На Антигуа. Где ты бы учился виндсерфингу, накачавшись халявных коктейлей? Нам через три недели ехать.
— Точно, прости, совсем из головы вон. Ты поезжай.
Возьми маму. Так и вижу ее на доске — у нее отлично получится.
Уже садясь в машину, он восторженно прокричал:
— Мы скоро все вместе куда-нибудь сходим: я с Лорной, ты с Антоном. И запланируем поездку на острова.
— И не забудь первого ребенка назвать в мою честь! — собралась я с духом.
— Считай, уже сделано. Даже если будет мальчик.
Потом он уехал, трезвоня на всю улицу и размахивая рукой, как в свадебном кортеже.
ЖОЖО
7
Январь
Жожо вернулась в Лондон, исполненная надежд. Новогодние праздники в Нью-Йорке в кругу семьи прошли весело, но она знала, что в следующее Рождество все будет совсем иначе. В Нью-Йорк она больше не поедет. Куда вероятнее, что они проведут праздники вместе с нескладными Софи и Сэмом в их с Марком новом доме, какой бы он ни был.
В первый ее рабочий день Мэнни принес коробку с сигнальными экземплярами книги Джеммы Хоган.
В издательстве «Докин Эмери» свято верили в безотходное производство; обложка была точной копией той, что год назад предложили для книги Кэтрин Перри: Жожо тогда ее забраковала за излишнюю слезливость — и вот, пожалуйста, она снова извлечена на свет божий, но уже для другой книги. Акварельный женский портрет в пастельных тонах, очертания неясные, но всякий раз при взгляде на рисунок у Жожо возникало ощущение, что барышне срочно нужно в туалет, а такового поблизости не наблюдается.
И все равно посылка пришла очень своевременно. Десять экземпляров Жожо тут же отнесла Джиму Свитману, чтобы тот разослал его киношникам.
— Давай, твори свое чудо, — сказала она.
На понедельник, 23 января, были назначены выборы нового партнера. Оставалось три недели. Первая прошла без эксцессов. Затем вторая. Начался предстартовый отсчет — миновал понедельник, вторник, среда, наступил четверг. Утром пришла электронная почта.
ТО: Jojo.harvey@LlPMAN HAIG.co
FROM: Mark.avery@LIPMAN HAIG. co
SUBJECT: Есть новости. Похоже, неважные
Мне надо с тобой поговорить. Зайди ко мне в кабинет, как только сможешь.
М хх
Что еще?
Марк сидел за столом, вид у него был необыкновенно серьезный.
— Хочу предупредить тебя насчет завтрашнего совещания. Ричи Гант кое-что затевает.
— Что именно? — Жожо страшно разволновалась. Этот прыщавый юноша горазд на выдумки, одна гаже другой.
— Он задружился кое с кем из отдела сбыта в «Лоусон Глобале».
— С кем именно?
— С одним парнем, работающим кое с кем из транснационалов. Прохладительные напитки, косметика, спортивная одежда… Похоже, они готовы платить за упоминание их фирмы в книгах наших авторов.
Жожо раскрыла рот. Слова застряли в горле.
— Иными словами — корпоративное спонсорство?
— Не такое, чтобы било в глаза прямо с обложки — типа «Шептун от. „Кока-Колы“, — а невинные упоминания в тексте конкретных торговых марок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Тем временем за перепалками с банком одна неделя из двух уже благополучно прошла. До Рождества оставалось двенадцать дней, так что у нас была одна неделя, чтобы найти себе жилье. Можно было переехать в Деттол-хаус, но Антон сказал — и я была с ним согласна, — что жить под одной крышей с Дебс — это уж слишком.
— Уж лучше тогда в ночлежке Армии спасения.
И вот Антон купил газету объявлений и отчеркнул несколько адресов. Еще прежде, чем я увидела эти квартиры, я их все возненавидела.
Я знаю, риелторы сочли нас с Антоном по меньшей мере странными. У Антона, всегда приветливого и общительного, был отсутствующий вид. На меня смотрели глаза чужого человека, а не Антона, которого я знала. Лицо у него было мертвенно-бледное, и я с изумлением увидела в его черной шевелюре седые пряди. Он вдруг стал намного старше.
