Серс кивнула, очищая семечки подсолнечника. — Вечно она играет в игры! — Серс опять кивнула и бросила себе в рот семечко. — Почему она не может быть как все?
— Потому, малышка Кит, что она не как все. Она не соприкасается с остальными.
— Вам известно, что мы не разговариваем? Она вас предупреждала? — спросила Кит, выходя из воды.
— Грустно это слышать. Она стареет. — Серс горестно покачала головой.
Принимая полотенце. Кит испытующе посмотрела на хозяйку всего этого великолепия.
— Тоже мне, старуха!
«Женщина, способная соблазнить Брендана Марша, еще молода», — думала она.
— У тебя мало уважения к матери.
— А зачем ее уважать? Меня-то она не уважает… И потом, она хочет не уважения, а власти. — Кит накинула кимоно и стала подниматься на галерею, к своей комнате.
— Уважение, власть… Все это слова, малышка Кит, одни слова. — Серс открыла дверь. — Ты сама довольна собой? — Вопрос был риторический, но Кит заносчиво вздернула подбородок. Серс покачала головой:
— Только ты начала расслабляться, как я тебя поддела. Очень неосмотрительно с моей стороны.
Она притушила свет в комнате, и тогда зажглись фонарики за стенами из рисовой бумаги, осветив безмятежный сельский пейзаж. В этот момент Кит захотелось оказаться далеко-далеко…
— Ах, Серс, до чего хочется сбежать! А вообще-то нет, лучше суметь со всем этим справиться. Не дадите мне лампу поярче, чтобы я могла почитать?
— Потерпи сутки, — серьезно сказала Серс, массируя ей руки. — Плечевые мускулы никак не расправляются. Если не хочешь заболеть, слушайся меня!
— Хорошо, пусть будет по-твоему.
Это означало: никаких сценариев, почты, газет до завтрашнего утра. До завтрака — никаких дел. Мысль об этом была невыносима, но Кит знала, что должна подчиниться. Она села и сделала несколько глотков отвара, предназначенного для успокоения нервов и крепкого сна.
— Серс…
— Что, моя овечка?
— Я тоскую по Брендану.
— Знаю. — Голос Серс стал ласковее. Она перевернула Кит на живот и начала массаж спины.
— Тоскую! — повторила Кит, словно Серс вытянула из нее это слово. — Он в Нью-Йорке. Я только сейчас поняла, что он приехал, чтобы со мной помириться, а я так с ним обошлась!
Кит закрыла глаза. Она совершила непростительную ошибку — глупо было требовать от Брендана того, чего она не могла потребовать от себя самой.
— Я взрослая женщина, но мать до сих пор меня пугает, злит. Она владеет мной!
— Полегче! — Серс принялась за ее поясницу. — И не сопротивляйся.
— Если даже я бессильна перед Китсией, чего же ждать от него? Знаете, в чем ее беда? Она никогда не знала, что такое любовь.
— Думаю, знала.
— Нет, и мне ее жаль: ей невдомек, что значит любить кого-то так сильно, как… — Кит поперхнулась.
— И все же однажды Китсия влюбилась…
— Когда?
— Очень давно, но ее любовь оказалась безответной. А теперь спи, уже поздно.
Кит чувствовала, что отвар делает свое дело: ей казалось, что у нее тает кожа, увеличиваются лицевые кости. Перед глазами опять мелькнула зеленая черепашка с сапфировыми глазами, и сердце ее сильно забилось.
— В кого. Серс? В кого была влюблена Китсия?
Но Серс словно растворилась во мгле. Кит продолжала неподвижно лежать, вспоминая Звар и свое детство.
Четверо сыновей самой молодой жены старого эмира катались верхом по берегу гавани. Дочерей эмира, которых у него была, по слухам, целая дюжина, никто никогда не видел, и иногда Кит казалось, что она — единственная девочка в целом свете.
Спрыгнув со своих чистокровных арабских скакунов, мальчики отдавали поводья старому конюху Кассиму и бежали к кухне, где за сетчатой дверью доедала завтрак Маленькая Кит.
Как правило, в это время ее уже можно было спокойно увозить:
Большая Кит рано отправлялась к себе в мастерскую. Впрочем, Большая Кит была хитра: иногда она пила кофе дольше обычного. Завидя ее, мальчики переставали хорохориться и, подойдя к двери, прижимались носами и ладонями к сетке. Так произошло и в тот раз.
Маленькая Кит издала пронзительный крик — то был их условный сигнал. Вместо того чтобы зажать уши, Большая Кит медленно повернулась и уставилась на гостей своими черными безжалостными глазами.
