Время появления статьи было выбрано настолько точно, что с трудом верилось, что это не простое совпадение. В тот самый день, когда он представляет обновленный «Сансет-отель» газетной братии, собравшейся со всей Америки, ему лихо подставили подножку.«Шато дель Мадрид» опередил его. Многословная, восторженная статья в самом почитаемом журнале в профессиональных и светских кругах объявляла «Шато дель Мадрид» шедевром дизайнерского искусства. Тауэр и его гениальная юная ученица Паула Хоуп сотворили чудо. Заключительный абзац совсем доконал Роберта. Уинтроп Тауэр отдавал должное Пауле Хоуп: «Мое участие сводилось лишь к тому, что я удерживал Паулу за руку. Если бы я отпустил поводья, «Мадрид», возможно, выглядел бы еще прекраснее». После этой цитаты автор добавил еще несколько фраз, которые напрочь лишили Роберта сна:«Триумф, которым отмечено возвращение «Шато дель Мадрид» в современную жизнь, сразу же вознес Паулу Хоуп на первое место среди молодых дизайнеров. И это лишь начало ее многообещающей карьеры.Нам повезло, что мы имеем, с чем можно сравнить новый «Мадрид». В этом месяце завершилась переделка знаменитого «Сансет-отеля», принадлежащего Роберту Хартфорду. Какое же это печальное событие! Создан очередной монумент посредственности. Дизайнеры нигде не отступили от привычных для себя, скучных стандартов. Они сделали из уникального отеля самое ординарное, хотя и дорогое заведение».Роберт не знал, как это его угораздило так не вовремя созвать эту чертову пресс-конференцию. Несомненно, кое-кто из самых въедливых газетчиков прочел «Интериор Дизайн», и Роберта припрут к стенке, задавая вопросы и выуживая его мнение о статье. Что он мог сказать? Только согласиться. «Мадрид» выглядел как чертоги господа бога в раю, а на обновленный «Сансет-отель» смотреть было так же интересно, как на универсам где-нибудь в Висконсине. Выведают ли журналисты, что Тауэр и Паула были приглашены им в самом начале, но он вышвырнул их вон?Роберт смотрел на журнальные страницы, но видел не текст, а Паулу. Он постоянно думал о Пауле и о той кошмарной ночи, когда она унизила его изменой. Роберт провел пальцами по лицу и коснулся маленького шрама, который так и не удосужился убрать, обратившись к пластическому хирургу. Шрам помогал ему хранить в себе злобу.Ему хотелось знать, что произошло между Паулой и Грэхемом тогда в бунгало. Целый год и три месяца Роберт истязал себя вопросами, на которые не надеялся получить ответы. Грэхем был недоступен внешнему миру. Паулу он сам отгородил от себя непробиваемой стеной. Да если б он общался с нею, сказала бы она ему правду?Чувство омерзения с прошествием дней не покидало Роберта. Известное утверждение, что любовь легко оборачивается ненавистью, в его случае оправдалось полностью. Он возненавидел Паулу – глубоко и страстно, как когда-то прежде ее любил. И вот теперь, недоступная и неподвластная ему, поддерживаемая Уинтропом Тауэром, она продолжает мучить и издеваться над ним, используя свой талант.Кристина пренебрегла стуком в дверь. Она вошла стремительно, и по ее лицу было сразу видно, что с новой порцией плохих вестей.– Андре увольняется, – выпалила она. – Он только что говорил со мной. И он забирает Поля и Мишеля с собой.Роберт громко зарычал. Его шеф-повар! Его помощник! Его кондитер! Это был удар, но далеко не первый, а возможно, и не последний.– Ты предложила им больше?– Конечно. Я сказала, чтобы он сам назвал цифру. Он отказался. Все та же история. Он заявил, что обстановка здесь – сущий кошмар. Он говорит, что все идет кувырком, что посещаемость ресторана катастрофически падает. Никто не верит, что можно наладить дело, и еще он обиделся на тебя за то, что ты назвал его «скачущей лягушкой». Они дают нам месяц сроку.