Это приобрело странную форму: мое платье без бретелек стремилось соскользнуть с меня. Я только однажды примерила его у Лорда и Тейлора, и тогда оно сидело на мне как перчатка. На скачках оно вело себя совершенно нормально, и так же было в маленьком клубе с маленькими белыми столиками. Но минута погружения в дзэн привела его в движение, бам! — и оно начало вести свою самостоятельную жизнь, скользя вниз беззаботно и выставляя напоказ слишком много из моих прелестей во всем объеме. В какой-то момент я могла оказаться обнаженной вплоть до талии, подобно арабской женщине, идущей с кувшином воды на голове.Не говоря уж об этом, мир был в прекрасном состоянии счастья. Кругом кипело веселье, кругом была пестрота и шум, все было совершенно изумительно. В первом отделении шоу молодая певица спела несколько печальных, но сексуально зажигающих песен; а затем нервный, совсем молоденький мальчик в смокинге с широченными плечами скороговоркой рассказал несколько довольно грязных анекдотов, как, например, анекдот о медовом месяце зебры и историю о двух золотых рыбках, все это я слышала раньше в самых разных вариациях. Ей-Богу, он, видимо, провел пару вечеров с девушками с четырнадцатого этажа.А затем все закружилось, фонари начали гаснуть, а оркестр заиграл «Шахерезаду», танцевальная площадка освещалась красными и синими прожекторами, и вышли три девушки, которых я видела репетирующими на крыше «Шалеруа»: две девушки, которые делали прыжки и покачивания, и та, которая вращала кисточки. Это напоминало возвращение к старым друзьям в водной Пещере Центральной Африки. В настоящий момент я видела все, что они могли проделывать, если не считать того, что все это происходило под музыку «Шахерезады», а не под «Болеро» Равеля, и красные и синие огни прожекторов соответствовали представлению такого сорта. Но эта вращательница кисточек еще больше поразила меня. Финал был необыкновенно эффектен. Она вышла вперед, все огни начали вращаться со страшной силой; и посреди вращающихся огней, вращающихся кисточек, вращающихся грудей, вращающихся ягодиц и даже вращающегося пупка я начала чувствовать себя ближе к дзэну. Это было невероятно.Я сказала Н. Б.:— Разве она не великолепна?И он, казалось, слегка удивился:— Тебе нравится это дерьмо? — Как будто он не мог поверить в то, что у меня такой низкий культурный уровень. Тогда я объяснила, что она мне почти подруга, и рассказала о своей беседе с ней в солярии; и исход моего рассказа Н. Б. об этом был удивителен. Когда представление закончилось и девушки откланялись, Н. Б. негромко окликнул:— Эй, Эрнестина, — и она подошла к нашему столику и улыбнулась. Он указал ей на свободный стул за нашим столом, и она кивнула. Как только она собрала свою одежду на сцене, она вновь появилась и присоединилась к нам. Мантия только по названию была мантией. Она закрывала лишь ее спину и плечи, но спереди все было открыто, и я поняла, что она привыкла в таком виде быть на публике, что она едва ли понимает, что ее мускулистая грудь осталась над скатертью, и кисточки колыхались, когда она вздыхала.— Ну, привет, Н. Б., — сказала она радостно. — Приятно снова тебя видёть. Как ты себя чувствуешь?— О, прекрасно, — сказал он. — Эрнестина, ты помнишь мою подругу мисс Томпсон?Она загадочно взглянула на меня, а затем откинула голову назад и разразилась смехом.— Ну, душечка, конечно, я помню тебя! Как ты поживаешь, милашка? Ну, детка, у тебя превосходный макияж! И что за платье! Ты выглядишь на миллион долларов, душечка. Ну, Н. Б., ты действительно счастливый парень!— И ты мне говоришь это, — сказал он. — Как насчет того, чтобы выпить немного бренди с нами, Эрнестина?— Это восхитительно, Н. Б.Он щелкнул пальцами официанту и заказал три бренди. Я запротестовала, но он сказал:— Фу, бренди не повредит тебе, — и я откинулась, подчинившись своей судьбе. Слава Богу, у меня была потрясающая сопротивляемость крепким напиткам. Я все еще была рассудительна, как судья.Н. Б. и Эрнестина, казалось, знали друг друга с рождения, и они болтали о людях и местах, как старые друзья: как поживает Тед, как Боско, как давно видели Гуина, что нового в Чикаго, и так далее и тому подобное. Я пила свой бренди, восхищаясь двумя танцующими кисточками; и я, видимо, так восхищалась, что Н. Б. неожиданно вторгся в мои мысли, сказав:— Эй, Кэрол, о чем ты мечтаешь?