— За мной пришли друзья, — сказала девочка. — Мне пора.
— Ладно, ступай. — Она шлепнула дочь по попке. — Знаю, ты предпочитаешь их общество моему, маленькая язычница.
— Спасибо, мама. — Кит обняла мать и показала мальчишкам, томящимся за сеткой, сложенное из пальцев колечко — американский знак «о'кей», который она подсмотрела у буровиков, недавно приехавших на Звар.
— Скажи им, что я не велела тебя трогать, — шепотом напутствовала ее Китсия.
— Мы же играем! Как играть в воде, если друг дружку не трогать? — Кит кинулась к сетке, мать последовала за ней.
Мальчишки, единственной одеждой которых были полосатые набедренные повязки, дружно расступились.
— С добрым утром, храбрецы, — произнесла Китсия.
— С добрым утром, миледи! — Демонстрируя хорошие манеры английских школьников, они затараторили, перебивая друг друга:
— Хэлло! Чудесная погода, не правда ли?
Китсия властным жестом заставила их умолкнуть:
— Присмотрите за ней.
Мальчишки ответили радостными улыбками. Несмотря на обучение в Великобритании, даже старшие — тринадцатилетний Ахмед и одиннадцатилетний Дхали — выглядели маленькими дикарями.
— Счастье, что у вас нет спортивных машин. Еще нет… — добавила Китсия мрачно и выпустила дочь на волю.
Все пятеро тут же забрались на лошадей. Кит устроилась за спиной у старшего, Ахмеда. Держась за него, она обхватила лошадиный круп голыми коленями и одновременно с ним ударила лошадь пятками. Всадники, размахивая руками и отчаянно визжа, помчались к широкому влажному пляжу, отражавшему солнце, как зеркало. В пятидесяти ярдах от берега торчали, словно вылезшие из воды чудовища, грозные скалы, облепленные водорослями.
Компания, спешившись, кинулась в воду и, ныряя, как стая заправских дельфинов, устремилась к самой большой из скал.
Любимой их игрой была «Волшебная лампа Аладдина». Кит была джинном, мальчики — матросами, потерпевшими кораблекрушение. Им полагалось найти лампу и вызвать джинна, который обещал исполнить три желания.
Ахмед и Дхали яростно соперничали друг с другом. Обычно первым ее находил Дхали, однако, несмотря на предсказуемость, игра всегда таила для игроков загадку. Дхали мог задерживать дыхание даже дольше, чем Кит, и долго плыл под водой вдоль корпуса затонувшего португальского парохода, внутри которого она любила прятаться. Вытянув Кит из люка, он в целости и сохранности доставлял ее, обнимая за талию, на камни, а потом в Волшебный грот.
Чтобы попасть в грот, приходилось сначала погрузиться на двадцать футов, после чего они выныривали в Загадочной пещере. Это было осуществимо только в отлив: в прилив даже у Дхали не хватало дыхания. Оказавшись с Кит в гроте, Дхали смущался и долго не мог сказать три желания. Тем временем в грот поспевал Ахмед. Он набрасывался на младшего брата и тузил до тех пор, пока тот не отказывался от джинна в его пользу.
Правила гласили, что, не исполнив трех желаний. Кит не имеет права дотрагиваться до земли, а может касаться только своего повелителя. Обычно она обхватывала Ахмеда за пояс, но однажды ее рука случайно скользнула ниже. Она уже видела у матери в мастерской обнаженных натурщиков и знала подробности мужской анатомии, но все равно была потрясена. На следующий день он схватил ее руку и не выпускал, пока она не догадалась погладить содержимое его набедренной повязки — рыбешку, угодившую в сеть.
— Каро-лайн… — Мать всегда произносила это имя нараспев, блаженно жмурясь.
Каролайн приехала на месяц, а осталась на шесть — дольше, чем остальные. Это была высокая стройная женщина с карими глазами, светло-рыжими волосами и рыжими бровями, протянувшимися до самых висков. Кит втайне прозвала ее Шивой, вспомнив картинку в книге об индийском искусстве.
«Шива» носила рубашки с открытым воротом, галифе и черные сапоги. Кит не то чтобы не любила «Шиву», просто ей не нравилось, как ведет себя в ее присутствии мать, — при ней Китсия становилась уклончивой, называла Кит не «дочка», а «дорогая» или просто «ты».
