Джереми осматривал сантехнику. Я уже отошла от эмоционального шока, полученного в спальне, и заметила предмет из тикового дерева. Я подошла ближе, чтобы рассмотреть получше.
– Что это? – спросил Джереми. – Прикроватный столик?
– Письменный столик, – сказала я, открыв панель и продемонстрировав ему гнезда под ручки и склянки с чернилами, вырезанные из палисандра и выложенные внутри перламутром. – Торговцы антиквариатом обожают такие столики, – сказала я. – Они пользовались одинаковой популярностью у домохозяек и генералов на протяжении не одного столетия. Такой столик можно просто сложить и взять с собой в поездку, чтобы прорабатывать планы свержения правительств и революционных заговоров. На каждой остановке в пути люди писали письма, ведь телефонов раньше не было, как и телеграфов. Эта красота, как мне кажется, из Англии и сделана в конце семнадцатого века. Возможно… – Я открыла ящичек, где обычно хранили чистые листы бумаги, и замерла.
Бумаги там не оказалось, зато на меня смотрели с фотографий два лица – мое и Джереми.
– Погоди-ка! – воскликнул Джереми. – Это же мы на пляже! – Мы склонились над фотографиями. – Кто-то сфотографировал нас, а мы даже не знали. – Мне стало не по себе.
У Джереми, видимо, в голове роились те же мысли.
– Похоже, двоюродная бабушка Пенелопа сфотографировала нас исподтишка.
– Я выгляжу как пугало рыжеволосое, – простонала я.
– А я как тощая глазастая швабра, – вымолвил Джереми.
Я перевернула фотографии, чтобы сверить дату. Но с обратной стороны моей фотографии было нацарапано чернилами лишь «Пенни без зубного моста», а на обратной стороне фотографии Джереми – «Музыкант, как и его отец», на что Джереми хмыкнул. Других фотографий в ящике не оказалось. Только визитка из юридической конторы Джереми с адресом и контактными телефонами.
– Джереми, – начала я загадочным голосом, – она как будто знала, что мы придем вместе. Может быть, она хочет, чтобы мы узнали что-то об этом месте и ее жизни? – Чем больше я над этим думала, тем больше мне нравилась эта идея. – Иначе зачем она отдала тебе дом, а мне гараж?
Он посмотрел на меня.
– А Ролло мебель, не забыла? Нет ничего мистического в том, чтобы разделить имущество между кровными родственниками и ничего не оставить правительству, Пенни, – спокойно сказал он. – Не стоит романтизировать ситуацию. Большинство людей просто продают то, что переходит к ним по наследству.
– Фу, – сказала я разочарованно. – Ты же не посмеешь продать эту чудесную виллу?
– Это уж вряд ли, – признался Джереми. – Она замечательная. Интересно, остальное тоже в хорошем состоянии? Пойдем, посмотришь другое имущество, – сказал Джереми и повел меня в другую комнату.
Мы стали давать имена каждой спальне. Первая стала Розовой комнатой из-за розочек на обоях. Следующую мы окрестили Комнатой взятия Бастилии, потому что она была в красно-синих тонах. За ней шла Комната Ренессанса, поменьше размером, там на потолке была плитка, с которой из-за облаков выглядывали купидоны.
– Довольно мило, – заметил Джереми.
– Итальянская, – сказала я о плитке. – Раньше такое делали для людей, которых любили. Для невест или детей, даже для новорожденных. Разрисовывали потолок чем-нибудь приятным, чтобы, просыпаясь, любимые видели это.
Следующую комнату мы назвали Японской. На обоях были нарисованы пагоды и маленькие женщины с бумажными зонтами на изогнутых мостах. Все четыре комнаты располагались в ряд, с выходом на балкон с одной стороны и в холл с другой. Для трех гостевых комнат была одна ванная в конце коридора в бледных тонах цвета морской пены, с таким же старомодным туалетом и более узкой ванной, нежели у хозяйки. Некоторых плиток в полу недоставало.
Мы вернулись вниз и обнаружили под каждой лестницей по двери. Справа за дверью оказалась кладовка, где не было ничего, кроме старой грязной швабры. Левая дверь вела в столовую с тяжелыми опущенными шторами темно-красного цвета и длинным столом, вокруг которого мы насчитали восемь страшных на вид стульев с деревянными спинками.
За столовой оказалась кухня, откуда наружу вела дверь. За дверью мы обнаружили веранду, где хранился садово-кухонный инвентарь – корзина, лейка, садовые ножницы, перчатки. С веранды спускались каменные ступени, а за ними, если продраться через жасминовые заросли, можно было обнаружить заброшенные грядки с зеленью.
