Он ожесточенно состязался с огромным и жирным немецким промышленником, разбогатевшим, по-видимому, на мыле.– Не хотите ли вы пощупать его, сограждане? Пощупать, из чего он сделан?С криками восторга соперники бросились вперед, чтобы урвать причитающийся им кусок плоти. На какое-то мгновение Лайза задумалась, так ли все было в те далекие годы, прежде чем Римская империя, чьи силы истощила постоянная жажда наслаждений, пала жертвой пришедших с севера алчных орд. Если так, то разве не следовало бы извлечь урок из истории? Может быть, эта вечеринка что-либо говорит всему свету о нынешней западной цивилизации? Об этом стоило поразмышлять.Танцы казались второстепенным дополнением к «гвоздю» вечера – аукциону рабов, но и сюда были вложены и деньги, и творческие усилия. Местом для танцевальной площадки был избран бассейн. Сама по себе эта идея не являлась сверхоригинальной: танцевальная веранда над бассейном устраивалась в Палм-Бич на многих вечеринках. Это было вполне обычно, в особенности для города, где свободной земли так не хватало. Но у фон Пройссена выбор такого решения был обусловлен не недостатком места, а более экзотическими соображениями. Танцевальная площадка была изготовлена. не из досок, а из прозрачного плексигласа. Она располагалась в нескольких футах над гладью тридцатиметрового бассейна, оставляя под собой довольно много места для купающихся, которые могли плавать под мостом и разглядывать танцующих у себя над головой. Под ногами танцующих проплывали огромные водяные лилии, а в нагретой градусов до тридцати воде кружились грациозные морские нимфы и женского, и мужского пола; их прозрачные одежды скорее открывали, чем скрывали наготу, как и было задумано. Несколько наиболее смелых гостей уже присоединились к ним, и теперь, расплющиваясь, их лица нагло прижимались к обратной стороне танцевальной площадки. Они выкрикивали пьяные шутки прямо под ногами веселящихся танцоров, которые плыли и раскачивались под спокойные мелодии оркестра Майка Карни.Лайза, твердая в своем намерении избежать и покупки рабов, и стриптиза для купальщиков, сумела собрать всех за столом, откуда можно было наблюдать за обоими спектаклями, не опускаясь до того, чтобы принимать в них участие.– Ну что, Энн, ты хотела увидеть сладкую жизнь в Палм-Бич. Вот она.Энн восторженно воздела руки.– Дорогая, это чудесно. Просто чудесно. Куда там Феллини!Лайза удивлено вскинула бровь. Энн Либерманн вела себя, как девчонка. Это было совершенно не характерно для нее, и потому настораживало. Обычно она предпочитала выступать в роли жесткой, видавшей виды дамы. Свою речь она сдабривала сочными ругательствами и ссылками на неординарные и не вполне обычные примеры из сексуальной жизни. Сейчас же она жеманно улыбалась и хихикала, как девочка-подросток на первом в жизни свидании.До Лайзы уже дошло, в чем здесь причина. Скотт. Энн Либерманн присосалась к ее сыну, как голодная пиявка. Хуже всего было подозрение, что она сама могла спровоцировать все это. Ведь это она просила Скотта «сделать что-нибудь приятное» Энн Либерманн, и, похоже, он понял ее слишком буквально. Как звали того короля, который попросил своих рыцарей избавить его от докучливого священника? Он и не ожидал, что они воспримут его пожелание так дословно. Или ожидал? Как бы там ни было, позднее он потребовал для себя за это наказания. Нужно ли ей тоже взять на себя ответственность за все? Мальчик боготворит ее. В этом его трагедия. Ведь по какой-то причине, которая ей самой всегда была не вполне понятна, она абсолютно не в состоянии ответить ему любовью. В этом ее трагедия. Снова и снова она пыталась полюбить его. Все необходимое для этого наличествовало. Он был слишком хорош, чтобы можно было в это поверить. Потомок Стэнсфилдов – сон, который хочется смотреть бесконечно. Искушен в жизни, но раним, обаятелен, но полон сомнений. Все это должно было просто притягивать мать.Однако напрасно она искала в себе хоть искорку материнских чувств. Там, где полагалось быть любви, была лишь тьма, место тепла занимал холод. Ее безразличие к собственному сыну было больше, чем слабостью, она граничило с болезнью. Лайзе было, к тому же, известно, что эта болезнь неизлечима и что никакой терапией нельзя создать нечто из существующего в ее душе ничто. Может быть, если бы он не был так похож на Бобби… Каждый день эти серо-голубые глаза напоминали ей о прошлой любви и по-прежнему жгучей потребности отомстить человеку, который был отцом ее сына, и его отвратительной жене.