И теперь Джордан, посмотрев на нее через стол, вдруг кое-что заметила. Разве Элеонор и Изабель не ровесницы? Если так, то Изабель ненавидит Элеонор не просто за высокомерие. Дело в том, что Изабель не может управлять Элеонор, та вообще плевать хотела на общественную работу. Изабель ненавидела Элеонор по другой серьезной причине. Еще бы, она одна из тех, в чьих руках власть, настоящая власть в Голливуде.
Элеонор — королева, управляющая целой империей, а не супруга короля. Изабель Кендрик ненавидела ее за это.
И никогда бы не позволила ей выйти замуж за Тома. Потому что для Элеонор Маршалл это была бы последняя вишенка на торте. Не дождется — ясно читалось на лице Изабель Кендрик.
Обе женщины молча сидели за столиком, читая мысли друг друга.
— Ты простишь меня за откровенность? Джордан, ты должна понять, мужчины… они… сексуальные создания. — Тон, которым Изабель произносила это слово, был таким, будто она на подошве своей туфельки обнаружила нечто омерзительное. — Не важно, чем они обладают, они всегда хотят чего-то еще. Сколь бы это ни было смешно.
Обе женщины подумали об Элеонор Маршалл и сравнили ее с Джордан. Конечно, вывод был не в пользу Элеонор.
— Тебе трудно согласиться с этой мыслью, дорогая, ты еще недавно замужем, но ты должна научиться закрывать глаза на их маленькие грешки. Мужчины — элементарные создания, они ничего с собой не могут поделать.
Изабель отбросила неверность и предательство со смешком, наблюдая, как Джордан ловит каждое ее слово. Хорошо. По крайней мере ребенок готов внимать здравому смыслу.
На самом деле проблема заключается не во всякой чепухе, а в состоянии брака. В конце концов все основывается на нем.
Все концентрируется на браке. Разведенная королева — это королева, лишенная трона. Она сама поняла это десять лет назад. Дошла холодным умом, когда увидела, что любовь из их отношений с мужем уходит. Тогда-то и началось ее восхождение. Она захотела стать суперхозяйкой. Обнаружив, что Сэм больше не испытывает к ней чувств как к женщине, Изабель определила в нем другое желание — пульсирующие, безудержные амбиции, которые двигали его вперед изо дня в день. Она решила помочь ему удовлетворять это желание и стала такой львицей высшего общества, с которой Сэм Кендрик никогда не сможет развестись, которую никогда не сможет оставить, потому что, если он отпустит ее, пострадает его бизнес. Он сам тайно погуливал, а она занималась своими блестящими приемами.
Любовь и надежда умерли в Изабель Кендрик давно. Но она, все еще богатая, стильная, пользовалась уважением в городе.
И она все еще была замужем.
— Что мне теперь делать? — спросила Джордан.
— В таких случаях есть только один ответ, дорогая: дай ему-то, что должна дать мужу каждая жена. То, что не может другая.
— Вы имеете в виду…
— Да. Именно это. Роди ему ребенка.
Глава 8
У Кевина Скотта был плохой день. Еще один. И вообще вся неделя ни к черту. А началось все с той ужасной встречи в «Артемис студиос». Сегодня в его отделе царил полный хаос.
— Еще десять. Элси думает, что вам надо взглянуть на них, — задыхаясь, проговорила Кэтрин, его помощница-англичанка, вваливаясь в кабинет.
Она еле тащила кучу рукописей. Казалось, ее костлявое тело упаковано в бумагу, а обычно бледное лицо раскраснелось от непомерных усилий. Кевин устало махнул, указывая на свободный угол стола, еще не занятый рукописями.
Итак, тридцать пять сценариев, которые он должен осилить к концу недели. К тому времени поднаберется еще. До его стола доходили лишь некоторые из сотен сочинений, попадавших в руки его помощников. Были среди них с загнутыми углами и нетронутые, напечатанные на прекрасной бумаге, в пластиковых папках и даже в кожаных с тиснением. А кое-какие экземпляры оказывались даже с подарками, прицепленными к папкам. Например, коробка кубинских сигар или пара солидных золотых запонок. У него возникало невероятное искушение именно эти выбросить в мусорную корзину первыми, но увы… Допустим, ему хотелось запустить в угол экземпляр на розовой бумаге с авторучкой, привязанной бархатной ленточкой, но, учитывая всегдашнее везение Кевина, это мог быть сценарий, по которому сняли бы фильм вроде «Привидения» или «Парка юрского периода». В конце концов, продолжал размышлять Кевин, все авторы сценариев — неотесанные болваны. По определению. Но в этом грубом, вульгарном мире многие из них как раз очень высоко оплачиваются.