– Черт побери! Мы не отыщем никого подходящего за такое короткое время.– Я уже дала объявления в Париже и Брюсселе. Наверное, следует поискать и в Нью-Йорке.– Плати им все, что они затребуют. Мы должны удержать рестораны на высоте. «Звездный зал» и «Сенчури» – единственное, что пока еще не дает всему заведению рухнуть.– Дело не в деньгах, па! Ты сам это знаешь. Все напряжены. Все недовольны. Все нервничают.Роберт обрушил кулак на глянцевые изображения нового «Шато».– Какого дьявола они нервничают? Я не продаю и никогда не продам отель. Я здесь умру.– Причины в твоем темпераменте, па. Из-за него они нервничают. Ты разогнал людей Ливингстона. Новый персонал грубит гостям, а гости оскорбляют персонал. Заполняемость упала до пятидесяти процентов. Это на десять ниже нормы окупаемости. И, мне кажется, притока постояльцев не предвидится.– Выходит, мне лучше устраниться и передать бразды правления тебе, мировой звезде гостиничного бизнеса?– Я на такой титул, конечно, не претендую, но они предпочитают иметь дело со мной, чем с тобой, па, – резонно заметила Кристина.– Ты права, Кристина. Прости меня. Я много допустил промахов в последнее время. Да и сейчас мне не по себе.– Не «Мадрид» ли тому причиной? – Ее взгляд обнаружил раскрытый журнал на столе у отца.– Во всяком случае, чтение не улучшило настроения. – Он горько усмехнулся. – Гости «Сансета» перекочевывают в их номера. Твоя подруга Хоуп сделала нам очередной сюрприз.Он сдвинул брови, готовый разразиться вспышкой бессмысленного гнева. Кристина смотрела на него не без лукавой насмешки. Все пошло наперекосяк после того давнего события в отцовском бунгало. Она, конечно, поверила его версии насчет измены Паулы, случайной травмы, полученной Грэхемом, и предательства Уинти Тауэра, ставшего на их сторону. Она вычеркнула Паулу из своей жизни, да и бывшая подруга не сделала никаких попыток войти в контакт с нею. Но в глубине сердца у Кристины оставались сомнения, так ли все это было, и они начали расти, когда у отца характер резко изменился к худшему после разрыва единственной его настоящей любовной связи, а затем, когда «Сансет» вдруг стал медленно, но неуклонно погружаться на дно, в то время, как какое-то обветшалое «Шато дель Мадрид» вдруг ярко засияло на Голливудских холмах.– Ты выглядишь усталым, – сочувственно сказала она.– Как ты догадлива! – с сарказмом заметил Хартфорд. – Да, я устал и собираюсь исчезнуть на некоторое время.– Насколько?– Один бог знает! Ты знаешь, как трудно оторваться от преследователей. Может, шесть недель потребуется, чтобы вся эта муть улеглась на дно.Он изучающе посмотрел на Кристину. Она явно была довольна. Роберт вздохнул.– Значит, бери дело в свои руки. Я не буду вмешиваться.– Оставь мне адреса, по которым можно с тобой связаться.Роберт кивнул. Но Кристина еще не закончила разговор.– И ради бога, дай Зуки Марлоу передохнуть хоть пару ночей. Она уже бледна как смерть, да и в тебе не осталось ни кровинки. Вспомни, что ты задумал снять лихой вестерн, а не историю про вампиров.Напоминание дочери немного приободрило его. Он здорово потрахал эту аппетитную штучку. Оказывается, он еще способен играть в прежние игры. «Горизонт» – студия, которая перекупила у «Галакси» его контракт, решила выставить его на экране вместе с бешеными, необъезженными мустангами и парой соблазнительных титек и аппетитной попкой многообещающей старлетки. Роберт воспользовался шансом для того, чтобы забыть Паулу Хоуп. И проклятый, злосчастный «Сансет-отель».– Так мы договорились, дочка. Я пакую чемоданы и отчаливаю, – с облегчением сказал он, ставя точку в этом разговоре.