Теперь Китсия не торопилась по утрам в мастерскую, и они с «Шивой» вечно над чем-то посмеивались вдвоем. Полеживая в прохладной гостиной на ковровых ложах, почти соприкасаясь ногами, они курили черные сигареты. Иногда они желали поделиться с Кит причиной своего веселья, но она отшатывалась, почуяв запах, который всегда исходил от седобородых курильщиков гашиша на арабском «суке». Ей не нравилось находиться в их обществе, еще меньше нравилась их манера вышучивать ее друзей. Однажды она не выдержала и потребовала у «Шивы» объяснений.
— Ты хочешь знать, что мы находим забавного в твоих Маленьких Принцах? — спросила та, внезапно посерьезнев. — Ничего особенного. Просто я говорила Китсии, как печально, что сейчас они так добры к тебе, а когда вырастут, захотят отрезать тебе клитор.
— Не понимаю. Что такое клитор?
— «Розовый бутон», «безделушка», «сахарок» — мало ли как это называют? Такой нежный кусочек плоти… вот здесь. — Ее рука опустилась вниз, и Кит в ужасе отпрянула. После этого ей снились кошмары об Ахмеде и старике эмире, его отце, заносящем над ней нож.
Через неделю после отъезда Каролайн Кит снился ставший привычным кошмар, а проснувшись утром, она увидела у себя на простыне кровь. Она сдернула простыню с кровати и бросилась с ней в мастерскую к матери. Китсия подняла на лоб защитные очки, поставила паяльную лампу на помост и спустилась с лесов.
— Итак, это произошло. Я так и думала, что это вот-вот случится. Между прочим, некоторые матери хлещут по такому случаю дочерей по щекам. Не бойся, я этого не сделаю.
Они пошли во двор, и она показала дочери, как отстирывать кровь холодной водой и песком.
— Я сама грязная, — сказала Кит.
— Так прими душ.
— Я недавно принимала.
— Теперь, когда ты стала женщиной, тебе придется в дни кровотечения делать это чаще.
— А вот и не обязательно! Я ведь каждый день плаваю.
— Да, с ужасными мальчишками! Это мы тоже обсудим.
Стоя под душем, Кит смотрела, как ее кровь, смешиваясь с водой, исчезает в стоке. Когда она вытерлась и натерлась маслом, Китсия дала ей марлевую прокладку. Кит почувствовала себя младенцем в подгузнике и так расслабилась, что поведала матери о преследующем ее кошмаре. Китсия молча выслушала дочь, потом произнесла:
— Кажется, причина кошмара налицо. — Она указала на запятнанную ночную сорочку. — Теперь, когда у тебя начались месячные, кошмары, надеюсь, прекратятся. Но запомни мои слова, дочь: стать женщиной тоже означает погрузиться в своего рода кошмар. В этой связи я должна предупредить тебя еще об одном… — Вытираясь, Кит посмотрела на мать из-под полотенца. — Если ты хоть раз позволишь Ахмеду или кому-нибудь из его братьев засунуть пенис туда, откуда у тебя идет кровь, это станет для тебя, для нас обеих несравненно худшим кошмаром.
После этих слов Китсия достала что-то из брючного кармана. Вещица блеснула на утреннем солнце, и Кит загородила ладонью глаза, чтобы получше ее разглядеть. Это была драгоценная черепашка — магический талисман, отгоняющий любые кошмары.
— Какая красивая! Откуда она у тебя?
— Издалека. Бери, теперь она твоя. Считай это утешительным призом.
Кит взяла черепашку и, повертев ее в руках, осмотрела со всех сторон.
— Это не только красивая, но и полезная вещь. — Китсия надавила на живот черепашки. Разноцветный панцирь откинулся, и в ладонь Кит упала серьга с черной жемчужиной.
— Еще один приз?
Прежде чем она успела поблагодарить мать, слуга вынес из дома поднос и поставил перед ними на скамью.
— Какое ухо тебе проколоть?
— Как это? Разве серьга одна?
— Скажи спасибо за одну.
— Не понимаю…
— В день, когда ты получишь вторую серьгу, ты узнаешь, кто твой отец. Надеюсь, этот день никогда не наступит — для твоего же блага.
Дырочка в мочке уха быстро зажила, и Кит снова стала почти ежедневно плавать с Ахмедом и его братьями. Они восхищались первым ее взрослым украшением — черной жемчужиной — и отпускали на ее счет оскорбительные шуточки.
Однажды во время игры в «сардинки» она спряталась за небольшой скалой, похожей очертаниями на присевшего на корточки великана. Ахмед вынырнул из воды у нее за спиной и принялся ее целовать. Она не удивилась: все братья издавна лезли к ней с поцелуями. Но в этот раз Ахмед пошел дальше и стал пихать в нее палец. Она едва не выпрыгнула из воды, но он не унимался, палец проникал все глубже, причиняя ей боль и одновременно заставляя ее гореть огнем.