Он тоже снимал свои пенки, ему хорошо платили, и это служило утешением. Да, он должен торговать всем этим барахлом, чтобы обеспечить себя. Сегодня не попалось ничего, хотя бы отдаленно напоминающего то, что они ищут. В чем дело? — спрашивал себя Кевин, способный оценить чужое творчество и разбирающийся в литературе. Тонко чувствующий, владеющий пером, он мог бы представлять Пруста или Джойса, продавать серьезную литературу за большие деньги. Или по крайней мере сочинения Нормана Мейлера.
Кевину пятьдесят пять, уже много времени прошло с тех пор, как он учился в Англии. Что было бы с его преподавателями в Итоне, если бы они увидели его сейчас? Как бы перекосились лица его оксфордских профессоров? Он считал себя джентльменом в мире, которым правят негодяи, плохо образованные мерзавцы, жаждущие «мыльных» сериалов и дешевой попсы. Даже президент Соединенных Штатов на свой инаугурационный бал пригласил группу, исполняющую «популярную музыку». Этому нет конца! А сейчас и он оказался втянутым в это болото.
Какое-то время, очень недолгое, он ухитрялся находить оазис здравомыслия в голливудском безумии. Работа со сценариями была неприятна, но ее нельзя было избежать совсем, зато его литературный отдел работал с качественными фильмами. Фильмы по его сценариям претендовали на «Оскара», вызывая зависть больших агентств. Правда, отдел Кевина не приносил много денег компании, да и ему самому тоже. Но «Оскар» и «Золотой глобус» привлекали талантливых актеров и режиссеров. А когда кто-то из этих, как докладывали ему, противных молокососов, нанятых Сэмом и самим Майклом Кэмпбеллом, продавал какой-нибудь мусор с насилием и порнухой «Коламбии» или «Парамаунту», компания зарабатывала бешеные деньги.
Кевина терпели, разрешали ему заниматься более серьезным делом — продавать романы в Нью-Йорке. Но в последнее время все это было пущено по ветру. Поскольку пакетные предложения усыхали, Сэм все больше давил на него выжимая коммерческие сценарии. Этот настырный сукин сын Таубер не слишком-то помог, а после встречи в «Артемис» вообще надо забыть о его помощи. Было ясно и четко сказано: сценарий для рок-звезды нужен еще вчера.
Сидя в хорошо изолированном кабинете, овеваемый свежим воздухом из кондиционера, Кевин видел через стекло толпы людей, тащивших рукописи и пакеты. Он наблюдал, как беззвучно открывают они рот, и по лицам можно было догадаться, что они о чем-то яростно спорят, измотанные помощниками и двумя молодыми агентами. Эти жалкие людишки со дна огромной кучи перебивающихся с воды на хлеб писателей, без такта, без репутации, у которых нет за душой ничего, кроме, может, статьи в безвестной алабамской газетенке, шли и шли все утро. Эти неудачники рассчитывали потрясти «Эс-Кей-ай» смелостью, если им удастся прорваться в дверь.
Они насмотрелись слишком много фильмов, подумал Кевин. И являются черт знает с чем. Один даже прислал сюда стриптизершу. Кевин вспомнил, как она трясла своей набедренной повязкой перед изумленным лицом Кэтрин, пихая ей рукопись, зажатую в пальцах с кроваво-красными ногтями, пока наконец ухмыляющийся охранник не возник на пороге и не вывел ее на тротуар. В общем, как Кевин Скотт открыл для себя, никаких, абсолютно никаких пределов в этом бизнесе нет.
После совещания в «Артемис» новость о том, что нужен сценарий, просочилась мгновенно, и пока лимузин вез их обратно, на столе Кевина уже лежал список — десять человек позвонили насчет проекта «Мэйсон — Флореску». Более того, через час принесли первую рукопись о рок-звезде, которая живет двойной жизнью. Его вторая жизнь — убийца, сексуальный маньяк. Казалось, сразу после совещания где-то на Сансет вывесили объявление или напечатали заметку в «Дэйли вэрайэти» — Без сомнения, система слухов — самый эффективный способ связи в шоу-бизнесе. А как иначе объяснить, что к концу того же самого дня каждый дешевый писака в Лос-Анджелесе знал новость? К понедельнику, за выходные, они написали шестьсот сценариев!