Два банкетных зала «Шато дель Мадрид» были переполнены.Словно королева, вознесенная на трон всеобщим восторгом, Паула восседала за почетным столиком и тянула через трубочку безалкогольный коктейль. Почему-то в эту минуту она вспоминала о Роберте.Изгнать его из своей памяти она никак не могла. Правда, она нашла для его образа самую скрытую темницу, откуда выпускала узника только по своей воле, чтобы он не мешал ей строить собственную новую жизнь.Уинтроп Тауэр пробивался к ней сквозь толпу растрепанный, возбужденный. На удивление, он был почти трезв и все же пребывал в отличном настроении. Еще за десять футов от ее столика он начал восторженно ей докладывать:– Представляешь, я сегодня сделал пробежку! Впервые в жизни я пробежался без остановки до твоего бунгало и не умер, и понял, как это здорово.Паула изобразила на лице ужас при вести о подобном героическом поступке, потом захлопала, и человек тридцать посетителей бара, слышавших, о чем поведал Тауэр, присоединились к аплодисментам.– Сядь, пока ты еще не свалился, Уинти. Как ты решился? Разумно ли в твоем возрасте брать на себя такие нагрузки?Тауэр бессильно обмяк на стуле, но все же торжествующе улыбался.– Ты охнешь, когда узнаешь, что еще я взял на себя.– Что же?– Я только что купил на корню этот горемычный отель.– Не может быть, Уинти!– Очень даже может быть. Он теперь мой. Пусть Партриджи грызут себе локти.– Господи! Да ведь это сделка века!– Думаю, да, – снисходительно кивнул Уинти. – Давай отпразднуем это. По крайней мере, я больше не увижу физиономию Адама Партриджа. Он мне порядком надоел. Он, конечно, честный малый, но уж слишком много болтает о своей ответственности, о семейной традиции и о всякой такой белиберде. Я считаю, что он скормил нам больше этого навоза, чем мы можем проглотить. Так что я предпочел расстаться с ним по-хорошему, но навсегда.– И как ты чувствуешь себя в роли владельца отеля?– Гораздо лучше, чем бедный старина Хартфорд в той же роли. Вот уж не думал, что на старости лет заделаюсь бизнесменом.– И вдобавок трезвенником? Или я ошибаюсь?– Неужели я способен выдержать еще и эту нагрузку? – лукаво усмехнулся Уинтроп.– Тогда отпразднуем, Уинти. – Паула жестом подозвала официанта. – «Столичную» со льдом, но лед отдельно.– Хорошая девочка, – одобрил ее заказ Уинтроп.Он уже успел отдышаться, поудобней разместился на стуле и осмотрелся. Он предвкушал отличный вечер. Ужин с Паулой в его собственном ресторане. Приятное чувство собственника гнало добавочные порции адреналина в его кровь. А взгляд на карточку меню даже вскружил ему голову.И одновременно с головокружением возникла боль. Как будто раскаленное железо коснулось его сердца. Потом его грудь начало стягивать, словно стальным обручем, и он стал судорожно хватать ртом воздух. Паника, охватившая его, еще больше усугубила боль в груди. Тауэр замер в неподвижности, прижав руки к тому месту, где был источник боли.Он увидел, что Паула вскочила, склонилась к нему, услышал, как она зовет его.– Уинти! Что с тобой?Он не мог ей ответить, но знал, что она уже все знает. Она все поняла, обо всем догадалась. Его Паула! Она позаботится о нем.Вокруг них уже собралась толпа. Чьи-то руки взялись за его запястье и нащупали пульс. Кто-то распустил его галстук. Знакомое лицо с пышными усами приблизилось к его лицу. Уинтроп попытался отрицательно мотнуть головой и объяснить, что это не кардиолог, а пластический хирург, но с его губ сорвался только тихий шепот. Восстановитель красоты обитателей Беверли-Хиллз не обратил внимания на слабый протест жертвы и начал распоряжаться:– Вызывайте «Скорую»! – гаркнул он первым делом, перекрывая гул голосов. Затем он нащупал в кармане и протянул кому-то связку ключей. – Отыщите на стоянке черную «Феррари-Тестаросса». Там за заднем сиденье медицинский чемоданчик. Быстрее несите его сюда. Мне нужен морфин!