— Хочу тебя подготовить, — прошептал он ей на ухо. Это походило на инструкцию для новой игры, и она перестала сопротивляться, позволив ему продолжать загадочные приготовления.
В последующие дни они регулярно играли в «сардинки», и она возвращалась к той же скале, зная, что он обязательно вынырнет рядом. Потом настал день, когда она обнаружила, что палец сменило нечто более крупное и твердое. Она вскрикнула, но он зажал ей рот рукой, чтобы остальные не услышали крик и не собрались посмотреть. Младшие увлеклись игрой в поло на мелководье. Слушая, как шлепают по воде копыта их коней и как кричат в запале игроки, она невольно принимала его в себя все глубже. Соленая морская вода приобрела сладковатый привкус. Она оперлась о камень, он заработал ожесточеннее…
— Сдается мне, ваши игры становятся чересчур серьезными, — заявила как-то раз Китсия.
— Перестань, мама! — ответила Кит со вздохом. — Ты не понимаешь… — Она провела руками по волосам, полным соли, и ушла к себе в комнату, чтобы переодеться к ужину. Китсия последовала за ней и стала смотреть, как она снимает купальник, как покрывает тело ароматным маслом.
— Ты превратилась в поразительно красивую девушку.
— Спасибо, мама. — Кит покраснела и стала, поглядывая в зеркале на мать, натирать маслом ноги. Выпрямившись, она увидела, что мать смотрит на волосы внизу ее живота.
— Отобью-ка я телеграмму Пози: пусть подыщет для тебя в Америке приличную школу для девочек. Твои здешние учителя — форменные ослы. А главное, не хотелось бы, чтобы тебя обрюхатил кто-нибудь из местного сброда.
— Этот сброд, как ты выразилась, мама, — принцы, — заявила Кит, гневно подбоченясь. — Когда отец Ахмеда умрет, Ахмед станет эмиром. Между прочим, он — мой лучший друг.
— Он тебе не друг» — процедила Китсия сквозь зубы. — И никогда им не будет!
Кит не выдержала:
— Ты ненавидишь его, потому что… потому что… — Она не смела закончить.
— Договаривай. Раз начала, выскажись до конца.
— Ты вообще ненавидишь всех мужчин! — брякнула Кит и испуганно прищурилась.
Но мать не сочла себя смертельно оскорбленной.
— Никогда еще не слышала столь абсурдных утверждений!
Кит обиженно отвернулась к зеркалу и стала причесываться.
— Действительно, большинство мужчин — идиоты, — продолжила Китсия назидательно. — Впрочем, то же самое относится и к женщинам.
— Да, но лично ты предпочитаешь обнимать и целовать идиоток, а не идиотов, ведь правда? Ведь ты… ты — лесбиянка.
Китсия схватила ее за плечи и заставила обернуться.
— Где ты слышала это слово?
Кит вырвалась и, пожав плечами, подошла к шкафу, но мать, подскочив к ней, захлопнула дверцу.
— Отвечай, где ты это слышала!
Кит словно воды в рот набрала. Она вспомнила, как однажды вошла, не постучав, чтобы пожелать матери спокойной ночи.
При свете, проникшем из холла, она увидела мать в ногах кровати, с растрепанными волосами и мокрым ртом. Каролайн на крыла задранные колени сорочкой и крикнула:
— Китсия, вот черт! Я знала, что это случится, знала!
Кит была потрясена — не столько мокрым ртом матери и стонами, которые успела услышать, подходя к двери, сколько ее растрепанными волосами. Китсия носила волосы, исключительно стянутыми в тугой узел. Что с ней стряслось?
На следующий день Кит взволнованно поведала о случившемся Дхали, но тот покраснел и заявил, что ничего в этом не понимает. Зато Ахмед с готовностью растолковал ей, чем занимались ее мать и гостья и как это называется.
— Они лесбиянки. В Англии много лесбиянок, — сказал он со знанием дела. — Мой кузен Али учился в Оксфорде и видел все это за деньги.
Уезжая через месяц учиться в Америку, Кит не испытывала ни малейшего сожаления — мать все равно запретила ей видеться с Ахмедом и его братьями, а без них остров утратил для нее всю привлекательность. От Китсии она была готова сбежать куда глаза глядят.
Глава 15
Опять сон. Она мчится из студии в «Клару» вдоль океанского берега. Только что догорел фантастический закат, и мир, лишившийся света, охвачен холодом. Несколько минут назад она мечтала, как вернется к нему раньше обычного, но теперь по непонятной причине поскучнела, небу под стать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Потому, малышка Кит, что она не как все. Она не соприкасается с остальными.