Что до меня, то мне никак не удавалось сосредоточиться, глаза у меня бегали из стороны в сторону, как бывает с людьми в состоянии тяжелого стресса. Но про наш стресс агенты знать не могли, они наверняка видели в нас легкую добычу.
Меня так угнетал, цейтнот, что я почти физически слышала, как тикают часы, приближая нас к страшному мигу, когда мы должны будем убраться из нашего дома. В результате на все эти квартиры я даже смотреть не могла; будь моя воля, я бы вприпрыжку обежала все комнаты, чтоб побыстрее завершить эту горестную процедуру и двинуться по следующему адресу.
Мы планировали передвигаться от квартиры к квартире на такси, но, если машина не появлялась после трех секунд ожидания, я заставляла Антона идти пешком — причем очень, очень быстро. От нервного напряжения у меня был такой избыток энергии, что я должна была постоянно двигаться.
Так мы ходили по адресам, и стоило переступить порог следующей квартиры, как я уже не помнила, что было в предыдущей. Все процессы в моем мозгу протекали настолько стремительно, что никакая информация там не задерживалась.
После трех дней просмотра настало время решать, и я выбрала последнюю из показанных нам квартир, поскольку только ее и помнила. Она была в Кэмдене, недалеко от нашего дома, новая и безликая, с белыми комнатами, похожими на ящики. Мы подписали договор аренды сроком на три месяца. Платить нужно было наличными, поскольку мы спешили с переездом. А еще потому, что на нашем банковском счете было пусто.
А потом мы, стоя на коленях на пыльном полу, ночь напролет паковали бесчисленные коробки. Это было похоже на мои прошлогодние ночные кошмары, когда мы так рвались купить этот дом.
И вот наступило последнее утро, прибыл фургон с грузчиками в красной форме, и они дружно взялись за работу. Я прислонилась к стене и подумала: «Неужели это происходит наяву? Все это? И красная форма тоже настоящая?»
Дом опустел, оставаться не было смысла.
— Идем, Лили, — мягко проговорил Антон.
— Хорошо.
Я была совершенно убита. Я помедлила, прежде чем в последний раз закрыть за собой дверь, и вдруг почувствовала, что что-то у меня внутри переменилось раз и навсегда. Я прощалась не просто с четырьмя стенами (точнее — тремя с половиной, поскольку рабочие так и не удосужились закончить ремонт в маленькой спальне; впрочем, какое это теперь имело значение?), а с той жизнью, которой у нас с Антоном уже никогда не будет.
Если бы я была одна, боюсь, я бы так и не распаковала вещи на новом месте. Взяла бы свое одеяло с подушкой и тихонько жила бы себе в джунглях из коробок. Но из-за Эмы надо было немедленно наладить быт. Собрать ее кроватку, распаковать кухонную утварь. Конечно, она требовала телевизор. И диван — чтобы смотреть удобнее.
К восьми часам вечера большая часть жизненно важных вещей стояла на своих местах, и Антон даже приготовил ужин. Для меня же скорость переезда оказалась непомерным испытанием. Отныне здесь наш дом. В этой невыразительной тесной квартире, забитой нашими пожитками. А вот и мы, изображаем семейную жизнь. Но как, как это могло случиться? Я в недоумении взирала на Антона.
— Почему у нас все так не по-людски?
Я обвела взглядом гладкие белые стены. Как в больничной палате. Эта квартира уже была мне ненавистна.
Антон взял меня за руку, пытаясь добиться от меня внимания.
— Но мы-то друг у друга остались!
Я продолжала изучать унылые белые стены.
— Что?
Он бросил на меня отчаянный взгляд.
— Я говорю, мы-то друг у друга остались.
ДЖЕММА
6
Рождество вдвоем с мамой было ужасным. Я пережила этот день лишь благодаря тому, что высосала полтора литра «Бейлиса». Все бы ничего, но когда я сказала маме, что в конце января мы с Оуэном на недельку поедем отдохнуть, она побледнела от ужаса. Она старалась не показать своего огорчения, даже сказала: «Видит бог, дочка, отдохнуть тебе бы не повредило», — но от ее попыток держаться бодрячком мне сделалось только хуже.
Весь день, как затертая пластинка, она повторяла:
— Последнее Рождество в этом доме…
Последнее Рождество? Это мог даже быть последний месяц. Январь на носу, отец вот-вот подаст в суд. Как скоро это произойдет? Как скоро дом выставят на продажу? Наш адвокат Бреда сказала, это займет несколько месяцев, но, зная мою удачливость, я бы не удивилась, если бы съезжать пришлось в день отъезда в отпуск.