Но ни одного хорошего.
— Мистер Скотт, — позвонила Кэтрин.
— В чем дело? — резко спросил Кевин, сбрасывая еще одну кучу страниц на ковер. Корзинка для мусора уже сдалась в неравной борьбе, поэтому теперь он бросал сценарии просто на пол, позволяя уборщикам распорядиться ими по-своему. — Мне казалось, я просил вас не звонить.
— Но это снова мистер Таубер, сэр. Он настаивает, чтобы вы впустили его, — тихим голосом сказала Кэтрин, явно смутившись.
— Нет! Черт побери, Кэтрин, нет!
Скотт почувствовал, как у него начинает подниматься давление. Два звонка за час от Сэма и один от Майка, а теперь еще этот мерзавец Таубер. Он думает, что вправе беспокоить руководителя отдела.
— И тем более Таубера. Ни в коем случае! Я ясно сказал?
— Да, сэр, — пискнула Кэтрин.
Он хлопнул трубку на рычаг и попытался сосредоточиться на следующем сценарии. «Обнаженная женщина привязана ярко-красной веревкой. Зиг и Берти стоят с одной стороны и наблюдают, как доберман-пинчер лижет у нее между ногами».
Тяжело вздохнув, Кевин Скотт поднял рукопись и швырнул в угол, не читая дальше.
— С тобой все в порядке?
Официантка оглядела Меган с искренней озабоченностью. Большей частью она была слишком занята, чтобы беспокоиться о клиентах. То придут проститутки с печальными глазами на разукрашенных синяками лицах. Спотыкаясь и падая на стулья, они просят кофе. Или забредут плохо одетые безработные типы за дешевым бутербродом и пивом.
Ни с кем не говорить, ни во что не ввязываться. На всех жалости не хватит. А вообще-то ей хотелось обслуживать другую публику. Но какое кафе, такие и посетители. Однако в этой незнакомой девушке она заметила что-то трогательное. Немножко полноватая, неброская, она заказала полный ленч, правда, до сих пор почти не притронулась к еде. Она сидела и дрожала, глотая кофе чашку за чашкой. И казалась совершенно невинной, тихой, потерянной. Может, новенькая в городе.
— Что? Ой, спасибо. Я в порядке, — сказала Меган и слегка улыбнулась, прикрывая ложь.
Официантка поколебалась, походила вокруг, но что она может сделать, если человек не хочет говорить?
— Ну, если ты уверена, — сказала она и отошла.
«Боже мой, на моем лице все написано!» — с несчастным видом подумала Меган. Она пришла сюда полчаса назад и заказала ленч, взвинченная, на грани срыва. В конце концов все идет так, как и должно Она отпросилась на день у мистера Дженкинса, вынула экземпляр своего сценария из глубины шкафа и собралась штурмовать благословенные двери «Сэм Кендрик интернэшнл» с рукописью в руках, чтобы они могли запустить свой проект, а она — осуществить свою мечту.
Ха-ха-ха! Хорошая шутка.
Кафе это она выбрала не случайно. Несмотря на то что в нем людно, шумно и грязно, полно всяких несчастных, оно в самом конце Сансет и через его немытые окна можно наблюдать за безупречно чистым мраморным входом в «Эс-Кей-ай». Глядя на этот парадный вход, на снующих туда-сюда агентов, она все больше накручивала себя. Меган вспомнила, как радовалась собственной блестящей идее — набраться мужества и просто ворваться туда, расталкивая всех на пути.
Но пока ничего не вышло. С тех пор как Меган засела здесь в половине двенадцатого, она с нарастающим ужасом смотрела на нескончаемый поток людей — мужчины, женщины, прижимая к себе рукописи или свертки, похожие на рукописи, или держа в руках кейсы, в которых могли лежать рукописи, шли и шли сквозь двери. Некоторые одеты самым диковинным образом, она заметила даже старцев в шинелях с кинжалами. Они вливались внутрь и выливались обратно.
Ругались, отряхивались, продолжая прижимать к себе свои творения. Она видела, как кое-кто пытался остановить собравшихся войти. А те просто посылали непрошеных советчиков подальше, не желая отступать. А вдруг удача?
Идея, которая казалась ей такой потрясающей, оказывается, пришла в голову всем, даже самому жалкому писаке в Лос-Анджелесе. И все это она видела своими глазами.
— Дураков полно, правда? — сказала официантка, снова наполняя ее чашку кофе.
