и жмурится, и причмокивает
если ты педик, мо, говорит он, почему ты не ходишь в индепенденс гардн или не ездишь в бухту рамла? там ваши собираются, а на пляже сан блаз, за здоровенными камнями, можно страсти предаваться сколько влезет, почему, мо?
а если ты не педик — отчего ты не заведешь себе девчонку, вот и магда на тебя обижается — венсан с ней укладывался время от времени, для этой, как ее, конфирмации прав, и вообще — для порядка, или вот фиона, только и слышу: фиона то, фиона это, так пойди и пригласи ее на рагу из кролика с травами и чесноком, она небось не дура перекусить, чахнешь тут над своими листочками, как писатель какой
а если ты писатель, мо, то что ты можешь сказать нам, неписателям, если сам ничего не пробовал? писанина отличается от жизни, как розовая заболонь от черного камбия, уж поверь мне, дружок, когда-то в брюгге я реставрировал мебель
господибожемой, барнард — фламандский мебельщик! это еще круче, чем морас — вильнюсский пациент
март, 17
an me ludit amabilis insania?
между прочим, я — гебефреник, так было написано в зеленой папке со шнурками
папка лежала на столе сестры ульрих, я ее полистал торопливо в процедурной, пока сестра ходила за свежей простыней
однажды вечером в палату залетела птица, и мы с соседом пытались ее выпустить, точнее, я пытался выпустить, а он пытался поймать, мы ходили кругами, задевая мебель, хотя мебели было немного — две кровати и стол, я даже залез на подоконник и махал руками, но чтобы птица вылетела, нужно выключить свет, а свет у нас горел всю ночь, красноватая лампочка над дверью, и птица билась об эту лампочку, а окна не видела потом, когда меня выписали и надо было только приходить на разговоры, я каждый раз думал об этой дурочке, она вылетела в коридор, когда я догадался открыть дверь
получилось ли у нее вернуться домой? не у всех же получается
вот я, например, домой даже дозвониться не могу
То : Mr. Chanchal Prahlad Roy,
Sigmund-Haffner-Gasse 6 A-5020 Salzburg
From: Dr. Jonatan Silzer York,
Golden Tulip Rossini, Dragonara Road,
St Julians STJ 06, Malta
Mдrz, 16
Чанчал, ты с ума сошел.
Я получил февральский номер Экспериментальной биологии, где опубликована твоя статья, вернее, моя статья о стволовых клетках, под которой ты поставил свое имя. Та часть, которую ты приписал от себя, поражает дилетантской уверенностью в собственной правоте. Результаты опытов притянуты за уши, описания неряшливы, все сделано второпях и небрежно подогнано. Чанчал, я тебя не узнаю. Не научный отчет, а конура из гнилых досок. Наполовину липовых.
Во всем этом есть какой-то Spaltung, противоречие, трещина. Я внезапно ощутил, что совсем не знаю тебя. Что тот коричный, гладкий, смущенный Чанчал, которого я поил вином изо рта и растирал джонсоновским маслом, обратился в неизвестное мне существо с беспощадной миной и потрескавшейся кожей, и теперь мне, как персонажу Алисы, остается только два способа просохнуть от слез: или выслушать твои самые сухие на свете объяснения, или… но про это или мне и думать страшно, дитя мое.
Если это часть твоей новой стратегии, о которой ты не успел или не соизволил поставить меня в известность, то прошу тебя — объяснись немедленно. Если же это то, о чем я теперь думаю… но я отказываюсь об этом думать. И все же думаю. Представляю тебя голым, бегущим по темному саду от стражников и понимаю, что ты светишься в этой темноте, дитя мое. Ты не способен на страшное, ведь я знаю тебя — ты способен на многое, о да, но не на Treubruch.
Куда ты торопился, мальчик мой?
И — ради всего святого — зачем ты это сделал?
Ждать твоих объяснений по почте я не могу, позвони мне вечером! В обратном случае я прилечу в Зальцбург первым же рейсом завтра к полудню.
Й.