— Вам известно, что мы не разговариваем? Она вас предупреждала? — спросила Кит, выходя из воды.
— Грустно это слышать. Она стареет. — Серс горестно покачала головой.
Принимая полотенце. Кит испытующе посмотрела на хозяйку всего этого великолепия.
— Тоже мне, старуха!
«Женщина, способная соблазнить Брендана Марша, еще молода», — думала она.
— У тебя мало уважения к матери.
— А зачем ее уважать? Меня-то она не уважает… И потом, она хочет не уважения, а власти. — Кит накинула кимоно и стала подниматься на галерею, к своей комнате.
— Уважение, власть… Все это слова, малышка Кит, одни слова. — Серс открыла дверь. — Ты сама довольна собой? — Вопрос был риторический, но Кит заносчиво вздернула подбородок. Серс покачала головой:
— Только ты начала расслабляться, как я тебя поддела. Очень неосмотрительно с моей стороны.
Она притушила свет в комнате, и тогда зажглись фонарики за стенами из рисовой бумаги, осветив безмятежный сельский пейзаж. В этот момент Кит захотелось оказаться далеко-далеко…
— Ах, Серс, до чего хочется сбежать! А вообще-то нет, лучше суметь со всем этим справиться. Не дадите мне лампу поярче, чтобы я могла почитать?
— Потерпи сутки, — серьезно сказала Серс, массируя ей руки. — Плечевые мускулы никак не расправляются. Если не хочешь заболеть, слушайся меня!
— Хорошо, пусть будет по-твоему.
Это означало: никаких сценариев, почты, газет до завтрашнего утра. До завтрака — никаких дел. Мысль об этом была невыносима, но Кит знала, что должна подчиниться. Она села и сделала несколько глотков отвара, предназначенного для успокоения нервов и крепкого сна.
— Серс…
— Что, моя овечка?
— Я тоскую по Брендану.
— Знаю. — Голос Серс стал ласковее. Она перевернула Кит на живот и начала массаж спины.
— Тоскую! — повторила Кит, словно Серс вытянула из нее это слово. — Он в Нью-Йорке. Я только сейчас поняла, что он приехал, чтобы со мной помириться, а я так с ним обошлась!
Кит закрыла глаза. Она совершила непростительную ошибку — глупо было требовать от Брендана того, чего она не могла потребовать от себя самой.
— Я взрослая женщина, но мать до сих пор меня пугает, злит. Она владеет мной!
— Полегче! — Серс принялась за ее поясницу. — И не сопротивляйся.
— Если даже я бессильна перед Китсией, чего же ждать от него? Знаете, в чем ее беда? Она никогда не знала, что такое любовь.
— Думаю, знала.
— Нет, и мне ее жаль: ей невдомек, что значит любить кого-то так сильно, как… — Кит поперхнулась.
— И все же однажды Китсия влюбилась…
— Когда?
— Очень давно, но ее любовь оказалась безответной. А теперь спи, уже поздно.
Кит чувствовала, что отвар делает свое дело: ей казалось, что у нее тает кожа, увеличиваются лицевые кости. Перед глазами опять мелькнула зеленая черепашка с сапфировыми глазами, и сердце ее сильно забилось.
— В кого. Серс? В кого была влюблена Китсия?
Но Серс словно растворилась во мгле. Кит продолжала неподвижно лежать, вспоминая Звар и свое детство.
Четверо сыновей самой молодой жены старого эмира катались верхом по берегу гавани. Дочерей эмира, которых у него была, по слухам, целая дюжина, никто никогда не видел, и иногда Кит казалось, что она — единственная девочка в целом свете.
Спрыгнув со своих чистокровных арабских скакунов, мальчики отдавали поводья старому конюху Кассиму и бежали к кухне, где за сетчатой дверью доедала завтрак Маленькая Кит.
Как правило, в это время ее уже можно было спокойно увозить:
Большая Кит рано отправлялась к себе в мастерскую. Впрочем, Большая Кит была хитра: иногда она пила кофе дольше обычного. Завидя ее, мальчики переставали хорохориться и, подойдя к двери, прижимались носами и ладонями к сетке. Так произошло и в тот раз.
Маленькая Кит издала пронзительный крик — то был их условный сигнал. Вместо того чтобы зажать уши, Большая Кит медленно повернулась и уставилась на гостей своими черными безжалостными глазами.
— За мной пришли друзья, — сказала девочка. — Мне пора.
