Он широким жестом руки обвел комнату, и Коррин посмотрела вверх на высокие потолки и усмехнулась.— Я обещаю тебе, — повторил Малькольм, — все, чем я владею, перейдет к тебе, моя принцесса. Ты останешься со мной навсегда?— Конечно, я непременно поступлю так, папочка, — добавила она, а он поцеловал ее в щеку. — Но ты также должен выполнить мою просьбу, папочка.— Проси, что хочешь, принцесса, все, чего не пожелает твое маленькое сердце.— Ты знаешь ту особую комнату наверху, папочка? Ту, которая всегда заперта? Я хочу, чтобы она стала моей! Это возможно? О, пожалуйста, скажи «да» прямо сейчас, и я перевезу туда все свои вещи сама, — добавила она, хлопнув при этом в ладоши.Ее лицо раскраснелось.— Какая комната? — спросил Малькольм, предвидя ответ.— Та комната с лебединой кроватью. О, как она прекрасна!Малькольм побагровел, а губы его побелели.— Нет, нет, — ответил он, стиснув зубы. — Тебе не следует входить туда и находиться там.— Но почему? — лицо ее искривилось в разочаровании, к чему она не успела привыкнуть.Она стиснула руки в кулачки и ударила ими по коленям. Ее руки всегда выдавали ее эмоции. Иногда они, казалось, существовали вне ее, вращаясь и поворачиваясь из стороны в сторону совершенно произвольно.— Это — плохая комната, скверная комната, — сказал Малькольм, не осознавая, что тем самым он лишь подогревает ее интерес.— Почему? — спросила Коррин.— Потому что там витает скверный дух второй жены моего отца. — Малькольм произнес эту фразу так, что каждое слово в ней звучало пугающе. — А она была непорядочной женщиной, — заключил он.— Почему она не была порядочной женщиной? — шепотом спросила она.— Это неважно. Есть вещи, о которых тебе еще рано знать, — добавил он.— Но, папочка, я уже совсем большая девочка. Мы знаем, что привидений не существует. Я не верю, что в этой комнате обитает привидение. Разреши мне переселиться туда, а если ты веришь, что там обитает привидение, глупый папочка, то я его отпугну от тебя.— Я больше не хочу говорить на эту тему, Коррин. Немедленно оставим этот разговор.— Но я хочу жить в этой комнате, — настаивала она. — Это самая красивая комната в доме; я хочу, чтобы она стала моей.Она убежала от Малькольма, а слезы ручьем текли по ее щекам.С этого времени, стоило лишь Малькольму отлучиться ненадолго из дома, как я тут же разрешала Коррин войти в лебединую комнату. Мне показался забавным ее интерес к ней. Она любила сидеть возле роскошного стола и делать вид, будто она взрослая, полная хозяйка Фоксворт Холла, готовящаяся к шикарному балу.Я знала, чем она занимается там, поскольку потихоньку подглядывала за ней в то маленькое отверстие в стене за картиной в трофейной комнате Малькольма. Конечно, Коррин и не догадывалась, что я шпионила за ней. Она присаживалась за искусно отделанный столик, расчесывая свои волосы щеткой Алисии. Однажды, закрыв за собой дверь, она сбросила с себя одежду и надела одну из ночных сорочек своей бабушки. Она затянула кружевные завязки лифа, чтобы сорочка не упала. Я поняла, как свободно она себя чувствует в ней, с каким волнением она прикасается к бугоркам наливающихся грудей и к маленькому животу. Она закрыла глаза, а на лице ее отразился экстаз, совсем не характерный для столь юного возраста. Она прошествовала, словно сказочная принцесса, которую вылепил Малькольм, и воцарилась на лебединой кровати, где довольно быстро заснула.Я следила за тем, как ее грудь то поднимается, то опускается, и подумала о том, что в этой же постели Алисия занималась любовью с Гарландом. Возможно, Малькольм был прав; здесь действительно обитали привидения; возможно, именно в ту самую минуту дьявол завлекал Коррин в свои сети.Я следила за ней украдкой; я не мешала посещать ей эту комнату и надевать старые платья Алисии и матери Малькольма. В глубине души я осознавала, что здесь обитал не просто дух Алисии или Коррин — казалось, сам дьявол пришел сюда, чтобы испортить и развратить мою маленькую дочь. САМЫЙ ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ — Мама, мама, я стала женщиной!