Я не могла солгать ему. Я сказала:— О кисточках.— Шутишь, — заметил он.— Н. Б., они восхитительны.— Ты имеешь в виду кисточки?— Конечно, я их имею в виду. Они невероятно восхитительны.Он сказал:— Эрнестина, отдай их ей.— О'кей. Я сбегаю в костюмерную…— Отдай их ей здесь.— Здесь? — воскликнула она.— Конечно, здесь. А почему нет?— Ты сумасшедший или, что, Н. Б.? Ты хочешь, чтобы меня арестовали за появление на публике в неприличном виде?Он вынул свой бумажник, вытянул две ассигнации по двадцать долларов и положил их на стол перед ней.— Прикройся ими.Она разразилась смехом.— Н. Б., ты бунтарь.— Давай, начинай.— Не дави на меня, сладенький, не дави на меня.У меня глаза на лоб полезли, и я не могла вымолвить ни слова. Она взяла две бумажки, тщательно пристраивая их на себе, придерживая их одной рукой; а затем она сняла кисточки, одну за другой. Щелк. Щелк.Она хихикала, когда протянула их мне.— Вот, душечка. Они твои.Я, запинаясь, сказала:— Вот здорово, ей-Богу. Спасибо.Н. Б. поинтересовался:— Не следует ли эти вещи сначала продезинфицировать или что-либо в этом роде, прежде чем кто-либо еще нацепит их на себя?— Виски, — сказала Эрнестина. — Вот и все. Пополоскать их в виски.Она громко взвизгнула, оттолкнула свой стул и убежала.
Мы снова оказались в большом шикарном «линкольне», и я спросила:— Теперь ты отвезешь меня в отель, Н. Б.?— Еще рано, беби. Я думаю, тебе стоит посидеть немного у воды и расслабиться. В этот час так прекрасно там внизу. О'кей?Почему бы нет?— О'кей, — согласилась я.— Посмотри на все эти звезды, — сказал он.— Да.— Пахнет жасмином?— Да.— Счастлива?— Да. Если бы не Донна, если бы не Альма, если бы не Дьюер.— Ты не избавилась бы от жутких воспоминаний, оставаясь наедине с собой весь день в «Шалеруа».— Думаю, да.Мы ехали по Венецианской дамбе, и вдруг он свернул направо и двинулся вниз по гладкой вьющейся дороге.Я сказала:— Я не знала, что здесь можно спускаться.— Это частная дорога. Только для живущих здесь.— Н. Б., куда мы едем?— Там внизу у меня квартира.— У тебя?— Прямо у воды. Тебе там понравится.Я вздохнула.Он сказал:— Почему так тяжело вздыхаешь?— Ничего. Ты не живешь в «Шалеруа»?— Я? Нет. Мне слишком нравится уединенность.Я поняла, что он имел в виду, когда вошла в его квартиру. Я огляделась и застыла на вздохе. Гостиная была залита огнями, и он стоял рядом со мной, за моей реакцией с легкой улыбкой. Это была комната с низким потолком, размером сорок на сорок футов — огромная, и в то же время нет — потому что в ней было много мебели, со вкусом подобранной. Здесь были удобные кресла и низкие удобные диваны, огромный диван с множеством подушек, огромный телевизор, длинное низкое бюро, а у другой стены большой рояль марки «Стейнвей». Повсюду стояли великолепные букеты цветов; но на стене висела только одна картина, которая являлась центром притяжения внимания, фокусировала в себе все.Он спросил:— Нравится моя картина?— Да.— Знаешь, кто ее написал?— Пикассо.— Ты моя девушка!Он взял меня за руку и повел через комнату к большому окну. Занавеси были затянуты, он нажал на кнопку, раздвинул их и сказал:— Посмотри туда.Я посмотрела. За окном в сиянии фонарей тянулась длинная пологая лужайка, а ниже за ней сверкала вода.— Это океан? — спросила я.Он снова задернул занавески:— Нет. Бискайский залив.Я сказала:— Н. Б., это сказочно.— Правда?Он вплотную подошел ко мне, и я сделала слабое усилие, чтобы защитить себя, проговорив: «Н. Б., пожалуйста…», но его нельзя было удержать. Он обнял меня, шепча:— Ты знаешь, что я схожу с ума от тебя, ты знаешь, Ты знаешь, что я без ума от тебя?Я не могла сопротивляться. Все мое горе, вся моя безнадежность, все спиртное, выпитое мной, волнения всего дня, казалось, заполнили меня, я чувствовала огромную слабость, у меня не было сил, я не могла сопротивляться ему, да и не хотела ему сопротивляться. Он поцеловал каждый дюйм моей кожи, до которой мог добраться, и я позволила ему делать все, чего он хотел, потому что я была так слаба и потому что он был так невероятно нежен и так благороден каждый раз, когда наши пути пересекались. Затем, пока я стояла, дрожащая и обожаемая, это чертово платье без бретелек испустило дух полностью, я, видимо, не сумела удержать себя в нем, я чувствовала себя подобно банану, лишившемуся своей кожуры. Я подумала зло: «Мой Бог, если бы Лорд и Тейлор услышали об этом», схватила платье и попыталась вновь себя в него засунуть и привести в порядок, но не смогла. Н. Б. подвел меня к дивану и сказал:— Сбрось эти тряпки.