МОРАС
март, 19
солнце окривело и стало месяцем, когда на глаз ему прыгнула сердитая лягушка, его нелюбимая жена, — это если верить американским индейцам, а с чего бы им врать? это еще что, сыну месяца женщина-змея заползла в анус, за то, что он ее терпеть не мог, так и умер с нелюбимым телом в заднице, вот это я понимаю — плата за равнодушие
это вам не простудный deinen Mund an meinen Mund с земляничным сиропом, говорит фиона, она никого не любит, ее же все любят: и вечно недовольный фармацевт, и нарядный македонец, и задумчивый вдовец, и даже я, немного
март, 20
мир полон пожилых загорелых женщин и пожилых загорелых мужчин, их всегда больше, чем всех остальных, так соблюдается необходимая пропорция, а я — молодой и белокожий — знай держу клюв по ветру, как тот мертвый зимородок на шнурке из короля лира, или это был кристофер марло? когда я болел, разные люди говорили мне о втором морасе, которого они любили меньше, чем меня, хотя не исключено, что другие разные люди любили больше того, второго мораса, и тоже говорили ему об этом
жаль, что я выздоровел и не успел с ним познакомиться
март, 21
вчера фиона положила руку мне на колено, и я насторожился
весь этот худосочный брайль телесной любви — лишь повод к печали и убийственной настороженности
но ведь надо попробовать, говорит она
думаю, что она уже пробовала с йонатаном или профессором
странно, должно быть, трогать женщину, понимая, что ее уже трогал кто-то другой
и уши ее так же просвечивали розовым на слабом мартовском солнце, и кровь насыщала ткани и раскачивала сосуды, как алый лунный прилив раскачивает землю, и все такое прочее, да? не хочу — tous les excuse sont bons
ДНЕВНИК ПЕТРЫ ГРОФФ
20 марта
Так. Пришел ответ из архива, где работает профессор Форж.
Поразительно небрежные люди! Даже не потрудились сделать копию с рукописи, которой я интересовалась.
Некий др. С.Ф. Майзель в невыносимо снисходительной манере объясняет мне, что такого рода справки о служащих архив давать не уполномочен.
И что, мол, если меня интересует вся работа, находящаяся в данный момент на столе уважаемого др. Форжа, известного эксперта-медиевиста — посмотреть медиевиста в словаре! — то он хотел бы видеть официальное обвинение, предъявленное его коллеге, причем не за подписью младшего помощника инспектора, а заверенное как минимум начальником полиции.
Интересно, кого он представляет в роли как максимум'?
Апостола Петра с ключами от неба?
Пришло письмо из Сент-Морица — да уж, лучше поздно, чем никогда.
Франсуа из галереи с непроизносимым названием пишет, что Эжен Лева по счастливой случайности стал владельцем редкого собрания фотографий — это я, положим, и без него знаю — и намеревался их продать как можно быстрее.
Вот это уже новость. Фотографии, присланные в галерею, где работает означенный Франсуа, были им отправлены назад в Бордо специальной почтой и пропасть не могли. Ага, это тот самый конверт с пузырьками из квартиры Лева в районе Сен-Пьер.
Еще он пишет, что стоимость фотографий довольно велика, хотя это зависит от аукциона, скорости продажи, количества дублей и еще какой-то профессиональной ерунды.
Выходит, они достались жене — Лилиан Лева.
И она собирается демонстрировать их публике, нимало не стесняясь? Но ведь попасть к ней они могли только путем кражи? Вопрос: до или после гибели Эжена Л.?
Полные потемки: месье Лева ворует чашу, которую, как утверждает доктор Расселл, и так отдали ему на хранение. Мадам Лева ворует фотографии, которые, безо всякого сомнения, достались бы ей и так — по наследству. Муж и жена — одна сатана, сказала бы моя Вероника.
Я, впрочем, тоже так думаю.
В то же время профессор Форж говорит, что в кенотафе — прекрасное словечко, надо запомнить — не было найдено ни одного мало-мальски интересного предмета.
Может ли почтенный ученый хладнокровно врать полиции?
Еще как может.
27 марта
Ну вот, я оказалась права! С этими археологами все не так просто, как утверждает дядя Джеймисон!
Прошлой ночью доктор экспедиции покончил с собой.
То есть это инспектор Аккройд так думает.
Мне же совершенно ясно, что это третье убийство в деле археологов, осталось только собрать ускользающие факты и разобраться в смысле всех совпадений.