Я была в саду, срезала последние летние хризантемы. Мой сад буйно расцвел в этом году, может быть, оттого, что мои дети все лето были дома со мной, и мы часто работали вместе, подкармливали и поливали цветы, пололи сорняки. Особенно высокими и гордыми казались мои элитные хризантемы — некоторые из них достигали полутора метров в высоту, они были чудесного цвета лаванды, солнечно-желтые, пурпурно —красные. Мал умолял меня принять участие в окружной цветочной ярмарке:— Ты будешь королевой хризантем, мамочка, само собой разумеется.Коррин тоже уговаривала меня принять участие в ярмарке, но я отказывалась. Я хотела сохранить эти цветы для нас, нашего дома, хотела сделать нашу жизнь ярче, чтобы подчеркнуть то счастье, которое наши дети принесли под мрачные своды Фоксворт Холла. Очень скоро наступит сентябрь, и дети разъедутся, вернувшись в свои пансионы, а Мал будет учиться в Йелльском университете, где станет воплощать те честолюбивые амбиции, которые возлагал на него Малькольм с того самого дня, когда сын появился на свет. Я отрезала лишь несколько мохнатых цветочных шапок, когда ко мне подбежала взволнованная Коррин, ее золотистые кудри развевались на ветру, как радуга, сплетенная из солнечного света.— Мама, я стала женщиной!— Дорогая, о чем ты говоришь?— Мама, у меня появились признаки женственности. Сердце мое остановилось, и я обернулась, дрожа от испуга.— Мама, у меня…Лицо ее раскраснелось, большие голубые глаза были полны удивления и восторга, и она застенчиво хихикала.— Мама, у меня появились месячные. Отныне я настоящая женщина.Наклонившись, я обхватила ее руки своими руками. Я была ошеломлена. Коррин исполнилось четырнадцать лет, и она гордилась, что стала взрослой. Как же остро переживала я вместе с нею ее радости. У меня все было по-другому. У меня месячные появились только в шестнадцать лет, когда моей мамы уже не было на свете, и мне не с кем было поделиться своей маленькой тайной.— Мама, сплети мне венок, чтобы отпраздновать это событие. Разве ты не так праздновала этот день в пору своей юности?Коррин стала собирать цветы, которые я срезала, сплетая вместе стебельки, добавляя бутоны различных оттенков, чтобы получился праздничный венок. Я наблюдала за ней с горько-сладким чувством зависти и нежности. Мне совершеннолетие преподнесло лишь терновый венец. По правде говоря, я стыдилась появления менструаций, скрывая это от всех, от отца и прислуги, стыдясь и мучаясь от того, что кому-нибудь станет известно о моем обращении к Богу и призыве помочь мне остаться маленькой девочкой. Я не хотела быть женщиной, и не без оснований, ибо что принесла мне жизнь, кроме разочарований и детей, которые готовились жить своей взрослой жизнью, и вот передо мной стояла моя младшая дочь, ставшая женщиной, которой я никогда не была и которой мне не суждено было быть.Коррин присела на карусель, стоявшую посреди сада.— Неужели ты ничего не расскажешь мне о любви, мама? Разве я уже не взрослая? О, во мне столько желаний, что я могу разорваться.— О любви, Коррин? Ты ведь совсем еще ребенок.— Но, мама, у меня столько вопросов. Мне так… — Она наклонила голову и прикрепила к золотым кудрям несколько ярких незабудок. — Мне так хочется узнать обо всем.— Коррин…— Когда мужчина целует тебя, мама, что ты чувствуешь внутри?— Дорогая…— Когда он сжимает тебя в объятиях, — она обхватила себя, подпрыгнула и завальсировала среди цветов, — ты чувствуешь, будто земля кружится у тебя под ногами?Мама, я должна обо всем знать. Я умру с тоски, если проведу остаток своих дней в Фоксворт Холле. Я хочу любить, хочу выйти замуж, я хочу вальсировать каждый вечер. Я хочу уехать в круизы в далекие страны, где женщины не носят блузок, и мужчины бьют в барабаны. О, я знаю: папе это не понравится. Он хочет, чтобы я оставалась маленькой девочкой, но этого не будет. Тебе ведь тоже когда-то этого хотелось, мама. Ты, наверное, тоже хотела встретить мужчину, который носил бы тебя на руках, обещал бы любить тебя всегда, от прикосновений которого к тебе дрожала бы земля. Заставлял ли тебя папа испытывать нечто подобное?— Твой отец…— Он такой красивый, держу пари, да, держу пари, — она обняла меня за талию и начала кружить со мной по саду. — Держу пари, ты сходила от него с ума.Тут я внезапно остановилась и присела на карусель, чтобы перевести дыхание. Неужели Коррин увидела боль в моих глазах? Страсть, к нему? Да, я испытывала страсть — страсть безнадежного ожидания любви. Но что я получила взамен?