Ни за что не угадаете, что было дальше…
Нет, вы все же попробуйте. Соберитесь!
Восьмого января, в годовщину своего ухода из дома, вернулся отец. Вот так, запросто. Подозреваю, он даже не подумал, что это как раз годовщина, — для него это был очередной странный эпизод всей этой странной истории. Его возвращение было обставлено так же неприметно, как и уход: он просто появился в дверях с тремя полными пакетами и спросил маму — хоть на это приличия хватило! — можно ли ему вернуться. В ответ мама поднялась в полный рост и сказала:
— Что, выставила тебя твоя красотка, да? Что ж, советую помириться, потому что здесь ты никому не нужен.
Но это, конечно, было сказано не всерьез. Меня в тот момент дома не было, поэтому не могу сказать, насколько быстро мама втащила его в дом и принялась готовить ему еду, но бьюсь об заклад, что очень, очень быстро.
Я и глазом не успела моргнуть, как папа опять был дома, а статус-кво восстановлен. Когда я вечером того дня приехала с работы, он уже сидел в своем кресле и решал кроссворд, а мама колдовала на кухне. У меня даже мелькнула мысль, не привиделось ли мне все, что было в том году.
Проигнорировав робко улыбающегося отца, я вошла в кухню и приперла маму к разделочной доске.
— Зачем ты его сразу пустила? Надо было хоть немного помучить.
— Он мой муж, — сказала она и сразу стала какая-то чужая и независимая. — Я давала брачный обет перед господом и людьми.
Ах, обет. Хомут! С его помощью многие поколения женщин превращены в рабынь и великомучениц. А что сделаешь? От психоза никакие резоны не помогают.
Я хотела призвать ее подумать как следует — никогда не поздно выставить его за дверь. Должна же быть какая-то гордость! Но какой смысл? Она уже немолода, ее не изменишь. Если уж она не переменилась за прошедший год, то теперь и подавно. Я хотела, чтобы она отомстила за всех женщин, но есть такие вредные люди — ни за что не станут делать то, что следует, предпочитают действовать по своему усмотрению.
А если посмотреть с эгоистической точки зрения, то его возвращение означало мой выход на волю. Жизнь вполне может вернуться в нормальную колею.
— Почему он пришел?
Про себя я решила, что рождественские праздники в обществе двух маленьких монстров его доконали. (У меня, впрочем, не было никаких доказательств, что дети Колетт — монстры, вполне возможно, я была к ним чудовищно несправедлива.)
— Потому что он любит меня, а ее — уже нет.
— А как он объясняет, что целый год прожил с женщиной тридцати шести лет?
— Сказал что-то насчет того, что ему скоро шестьдесят, да еще брат умер…
Правильно. Запоздалый кризис среднего возраста. Все это мы и без него знаем.
— И ты его простила?
— Он мой муж. Я давала обет в церкви. — Мама произнесла это таким непререкаемым тоном, что у меня зачесались руки взять что-нибудь потяжелее и выбить из ее головы эту дурь.
Слава богу, я атеистка, вот что я вам скажу.
Случись со мной что-нибудь в этом роде, вряд ли я бы стала налаживать отношения и уж точно бы не простила. В данном случае я не сомневалась, что теперь всегда буду презирать отца. Думаю, маме помогло ее самоотречение. Она считала себя в первую очередь добропорядочной женой, а не женщиной, наделенной чувствами и правами, а значит, отцу позволено в любой момент прискакать к домашнему очагу, в котором она все это время старательно поддерживала огонь. Не могу передать, до чего я разозлилась.
— Как ты можешь быть уверена, что через месяц он опять не взбрыкнет и не повторит все сначала?
— Не взбрыкнет. Он уже переболел, не знаю только чем.
— Но он изо дня в день будет видеться со своей драгоценней Колетт на работе!
Нет, не будет. — Тон, каким это было сказано, меня заинтриговал. Победный тон. — Он уходит на пенсию. Неужели ты думаешь, я бы позволила ему ходить туда, где бывает она? Ни за что! Я сказала ему, чтобы уволил ее или ушел сам. Лучше бы, конечно, чтобы она осталась без работы, но на худой конец и это сойдет. У меня вдруг появилась шикарная идея.