Между тем камраду Аккройду отдали мое дело, теперь его сочли слишком серьезным для младшего помощника старшего инспектора, но я не намерена расслабляться, несмотря на настойчивые Аккройдовы советы. Пока Медленный Эл вникнет во все обстоятельства, я успею разоблачить злодейство, тем более что в конце археологического туннеля уже мерещится свет.
Доктор Йорк был убит хитроумнейшим способом, такого не найдешь даже в учебнике криминалистики: его закрыли в комнате, где камин топился ветками белого олеандра, вот ведь ядовитая дрянь!
Этих кустов полным-полно в гостиничном саду, как у них еще все садовники не умерли, не понимаю. Горничная утверждает, что Йорк провел в номере весь вечер, два раза заказывал в номер ром, первый раз дал слишком щедрые чаевые гарсону, а во второй раз не открыл, и парню пришлось поставить поднос под дверью.
Поднос с бутылкой и засохшим лимоном на тарелочке так и стоял в коридоре, когда вызвали полицию. Подлый Аккройд мне даже не позвонил, и я приехала полчаса спустя, когда тело доктора уже забрали, а инспектор ползал с умным видом по комнате, где еще пахло сладковатым дымком. Окна были нараспашку, и в номере гулял зимний ветер с моря.
Золу из камина выгребли, зачем-то сняли постельное белье и тоже увезли, на голом цветастом матрасе явственно виднелось черное пятно крови в форме каракатицы.
— Старая кровь! — усмехнулся Аккройд, поймав мой взгляд. — Какой-то девственнице здесь открыли ворота в рай!
Что, черт побери, он этим хотел сказать?
Без даты
За телом Йонатана Йорка никто не приехал, и его похоронили за государственный счет на кладбище Аддолората.
Если я умру когда-нибудь в чужой стране, пусть меня сожгут. А пепел развеют над морем. А если там не будет моря, то над рекой или прудом, пруды-то везде есть.
После похорон мы с доктором Расселл заехали в Паоло выпить вина — помянем печального Йорика, сказала она, надеюсь, местная полиция нам простит. Когда она хмурится, вокруг рта проклевываются трещинки, будто на белой глине. Сначала мы пили молча и грызли сухарики, потом она спросила меня, зачем я приехала, ведь я видела покойного Йорка только пару раз, да и то в участке.
— Зато нас там было двое, — сказала я. — А так бы вы были одна.
Не могла же я ей сказать, что люблю это кладбище. Точнее, не само кладбище, а парк, который разбили на вершине холма, там липовые длинные аллеи и всегда очень тихо. Надгробные плиты сверху выглядят как гранитные ступени пирамиды, тысячи разноцветных ступеней.
Мне приходилось бывать там раньше, у нашей семьи даже есть своя часовня, маленькая, терракотового цвета. Поэтому я сказала в конторе, что еду на похороны по делу Йорка, завела свою Сузуки Эскудо — Аккройд называет ее корабль пустыни за зуммер превышения скорости, который после ста километров начинает пищать, — и поехала в Санта-Лючию одна. А никакого дела Йорка и нет вовсе.
Йорка зарыли, дело закрыли.
То : Mr. Chanchal Prahlad Roy,
Sigmund-HafTner-Gasse 6 A-5020 Salzburg
From: Dr. Jonatan Silzer York, Golden Tulip Rossini,
Dragonara Road, St Julians STJ 06, Malta
Mдrz.22
Чанчал! Ты не отдаешь себе отчета в том, что натворил. Какой-то бред, Hirngespinst ! Ты сделал мне больно. И ты все, абсолютно все испортил.
Мы должны поговорить безотлагательно.
Пойми, ты остаешься один и теперь я не смогу тебя защитить. Если то, о чем говорится в твоей статье, — правда, на тебя обрушится свод небесный и доктор Фрейзер, что практически одно и то же.
Лучшее, что ты можешь предпринять, это уйти из клиники, подчистить все следы и приехать ко мне сюда. Самое худшее — это молчать и делать вид, что тебя не существует.
Йорк
ФИОНА — ОСКАРУ
(Записка, оставленная у портье)
Профессор, не пишите мне больше о своем жезле, ради бога. Иногда жезл — это просто жезл, и все тут.
Сегодня он похож на волшебный тирс Диониса, Увенчанный еловой шишкой и обвитый плющом, защищающим от огня.
