Зачем же ей настраивать сына против его отца? Будто прочитав ее мысли, Эд горько усмехнулся и сказал:— На войне как на войне. Я нередко встречал такую ситуацию в семьях, которые обращались ко мне за советом. Некоторые родители, причем не только разведенные или находящиеся на грани развода, используют детей как средство давления на партнера. Иногда это делается преднамеренно, иногда неосознанно. Но результат в конечном счете один и тот же. Дети оказываются меж двух огней и не знают, кому из родителей доверять, и в результате не доверяют никому.— По вашему мнению, у ребенка нет какой-либо умственной неполноценности или отставания в развитии? Полагаете, что все его проблемы лишь в отношениях с окружающими?Сама того не замечая, Стеф, задавая вопросы, перешла на более мягкий и доверительный тон, возможно, в силу профессиональной привычки преподавателя. Эд, сам опытный воспитатель, улыбнулся, оценив ее умение четко формулировать вопрос.— Я бы сказал, это — верное предположение. Мальчик выглядит совершенно нормальным.— Однако учится он не очень хорошо, — заметила Айрин.— Да, но лишь из-за частой смены школ, — пояснил Эд. — Как мне рассказывал Билл, его сын повидал на своем веку больше школ, чем агент по подбору игроков для футбольной команды. Лишь в последние годы мать Джеффа живет на одном месте достаточно долго для того, чтобы Билл имел возможность регулярно видеться с сыном. И все же, — понизив голос, задумчиво произнес он, — мне кажется, что отцу трудно наладить близкие отношения с взрослеющим сыном, встречаясь с ним лишь два раза в месяц.Наступила пауза. Никто не находил возможным что-либо добавить. Наконец Вики нарушила затянувшееся молчание, объявив, что им с Эдом уже пора домой.Прощаясь на крыльце, Стеф поцеловала свою высокую, светловолосую сестренку и поблагодарила за то, что та доставила ей автомобиль в целости и сохранности. Последнее Стеф вообще считала чудом, зная об отчаянной манере, в которой Вики водила машину. У них за спиной Эд и Айрин, по своему обыкновению, обменивались на прощание шутливыми колкостями. Затем Эд подал жене руку, помогая сойти вниз по деревянным ступенькам. Уже сидя в «форде» и выглядывая из окна, он пообещал приехать вместе с Вики завтра, чтобы, по семейной традиции, отметить День Независимости на лужайке перед домом.Остаток воскресного дня прошел спокойно и размеренно, без каких-либо событий. Приготовленное на ланч овощное рагу оказалось великолепным. После еды Стеф, по настоянию Айрин, отклонившей предложение помочь ей с грязной посудой, присела отдохнуть за чашкой чая с пряностями. Багряные лучи вечернего солнца врывались в кухню через круглое окно над мойкой, окрашивая предметы всеми оттенками красного цвета. Устроившись за длинным кухонным столом, Стеф наблюдала, как ее сестра, ловко работая ножом, чистит фрукты для мусса.Такая картина повторялась изо дня в день и из года в год. Когда они жили вместе, Стеф ни разу не видела, чтобы старшая сестра праздно проводила время. Айрин постоянно была занята каким-нибудь полезным делом. Она работала в саду или варила варенье, готовила или занималась с соседскими детьми. Вся ее жизнь проходила в заботах о ближних. И никогда Стеф не замечала, что Айрин как-то тяготят или утомляют эти бесконечные хлопоты, упавшие на ее плечи со смертью матери, которой не стало через несколько часов после рождения Вики.Стеф тогда было только три года, Кэт — пять, Айрин — семь. И хотя отец нанял постоянную домработницу — тетушку Рэчел, поселив ее в комнате над гаражом, — та прожила у них всего несколько лет, пока Вики не пошла в школу. Айрин к тому времени исполнилось четырнадцать, и Джо Гринуэй счел, что она уже достаточно взрослая, чтобы заботиться о сестрах и вести домашнее хозяйство.