– Я не наркоман! – превозмогая боль, Уинтроп все-таки попробовал пошутить.Паула была не в состоянии даже пошевелиться. Она мысленно молилась, и так истово она не молилась никогда раньше в жизни. Перед ней мучился от боли единственный ей близкий человек. Пот катился по его мертвенно-бледному, искаженному страданием лицу. Он сжимал и разжимал свои маленькие кулачки, в то время как случайно оказавшийся поблизости хирург пытался снять с него пиджак и освободить вену для укола.Над толпой проплыл черный чемоданчик, а еще через несколько мгновений наркотик из ампулы перекочевал в шприц. Слава богу, вена не была закупорена. И еще раз слава богу, что хирург привез из Англии ампулы «Омнопона». Там уже давно поняли, что это единственное спасительное средство в таких случаях.На кончике иглы сосредоточился шанс для Уинтропа Тауэра выкарабкаться обратно из уже затягивающейся петли. Самое мощное обезболивающее средство в мире вторглось в его кровеносную систему и почти мгновенно дошло до сердца, раздираемого безжалостной болью. Уинтроп ощутил, что стальной обруч чуть расслабился, и он смог заполнить наконец легкие воздухом. Пот по-прежнему струился по его коже, а ледяные пальцы терзали его изнутри, но боль начала отступать. В мозгу Уинтропа засветилось нечто вроде надежды. Ему показалось, что он смог даже произнести:– Не тревожься, Паула. Это все пустяки… Я слишком увлекся пробежкой…– Уинти… Уинти… – Она опустилась возле него на колени. – Не говори ничего… побереги силы.Прибывшие врачи и санитары «Скорой помощи» проложили себе путь сквозь толпу, и дотоле пестующий Тауэра хирург сразу же уступил им место. Кислородная маска тут же была прижата ко рту Тауэра. Его подняли со стула, пронесли через расступающуюся толпу, а тяжелый баллон в руках санитаров проследовал за ним. В день своего наивысшего торжества Тауэр был так беспомощен и жалко расставался с только что приобретенным им отелем.Они втиснулись в тесное помещение фургона – носилки с больным, врач, санитары и Паула. Уинтропа завернули в кроваво-красное теплое одеяло. Он уже почти пришел в себя, и на его столь дорогом ей милом лице появилась обычная шутовская гримаса.– Не хотел бы я умирать на пурпурном ложе. Это уж слишком. Напоминает корриду или кончины варварских королей.– Помолчите, мистер Тауэр, – посоветовал ему доктор.Машина мчалась с такой скоростью, что звуки сирены, расчищающей ей путь по густо заполненному транспортом Сансет-бульвару, как бы отставали. Словно они летели на сверхзвуковом «Конкорде».Паула перехватила тревожные взгляды, которыми обменялись врачи, несмотря на их профессионально спокойное выражение лиц.– Ты слышал, что сказал тебе доктор? Помолчи, Уинти.Но он будто не слышал ее.– Послушай, Паула. Надеюсь, что это лишь первый звоночек, но все-таки ты должна знать. Ты – моя наследница. Я тебе оставляю все и думаю, что тебе этого хватит… У меня еще осталось пятьдесят миллионов после покупки «Шато». Когда меня не будет, возьми их, Паула, и позабавься на славу. Кое-кому, я знаю, ты устроишь веселую жизнь… А главное, нас с тобой будут долго помнить…– Молчи, Уинти. Прошу тебя, пожалуйста. Ты ведь не хочешь умирать?– Умирать – нет. А уйти туда, где не воняет дерьмом, наверное, придется. И не лей надо мной слезы. Это так банально… Под конец жизни я вдруг открыл, что женщины не столь омерзительные создания. Поцелуй меня.Как бы хотелось Пауле, чтобы ее губы, коснувшиеся мертвеющих уст, несли новую жизнь.– Как говорили латиняне «ин вино веритас» – истина в вине. – Уинти еще бодрился, но губы Паулы, ласкающие его щеку, ощутили, что он уже не чувствует ее прикосновений.Он ушел туда, куда стремился, – в вечный покой.