Воплощением нашей свадьбы, обещавшей нежный и чудесный союз, стало насилие. Он терзал меня с именем матери на устах. Таким было мое посвящение в любовь. Малькольм так и не полюбил меня.В глазах Коррин застыло странное выражение ожидания и даже страха.— Мама, — прошептала она, — обещай мне, что однажды мое сердце завоюет прекрасный юноша, который будет вечно любить меня. Обещай.Неожиданно глаза ее потемнели, и она нагнулась, словно корчась от боли.— Женская зрелость приносит с собой не только радости, но и боли, и каждый месяц она будет напоминать тебе о себе. Тебе известно, Коррин, отношения между мужчиной и женщиной гораздо более сложные, чем ты можешь себе представить. Это не только цветы и радуги, хотя мы от всей души этого желаем. Как учили нас поэты, любовь — это роза с острыми, колкими шипами, укрытыми под нежным, чудесным цветком. Некоторые едва замечают их, наслаждаясь чудесным ароматом, другим роза кажется маленьким цветком, который вянет и засыхает, даже не распустившись, и там остается лишь куст шипов, которые словно крошечные иголки вонзаются в твое сердце…— Мама, боль уже ушла. Я понимаю, что ты знаешь жизнь, а поэтому пытаешься меня уберечь. Но я знаю, что в сердце моем рождается пламя, которое не потушить, яркое и чистое, это — всепоглощающая светлая любовь. И я знаю, что когда она придет, я буду готова встретить ее и сделаю все, чтобы никто не смог отнять ее у меня. О, мама, я понимаю, отношения между тобой и папой далеко не безоблачные. Но ведь это совсем не значит, что так будет со мной?Я знала, что у нее все будет по-другому, так как это было у Алисии и у Коррин. Как же я ей завидовала и боялась за нее.— Не правда ли, мама? У меня все будет иначе? Я взглянула на ее лицо, нежно-розовый рот, который вопросительно приоткрылся.— Разумеется, Коррин, у тебя все будет иначе. Тебя природа наделила всем, о чем только могут мечтать женщины — красотой, нежностью, любящим сердцем.Я прижала ее к груди, чтобы скрыть слезы, которые выступили у меня на глазах. О, как я желала, чтобы дочь действительно стала моей, и она стала моей. Моей ее сделала моя горячая любовь. Наконец-то, моя любовь дала чудеснейший плод, и наградой мне стал самый очаровательный цветок во всей Виргинии.— Давай присядем, дорогая. Ты уже позаботилась о себе?— О, мама, конечно. Миссис Тезеринг дала мне все самое необходимое и, разумеется, ты ведь знаешь, мама, что девочки в школе ни о чем другом и слышать не хотят. О, я так счастлива, что это случилось именно тогда, когда настала пора возвращаться в школу. Я уезжала девочкой, а возвращаюсь женщиной!Коррин проскакала весь обратный путь к дому, и когда мы поднялись по лестнице, вдруг с ревом на сверкающем черном мотоцикле подкатил Мал. Мы обе застыли с раскрытыми ртами, глядя на его бесшабашную езду. Малькольм всегда запрещал Малу кататься на мотоцикле. Это всегда становилось предметом жарких споров между ними. Малькольм старался привить Малу интерес к бизнесу, но Мал предпочитал сеять «свои сорняки». Я пыталась помешать этому, так как эти машины, честно говоря, пугали и казались такими опасными, но Мал сходил с ума от них, и в конце концов решил взять часть денег из того доверительного фонда, который был по моему настоянию создан Малькольмом, когда родилась Коррин.И вот теперь Мал решил воспользоваться частью своих средств и купил на них мотоцикл. В душе я посмеивалась, удовлетворенная тем, что Малькольму неудалось развратить моих сыновей так, как он развратил меня. О, я очень гордилась своим Малом, таким симпатичным и красивым, мудрым не по годам и любящим повеселиться. Я была рада, что его мечта сбылась. Он сиял, когда подъехал к нам, а Коррин прыгала и бегала от волнения, видя своего старшего брата за рулем такого большого мотоцикла.— Привет, Коррин! Хочешь прокатиться?Он запустил мотор. Его молодое тело восседало на мотоцикле, ноги были широко расставлены. На нем были кожаные ботинки с металлическими заклепками и развевающийся красивый белый шелковый шарф, как на летчике времен второй мировой войны.— О, мама, мама, можно?