Поднося чашку к губам, Стеф задумалась. Не сводя глаз с Айрин, она спрашивала себя, действительно ли старшая сестра так счастлива, как это кажется со стороны? Неужели ей не хочется ничего иного, кроме как ухаживать за другими, не имея собственной семьи? Или, случается, и она, как Стеф, испытывает чувство пустоты и одиночества?Конечно, они с Айрин совсем разные. Но с другими сестрами общего у нее еще меньше. Стеф абсолютно не похожа ни на высокую и яркую блондинку Вики, ни на огненно-рыжую Кэт с ее взрывным характером. Напротив, она, маленькая темноволосая Стеф, болезненно застенчивая и легко ранимая, старается держаться подальше от людей, причем порой даже от тех, кто ее любит больше всего на свете.Стеф прекрасно знала, что нередко ее замкнутость принимают за равнодушие, но только такая манера держаться позволяла ей скрывать постоянную неуверенность в себе. Почему-то, — а почему именно она и сама толком не понимала, — ей всегда казалось, что, если она не будет стараться работать как можно усерднее, проявляя себя с еще лучшей стороны, чем от нее ожидают, произойдет нечто ужасное. Она окажется совсем никчемной неудачницей, полным ничтожеством, с которым никому не захочется иметь дела. И даже если она исчезнет, этого никто не заметит, как не замечают при рубке леса затоптанный цветок.Это же полный бред, уговаривала себя Стеф. И все же страх не проходил. Так же, как и ее неуверенность в себе. Уход Энди и последовавший затем их развод только обострили эти чувства.Она всегда полагала, что, в отличие от нее самой, Айрин гораздо более открыта и любит находиться среди людей. Всегда готовая помочь тем, кто в ней нуждается, старшая сестра, казалось, была абсолютно уверена в своих силах и прекрасно знала, для чего живет.Но теперь, возможно потому, что за последние месяцы у нее было много времени для размышлений, или потому, что ей требовалось найти кого-либо, кто ее понял, Стеф спрашивала себя: так ли уж сильно в действительности они с Айрин различаются? Быть может, активная деятельность сестры на благо других — это всего лишь еще один способ спрятаться от своего одиночества?— Айрин, — негромко позвала Стеф. Та, улыбнувшись, вопросительно посмотрела на нее.— Что, деточка? Что ты, милая, хочешь? Еще чаю?Глядя на безмятежное лицо Айрин, Стеф смутилась. Уже готовые сорваться с языка слова застряли у нее в горле, и в ответ на вопрос она смогла лишь отрицательно покачать головой.Хорошо, мысленно сказала она себе, скорей всего я ошиблась. Похоже, Айрин и в самом деле абсолютно счастлива. Но я-то — нет! Я чувствую себя несчастной и одинокой. Мне необходимо, чтобы кто-нибудь меня понял. Мне всегда было трудно говорить о себе, всегда не хватало общения. И разве не об этом же говорил Энди, объясняя причины крушения моего брака? Нам не хватало общения и детей. Теперь у Энди есть и то, и другое. А у меня?.. Только внимание сестры. Стеф сделала глубокий вдох и наконец решилась. Опустив глаза к чашке, она тихо спросила:— Айрин, тебе никогда не бывает одиноко? — У Стеф перехватило горло, но она собралась с силами и продолжила. — Вики и Кэт теперь замужем, папа… — Стеф с трудом сдержала слезы. — Папа умер. Тебе не тяжело жить здесь совсем одной?Только теперь осмелившись поднять глаза, Стеф увидела, как затуманился взгляд ее сестры. После секундной паузы Айрин мягко ответила:— Думаю… Уверена, все мы в этой жизни бываем одиноки. — Закончив мыть посуду и поставив ее в сушилку, она села за стол напротив Стеф. — Я стараюсь не думать об этом, — сказала она, грустно улыбаясь одними глазами. — Я работаю, сижу с соседскими детьми, я все время занята. После смерти папы мне действительно его очень не хватает, но у меня есть ты и еще две сестры. Не важно, замужем мы или нет, все равно мы — одна семья. А теперь у нас еще есть маленький Александер. — Лицо Айрин просияло, грусть словно растаяла, а на губах вновь появилась улыбка, когда она упомянула