Кухня больше других помещений нуждалась в ремонте. Здесь стояла древняя черная печь, ржавая раковина, старый холодильник, за которым обнаружилась кладовая для продуктов. Из кладовой вниз, в винный погребок, вела лестница, на которой доски прогнили и скрипели. Джереми включил фонарик, и мы увидели несколько пыльных бутылок старого портвейна и шерри, но в основном полки пустовали. Лишь паутина со страшными пауками заполняли некоторые из них.
– Похоже, бабушка Пен и ее дружки выпили все вино, – одобрительно кивнул Джереми.
Я боялась наткнуться на колонию пауков-убийц, поэтому с удовольствием покинула погребок.
Мы вернулись в столовую, и Джереми раздвинул шторы. Поднялась пыль, и мы закашлялись, но оно того стоило! За шторами обнаружились застекленные двери, а за ними внутренний дворик со сланцевым покрытием. На каменном полу стояли большие терракотовые цветочные горшки, стол на чугунных ножках и стулья. Ниже, под ступеньками, виднелся старый маленький пруд, выложенный плиткой и сейчас заполненный лишь опавшими листьями.
С дальнего края прудик атаковали заросли кустарника, и, похоже, владения там заканчивались. Со всей осторожностью мы пробрались за кусты и обнаружили, что эта вилла, как и оливковые фермы, которые мы видели по дороге, просто один из многих кукольных домиков, примостившихся на выступах скал. Домики виднелись под нами, над нами, и все они примостились на выступах-ступенях, выглядывая на великолепное Средиземное море. Яркое рыжее солнце сладко опускалось в синие воды, оставляя золотую дорожку от самого горизонта, соединяя море с сушей.
– О, Джереми! – выдохнула я. – Как это красиво, правда? Ты рад, что тебе так повезло?
– Да, – сказал он просто. – Да, и еще раз да.
Я закрыла глаза и вздохнула. Когда я открыла их, то увидела, что он смотрит на меня с улыбкой.
– Ты ничего не забыла? – спросил он. – Гараж, девочка моя.
Я скосила на него глаза.
– Я уж думала, ты никогда не спросишь, – хмыкнула я. – Видишь, как я умею держать себя в руках?
Мы пошли через лужайку к гаражу. Это был странного вида сарай, абсурдная, маленькая копия дома. Только крыша была под каким-то невероятным углом, словно шляпа на подвыпившем госте. Джереми пришлось снять деревянный брус, который блокировал двустворчатые двери. Дубовые двери оказались на удивление тяжелыми, да еще и провисли. Но нам все же удалось их открыть. Джереми вошел первым, светя фонариком, и я пошла следом. Но затем он так внезапно остановился, что я налетела на него, врезавшись в спину.
– Что там? – выкрикнула я.
– Гости, – сказал он неестественно спокойным тоном. – Смотри.
Впереди стояла машина, как ей и полагалось стоять, капотом к нам. Но когда Джереми посветил выше, я увидела два красных глаза, глядящих на нас из темноты. Глаза эти были неживые, немигающие, словно у пришельца с Марса. Пока я стояла в ступоре и смотрела, змея с шипением поползла по крыше, спустилась на капот, на землю и стыдливо скрылась в дыре, которая виднелась в каменной стене гаража. Через эту щель светило солнце, и нам стало понятно, как гад оказался здесь.
– Змея! – взвизгнула я уже без особой надобности.
– Вот и твоя первая собственность, – сказал Джереми и посветил на машину.
Одна фара была разбита, и из нее торчала высохшая трава. Надеюсь, это не змеиное гнездо. Я поймала себя на том, что хожу на цыпочках на тот случай, если здесь окажутся другие змеи.
– Надеюсь, мы не наткнемся здесь на бешеного енота или еще какого зверя? – спросила я нервно.
Но Джереми подошел ближе к машине и посветил на капот, на котором мы увидели серебристый узор, напоминающий ящерицу, поднявшуюся на задние лапы.
– Бог мой, – выдохнул он. – Так и есть. Поверить не могу, но это действительно она.
– Кто «она»? – спросила я.
– Это «драгонетта»!. – победоносно воскликнул Джереми, огибая машину и воодушевленно осматривая рулевое колесо, зеркало заднего вида и дверные ручки. – Навскидку я бы сказал, что это год 1936-й. Готов поспорить, что бабушка Пенелопа – единственный владелец, а это уже удача. – Он заглянул внутрь. – Хотя состояние довольно запущенное. Ух ты! Уверен, что чехлы из натуральных конских волос. Похоже, там жили мыши, но теперь, слава Богу, никого нет. Но они порвали кожу на руле и нагадили везде.