— Коррин, ты молодая девушка. Это очень опасно. Я уже несколько раз запрещала тебе…— Мама, — возразил Мал, — я просто сделаю несколько кругов по подъездной дороге. Не будь такой старомодной.— Можно? Пожалуйста, мама?— Ты считаешь, что так не следует вести себя порядочной девушке? Но у брата Люси Маккарти есть мотоцикл, и он иногда подвозит ее в школу, а Маккарти — очень богатая, влиятельная семья, и даже папа иногда говорит, что…Мал снова запустил мотор. Гул разнесся по всей трассе. Я не хотела, чтобы вышел Малькольм и увидел из-за чего поднялась шумиха.— Мама, — сказал Мал, отбрасывая грязь сапогом. — Мы покатаемся только по подъездной дороге. Я высажу Коррин у ворот, и она пойдет обратно пешком. Ну, а если ты не разрешишь мне покатать ее, то я посажу тебя.И двое моих детей весело рассмеялись, а я, волнуясь, сказала:— Только вокруг подъездной дороги.— О, спасибо, мамочка, — закричала дочь и взобралась на огромный мотоцикл, крепко обхватив Мала за талию.Честно признаться, они выглядели потрясающе. Коррин с пушистыми льняными волосами, и Мал в кожаном пиджаке, сапогах и с белым шарфом.— Будьте осторожны, — напутствовала я их, но слова мои потонули в реве мотора, машина сорвалась с места, разбрасывая в стороны гравий и песок на своем пути.Как только они скрылись из виду, кто-то прикоснулся к моему плечу.— Что это было? — обратился ко мне холодный, сердитый голос Малькольма.Я обернулась, чтобы возразить ему. Его гнев уже готов был стать разрушительным по силе, но внешне он был сдержан, лишь лицо его стало пунцово-красным, его злые глаза словно вылезли из орбит, а сжатыми кулаками он упирался в бедра. Он был похож на перегретый котел, готовый взорваться.— Неужели то, что я видел, было на самом деле? — потребовал он.— Малькольм, я давно перестала обращать внимание на то, что тебе кажется, — парировала я.Затем я присела на ступеньку крыльца. Он был так рассержен, что казался пародией на самого себя. Мне захотелось высмеять его страдания.— Что же такое, ты думал, ты увидел? — спросила я.— Я увидел, — заревел он, — как вышедшая из ума немолодая женщина позволила своей младшей дочери забраться на мотоцикл вместе с ее ненаглядным старшим сыном. На мотоцикл, к которому я даже подходить запрещал. Она разрешила это, совершенно не задумываясь о благополучии и безопасности своих детей. Я увидел, как они забрались на эту чертову машину и умчались, словно хулиганы по проселочной дороге. А затем я снова увидел ту же сумасшедшую, уже немолодую женщину, которая стояла и улыбалась.— Я улыбалась, — ответила я, повысив голос и вложив в него всю гордость за своих детей, потому что сама хотела прокатиться.— Ты еще большая дура, чем я мог предположить, Оливия. Ты была дурой, когда втянула меня в авантюру и заставила открыть счет на детей, чтобы они смогли бездумно тратить деньги, когда им едва минуло восемнадцать. Какое, скажи мне, у них может быть здравомыслие и ответственность в таком желторотом возрасте. И этому человеку мне предстоит передать в руки судьбу финансовой империи, которая насчитывает несколько миллиардов долларов? Я тебя предупреждал… Дай мне возможность распоряжаться деньгами; предоставь мне контроль над всеми расходами; нет, ты хотела шантажировать меня, чтобы дать им в руки целое состояние и потом разбазарить его.Да, именно этим Мал и стал заниматься… растранжиривать деньги. Я настаиваю, и я требую… чтобы ты приказала ему немедленно продать эту штуку и попытаться возместить хотя бы часть расходов.— Я не знаю, смогу ли я это сделать, — сказала я еще более спокойным голосом.Я знала, чем спокойнее и мягче я говорю, тем скорее он взбесится.— Как? Почему нет?— Эти деньги — его собственность, которой он волен распоряжаться по своему усмотрению. Я не имею права требовать у него отчета по любому поводу. Это было бы покушением на его независимость, а обретенная им независимость очень важна на данном этапе его жизни. По крайней мере, ты обладал ею в полной мере, — добавила я.— У меня было больше здравого смысла в этом возрасте. — Он со злостью взглянул на меня. — Тебе, я уверен, это все очень нравится. Ты полагаешь, что таким образом сможешь отомстить мне, ведь так?— Конечно, нет, — ответила я, хотя сказанное им было в значительной степени правдой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33