о крошечном двухлетнем мальчугане, которого недавно усыновили Кэт и Тони. — И как знать, — голос Айрин звучал уже с обычной уверенностью, — быть может, чем больше малышей появится в нашей семье, тем чаще мы будем собираться здесь все вместе. И я даже не удивлюсь…Стеф больше ничего не хотела слушать. Как ни любила она маленького Сэнди и как ни была рада за Кэт и Тони, в этот момент она не могла разделить их счастье. Пусть ее считают эгоистичной, подумала Стеф, но ведь ее-то брак закончился крахом, и совсем неудивительно, что ей тяжело слышать о чужих радостях. К тому же есть другие, более важные для нее вещи, которые она должна сказать прямо сейчас.— Я не могу вернуться в Оклахому, — вдруг вырвалось у нее.— Ч-что? — Брови Айрин удивленно поползли вверх. — Почему?Стеф соскочила с табурета и, обхватив руками голову, возбужденно заговорила, едва не срываясь на крик:— О, Айрин! Я весь день хотела тебе сказать! Знаешь, я не могу вернуться в Оклахому. Я выставила дом на продажу. Я еще не решилась уйти из школы, но сделаю это…Она нервно рассмеялась и тут же сморщилась от боли в затылке. Голову будто стиснуло железным обручем. Стеф нелегко давалось признание в том, что она вовсе не такая сильная, каком ее считали в семье. Сколько она себя помнила, сестры всегда восхищались ее жизненной стойкостью. Сама же она изо всех сил старалась соответствовать их мнению. И все же, несмотря на постоянное стремление делить с семьей только свои победы, но никак не поражения, порой Стеф остро нуждалась, чтобы сестры не столько восторгались ее силой, сколько принимали ее слабость.Айрин молча слушала Стеф, не сводя с нее глаз, полных тревоги.— Я пока даже не знаю, что со мной будет дальше, — устало призналась Стеф. — Мне еще нужно какое-то время, чтобы прийти в себя. Чтобы обдумать все и решить…Она не договорила, губы вдруг задрожали и слезы потоком хлынули у нее из глаз. Стеф опустила голову, и густые темно-русые волосы, словно два занавеса, опустились по обе стороны ее липа, почти полностью закрыв его.— Я так одинока, Айрин! — еле слышно прошептала она. — Я уже совсем ничего не понимаю: ни что такое хорошо, ни что такое плохо. Если бы только я могла остаться здесь хотя бы до конца лета, пожить дома, с тобой, с Кэт и Вики, тогда я, наверное, собралась бы с силами и попробовала начать все сначала.Стеф, не поднимая головы, без сил опустилась на табурет. Она никак не могла заставить себя взглянуть на Айрин, хотя и понимала, что это все равно придется сделать. Наконец она осмелилась поднять заплаканные глаза.— Айрин, можно я поживу в моей прежней комнате? Ты позволишь?Старшая сестра, не говоря ни слова, обогнула стол и, наклонившись, поцеловала Стеф в мокрые от слез глаза.— Деточка моя, — тихо сказала она, ласково гладя Стеф по волосам, — мы с тобой так похожи!.. Такие гордые, ничего никому не говорим, все носим в себе. Конечно же, оставайся, моя хорошая. Ты могла об этом даже не спрашивать.Стеф облегченно вздохнула и вытерла ладонью мокрые щеки. Глава 6
Ночь выдалась жаркой и влажной. Даже при вдохе полной грудью Биллу не хватало воздуха. Сердце стучало так, что, казалось, оно сейчас выскочит из груди и пульсирующим кровавым комком покатится по земле. Его тяжелые удары тупой болью отдавались в голове.Воздух был осязаемо плотен и абсолютно неподвижен, как будто привычный ночной бриз задохнулся и умер, не вынеся этой сырой и липкой духоты. И только москиты, гнусное порождение болот, прекрасно чувствовали себя в такую погоду. Их настырное, способное любого свести с ума, жужжание не прекращалось ни на минуту. Чертовы твари! — мысленно выругался Билл, в очередной раз хлопнув себя по шее.Он сидел в шезлонге на крыльце своего дома. Рубашка с короткими рукавами, днем еще белая, а теперь потемневшая от пота, была расстегнута и выпростана поверх поблескивающих металлическими заклепками джинсов «Рэнглер».