Лайза с усилием прервала эти неприятные размышления. Возможно, она просила у сына слишком многого, но уж, по крайней мере, этот уик-энд Энн Либерманн запомнит на всю жизнь.В мерцающем свете свечи Лайза с интересом наблюдала, как Энн Либерманн цепляется своими короткими пальцами за ее сына, как ее квадратный подбородок нависает над его плечами, обтянутыми безупречным смокингом. А под столом ее широкое бедро наверняка прижато к его ноге.– Лайза, я думаю, твой сын – самая восхитительная штучка из того, что мне когда-либо доводилось видеть. * * * Ты знаешь, сегодня я видела, как он взлетает на волне Он самый лучший в мире. Я сидела на пляже, и меня в буквальном смысле пронзило.Все, за исключением Скотта, засмеялись. Его только что назвали «штучкой». Боже, как она ужасна!Для автора романов, который раньше работал с издательством «Нопф», это было уж слишком. Вообще, большая часть из того, что говорила Энн, было для него слишком.– Послушайте, Энн, вам следовало бы более уважительно относиться к языку, – сказал он. – В буквальном смысле «пронзило» означает, что вас проткнули насквозь.– Уж кто-кто, а я-то тщательно подбираю слова и хорошо все обдумываю! – выкрикнула Энн. Загадочно закатив глаза, она метнула себе в рот огромный кусок белуги на ломтике хлеба.Смысл этих слов должны были понять все. Все и поняли. Всем, для чьих ушей предназначались эти слова, они были хорошо понятны. Поняли их все. Но к общему, несколько смущенному смеху не присоединились Лайза и Скотт. А Энн разоткровенничалась, стремясь нажить капитал на том, что на ее блестящую от пота физиономию упали лучи софитов.– Между прочим, Лайза. У меня появилась замечательная идея относительно новой книги. Серфинг. И все. Серфинг и люди, занимающиеся им. Что ты по этому поводу думаешь?– Я думаю, для начала нам надо бы знать, будет ли эта книга издаваться компанией «Блэсс», – лукаво ответила Лайза.– Дорогая, конечно же, это будет книга компании «Блэсс», и Скотт может помочь мне подготовить для нее материал. Я думаю, такая книга потребует ужасно много подготовительного материала.Рука ее у всех на виду гладила лежавшую на алой скатерти руку Скотта. Скотту потребовались сверхчеловеческие усилия, чтобы не убрать руку. Триумф на лице матери вознаградил его за это полностью. Ради этого он был готов на все.Лайза поспешила расставить все точки над «i».– Конечно, будем считать, что мы договорились, Энн. Скотт займется подготовительной работой, а компания «Блэсс» возьмет на себя издание книги. Пожалуйста, проинформируй об этом этого своего всемогущего агента.Она повернулась к сыну. Настал черед бросить ему кусок сахару. Только что он сделал компании «Блэсс» миллион долларов.– Нам необходимо предусмотреть для тебя комиссионные, дорогой. За то, что ты способствуешь появлению у авторов свежих идей.Но ощущение вины резануло ее, как нож, при виде рабского обожания, которое вспыхнуло в ответ в глазах сына. Глава 18 В галерее «Нортон», почти полностью финансируемой на деньги Палм-Бич и, к несчастью, расположенной не на той стороне озера Уорт, западная и восточная части города встречались и настороженно смешивались. И снаружи, и внутри здания все говорило о его прекрасной родословной. Выстроенное в стиле неоклассицизма, оно вмещало в себя одну из самых замечательных коллекций современного искусства, какие только были собраны вне основных культурных центров, таких, как Нью-Йорк, Малибу и Хьюстон. Окрестные поблекшие дома резко контрастировали с ним. Бурный, суматошный рост Уэст-Палм-Бич по некоторым причинам шел преимущественно в северном направлении, а ветхие и отслужившие свое жилые дома и заводские склады все еще цеплялись за здание галереи, словно проржавевшие леса за подлежащий реставрации шедевр архитектурного искусства. На полированных деревянных панелях, которыми были отделаны стены холла при входе в галерею, гордо значились имена ее благодетелей. В этом списке почти полностью повторялись фамилии из раздела светской хроники газеты «Палм-Бич дейли ньюс». Это было одним из немногих мест на земле, где фамилии Стэнсфилд и Блэсс с трудом пытались ужиться вместе – их близость в списке являлась глубоким контрастом тому безбрежному морю, которое разделяло их в реальной жизни.