— Да, полно, — согласилась Меган.
Что теперь ей делать? Сидеть тут со своей рукописью, напротив «Эс-Кей-ай» с замечательной историей для замечательного проекта? И черт побери, ведь нет никакого способа заставить их прочитать!
Дэвид Таубер видел над собой зубчатый край скалы, на которой росла ползучая зелень, тесно прижимаясь к камню и карабкаясь вверх, полная решимости выжить и вырасти наперекор всему. Он сосредоточился на этом всего на секунду. Испытал сочувствие. Трава напомнила ему жизнь агента.
Но времени медитировать нет. Его восставшая плоть не позволяла. Не мог он думать о чем-то еще, кроме того, что под носом. А это были тяжелые болтающиеся силиконовые груди Глории, ее широкий зад, который елозил из стороны в сторону. Она будто танцевала над ним, согнув длинные красивые ноги, крутилась, извивалась, позволяя ему видеть шелковые каштановые волоски между ногами. Боже мой, как это заводило его! Дэвид вспомнил разговор с Сэмом Кендриком, во время которого он высказал боссу свое мнение о Кевине Скотте. При мысли об этом его плоть еще сильнее напряглась. Глория так стонала, что он млел от удовольствия. Кевин Скотт уже несколько раз осадил его. Теперь ему хотелось отплатить. Мысль об этом подогревала и без того разгоряченного Дэвида, добавляя огня к вожделению и томной похоти. О Боже, посмотрите-ка на Глорию, как она дрожит от возбуждения, как прижимается к нему!
Это распаляло еще сильнее — то, что она хотела его, именно его. Конечно, Дэвиду нравилось перепихнуться с голливудскими «звездочками» — жаждавшими актерской славы девицами, готовыми сделать все, что ни предложишь. Даже привести своих друзей, устроиться на полу и на глазах у всех заниматься любовью. Это возбуждало, но никак не было связано с желанием. Сейчас же происходило совсем другое.
Потому что эта женщина хотела его, его мускулистого сильного загорелого тела, его каштановых волос и его большого толстого любимца… Глория — адвокат и одна из лучших любовниц, которые у него были. Она хотела его, она задыхалась, произнося его имя, когда кончала. Даже то, что она начинала задыхаться, разговаривая с ним по телефону, когда он произносил в трубку всякие мерзости, льстило его тщеславию.
Да, ему очень нравились ее большие, словно темные ягоды, соски, то, как они подпрыгивали, когда он брал их в рот. Он обожал ее большой загорелый зад и плавный переход в тонкую талию. Ее фигура — копия песочных часов.
Этот зад — нечто! Она раскачивает им и трется. Дэвид застонал, внизу все болело. Ну хватит. Он потянулся схватить ее, повалить на песок и почувствовать всю. О Боже… Она такая скользкая, как будто кто-то облил ее детским маслом.
— Ну что, хочешь?
Его вопрос звучал как издевка. Задавая его, Дэвид не вынимал пальцы и продолжал гладить, заставляя ее стонать и все теснее прижиматься к нему.
— Да, скорей, — выдохнула она.
Он чувствовал, ему надо поспешить, если он не хочет, чтобы она прямо сейчас кончила. Он видел, как напрягся ее живот, стал плоским. Дэвид быстро вынул руку и перевернул партнершу, поставив на четвереньки. Глория застонала. Он снизу поддел ее рукой, быстро погладил между ногами. Она знала, что не должна менять позу, и только подняла голову. По ее телу пробежала дрожь возбуждения.
Он обнял ее за талию, приподнял выше, приготовившись войти. Дэвид чувствовал, как она отвечает всем телом на каждое его прикосновение; ее соски напряглись еще сильнее, превратившись в маленькие твердые камешки. Ее живот стал невероятно горячим, разогретый желанием. Он прижал растопыренные пальцы к животу Глории и услышал, как она судорожно втянула воздух. Его возбуждала ее страсть. Он увидел, как перламутровая капля выступила на кончике… Ну что ж, настал главный момент.
Он зашел сзади, а она распростерлась у его ног, как дикое животное; запах возбуждения пробивался даже сквозь очень дорогие духи Глории. Он обхватил руками мягкие округлости женских бедер, еще ближе придвинулся, потом наклонился вперед, прижался к ее спине. Плоть сама нашла вход и, как торпеда, направляемая радаром, устремилась к цели. Он вошел на четверть дюйма, не больше, заставляя себя удержаться от искушения войти немедленно и пригвоздить ее замечательный зад. Выложиться полностью. Но этот момент еще не настал. Контроль. Контроль.