— Знаешь что, — предложила я, — давай съездим к ним на работу и над ней посмеемся?
В маминых глазах мелькнул огонек, но она сказала:
— Ты поезжай. А мне надо папе чай накрыть. — И вяло добавила: — Лучше ее простить.
Вот те на! Простить! Да никогда я эту Колетт не прощу, у меня проблем с господом нет. Немножко ненависти еще никому не вредило. Вот Лили — много лет ее уже ненавижу, а хуже мне от этого не стало.
Раз уж речь зашла о ненависти, мне требовалось кое-что сообщить отцу.
— У меня книга выходит.
Он очень обрадовался — возможно, тому, что я с ним заговорила, — а когда я ему показала сигнальный экземпляр, воскликнул:
— Замечательная обложка! Дверь захлопнула, да? — Он провел пальцем по моему имени. — Ты только посмотри: Джемма Хоган, моя дочь. «В погоне за радугой». Чудесное название! И о чем это?
— О том, как ты бросил маму и ушел к девице всего на четыре года старше меня.
Он впал в глубокий шок и, разинув рот, смотрел на маму, ожидая подтверждения, что я его разыгрываю.
— Это не шутка, — сказала я.
— Не шутка, — поддакнула мама.
— Господи Иисусе, — запричитал отец, — дай-ка посмотрю. — Дойдя до шестой страницы, он поднял глаза, бледный как смерть. — Это надо немедленно остановить. Немедленно! Это не может увидеть свет.
— Поздно, пап. У меня контракт.
— Обратимся к адвокату.
— И я кучу денег из аванса уже потратила.
— Я дам тебе денег.
— Не нужны мне твои деньги. Мне нужно, чтобы мою книгу издали.
Но ты посмотри на это! — Он в сердцах шлепнул рукой по страницам. — Это же все такое личное! Я бы не возражал, но это к тому же и неправда! Если это напечатают, мне будет очень, очень неловко.
— Вот и хорошо, — сказала я и приблизила к нему лицо. — Это называется — расхлебывать последствия своих поступков.
— Джемма! — Мама призвала меня на кухню. — Он же попросил прощения, — напомнила она, — причем искренне. Он пережил кризис, можно сказать — он себя не контролировал. Ты с ним слишком строга, ты вообще с людьми строга, тебе это известно? Думаю, у тебя проблема с отрицательными эмоциями: вот сейчас ты злишься…
— Проблема? Злюсь? Да ты-то что в этом понимаешь?
— Я регулярно смотрю передачу «Здоровье».
— Ах, ну да! Ну, так вот: никаких проблем с отрицательными эмоциями у меня нет, я просто считаю, что люди должны отвечать за свои поступки.
— Значит, ты мстительна.
— Да! — согласилась я. — Я мстительна. Джемма-Мстительница.
Я принялась носиться по кухне, держа пальцы «пистолетом» и напевая музыкальную тему из «Мстителей».
— Ты говоришь так, будто это хорошо, — упрекнула мама. — А это — плохо.
— И эта музыка не из «Мстителей», — прокричал из гостиной отец. — Это ты из «Профессионала» поешь.
Я встала в дверях, подняла воображаемую сумку и презрительно проговорила:
— У-уу! Взять его!
В тот же вечер я забрала из родительского дома все свои вещи и переехала обратно к себе. Я боялась, что уже привыкла жить с мамой или что вновь обретенная свобода вызовет примерно те же чувства, что сданные экзамены, когда ты коришь себя за то, что не занимаешься, хотя в этом уже нет необходимости. Но нет, возобновить прежнюю жизнь оказалось не так трудно.
Я позвонила Оуэну и сообщила радостную весть.
— Теперь, если захотим, мы можем видеться хоть постоянно. Приезжай прямо сейчас, примеримся к новой жизни.
Не успела я и полгазеты прочитать, как он примчался.
— Мне нужно с тобой поговорить, — объявил он.
— Зачем это?
— Угадай. — Он улыбался, но как-то странно.
— Что?
— Мне позвонила Лорна. — Так звали его бывшую подружку двадцати четырех лет от роду, и по шевелению моего скальпа я поняла, что сейчас последует. — Хочет, чтобы мы опять были вместе.