Однако его тяжелые мысли были навеяны отнюдь не удушливой жарой и бесчинством москитов. Откинувшись на матерчатую спинку и закинув ногу на ногу, он задумчиво смотрел на Джеффа, примостившегося на лестнице. В бледном, рассеянном свете луны Билл отчетливо различал только белые волосы мальчика, остальное тонуло во тьме, и лишь неясный, расплывчатый силуэт показывал, что Джефф, повернувшись к отцу спиной, сидит, ссутулившись на ступеньках.Билл тяжело вздохнул. Хочешь не хочешь, мысленно сказал он себе, а от неприятного разговора никуда не уйти.— Ты не желаешь объяснить мне, что произошло? — нарушил он напряженную тишину, стараясь говорить как можно мягче.До сих пор ему удавалось сохранять спокойствие. Выдержка ни разу не изменила ему даже во время безобразного скандала, который закатила у себя дома Оттилия. Потом они с Джеффом молча ехали по ночному шоссе. Мальчик старался отодвинуться от него подальше и так тесно прижимался к дверце кабины, что Билл всю дорогу боялся, как бы та не открылась и Джефф не вылетел в кювет. Но все же и тогда Билл сумел ничем не выдать своего волнения. Теперь же, когда они наконец у него дома, пришло время получить некоторые ответы.Однако мальчишка не проронил ни звука и даже не пошевелился. Он неподвижно сидел на ступеньках, обхватив согнутые колени и положив на них голову.Билл перевел дыхание и вытер со лба липкий пот, изо всех сил стараясь оставаться спокойным, хотя это уже требовало от него все больших усилий. Он снова заговорил с Джеффом, но на сей раз терпение его было на исходе.— Джефф, сынок. Я разговариваю с тобой, а не со стенкой. Будь добр, повернись, пожалуйста, лицом, когда к тебе обращается отец.С обреченностью осужденного на смерть Джефф нехотя повернул голову и посмотрел в сторону Билла через узкое и даже на вид хрупкое мальчишеское плечо. Вид Джеффа, каждое его движение говорили красноречивее любых слов: оставьте меня в покое! Как вы мне надоели со своими нотациями, которые я в гробу видал!Правда, тон его — к счастью для него же, подумал Билл, — был совсем не столь вызывающим. С подчеркнутой вежливостью и полным равнодушием Джефф вяло поинтересовался:— Что именно ты хочешь услышать?С трудом сдерживаясь, Билл стиснул зубы и постарался взять себя в руки.— Послушай, Джефф, — снова заговорил он с недобрым блеском прищуренных глаз, — я знаю, тебе не нравится новый мамин друг, и я не могу осуждать тебя за это. Он богат и смазлив, настоящий хлыщ, ему всего двадцать два. Для мужчины это не возраст, не так ли?Не давая втянуть себя в разговор, Джефф продолжал молча глядеть на отца. И лишь глаза его раздраженно сверкали в неверном свете луны. Не дождавшись ответа, Билл торжественно продолжил свой монолог:— Знаю, что это ты своим перочинным ножом проколол шины у «крайслера» Джила. Я понимаю, ты был зол и поступил так сгоряча. У каждого иногда бывают моменты, когда совершаются необдуманные поступки. Но Джефф, мой мальчик, искромсать ножом кожаные сиденья автомобиля!.. — Билл энергично встряхнул головой, как бы отгоняя саму мысль о том, что его сын оказался способен на такой акт вандализма. — Этого ты не мог сделать! Нет, ты не мог это сделать!!!— Ах, не мог?! — неожиданно выкрикнул подросток. Скопившиеся в его душе эмоции вырвались наружу взрывом дикой ярости. Джефф вскочил на ноги и, трясясь от злости, встал перед отцом, упершись кулачками в бока. — Да что ты знаешь обо мне?! Ты когда-нибудь разговаривал со мною по душам?! Кто-нибудь спрашивал меня, что я хочу?! Что я думаю?! Что я чувствую?! Кто, черт побери, вообще может судить о том, что я могу, а чего нет?Ярость исказила черты его лица. И даже при лунном свете Билл видел, как блестят глаза сына, как тяжело вздымается его грудь.