— Дева Мария, — зарыдала Глория, — еще, Дэвид, ради Бога!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Элеонор — королева, управляющая целой империей, а не супруга короля. Изабель Кендрик ненавидела ее за это.
И никогда бы не позволила ей выйти замуж за Тома. Потому что для Элеонор Маршалл это была бы последняя вишенка на торте. Не дождется — ясно читалось на лице Изабель Кендрик.
Обе женщины молча сидели за столиком, читая мысли друг друга.
— Ты простишь меня за откровенность? Джордан, ты должна понять, мужчины… они… сексуальные создания. — Тон, которым Изабель произносила это слово, был таким, будто она на подошве своей туфельки обнаружила нечто омерзительное. — Не важно, чем они обладают, они всегда хотят чего-то еще. Сколь бы это ни было смешно.
Обе женщины подумали об Элеонор Маршалл и сравнили ее с Джордан. Конечно, вывод был не в пользу Элеонор.
— Тебе трудно согласиться с этой мыслью, дорогая, ты еще недавно замужем, но ты должна научиться закрывать глаза на их маленькие грешки. Мужчины — элементарные создания, они ничего с собой не могут поделать.
Изабель отбросила неверность и предательство со смешком, наблюдая, как Джордан ловит каждое ее слово. Хорошо. По крайней мере ребенок готов внимать здравому смыслу.
На самом деле проблема заключается не во всякой чепухе, а в состоянии брака. В конце концов все основывается на нем.
Все концентрируется на браке. Разведенная королева — это королева, лишенная трона. Она сама поняла это десять лет назад. Дошла холодным умом, когда увидела, что любовь из их отношений с мужем уходит. Тогда-то и началось ее восхождение. Она захотела стать суперхозяйкой. Обнаружив, что Сэм больше не испытывает к ней чувств как к женщине, Изабель определила в нем другое желание — пульсирующие, безудержные амбиции, которые двигали его вперед изо дня в день. Она решила помочь ему удовлетворять это желание и стала такой львицей высшего общества, с которой Сэм Кендрик никогда не сможет развестись, которую никогда не сможет оставить, потому что, если он отпустит ее, пострадает его бизнес. Он сам тайно погуливал, а она занималась своими блестящими приемами.
Любовь и надежда умерли в Изабель Кендрик давно. Но она, все еще богатая, стильная, пользовалась уважением в городе.
И она все еще была замужем.
— Что мне теперь делать? — спросила Джордан.
— В таких случаях есть только один ответ, дорогая: дай ему-то, что должна дать мужу каждая жена. То, что не может другая.
— Вы имеете в виду…
— Да. Именно это. Роди ему ребенка.
Глава 8
У Кевина Скотта был плохой день. Еще один. И вообще вся неделя ни к черту. А началось все с той ужасной встречи в «Артемис студиос». Сегодня в его отделе царил полный хаос.
— Еще десять. Элси думает, что вам надо взглянуть на них, — задыхаясь, проговорила Кэтрин, его помощница-англичанка, вваливаясь в кабинет.
Она еле тащила кучу рукописей. Казалось, ее костлявое тело упаковано в бумагу, а обычно бледное лицо раскраснелось от непомерных усилий. Кевин устало махнул, указывая на свободный угол стола, еще не занятый рукописями.
Итак, тридцать пять сценариев, которые он должен осилить к концу недели. К тому времени поднаберется еще. До его стола доходили лишь некоторые из сотен сочинений, попадавших в руки его помощников. Были среди них с загнутыми углами и нетронутые, напечатанные на прекрасной бумаге, в пластиковых папках и даже в кожаных с тиснением. А кое-какие экземпляры оказывались даже с подарками, прицепленными к папкам. Например, коробка кубинских сигар или пара солидных золотых запонок. У него возникало невероятное искушение именно эти выбросить в мусорную корзину первыми, но увы… Допустим, ему хотелось запустить в угол экземпляр на розовой бумаге с авторучкой, привязанной бархатной ленточкой, но, учитывая всегдашнее везение Кевина, это мог быть сценарий, по которому сняли бы фильм вроде «Привидения» или «Парка юрского периода». В конце концов, продолжал размышлять Кевин, все авторы сценариев — неотесанные болваны. По определению. Но в этом грубом, вульгарном мире многие из них как раз очень высоко оплачиваются.