— Ладно, ступай. — Она шлепнула дочь по попке. — Знаю, ты предпочитаешь их общество моему, маленькая язычница.
— Спасибо, мама. — Кит обняла мать и показала мальчишкам, томящимся за сеткой, сложенное из пальцев колечко — американский знак «о'кей», который она подсмотрела у буровиков, недавно приехавших на Звар.
— Скажи им, что я не велела тебя трогать, — шепотом напутствовала ее Китсия.
— Мы же играем! Как играть в воде, если друг дружку не трогать? — Кит кинулась к сетке, мать последовала за ней.
Мальчишки, единственной одеждой которых были полосатые набедренные повязки, дружно расступились.
— С добрым утром, храбрецы, — произнесла Китсия.
— С добрым утром, миледи! — Демонстрируя хорошие манеры английских школьников, они затараторили, перебивая друг друга:
— Хэлло! Чудесная погода, не правда ли?
Китсия властным жестом заставила их умолкнуть:
— Присмотрите за ней.
Мальчишки ответили радостными улыбками. Несмотря на обучение в Великобритании, даже старшие — тринадцатилетний Ахмед и одиннадцатилетний Дхали — выглядели маленькими дикарями.
— Счастье, что у вас нет спортивных машин. Еще нет… — добавила Китсия мрачно и выпустила дочь на волю.
Все пятеро тут же забрались на лошадей. Кит устроилась за спиной у старшего, Ахмеда. Держась за него, она обхватила лошадиный круп голыми коленями и одновременно с ним ударила лошадь пятками. Всадники, размахивая руками и отчаянно визжа, помчались к широкому влажному пляжу, отражавшему солнце, как зеркало. В пятидесяти ярдах от берега торчали, словно вылезшие из воды чудовища, грозные скалы, облепленные водорослями.
Компания, спешившись, кинулась в воду и, ныряя, как стая заправских дельфинов, устремилась к самой большой из скал.
Любимой их игрой была «Волшебная лампа Аладдина». Кит была джинном, мальчики — матросами, потерпевшими кораблекрушение. Им полагалось найти лампу и вызвать джинна, который обещал исполнить три желания.
Ахмед и Дхали яростно соперничали друг с другом. Обычно первым ее находил Дхали, однако, несмотря на предсказуемость, игра всегда таила для игроков загадку. Дхали мог задерживать дыхание даже дольше, чем Кит, и долго плыл под водой вдоль корпуса затонувшего португальского парохода, внутри которого она любила прятаться. Вытянув Кит из люка, он в целости и сохранности доставлял ее, обнимая за талию, на камни, а потом в Волшебный грот.
Чтобы попасть в грот, приходилось сначала погрузиться на двадцать футов, после чего они выныривали в Загадочной пещере. Это было осуществимо только в отлив: в прилив даже у Дхали не хватало дыхания. Оказавшись с Кит в гроте, Дхали смущался и долго не мог сказать три желания. Тем временем в грот поспевал Ахмед. Он набрасывался на младшего брата и тузил до тех пор, пока тот не отказывался от джинна в его пользу.
Правила гласили, что, не исполнив трех желаний. Кит не имеет права дотрагиваться до земли, а может касаться только своего повелителя. Обычно она обхватывала Ахмеда за пояс, но однажды ее рука случайно скользнула ниже. Она уже видела у матери в мастерской обнаженных натурщиков и знала подробности мужской анатомии, но все равно была потрясена. На следующий день он схватил ее руку и не выпускал, пока она не догадалась погладить содержимое его набедренной повязки — рыбешку, угодившую в сеть.
— Каро-лайн… — Мать всегда произносила это имя нараспев, блаженно жмурясь.
Каролайн приехала на месяц, а осталась на шесть — дольше, чем остальные. Это была высокая стройная женщина с карими глазами, светло-рыжими волосами и рыжими бровями, протянувшимися до самых висков. Кит втайне прозвала ее Шивой, вспомнив картинку в книге об индийском искусстве.
«Шива» носила рубашки с открытым воротом, галифе и черные сапоги. Кит не то чтобы не любила «Шиву», просто ей не нравилось, как ведет себя в ее присутствии мать, — при ней Китсия становилась уклончивой, называла Кит не «дочка», а «дорогая» или просто «ты».
Теперь Китсия не торопилась по утрам в мастерскую, и они с «Шивой» вечно над чем-то посмеивались вдвоем. Полеживая в прохладной гостиной на ковровых ложах, почти соприкасаясь ногами, они курили черные сигареты. Иногда они желали поделиться с Кит причиной своего веселья, но она отшатывалась, почуяв запах, который всегда исходил от седобородых курильщиков гашиша на арабском «суке». Ей не нравилось находиться в их обществе, еще меньше нравилась их манера вышучивать ее друзей. Однажды она не выдержала и потребовала у «Шивы» объяснений.