Грэхем не выглядел больше красавцем-мужчиной. Он был похож на смятую ногой капризного ребенка пластмассовую куклу, зачем-то уложенную на белоснежную простыню. Глаза его были закрыты, ему тщательно причесали волосы, а бесчисленные трубки, обеспечивающие его жизненные функции, аккуратно спрятали под больничное одеяло, оставив на виду только вобравший их в себя толстый черный кабель.Возле кровати располагался пульт управления всей системы с двумя экранами, на которых регистрировалась деятельность его мозга и сердца. Столик у кровати был девственно пуст. Ни фруктов, ни журналов, ни цветов – они были не нужны больному, да и некому было навестить его и принести все это.– Привет, Грэхем, – сказала Паула.Как говорить с тем, кто тебя не видит и не слышит? Она уже не впервые навещала Грэхема, и проблема для нее была не нова, но она заставляла себя повторять эти визиты. На несколько минут, проведенных возле его постели, она погружалась в недавнее прошлое. Она вспомнила ту первую ночь, когда он бережно доставил пьяного Уинти до постели и, подмигнув, как бы предлагал ей участвовать в общем заговоре – не злом, не коварном, а, наоборот, спасающем репутацию их общего, эксцентричного, но обожаемого патрона. «Как только он решит бросить пить, ему конец», – пошутил Грэхем тогда и оказался пророком.– Я пришла сказать, что Уинти скончался вчера вечером. Все произошло быстро, и он шутил до последнего мгновения. Сердечный приступ, инфаркт, так сказали врачи…Паула вдруг подумала, что говорит хотя и с абсолютно безжизненным существом, но все же с единственным, кто сопровождал ее из прошлой жизни к неизвестному будущему.– Мы оба любили его. Пусть по-разному, но все равно любили. А он любил нас обоих.Она наклонилась ближе, сжала в пальцах ледяную, безжизненную руку Грэхема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Два банкетных зала «Шато дель Мадрид» были переполнены.Словно королева, вознесенная на трон всеобщим восторгом, Паула восседала за почетным столиком и тянула через трубочку безалкогольный коктейль. Почему-то в эту минуту она вспоминала о Роберте.Изгнать его из своей памяти она никак не могла. Правда, она нашла для его образа самую скрытую темницу, откуда выпускала узника только по своей воле, чтобы он не мешал ей строить собственную новую жизнь.Уинтроп Тауэр пробивался к ней сквозь толпу растрепанный, возбужденный. На удивление, он был почти трезв и все же пребывал в отличном настроении. Еще за десять футов от ее столика он начал восторженно ей докладывать:– Представляешь, я сегодня сделал пробежку! Впервые в жизни я пробежался без остановки до твоего бунгало и не умер, и понял, как это здорово.Паула изобразила на лице ужас при вести о подобном героическом поступке, потом захлопала, и человек тридцать посетителей бара, слышавших, о чем поведал Тауэр, присоединились к аплодисментам.– Сядь, пока ты еще не свалился, Уинти. Как ты решился? Разумно ли в твоем возрасте брать на себя такие нагрузки?Тауэр бессильно обмяк на стуле, но все же торжествующе улыбался.– Ты охнешь, когда узнаешь, что еще я взял на себя.– Что же?– Я только что купил на корню этот горемычный отель.– Не может быть, Уинти!– Очень даже может быть. Он теперь мой. Пусть Партриджи грызут себе локти.– Господи! Да ведь это сделка века!– Думаю, да, – снисходительно кивнул Уинти. – Давай отпразднуем это. По крайней мере, я больше не увижу физиономию Адама Партриджа. Он мне порядком надоел. Он, конечно, честный малый, но уж слишком много болтает о своей ответственности, о семейной традиции и о всякой такой белиберде. Я считаю, что он скормил нам больше этого навоза, чем мы можем проглотить. Так что я предпочел расстаться с ним по-хорошему, но навсегда.– И как ты чувствуешь себя в роли владельца отеля?