— Неужели?
— Все произошло в точности как ты описывала: в субботу, когда мы ходили по магазинам, она нас увидела и поняла, как много потеряла. Ты уникальная женщина!
— Ну, еще бы! — Голос у меня предательски дрожал.
— Господи, но ты же не будешь против, да?
— Конечно, не буду, — поперхнулась я, с трудом сглатывая слезы. Вот идиотизм! — Я за тебя очень рада. Мы с тобой всегда знали, что движемся в никуда. — Правда, вот так, в никуда, это продолжалось почти девять месяцев.
Оуэн молчал. Когда я наконец подняла мокрые глаза, то стало ясно почему: он тоже плакал.
— Я тебя никогда не забуду, — сказал он, утирая мне слезы.
— Ой, только не надо этой мелодрамы.
— О'кей. — Как по мановению волшебной палочки, его слезы высохли, и он не мог скрыть своей радости.
— А как же наш отпуск?
Он смотрел отсутствующими глазами.
— На Антигуа. Где ты бы учился виндсерфингу, накачавшись халявных коктейлей? Нам через три недели ехать.
— Точно, прости, совсем из головы вон. Ты поезжай.
Возьми маму. Так и вижу ее на доске — у нее отлично получится.
Уже садясь в машину, он восторженно прокричал:
— Мы скоро все вместе куда-нибудь сходим: я с Лорной, ты с Антоном. И запланируем поездку на острова.
— И не забудь первого ребенка назвать в мою честь! — собралась я с духом.
— Считай, уже сделано. Даже если будет мальчик.
Потом он уехал, трезвоня на всю улицу и размахивая рукой, как в свадебном кортеже.
ЖОЖО
7
Январь
Жожо вернулась в Лондон, исполненная надежд. Новогодние праздники в Нью-Йорке в кругу семьи прошли весело, но она знала, что в следующее Рождество все будет совсем иначе. В Нью-Йорк она больше не поедет. Куда вероятнее, что они проведут праздники вместе с нескладными Софи и Сэмом в их с Марком новом доме, какой бы он ни был.
В первый ее рабочий день Мэнни принес коробку с сигнальными экземплярами книги Джеммы Хоган.
В издательстве «Докин Эмери» свято верили в безотходное производство; обложка была точной копией той, что год назад предложили для книги Кэтрин Перри: Жожо тогда ее забраковала за излишнюю слезливость — и вот, пожалуйста, она снова извлечена на свет божий, но уже для другой книги. Акварельный женский портрет в пастельных тонах, очертания неясные, но всякий раз при взгляде на рисунок у Жожо возникало ощущение, что барышне срочно нужно в туалет, а такового поблизости не наблюдается.
И все равно посылка пришла очень своевременно. Десять экземпляров Жожо тут же отнесла Джиму Свитману, чтобы тот разослал его киношникам.
— Давай, твори свое чудо, — сказала она.
На понедельник, 23 января, были назначены выборы нового партнера. Оставалось три недели. Первая прошла без эксцессов. Затем вторая. Начался предстартовый отсчет — миновал понедельник, вторник, среда, наступил четверг. Утром пришла электронная почта.
ТО: Jojo.harvey@LlPMAN HAIG.co
FROM: Mark.avery@LIPMAN HAIG. co
SUBJECT: Есть новости. Похоже, неважные
Мне надо с тобой поговорить. Зайди ко мне в кабинет, как только сможешь.
М хх
Что еще?
Марк сидел за столом, вид у него был необыкновенно серьезный.
— Хочу предупредить тебя насчет завтрашнего совещания. Ричи Гант кое-что затевает.
— Что именно? — Жожо страшно разволновалась. Этот прыщавый юноша горазд на выдумки, одна гаже другой.
— Он задружился кое с кем из отдела сбыта в «Лоусон Глобале».
— С кем именно?
— С одним парнем, работающим кое с кем из транснационалов. Прохладительные напитки, косметика, спортивная одежда… Похоже, они готовы платить за упоминание их фирмы в книгах наших авторов.
Жожо раскрыла рот. Слова застряли в горле.
— Иными словами — корпоративное спонсорство?
— Не такое, чтобы било в глаза прямо с обложки — типа «Шептун от. „Кока-Колы“, — а невинные упоминания в тексте конкретных торговых марок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59