– Только не трогай руками, – сказала я, вспомнив неприятную статью, которую читала об этом.
– Я никогда не трогаю экскременты, – мрачно заметил Джереми.
– Да нет, чехлы из конского волоса, – сказала я. – Я слышала, от этого можно заболеть сибирской язвой.
– Чепуха, – отмахнулся он. Машина нравилась ему все больше с каждой минутой. – Это мы починим. Бог ты мой, настоящая «драгонетта»! Вот так находка! Двигатели у этих машин были мощными для своего времени, а сами они были легкими, с каркасным деревянным корпусом, сделанным вручную. А мощность и легкость означают, что машина просто парит над дорогой. Эти двигатели делали так, чтобы они служили вечно. Уже потом их стали устанавливать на самолеты. – Джереми почти по пояс нырнул внутрь через дверное окошко, но затем вылез и посмотрел на меня почти строго.
– Ты хоть знаешь, как тебе повезло унаследовать такую машину? – спросил он требовательно.
– А что? Она так дорого стоит? – удивилась я.
– Чтобы прилично заработать на ней, нужно много вложить, – сказал он рассеянно. – Дело не в деньгах, девочка моя. А дело в том, что во всем мире ты, возможно, одна из десяти владельцев подобной машины. – Он неожиданно улыбнулся: – Неужели я все-таки нашел антикварную вещь, о которой знаю больше тебя?
– Нашел, – подтвердила я.
А я ведь почти забыла о его мальчишеской страсти к автомобилям. В детстве он собирал наклейки с машинами и вырезки из автомобильных журналов, а также номера с автомобилей, которые уже давно не выпускаются, такие как «паккарды», «РЕО» или «франклины». Джереми мог выдать статистику по любому автомобилю: год первого выпуска, год снятия с линии, объем двигателя, общие характеристики – обычные дети знают столько разве что про бейсбол. Когда он начинал говорить о своих любимых машинах, то привычная для него размеренность речи уступала место страсти и словоохотливости. Но насколько я помню, он держал свою страсть в секрете от взрослых, видимо, предвидя неодобрение отца.
– Джереми, – сказала я, – ты когда-нибудь говорил двоюродной бабушке Пенелопе о том, как сильно ты любишь ретроавтомобили?
– Хм, – хмыкнул он рассеянно, все еще изучая машину. – Конечно, нет. С чего вдруг? Кто же знал, что она все эти годы прятала у себя в гараже такое сокровище?
Мы осмотрели машину еще раз уже вместе. Она воистину была изящна: черно-синий корпус, широкий роскошный салон из кожи с чехлами из конского волоса, деревянная приборная панель и огромный руль. А кроме того, огромное количество всевозможных эффектных штучек, которые в наши дни в машины никто не устанавливает. Хорошее старое авто с налетом величия. Эта машина заслуживает того, чтобы ее восстановили и обожали. Я понимала, что чувствует Джереми, – словно мы нашли в заброшенной конюшне прекрасную скаковую лошадь, которую хочется накормить, напоить, вычистить и отвести в достойную конюшню.
Мы с энтузиазмом исследовали бардачок и обнаружили там старую дорожную карту на тонкой ветхой бумаге, которая практически рассыпалась у нас на глазах.
– Это же Альпы! – воскликнула я радостно. – Интересно, она каталась на горных лыжах? В ее время по европейским склонам любил покататься Хемингуэй. Он частенько забирался в какую-нибудь глухомань, где не было подъемников и нужно было идти вверх пешком только для того, чтобы съехать с горы за пару минут. Он говорил, что нужно иметь сильные ноги, чтобы быть хорошим лыжником. Эй, смотри, тут какие-то пометки карандашом сделаны. Похоже, она изъездила все склоны во Франции, Италии и Швейцарии.
Я сидела на пассажирском сиденье, и моя нога задела что-то внизу. Я просунула руку и очень осторожно достала вещь, чтобы посмотреть, что же это такое. Оказалось, что это деревянный солдатик. Он был сделан из цилиндрических чурбанчиков, соединенных друг с другом леской. Так что если снять с него шляпу, то руки и ноги сгибались в суставах, а голова запрокидывалась. При этом вся конструкция издавала стук и скрип. У солдатика были черные нарисованные глаза и усы, а также красные нос и рот и еще яблочно-красные щеки.