– Гораздо лучше, чем бедный старина Хартфорд в той же роли. Вот уж не думал, что на старости лет заделаюсь бизнесменом.– И вдобавок трезвенником? Или я ошибаюсь?– Неужели я способен выдержать еще и эту нагрузку? – лукаво усмехнулся Уинтроп.– Тогда отпразднуем, Уинти. – Паула жестом подозвала официанта. – «Столичную» со льдом, но лед отдельно.– Хорошая девочка, – одобрил ее заказ Уинтроп.Он уже успел отдышаться, поудобней разместился на стуле и осмотрелся. Он предвкушал отличный вечер. Ужин с Паулой в его собственном ресторане. Приятное чувство собственника гнало добавочные порции адреналина в его кровь. А взгляд на карточку меню даже вскружил ему голову.И одновременно с головокружением возникла боль. Как будто раскаленное железо коснулось его сердца. Потом его грудь начало стягивать, словно стальным обручем, и он стал судорожно хватать ртом воздух. Паника, охватившая его, еще больше усугубила боль в груди. Тауэр замер в неподвижности, прижав руки к тому месту, где был источник боли.Он увидел, что Паула вскочила, склонилась к нему, услышал, как она зовет его.– Уинти! Что с тобой?Он не мог ей ответить, но знал, что она уже все знает. Она все поняла, обо всем догадалась. Его Паула! Она позаботится о нем.Вокруг них уже собралась толпа. Чьи-то руки взялись за его запястье и нащупали пульс. Кто-то распустил его галстук. Знакомое лицо с пышными усами приблизилось к его лицу. Уинтроп попытался отрицательно мотнуть головой и объяснить, что это не кардиолог, а пластический хирург, но с его губ сорвался только тихий шепот. Восстановитель красоты обитателей Беверли-Хиллз не обратил внимания на слабый протест жертвы и начал распоряжаться:– Вызывайте «Скорую»! – гаркнул он первым делом, перекрывая гул голосов. Затем он нащупал в кармане и протянул кому-то связку ключей. – Отыщите на стоянке черную «Феррари-Тестаросса». Там за заднем сиденье медицинский чемоданчик. Быстрее несите его сюда. Мне нужен морфин!– Я не наркоман! – превозмогая боль, Уинтроп все-таки попробовал пошутить.Паула была не в состоянии даже пошевелиться. Она мысленно молилась, и так истово она не молилась никогда раньше в жизни. Перед ней мучился от боли единственный ей близкий человек. Пот катился по его мертвенно-бледному, искаженному страданием лицу. Он сжимал и разжимал свои маленькие кулачки, в то время как случайно оказавшийся поблизости хирург пытался снять с него пиджак и освободить вену для укола.Над толпой проплыл черный чемоданчик, а еще через несколько мгновений наркотик из ампулы перекочевал в шприц. Слава богу, вена не была закупорена. И еще раз слава богу, что хирург привез из Англии ампулы «Омнопона». Там уже давно поняли, что это единственное спасительное средство в таких случаях.На кончике иглы сосредоточился шанс для Уинтропа Тауэра выкарабкаться обратно из уже затягивающейся петли. Самое мощное обезболивающее средство в мире вторглось в его кровеносную систему и почти мгновенно дошло до сердца, раздираемого безжалостной болью. Уинтроп ощутил, что стальной обруч чуть расслабился, и он смог заполнить наконец легкие воздухом. Пот по-прежнему струился по его коже, а ледяные пальцы терзали его изнутри, но боль начала отступать. В мозгу Уинтропа засветилось нечто вроде надежды. Ему показалось, что он смог даже произнести:– Не тревожься, Паула. Это все пустяки… Я слишком увлекся пробежкой…– Уинти… Уинти… – Она опустилась возле него на колени. – Не говори ничего… побереги силы.Прибывшие врачи и санитары «Скорой помощи» проложили себе путь сквозь толпу, и дотоле пестующий Тауэра хирург сразу же уступил им место. Кислородная маска тут же была прижата ко рту Тауэра. Его подняли со стула, пронесли через расступающуюся толпу, а тяжелый баллон в руках санитаров проследовал за ним. В день своего наивысшего торжества Тауэр был так беспомощен и жалко расставался с только что приобретенным им отелем.