Гнев, сострадание, жалость, сознание собственной вины разрывали Биллу сердце. Он медленно поднялся, чувствуя, как от нервного напряжения начинает болеть голова. Выпрямившись во весь рост и глядя на Джеффа сверху вниз, он ответил, стараясь говорить как можно спокойнее:— Во-первых, позволь мне прояснить некоторые моменты. Если в этом доме кому и разрешено чертыхаться, так только мне. Во-вторых, я хочу, чтобы ты знал: если я и не одобряю какие-либо из твоих поступков, так только потому, что беспокоюсь о тебе. Меня заботит и твоя жизнь, и твое поведение, и то, что ты чувствуешь, и то, о чем ты думаешь. Ты — мой сын. И хотя до сих пор мы не были с тобой очень близки, я желаю тебе только добра — вот почему ты здесь. И я очень хотел бы тебе помочь, но смогу это сделать, только если ты будешь со мной откровенен, чтобы я мог тебя понять.— Правда, что ли? Ну, ты и добренький папочка! Понять меня? Хорошо. Почему бы нет? Теперь ко мне все лезут со своим пониманием. Теперь, когда я порезал эти вонючие сиденья. Но почему-то раньше никто не хотел меня понимать. Сейчас-то я узнал, что надо было делать. Хочешь, чтобы кто-нибудь тебя выслушал? Чтобы тебя поняли? Все очень просто: подпали им задницу!..— Хватит, замолчи!Но Джеффа было не остановить.— Нет, не хватит. Ты сказал, что хочешь понять меня? Так вот слушай! Меня тошнит оттого, что я здесь. Я ненавижу этот зачуханный городишко. Мне тут нечего делать. У меня нет здесь друзей, и если ты думаешь, что я буду счастлив тут, то, значит, ты сошел с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Ночь выдалась жаркой и влажной. Даже при вдохе полной грудью Биллу не хватало воздуха. Сердце стучало так, что, казалось, оно сейчас выскочит из груди и пульсирующим кровавым комком покатится по земле. Его тяжелые удары тупой болью отдавались в голове.Воздух был осязаемо плотен и абсолютно неподвижен, как будто привычный ночной бриз задохнулся и умер, не вынеся этой сырой и липкой духоты. И только москиты, гнусное порождение болот, прекрасно чувствовали себя в такую погоду. Их настырное, способное любого свести с ума, жужжание не прекращалось ни на минуту. Чертовы твари! — мысленно выругался Билл, в очередной раз хлопнув себя по шее.Он сидел в шезлонге на крыльце своего дома. Рубашка с короткими рукавами, днем еще белая, а теперь потемневшая от пота, была расстегнута и выпростана поверх поблескивающих металлическими заклепками джинсов «Рэнглер».Однако его тяжелые мысли были навеяны отнюдь не удушливой жарой и бесчинством москитов. Откинувшись на матерчатую спинку и закинув ногу на ногу, он задумчиво смотрел на Джеффа, примостившегося на лестнице. В бледном, рассеянном свете луны Билл отчетливо различал только белые волосы мальчика, остальное тонуло во тьме, и лишь неясный, расплывчатый силуэт показывал, что Джефф, повернувшись к отцу спиной, сидит, ссутулившись на ступеньках.Билл тяжело вздохнул. Хочешь не хочешь, мысленно сказал он себе, а от неприятного разговора никуда не уйти.— Ты не желаешь объяснить мне, что произошло? — нарушил он напряженную тишину, стараясь говорить как можно мягче.До сих пор ему удавалось сохранять спокойствие. Выдержка ни разу не изменила ему даже во время безобразного скандала, который закатила у себя дома Оттилия. Потом они с Джеффом молча ехали по ночному шоссе. Мальчик старался отодвинуться от него подальше и так тесно прижимался к дверце кабины, что Билл всю дорогу боялся, как бы та не открылась и Джефф не вылетел в кювет. Но все же и тогда Билл сумел ничем не выдать своего волнения. Теперь же, когда они наконец у него дома, пришло время получить некоторые ответы.Однако мальчишка не проронил ни звука и даже не пошевелился. Он неподвижно сидел на ступеньках, обхватив согнутые колени и положив на них голову.Билл перевел дыхание и вытер со лба липкий пот, изо всех сил стараясь оставаться спокойным, хотя это уже требовало от него все больших усилий. Он снова заговорил с Джеффом, но на сей раз терпение его было на исходе.