Хотя Скотту больше по душе была кричащая самоуверенность известной коллекции Джилберта и Джордаш, он не мог не согласиться с матерью, что Пикассо великолепен.– Конечно, некоторые по-прежнему относятся к Пикассо с усмешкой и считают его торговцем, который стремился продать свои картины втридорога. Но посмотри-ка на дату – вот на этом полотне. Тысяча девятьсот двадцать четвертый год. Оно было написано на три года раньше, чем соседствующая с ним картина Брака, а в то же время и сюжет, и техника исполнения почти одинаковы. Удивительная текстура. Восхитительно богатая палитра красок.Лайза говорила с авторитетностью эксперта. Ведь в Европе она изучала не только издательское дело. Все это началось в Париже с восторженных и таких понятных лекций Мишеля Дюпре. В Лондоне ею уже никто не руководил, но после Парижа знания ложились на прочный фундамент. Лайза набрасывалась на музеи Европы, как голодная львица. Она жадно впитывала в себя все, что было в Прадо, в ленинградском Эрмитаже, в галереях Флоренции. Галерея «Нортон» не могла и мечтать встать с ними в один ряд, но в ней имелись картины, которые оказались бы к месту на стенах самых знаменитых музеев мира. Это полотно Пикассо было одним из таких.Лайза взмахивала изящными пальцами, подчеркивая свои слова, а Скотт с благоговением смотрел на нее. Ни одна из картин не могла сравниться с его матерью. Ни один художник не решился бы на попытку добиться сходства. Даже если бы ему удалось точно передать внешность, он не увидел бы беспрестанно излучаемой ею энергии и этой суровой целеустремленности, которая окружала ее искрящейся и холодной, как лед, оболочкой. Что двигало ею, оставалось тайной. Откуда брались силы для такой динамики, мощи порыва вперед, благодаря которой все препятствия сметались с ее дороги и устранялось любое противодействие? Он никак не мог найти ответ на этот преследовавший его вопрос, хотя искал он его всю жизнь. Так или иначе, но он чувствовал, что ответ даст ему ключ к пониманию своих собственных жизненных устремлений. Как только тайные запросы матери перестанут быть для него секретом, тогда и собственные желания окажутся на грани осуществления. Как только ему откроется ее цель, он сразу обратится в ее рыцаря, сделает ее мечтания своими, а когда ее фантазии превратятся в реальность, ему, Скотту, можно будет всю оставшуюся жизнь нежиться в лучах ее благодарности. Заря этой благодарности возвестит о новом появлении его на свет Божий – любимого и желанного сына, а воссоединение сына и матери станет – обещанием вечного блаженства.Мать прошла вперед, чтобы насладиться чудным полотном Матисса, а Скотт задержался у необычного скульптурного портрета работы Пикассо. В мысли его внезапно ворвался холодный и резкий женский голос.– Снова по эту сторону моста, Лайза? Не можешь прожить без этих задворок? – В голосе звучало ехидство. – Удивительно, чего можно достичь, выйдя замуж за старца. Но тебе ведь известна поговорка: «Счастье не купишь за деньги». А из девки они ни за что не сделают леди.Оказавшегося, весьма кстати, в стороне, метрах в шести от матери, Скотта словно ударило взрывной волной. Он не поверил своим ушам. «Что это? Какая-то добродушная шутка, веселое подтрунивание старой Вернон подруги?» «Ничего подобного», – говорил тон голоса, жестокий и высокомерный. А личность говорившей подтверждала это.Это была Джо Энн Стэнсфилд, жена сенатора Стэнсфилда, покровительница искусства, весьма аппетитная на вид и брызжущая ядом сквозь плотно стиснутые зубы.Первым побуждением Скотта было выйти вперед и врезать ей так, чтобы она не встала. Но он словно прирос к полу. Нечто, пересилившее эмоции, не давало ему, как библейской жене Лота, сдвинуться с места. Где-то в глубине вырвался на свободу дикий зверь любопытства. Скотт инстинктивно почувствовал, что сейчас узнает нечто жизненно важное для себя. Это было страшное чувство – обжигающее предвидение, что он стоит на краю важного открытия. Джо Энн Стэнсфилд и ее муж Бобби. Мать не переваривала обоих, но он так и не знал, почему. Она никогда не ходила на приемы, если знала, что они тоже там будут, и никогда не приглашала их к себе, даже на благотворительные балы, когда в списки приглашенных включались все подряд, без особого разбора. Временами это вызывало у него любопытство, но потом он решил, что это не важно. Кто-то тебе нравится, кто-то нет. Все очень просто. Так было до этой минуты.