Он тоже снимал свои пенки, ему хорошо платили, и это служило утешением. Да, он должен торговать всем этим барахлом, чтобы обеспечить себя. Сегодня не попалось ничего, хотя бы отдаленно напоминающего то, что они ищут. В чем дело? — спрашивал себя Кевин, способный оценить чужое творчество и разбирающийся в литературе. Тонко чувствующий, владеющий пером, он мог бы представлять Пруста или Джойса, продавать серьезную литературу за большие деньги. Или по крайней мере сочинения Нормана Мейлера.
Кевину пятьдесят пять, уже много времени прошло с тех пор, как он учился в Англии. Что было бы с его преподавателями в Итоне, если бы они увидели его сейчас? Как бы перекосились лица его оксфордских профессоров? Он считал себя джентльменом в мире, которым правят негодяи, плохо образованные мерзавцы, жаждущие «мыльных» сериалов и дешевой попсы. Даже президент Соединенных Штатов на свой инаугурационный бал пригласил группу, исполняющую «популярную музыку». Этому нет конца! А сейчас и он оказался втянутым в это болото.
Какое-то время, очень недолгое, он ухитрялся находить оазис здравомыслия в голливудском безумии. Работа со сценариями была неприятна, но ее нельзя было избежать совсем, зато его литературный отдел работал с качественными фильмами. Фильмы по его сценариям претендовали на «Оскара», вызывая зависть больших агентств. Правда, отдел Кевина не приносил много денег компании, да и ему самому тоже. Но «Оскар» и «Золотой глобус» привлекали талантливых актеров и режиссеров. А когда кто-то из этих, как докладывали ему, противных молокососов, нанятых Сэмом и самим Майклом Кэмпбеллом, продавал какой-нибудь мусор с насилием и порнухой «Коламбии» или «Парамаунту», компания зарабатывала бешеные деньги.
Кевина терпели, разрешали ему заниматься более серьезным делом — продавать романы в Нью-Йорке. Но в последнее время все это было пущено по ветру. Поскольку пакетные предложения усыхали, Сэм все больше давил на него выжимая коммерческие сценарии. Этот настырный сукин сын Таубер не слишком-то помог, а после встречи в «Артемис» вообще надо забыть о его помощи. Было ясно и четко сказано: сценарий для рок-звезды нужен еще вчера.
Сидя в хорошо изолированном кабинете, овеваемый свежим воздухом из кондиционера, Кевин видел через стекло толпы людей, тащивших рукописи и пакеты. Он наблюдал, как беззвучно открывают они рот, и по лицам можно было догадаться, что они о чем-то яростно спорят, измотанные помощниками и двумя молодыми агентами. Эти жалкие людишки со дна огромной кучи перебивающихся с воды на хлеб писателей, без такта, без репутации, у которых нет за душой ничего, кроме, может, статьи в безвестной алабамской газетенке, шли и шли все утро. Эти неудачники рассчитывали потрясти «Эс-Кей-ай» смелостью, если им удастся прорваться в дверь.
Они насмотрелись слишком много фильмов, подумал Кевин. И являются черт знает с чем. Один даже прислал сюда стриптизершу. Кевин вспомнил, как она трясла своей набедренной повязкой перед изумленным лицом Кэтрин, пихая ей рукопись, зажатую в пальцах с кроваво-красными ногтями, пока наконец ухмыляющийся охранник не возник на пороге и не вывел ее на тротуар. В общем, как Кевин Скотт открыл для себя, никаких, абсолютно никаких пределов в этом бизнесе нет.
После совещания в «Артемис» новость о том, что нужен сценарий, просочилась мгновенно, и пока лимузин вез их обратно, на столе Кевина уже лежал список — десять человек позвонили насчет проекта «Мэйсон — Флореску». Более того, через час принесли первую рукопись о рок-звезде, которая живет двойной жизнью. Его вторая жизнь — убийца, сексуальный маньяк. Казалось, сразу после совещания где-то на Сансет вывесили объявление или напечатали заметку в «Дэйли вэрайэти» — Без сомнения, система слухов — самый эффективный способ связи в шоу-бизнесе. А как иначе объяснить, что к концу того же самого дня каждый дешевый писака в Лос-Анджелесе знал новость? К понедельнику, за выходные, они написали шестьсот сценариев!
Но ни одного хорошего.
— Мистер Скотт, — позвонила Кэтрин.