— Джефф, сынок. Я разговариваю с тобой, а не со стенкой. Будь добр, повернись, пожалуйста, лицом, когда к тебе обращается отец.С обреченностью осужденного на смерть Джефф нехотя повернул голову и посмотрел в сторону Билла через узкое и даже на вид хрупкое мальчишеское плечо. Вид Джеффа, каждое его движение говорили красноречивее любых слов: оставьте меня в покое! Как вы мне надоели со своими нотациями, которые я в гробу видал!Правда, тон его — к счастью для него же, подумал Билл, — был совсем не столь вызывающим. С подчеркнутой вежливостью и полным равнодушием Джефф вяло поинтересовался:— Что именно ты хочешь услышать?С трудом сдерживаясь, Билл стиснул зубы и постарался взять себя в руки.— Послушай, Джефф, — снова заговорил он с недобрым блеском прищуренных глаз, — я знаю, тебе не нравится новый мамин друг, и я не могу осуждать тебя за это. Он богат и смазлив, настоящий хлыщ, ему всего двадцать два. Для мужчины это не возраст, не так ли?Не давая втянуть себя в разговор, Джефф продолжал молча глядеть на отца. И лишь глаза его раздраженно сверкали в неверном свете луны. Не дождавшись ответа, Билл торжественно продолжил свой монолог:— Знаю, что это ты своим перочинным ножом проколол шины у «крайслера» Джила. Я понимаю, ты был зол и поступил так сгоряча. У каждого иногда бывают моменты, когда совершаются необдуманные поступки. Но Джефф, мой мальчик, искромсать ножом кожаные сиденья автомобиля!.. — Билл энергично встряхнул головой, как бы отгоняя саму мысль о том, что его сын оказался способен на такой акт вандализма. — Этого ты не мог сделать! Нет, ты не мог это сделать!!!— Ах, не мог?! — неожиданно выкрикнул подросток. Скопившиеся в его душе эмоции вырвались наружу взрывом дикой ярости. Джефф вскочил на ноги и, трясясь от злости, встал перед отцом, упершись кулачками в бока. — Да что ты знаешь обо мне?! Ты когда-нибудь разговаривал со мною по душам?! Кто-нибудь спрашивал меня, что я хочу?! Что я думаю?! Что я чувствую?! Кто, черт побери, вообще может судить о том, что я могу, а чего нет?Ярость исказила черты его лица. И даже при лунном свете Билл видел, как блестят глаза сына, как тяжело вздымается его грудь.Гнев, сострадание, жалость, сознание собственной вины разрывали Биллу сердце. Он медленно поднялся, чувствуя, как от нервного напряжения начинает болеть голова. Выпрямившись во весь рост и глядя на Джеффа сверху вниз, он ответил, стараясь говорить как можно спокойнее:— Во-первых, позволь мне прояснить некоторые моменты. Если в этом доме кому и разрешено чертыхаться, так только мне. Во-вторых, я хочу, чтобы ты знал: если я и не одобряю какие-либо из твоих поступков, так только потому, что беспокоюсь о тебе. Меня заботит и твоя жизнь, и твое поведение, и то, что ты чувствуешь, и то, о чем ты думаешь. Ты — мой сын. И хотя до сих пор мы не были с тобой очень близки, я желаю тебе только добра — вот почему ты здесь. И я очень хотел бы тебе помочь, но смогу это сделать, только если ты будешь со мной откровенен, чтобы я мог тебя понять.— Правда, что ли? Ну, ты и добренький папочка! Понять меня? Хорошо. Почему бы нет? Теперь ко мне все лезут со своим пониманием. Теперь, когда я порезал эти вонючие сиденья. Но почему-то раньше никто не хотел меня понимать. Сейчас-то я узнал, что надо было делать. Хочешь, чтобы кто-нибудь тебя выслушал? Чтобы тебя поняли? Все очень просто: подпали им задницу!..— Хватит, замолчи!Но Джеффа было не остановить.— Нет, не хватит. Ты сказал, что хочешь понять меня? Так вот слушай! Меня тошнит оттого, что я здесь. Я ненавижу этот зачуханный городишко. Мне тут нечего делать. У меня нет здесь друзей, и если ты думаешь, что я буду счастлив тут, то, значит, ты сошел с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24