Они втиснулись в тесное помещение фургона – носилки с больным, врач, санитары и Паула. Уинтропа завернули в кроваво-красное теплое одеяло. Он уже почти пришел в себя, и на его столь дорогом ей милом лице появилась обычная шутовская гримаса.– Не хотел бы я умирать на пурпурном ложе. Это уж слишком. Напоминает корриду или кончины варварских королей.– Помолчите, мистер Тауэр, – посоветовал ему доктор.Машина мчалась с такой скоростью, что звуки сирены, расчищающей ей путь по густо заполненному транспортом Сансет-бульвару, как бы отставали. Словно они летели на сверхзвуковом «Конкорде».Паула перехватила тревожные взгляды, которыми обменялись врачи, несмотря на их профессионально спокойное выражение лиц.– Ты слышал, что сказал тебе доктор? Помолчи, Уинти.Но он будто не слышал ее.– Послушай, Паула. Надеюсь, что это лишь первый звоночек, но все-таки ты должна знать. Ты – моя наследница. Я тебе оставляю все и думаю, что тебе этого хватит… У меня еще осталось пятьдесят миллионов после покупки «Шато». Когда меня не будет, возьми их, Паула, и позабавься на славу. Кое-кому, я знаю, ты устроишь веселую жизнь… А главное, нас с тобой будут долго помнить…– Молчи, Уинти. Прошу тебя, пожалуйста. Ты ведь не хочешь умирать?– Умирать – нет. А уйти туда, где не воняет дерьмом, наверное, придется. И не лей надо мной слезы. Это так банально… Под конец жизни я вдруг открыл, что женщины не столь омерзительные создания. Поцелуй меня.Как бы хотелось Пауле, чтобы ее губы, коснувшиеся мертвеющих уст, несли новую жизнь.– Как говорили латиняне «ин вино веритас» – истина в вине. – Уинти еще бодрился, но губы Паулы, ласкающие его щеку, ощутили, что он уже не чувствует ее прикосновений.Он ушел туда, куда стремился, – в вечный покой.
Грэхем не выглядел больше красавцем-мужчиной. Он был похож на смятую ногой капризного ребенка пластмассовую куклу, зачем-то уложенную на белоснежную простыню. Глаза его были закрыты, ему тщательно причесали волосы, а бесчисленные трубки, обеспечивающие его жизненные функции, аккуратно спрятали под больничное одеяло, оставив на виду только вобравший их в себя толстый черный кабель.Возле кровати располагался пульт управления всей системы с двумя экранами, на которых регистрировалась деятельность его мозга и сердца. Столик у кровати был девственно пуст. Ни фруктов, ни журналов, ни цветов – они были не нужны больному, да и некому было навестить его и принести все это.– Привет, Грэхем, – сказала Паула.Как говорить с тем, кто тебя не видит и не слышит? Она уже не впервые навещала Грэхема, и проблема для нее была не нова, но она заставляла себя повторять эти визиты. На несколько минут, проведенных возле его постели, она погружалась в недавнее прошлое. Она вспомнила ту первую ночь, когда он бережно доставил пьяного Уинти до постели и, подмигнув, как бы предлагал ей участвовать в общем заговоре – не злом, не коварном, а, наоборот, спасающем репутацию их общего, эксцентричного, но обожаемого патрона. «Как только он решит бросить пить, ему конец», – пошутил Грэхем тогда и оказался пророком.– Я пришла сказать, что Уинти скончался вчера вечером. Все произошло быстро, и он шутил до последнего мгновения. Сердечный приступ, инфаркт, так сказали врачи…Паула вдруг подумала, что говорит хотя и с абсолютно безжизненным существом, но все же с единственным, кто сопровождал ее из прошлой жизни к неизвестному будущему.– Мы оба любили его. Пусть по-разному, но все равно любили. А он любил нас обоих.Она наклонилась ближе, сжала в пальцах ледяную, безжизненную руку Грэхема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39