Я возразила:— Это не тряпки.И он сказал, стаскивая платье с меня:— Кэрол, Кэрол, я одену тебя, как королеву, ведь ты должна одеваться только так, неужели ты это не поняла? Почему ты собираешься продать себя этой вшивой «Эйрлайнз», чтобы стать прославленной официанткой, если ты можешь жить, как королева? Иисус, я без ума от тебя, все эти недели день и ночь, ночь и день твой живой образ стоял передо мной, ты была со мной постоянно. О, Иисус, я без ума от тебя, я дам тебе солнце и луну, и звезды, и все, чего ты только пожелаешь. Ты так непорочна, Иисус, ты так чиста, я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной. И эти глаза, о, Иисус, эти вечно любимые, милые, спокойные глаза, я мечтаю о них.Итак, я снова была там, откуда начала. Томпсон со спокойными глазами. С той разницей, однако, что я была погибшей. С самого начала я была права в отношении этого человека. Он упустил свое призвание. Он мог бы стать всемирно известным хирургом, он мог бы быть легендой на Парк-авеню. Он едва коснулся меня своими нежными руками, а уже постепенно и незаметно затронул и пробудил каждый нерв, глубоко спрятанные женские нервы, нервы, которые спят большую часть жизни, но могут вызвать сумасшедший взрыв в неожиданный момент. Он шептал мне, он целовал меня, и я была совершенно погибшей. Это было невероятно утонченно и почти убило меня — едва касаясь меня и приводя в содрогание самые глубокие нервные струны, едва касаясь меня своими искусными пальмами, он заставлял все мое тело испытывать непрекращающуюся муку, пока тысячи голосов во мне не стали взывать к освобождению, к избавлению, которое только он один мог мне дать. Он был очень коварен, очень настойчив, он продвигался все дальше и дальше, целуя меня, шепча мне и отыскивая самые тайные нервные точки, пока я уже не могла и секунды выдержать без него. Мое тело не могло больше жить без него, но мой мозг, что очень любопытно, был смертельно напуган им, и я закричала: «Нет! Нет! Нет!», как будто я хотела, чтобы он ушел от меня, и в то же самое время я продолжала удерживать его изо всех моих сил, страшась, что он уйдет. Меня охватила дрожь, как если бы пришла моя смертельная минута и я не могла держать его достаточно крепко; и тогда все превратилось в сплошное сумасшествие, и он засмеялся, и задохнулся, стремясь сказать что-то, а затем мы отодвинулись друг от друга, он в свою темноту, а я в свою.Какое-то время это походило на лежание на поверхности горячего моря, с черным солнцем над головой и звучанием удаляющегося пения, страшного, кошмарного. Затем всё чувства начали утихать, и я увидела огромную вазу, наполненную цветами рядом с собой; я увидела торжественный черный рояль «Стейнвей», пристально смотрела на него, ожидая, что сейчас раздастся музыка; я увидела белый потолок, взирающий на меня, как я глядела на него; я увидела белый пушистый ковер на полу, увидела все эти реальные вещи, но они были не вполне реальными, они обладали каким-то новым, специфическим свойством реальности, как если бы они только сейчас обрели существование. И когда волнение моего тела прекратилось, когда мое сердце стало биться медленнее, он вновь повернулся ко мне.Боже, он был ненасытным. Но самым ужасным было то, что теперь, когда он добился меня, я стала такой же ненасытной. Мой мозг восставал против него, но дьявол внутри меня жаждал его, наслаждался первым страстным содроганием, жаждал и кричал, требуя все больше и больше. Я пронзительно кричала ему «нет!» сотню раз, я царапала кожу на его спине, а он смеялся. Он был охвачен такой страстью, что я думала, он растерзает меня на части, он был груб и резок, и неосторожен со мной, и я не могла остановить его. Я была бессильна и совершенно в его власти в эти моменты нарастающих спазмов агонии и экстаза; и я думала, что это будет продолжаться вечно. Но, наконец, он разразился смехом и откатился в сторону.