— В чем дело? — резко спросил Кевин, сбрасывая еще одну кучу страниц на ковер. Корзинка для мусора уже сдалась в неравной борьбе, поэтому теперь он бросал сценарии просто на пол, позволяя уборщикам распорядиться ими по-своему. — Мне казалось, я просил вас не звонить.
— Но это снова мистер Таубер, сэр. Он настаивает, чтобы вы впустили его, — тихим голосом сказала Кэтрин, явно смутившись.
— Нет! Черт побери, Кэтрин, нет!
Скотт почувствовал, как у него начинает подниматься давление. Два звонка за час от Сэма и один от Майка, а теперь еще этот мерзавец Таубер. Он думает, что вправе беспокоить руководителя отдела.
— И тем более Таубера. Ни в коем случае! Я ясно сказал?
— Да, сэр, — пискнула Кэтрин.
Он хлопнул трубку на рычаг и попытался сосредоточиться на следующем сценарии. «Обнаженная женщина привязана ярко-красной веревкой. Зиг и Берти стоят с одной стороны и наблюдают, как доберман-пинчер лижет у нее между ногами».
Тяжело вздохнув, Кевин Скотт поднял рукопись и швырнул в угол, не читая дальше.
— С тобой все в порядке?
Официантка оглядела Меган с искренней озабоченностью. Большей частью она была слишком занята, чтобы беспокоиться о клиентах. То придут проститутки с печальными глазами на разукрашенных синяками лицах. Спотыкаясь и падая на стулья, они просят кофе. Или забредут плохо одетые безработные типы за дешевым бутербродом и пивом.
Ни с кем не говорить, ни во что не ввязываться. На всех жалости не хватит. А вообще-то ей хотелось обслуживать другую публику. Но какое кафе, такие и посетители. Однако в этой незнакомой девушке она заметила что-то трогательное. Немножко полноватая, неброская, она заказала полный ленч, правда, до сих пор почти не притронулась к еде. Она сидела и дрожала, глотая кофе чашку за чашкой. И казалась совершенно невинной, тихой, потерянной. Может, новенькая в городе.
— Что? Ой, спасибо. Я в порядке, — сказала Меган и слегка улыбнулась, прикрывая ложь.
Официантка поколебалась, походила вокруг, но что она может сделать, если человек не хочет говорить?
— Ну, если ты уверена, — сказала она и отошла.
«Боже мой, на моем лице все написано!» — с несчастным видом подумала Меган. Она пришла сюда полчаса назад и заказала ленч, взвинченная, на грани срыва. В конце концов все идет так, как и должно Она отпросилась на день у мистера Дженкинса, вынула экземпляр своего сценария из глубины шкафа и собралась штурмовать благословенные двери «Сэм Кендрик интернэшнл» с рукописью в руках, чтобы они могли запустить свой проект, а она — осуществить свою мечту.
Ха-ха-ха! Хорошая шутка.
Кафе это она выбрала не случайно. Несмотря на то что в нем людно, шумно и грязно, полно всяких несчастных, оно в самом конце Сансет и через его немытые окна можно наблюдать за безупречно чистым мраморным входом в «Эс-Кей-ай». Глядя на этот парадный вход, на снующих туда-сюда агентов, она все больше накручивала себя. Меган вспомнила, как радовалась собственной блестящей идее — набраться мужества и просто ворваться туда, расталкивая всех на пути.
Но пока ничего не вышло. С тех пор как Меган засела здесь в половине двенадцатого, она с нарастающим ужасом смотрела на нескончаемый поток людей — мужчины, женщины, прижимая к себе рукописи или свертки, похожие на рукописи, или держа в руках кейсы, в которых могли лежать рукописи, шли и шли сквозь двери. Некоторые одеты самым диковинным образом, она заметила даже старцев в шинелях с кинжалами. Они вливались внутрь и выливались обратно.
Ругались, отряхивались, продолжая прижимать к себе свои творения. Она видела, как кое-кто пытался остановить собравшихся войти. А те просто посылали непрошеных советчиков подальше, не желая отступать. А вдруг удача?
Идея, которая казалась ей такой потрясающей, оказывается, пришла в голову всем, даже самому жалкому писаке в Лос-Анджелесе. И все это она видела своими глазами.
— Дураков полно, правда? — сказала официантка, снова наполняя ее чашку кофе.
— Да, полно, — согласилась Меган.
Что теперь ей делать? Сидеть тут со своей рукописью, напротив «Эс-Кей-ай» с замечательной историей для замечательного проекта? И черт побери, ведь нет никакого способа заставить их прочитать!