— Ты хочешь знать, что мы находим забавного в твоих Маленьких Принцах? — спросила та, внезапно посерьезнев. — Ничего особенного. Просто я говорила Китсии, как печально, что сейчас они так добры к тебе, а когда вырастут, захотят отрезать тебе клитор.
— Не понимаю. Что такое клитор?
— «Розовый бутон», «безделушка», «сахарок» — мало ли как это называют? Такой нежный кусочек плоти… вот здесь. — Ее рука опустилась вниз, и Кит в ужасе отпрянула. После этого ей снились кошмары об Ахмеде и старике эмире, его отце, заносящем над ней нож.
Через неделю после отъезда Каролайн Кит снился ставший привычным кошмар, а проснувшись утром, она увидела у себя на простыне кровь. Она сдернула простыню с кровати и бросилась с ней в мастерскую к матери. Китсия подняла на лоб защитные очки, поставила паяльную лампу на помост и спустилась с лесов.
— Итак, это произошло. Я так и думала, что это вот-вот случится. Между прочим, некоторые матери хлещут по такому случаю дочерей по щекам. Не бойся, я этого не сделаю.
Они пошли во двор, и она показала дочери, как отстирывать кровь холодной водой и песком.
— Я сама грязная, — сказала Кит.
— Так прими душ.
— Я недавно принимала.
— Теперь, когда ты стала женщиной, тебе придется в дни кровотечения делать это чаще.
— А вот и не обязательно! Я ведь каждый день плаваю.
— Да, с ужасными мальчишками! Это мы тоже обсудим.
Стоя под душем, Кит смотрела, как ее кровь, смешиваясь с водой, исчезает в стоке. Когда она вытерлась и натерлась маслом, Китсия дала ей марлевую прокладку. Кит почувствовала себя младенцем в подгузнике и так расслабилась, что поведала матери о преследующем ее кошмаре. Китсия молча выслушала дочь, потом произнесла:
— Кажется, причина кошмара налицо. — Она указала на запятнанную ночную сорочку. — Теперь, когда у тебя начались месячные, кошмары, надеюсь, прекратятся. Но запомни мои слова, дочь: стать женщиной тоже означает погрузиться в своего рода кошмар. В этой связи я должна предупредить тебя еще об одном… — Вытираясь, Кит посмотрела на мать из-под полотенца. — Если ты хоть раз позволишь Ахмеду или кому-нибудь из его братьев засунуть пенис туда, откуда у тебя идет кровь, это станет для тебя, для нас обеих несравненно худшим кошмаром.
После этих слов Китсия достала что-то из брючного кармана. Вещица блеснула на утреннем солнце, и Кит загородила ладонью глаза, чтобы получше ее разглядеть. Это была драгоценная черепашка — магический талисман, отгоняющий любые кошмары.
— Какая красивая! Откуда она у тебя?
— Издалека. Бери, теперь она твоя. Считай это утешительным призом.
Кит взяла черепашку и, повертев ее в руках, осмотрела со всех сторон.
— Это не только красивая, но и полезная вещь. — Китсия надавила на живот черепашки. Разноцветный панцирь откинулся, и в ладонь Кит упала серьга с черной жемчужиной.
— Еще один приз?
Прежде чем она успела поблагодарить мать, слуга вынес из дома поднос и поставил перед ними на скамью.
— Какое ухо тебе проколоть?
— Как это? Разве серьга одна?
— Скажи спасибо за одну.
— Не понимаю…
— В день, когда ты получишь вторую серьгу, ты узнаешь, кто твой отец. Надеюсь, этот день никогда не наступит — для твоего же блага.
Дырочка в мочке уха быстро зажила, и Кит снова стала почти ежедневно плавать с Ахмедом и его братьями. Они восхищались первым ее взрослым украшением — черной жемчужиной — и отпускали на ее счет оскорбительные шуточки.
Однажды во время игры в «сардинки» она спряталась за небольшой скалой, похожей очертаниями на присевшего на корточки великана. Ахмед вынырнул из воды у нее за спиной и принялся ее целовать. Она не удивилась: все братья издавна лезли к ней с поцелуями. Но в этот раз Ахмед пошел дальше и стал пихать в нее палец. Она едва не выпрыгнула из воды, но он не унимался, палец проникал все глубже, причиняя ей боль и одновременно заставляя ее гореть огнем.