– Взгляни, Джереми! – сказала я, дергая за леску. – Это игрушечный солдатик.
– Ценная вещица? – спросил он.
– Да не особо. Такие часто встречаются, хотя эта кукла старая. Я бы сказала, что ее сделали на континенте меж двух мировых войн. – Я перевернула солдатика, чтобы посмотреть на его ступни. – Да, его сделали во Франции.
Джереми проверил багажник, который он назвал «башмаком», и нашел там старую корзинку для пикников, обитую изнутри мягкой кожей. Внутри лежали хрустальные бокалы для шампанского, древний ржавый штопор, солонка и перечница.
– А этот экипаж может снова ездить? – спросила я.
– Конечно, – сказал Джереми.
Мне понравилась идея кататься не спеша на этой древности по окрестностям. Джереми нежно похлопал по машине, обходя ее в очередной раз. Святой Петр, он даже по вилле так не вздыхал!
Мы продолжили осмотр гаража. Джереми объявлял вслух каждую находку: ржавые грабли, лопаты и прочий садовый инвентарь, а еще старые складные стулья. Я продолжала составлять список всего, что мы находили, как и в доме до этого. Но в душу закралось такое чувство, словно мы вторглись в чужую жизнь, словно машина подглядывала за нами, словно она стеснялась своего возраста, ведь когда-то она была так же молода, как и двоюродная бабушка Пенелопа в свое время. А теперь она ржавеет в ожидании своего водителя, который уже никогда не придет. Только сейчас я в полной мере поняла, что бабушка Пенелопа, которая была такой жизнелюбивой, ушла навсегда. А если она умерла, то точно так же могу умереть я, и Джереми, и все, кого я знаю и люблю.
Джереми называет это «меланхолией историка». Она, меланхолия, приходит в странные времена, но ты всегда чувствуешь ее появление. Особенно часто это случается, когда ты сидишь где-нибудь в библиотеке со старой книгой или в антикварном магазине, где случайно наткнулся на старинные карманные часы с надписью от одного незнакомца другому, с надписью очень л ич ной, но для тебя ровным счетом ничего незначащей – на тебя накатывает вдруг понимание того, что все это лишь обломки жизни давно умерших людей. И люди эти, как и ты, верили, что будут жить вечно.
И на тебя наваливается вдруг тяжесть и тьма, и тебе хочется бежать со всех ног на свет, где ты сможешь глотнуть воздуха и убедить себя, что ты еще не помер. Эрик говорит, что это полезно – потому что таким образом жизнь предупреждает вас, что смерть – это плохо, что вы подошли слишком близко, и вы, живые, не должны дышать пылью мертвых, но должны строить свою жизнь под лучами солнца. А Тимоти добавил бы: «А еще пить и кутить».
Я не выбежала из гаража, только замолчала.
– Что ж! – воскликнул Джереми, отряхивая с рук пыль.
Я передала ему свои записи, на что он заметил, что отправит их Северин, а та напечатает официальный отчет. Он с трудом закрыл тяжелые двери и поставил на место задвижку.
– Ты как, в порядке? – спросил Джереми удивленно. – Ты какая-то притихшая.
– Все хорошо, – ответила я, радуясь, что нахожусь среди живых, среди цветов и деревьев.
Мне вспомнилась двоюродная бабушка Пенелопа, которая так любила смеяться и сплетничать.
– Жизнь до невыносимости коротка. Бабушка Пенелопа была молодой и счастливой, а потом хлоп, и ты узнаешь…
Джереми взял меня за руку:
– Я знаю, милая. «Взбодрись», – сказала бы бабушка Пенелопа. Идти немало миль до сна… Давай осмотрим все еще раз, прежде чем уезжать.
Мы пересекли лужайку, которая уже была сырой из-за росы или что там еще появляется на листьях по вечерам. Золотая дорожка от солнца на воде исчезла. На ее месте появился серебряный хвост луны. Я представила, как под ним резвятся рыбки на пути к глубине. Мы остановились, замолчав. Небо над нами становилось темнее. Но мы, как в детстве, не замечали этого, пока разом не опустилась ночь. Цветы начали источать неуловимый ночной аромат. Все вокруг наполнилось пением ночных птиц, цикад, сверчков, и мне даже показалось, что я услышала, как ухает сова.
А затем вокруг начали зажигаться огни. Это включали электричество на виллах вокруг нас. Было что-то милое и успокаивающее в этом мерцании огней, словно звезды подмигивали нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30