Словно маленький ребенок, прильнувший к замочной скважине, Скотт с ужасом наблюдал за разворачивающейся у него перед глазами сценой.Застигнутая врасплох неожиданной словесной атакой из-за угла, Лайза на миг побледнела, но быстро пришла в себя, и краска уже возвращалась на ее щеки. Она повернулась лицом к своему врагу – тигрица, готовая к прыжку, дичь, готовая превратиться в охотника.– Да ты и сама являешь собой блестящую иллюстрацию правдивости собственных слов, Джо Энн. Однако в отличие от тебя, у меня и мысли никогда не было скрывать свое происхождение. Напротив, я горжусь им.Лайза бросилась в контратаку, выпрямившись в полный рост, с вызовом откинув назад голову, гордая и неустрашимая. Однако не невредимая. Скотт видел, что коварное нападение оставило свой след. Никогда прежде не видел он своей матери в подобной стычке на тропе войны. Это была загадочная и пугающая сцена, но ее предстояло пережить. И все же он не пришел ей на выручку, подсознательно убежденный, что то, чему он оказался свидетелем, лишь неизбежная прелюдия к мощным и более жарким будущим битвам, где понадобится его помощь.Спокойно глядя Джо Энн в глаза, Лайза сделала свой второй выстрел.– Единственное, что изменилось, Джо Энн, так только то, что ты теперь берешь плату побольше. Предоставляемые же услуги нисколько не изменились.– Что? Что? – не веря своим ушам взвизгнула Джо Энн. – Ты назвала меня шлюхой? Ты осмелилась назвать меня шлюхой?Словно с находящегося на орбите звездолета. Скотт наблюдал за всем этим и ждал.– Брось, Джо Энн, ни для кого это не новость. Ты промышляешь этим с незапамятных времен. – Лайза торжествующе улыбнулась.Стычка, которой она не искала, была закончена, и верх одержала она. Теперь было самое время удалиться. Но отнюдь не отступить. Казалось, стоявшая перед ней Джо Энн вот-вот взорвется и закидает своими останками всю коллекцию галереи «Нортон».Лайза повернулась и пошла к сыну; походка ее была ровной, шаги размеренными. А в спину ей летел крик разъяренной Джо Энн:– Ты никто, вылезшее из ниоткуда, Лайза Старр! Никто из ниоткуда!Через плечо матери Скотту открылось поразительное зрелище.Джо Энн Стэнсфилд – ее красивое лицо было искажено ужасной гримасой злобы – медленно опустилась на колени, словно собиралась молить Бога, чтобы тот сразил ее врага молнией. Здесь, посреди безлюдной галереи, отрешенная от всего, кроме ненависти, она посылала эту ненависть, истовую и незамутненную, в спину его матери. Сила этой ненависти не поддавалась описанию.Когда Лайза дотронулась до его руки, Скотт почувствовал, что пальцы матери дрожат. Такая чистая, ничем не прикрытая агрессия никого не могла оставить спокойным.– Пошли, дорогой, нам пора.Тон у матери был обычный. Однако когда она потянула Скотта за собой, голос ее изменился. Он был по-прежнему спокойным и тихим, но по страстности не уступал ярости Джо Энн.– Молю Бога, чтобы скорее наступил день, который избавит меня от этой ужасной женщины, – промолвила Лайза.Скотту показалось, что только сейчас мать впервые заговорила с ним. * * * В Палм-Бич сердце любого дома делилось не на четыре, а на две части. Первая, конечно же, столовая. И еще бассейн. Особняк, принадлежавший Блэссам, как и многие другие дома на Саут-Оушн-бульвар, мог похвастаться парой бассейнов. Один, с морской водой, устроенный по соседству с пляжным домиком с южной стороны от проходившей вдоль океана дороги, считался «повседневным» и предназначался для детей, шумных игр, надувных лодок и кругов. Что же касается расположенного за домом бассейна с пресной водой, который прятался среди зарослей банановых, лимонных и грейпфрутовых деревьев и был защищен от морских ветров, то здесь все поддерживалось в строгой изысканности, и ничто не могло нарушить спокойной безмятежности и устрашающей четкости установленного здесь порядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52