Несколько мгновений спустя он сполз с дивана и оставил меня. Я не видела, как он ушел. Я только почувствовала неясные движения и колебания дивана. В конце концов я села, сжала руками голову, волосы упали мне на лицо, и я спрашивала себя, что произошло с и что стало со мной. Святая макрель, думала я, счастье что я трезва, — Бог знает, что произошло бы, будь я пьяной.Затем, спустя несколько минут, я увидела его — казалось, несколько миль разделяет нас в этой огромной комнате, — возвращающегося с подносом. Он весь состоял из костей и углов, как недостроенный корабль в сухом доке; и когда сел рядом со мной, довольно улыбался. Что за странные вещи происходят в этом мире — он возвратился с двумя огромными чашами с кукурузными хлопьями, бутылкой шампанского и двумя бокалами; одну из чаш с корнфлексом он поставил мне на колени.Я сказала:— Что это, Н. Б.?— Давай, возлюбленная. Поешь. Это полезно для тебя.— Но, мой Бог, сейчас не время для завтрака, не так ли?— Не задавай много вопросов. Ешь. — Он налил шампанское. — Ты знаешь, где я получил этот совет?— Какой совет?— Дурочка, совет насчет корнфлекса.— В стойлах скаковых лошадей?Он расхохотался, как будто я сказала что-то невероятно забавное. Затем почти шепотом он мне сообщил эту тайну.Век живи, век учись. Я удивилась:— Это правда?— Да, сэр. И ты знаешь что? Я даже начал напевать в полусне.Кукурузные хлопья. Годами я поглощала их и не заметила никакого особого эффекта, но они определенно работали на Н. Б. Почти сразу же, как он закончил свою чашу, он снова бросился в порыве любовной страсти в третий раз ко мне, но я оттолкнула его. Каждый нерв в моем бедном измученном старом теле находился в состоянии комы, и хорошего — понемногу. Я сказала:— Н. Б., мне необходимо возвратиться в отель. Пожалуйста.— Ты не вернешься в отель. Ты останешься здесь.— Нет, это невозможно, — возразила я.— Забудь эту дурацкую авиакомпанию. Ты останешься здесь с этой ночи.— Нет, — сказала я. — Извини. Я не могу.Он схватил мои руки:— Послушай. Я сказал тебе, не так ли? Я одену тебя как королеву, я дам тебе все, чего ты пожелаешь…— Это совершенно невозможно Н. Б.— Почему?— Просто невозможно. Где ванная комната? Я должна одеться и уйти.— Кэрол, послушай меня. Только послушай… — Тут он остановился и нахмурился. — О'кей. О'кей. Ванная комната там, налево.Это была великолепная ванная комната, все черное и белое. Стены были покрыты гравюрами Пиранези, воспроизводящими руины Рима. Эти гравюры были защищены слоем прозрачной глазури. Трудно было придумать что-нибудь менее подходящее. Пиранези я могла применить ко всему Новому Свету, руины Гринича в Коннектикуте. Внезапно я почувствовала себя умершей. Я почувствовала, будто меня изнасиловал гусеничный трактор.Приняв душ, я обнаружила роскошный бар с косметикой, снабженный губной помадой всевозможных оттенков от Элизабет Эрден и тенями для глаз и всеми остальными принадлежностями, которые едва ли можно ожидать найти в любой квартире холостяка. Это свидетельствовало о том, что хозяин заботится о гостьях. Любая девушка, не важно, была ли она блондинкой, рыжеволосой или брюнеткой, могла снова придать себе свежий вид, если она пережила весь обряд с корнфлексом.Я слегка мазнула губы помадой, чуть припудрилась, скользнула в предательское изделие без бретелек, причесала волосы и возвратилась к Н. Б.— Вызови, пожалуйста, такси! — попросила я.— Такси? Черт побери, я отвезу тебя назад.— Нет нужды…— Не будь смешной теперь, — сказал он.Я спросила, когда мы выходили:— Сколько времени, Н. Б.?Он посмотрел на свои часы:— Без четверти час.— Спасибо.Ночь была нежной, тихой и мирной, когда мы ехали к «Шалеруа». Мы не разговаривали друг с другом. Я думала, Боже, как все смехотворно. Как странно, как комично, как бессмысленно все сложилось. Если бы «Магна интернэшнл эйрлайнз» не запретила мне общаться с этим человеком, возможно, мы могли спасти жизнь Альмы. Если бы только вчера днем доктор Дьюер и я вернулись в отель на десять минут раньше, он не встретил бы Донну, он избежал бы драки с Элиотом, я не спустилась бы к нему в номер, чтобы заступиться за Донну, не впала в истерику, не нуждалась бы в снотворных пилюлях доктора Шварц, не пропустила бы сегодня занятия в школе, я бы не встретила Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41