— Хочу тебя подготовить, — прошептал он ей на ухо. Это походило на инструкцию для новой игры, и она перестала сопротивляться, позволив ему продолжать загадочные приготовления.
В последующие дни они регулярно играли в «сардинки», и она возвращалась к той же скале, зная, что он обязательно вынырнет рядом. Потом настал день, когда она обнаружила, что палец сменило нечто более крупное и твердое. Она вскрикнула, но он зажал ей рот рукой, чтобы остальные не услышали крик и не собрались посмотреть. Младшие увлеклись игрой в поло на мелководье. Слушая, как шлепают по воде копыта их коней и как кричат в запале игроки, она невольно принимала его в себя все глубже. Соленая морская вода приобрела сладковатый привкус. Она оперлась о камень, он заработал ожесточеннее…
— Сдается мне, ваши игры становятся чересчур серьезными, — заявила как-то раз Китсия.
— Перестань, мама! — ответила Кит со вздохом. — Ты не понимаешь… — Она провела руками по волосам, полным соли, и ушла к себе в комнату, чтобы переодеться к ужину. Китсия последовала за ней и стала смотреть, как она снимает купальник, как покрывает тело ароматным маслом.
— Ты превратилась в поразительно красивую девушку.
— Спасибо, мама. — Кит покраснела и стала, поглядывая в зеркале на мать, натирать маслом ноги. Выпрямившись, она увидела, что мать смотрит на волосы внизу ее живота.
— Отобью-ка я телеграмму Пози: пусть подыщет для тебя в Америке приличную школу для девочек. Твои здешние учителя — форменные ослы. А главное, не хотелось бы, чтобы тебя обрюхатил кто-нибудь из местного сброда.
— Этот сброд, как ты выразилась, мама, — принцы, — заявила Кит, гневно подбоченясь. — Когда отец Ахмеда умрет, Ахмед станет эмиром. Между прочим, он — мой лучший друг.
— Он тебе не друг» — процедила Китсия сквозь зубы. — И никогда им не будет!
Кит не выдержала:
— Ты ненавидишь его, потому что… потому что… — Она не смела закончить.
— Договаривай. Раз начала, выскажись до конца.
— Ты вообще ненавидишь всех мужчин! — брякнула Кит и испуганно прищурилась.
Но мать не сочла себя смертельно оскорбленной.
— Никогда еще не слышала столь абсурдных утверждений!
Кит обиженно отвернулась к зеркалу и стала причесываться.
— Действительно, большинство мужчин — идиоты, — продолжила Китсия назидательно. — Впрочем, то же самое относится и к женщинам.
— Да, но лично ты предпочитаешь обнимать и целовать идиоток, а не идиотов, ведь правда? Ведь ты… ты — лесбиянка.
Китсия схватила ее за плечи и заставила обернуться.
— Где ты слышала это слово?
Кит вырвалась и, пожав плечами, подошла к шкафу, но мать, подскочив к ней, захлопнула дверцу.
— Отвечай, где ты это слышала!
Кит словно воды в рот набрала. Она вспомнила, как однажды вошла, не постучав, чтобы пожелать матери спокойной ночи.
При свете, проникшем из холла, она увидела мать в ногах кровати, с растрепанными волосами и мокрым ртом. Каролайн на крыла задранные колени сорочкой и крикнула:
— Китсия, вот черт! Я знала, что это случится, знала!
Кит была потрясена — не столько мокрым ртом матери и стонами, которые успела услышать, подходя к двери, сколько ее растрепанными волосами. Китсия носила волосы, исключительно стянутыми в тугой узел. Что с ней стряслось?
На следующий день Кит взволнованно поведала о случившемся Дхали, но тот покраснел и заявил, что ничего в этом не понимает. Зато Ахмед с готовностью растолковал ей, чем занимались ее мать и гостья и как это называется.
— Они лесбиянки. В Англии много лесбиянок, — сказал он со знанием дела. — Мой кузен Али учился в Оксфорде и видел все это за деньги.
Уезжая через месяц учиться в Америку, Кит не испытывала ни малейшего сожаления — мать все равно запретила ей видеться с Ахмедом и его братьями, а без них остров утратил для нее всю привлекательность. От Китсии она была готова сбежать куда глаза глядят.
Глава 15
Опять сон. Она мчится из студии в «Клару» вдоль океанского берега. Только что догорел фантастический закат, и мир, лишившийся света, охвачен холодом. Несколько минут назад она мечтала, как вернется к нему раньше обычного, но теперь по непонятной причине поскучнела, небу под стать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45