Дэвид Таубер видел над собой зубчатый край скалы, на которой росла ползучая зелень, тесно прижимаясь к камню и карабкаясь вверх, полная решимости выжить и вырасти наперекор всему. Он сосредоточился на этом всего на секунду. Испытал сочувствие. Трава напомнила ему жизнь агента.
Но времени медитировать нет. Его восставшая плоть не позволяла. Не мог он думать о чем-то еще, кроме того, что под носом. А это были тяжелые болтающиеся силиконовые груди Глории, ее широкий зад, который елозил из стороны в сторону. Она будто танцевала над ним, согнув длинные красивые ноги, крутилась, извивалась, позволяя ему видеть шелковые каштановые волоски между ногами. Боже мой, как это заводило его! Дэвид вспомнил разговор с Сэмом Кендриком, во время которого он высказал боссу свое мнение о Кевине Скотте. При мысли об этом его плоть еще сильнее напряглась. Глория так стонала, что он млел от удовольствия. Кевин Скотт уже несколько раз осадил его. Теперь ему хотелось отплатить. Мысль об этом подогревала и без того разгоряченного Дэвида, добавляя огня к вожделению и томной похоти. О Боже, посмотрите-ка на Глорию, как она дрожит от возбуждения, как прижимается к нему!
Это распаляло еще сильнее — то, что она хотела его, именно его. Конечно, Дэвиду нравилось перепихнуться с голливудскими «звездочками» — жаждавшими актерской славы девицами, готовыми сделать все, что ни предложишь. Даже привести своих друзей, устроиться на полу и на глазах у всех заниматься любовью. Это возбуждало, но никак не было связано с желанием. Сейчас же происходило совсем другое.
Потому что эта женщина хотела его, его мускулистого сильного загорелого тела, его каштановых волос и его большого толстого любимца… Глория — адвокат и одна из лучших любовниц, которые у него были. Она хотела его, она задыхалась, произнося его имя, когда кончала. Даже то, что она начинала задыхаться, разговаривая с ним по телефону, когда он произносил в трубку всякие мерзости, льстило его тщеславию.
Да, ему очень нравились ее большие, словно темные ягоды, соски, то, как они подпрыгивали, когда он брал их в рот. Он обожал ее большой загорелый зад и плавный переход в тонкую талию. Ее фигура — копия песочных часов.
Этот зад — нечто! Она раскачивает им и трется. Дэвид застонал, внизу все болело. Ну хватит. Он потянулся схватить ее, повалить на песок и почувствовать всю. О Боже… Она такая скользкая, как будто кто-то облил ее детским маслом.
— Ну что, хочешь?
Его вопрос звучал как издевка. Задавая его, Дэвид не вынимал пальцы и продолжал гладить, заставляя ее стонать и все теснее прижиматься к нему.
— Да, скорей, — выдохнула она.
Он чувствовал, ему надо поспешить, если он не хочет, чтобы она прямо сейчас кончила. Он видел, как напрягся ее живот, стал плоским. Дэвид быстро вынул руку и перевернул партнершу, поставив на четвереньки. Глория застонала. Он снизу поддел ее рукой, быстро погладил между ногами. Она знала, что не должна менять позу, и только подняла голову. По ее телу пробежала дрожь возбуждения.
Он обнял ее за талию, приподнял выше, приготовившись войти. Дэвид чувствовал, как она отвечает всем телом на каждое его прикосновение; ее соски напряглись еще сильнее, превратившись в маленькие твердые камешки. Ее живот стал невероятно горячим, разогретый желанием. Он прижал растопыренные пальцы к животу Глории и услышал, как она судорожно втянула воздух. Его возбуждала ее страсть. Он увидел, как перламутровая капля выступила на кончике… Ну что ж, настал главный момент.
Он зашел сзади, а она распростерлась у его ног, как дикое животное; запах возбуждения пробивался даже сквозь очень дорогие духи Глории. Он обхватил руками мягкие округлости женских бедер, еще ближе придвинулся, потом наклонился вперед, прижался к ее спине. Плоть сама нашла вход и, как торпеда, направляемая радаром, устремилась к цели. Он вошел на четверть дюйма, не больше, заставляя себя удержаться от искушения войти немедленно и пригвоздить ее замечательный зад. Выложиться полностью. Но этот момент еще не настал. Контроль. Контроль.
— Дева Мария, — зарыдала Глория, — еще, Дэвид, ради Бога!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48