Завтра — на кадуцей Меркурия, наводящий магический сон.
Следующим просветлением, полагаю, станет ореховый прутик или ветка поющего дерева, незаменимые для поиска сокровищ, потерянных ключей и мобильных телефонов.
И вообще, в последнее время меня изрядно утомляет тема т. н. артефактов.
Вы требуете от меня поддерживать с вами дискуссию на тему, о которой — по вашей же вине, осмелюсь заметить, — я знаю не больше, чем ваша горничная в отеле. Она ведь тоже видит только папку с бумагами на вашем столе, а не ее содержимое!
Что до жемчужины, то я могу ответить на ваш вопрос: я изучила ее подробно, никаких знаков или указующих царапин другого рода не обнаружив.
Смена обличья, о которой вы говорите, не приходила мне в голову, но, подумав хорошенько, я пришла к выводу, что если бы решилась на подобную эскападу, то выбрала бы красивую толстую белку или белокурого эфеба. Шутка.
Bien а vous,
Фиона Рассел
ДНЕВНИК ПЕТРЫ ГРОФФ
29 марта
— Уезжайте, — сказала я Фионе Расселл, когда мы хоронили доктора. — Они больше не могут вас задерживать.
Теперь целый день думаю, почему я сказала они! Ведь я — это тоже они. Неужели я разлюбила свою работу?
Когда я закончила колледж, двоюродный дядя Джеймисон пришел к нам и сказал маме, что берет меня к себе.
— Петру нужно быстро выдать замуж, — подслушала я, выключив King Crimson у себя в комнате.
Они говорили в гостиной, а моя комната выходила окном на террасу, вечер был душный, и слышно было каждую мошку, не то что дядю Джеймисона, про которого Вероника говорила, что он трубит в шофар и может обрушить стены Иерихонские.
Вероника вообще знала много всяких слов, которые мне приходилось записывать и потом искать в интернете.
Почему меня надо было быстро выдать замуж, я так и не узнала, но это у них все равно не получилось.
30 марта
Аккройд занимается кражей бриллиантов в отеле Радиссон и ходит на ланчи с агентом из страховой компании.
А я никак не могу успокоиться, все время думаю про археологов.
Это дело похоже на головоломку, перемешанную из двух разных коробок, — всю ночь складываешь кусочки, а картинка не получается. То есть получается, конечно, но уж больно страшная.
Итак, что у меня есть: стрела, которая убила Надью Блейк, разбитая глиняная чаша, которую нашли в строительной яме рядом с телом Лева, — осколки, аккуратно завернутые в коричневую бумагу, и золотая ящерица доктора Йорка, которая теперь красуется на столе Аккройда, приклеенная суперклеем к пресс-папье.
— Мы, полицейские, любим сувениры, особенно остающиеся от вовремя закрытых дел, — сказал мне Эл, увидев, что я ее заметила. Ну-ну… мы с ним, однако, здорово похожи.
Что еще у меня есть, точнее — чего у меня нет?
Раскопки без разрешения — это раз. Хотя деловитая мисс Фиона могла получить разрешение так же легко, как все остальные. Но она этого не сделала: либо хотела сделать все по-тихому, либо у нее совершенно не было времени.
Странные вещи — у меня пропали все сомнения — найдены именно там, в Гипогеуме; вопрос: сколько их было? И почему все молчат, будто воды в рот набрали? Версия Аккройда: они боятся, что вещи у них отберет государство как незаконно присвоенные и всетакоепрочее, — меня не устраивает.
Доктор Расселл и профессор Форж — птицы другого полета, такие ничего не боятся, это сразу видно. Такие люди знают, как выглядит цвет электрик, и легко отсылают назад бутылку вина в ресторане. Фиона на моих глазах отослала, нежно улыбнувшись крахмальному подавальщику в таверне Паоло.
Почему профессор и студент-македонец не покидают остров теперь, когда срок подписки о невыезде истек? Это два.
Густоп Земерож, как я установила, даже устроился в местный архив переводить какие-то документы, он знает чертову уйму языков. Шустрый парень, кстати, был бы совсем хорош, если бы каждую минуту не доставал расческу из кармана и не поглядывал озабоченно во все отражающие поверхности.
Куда бежал Эжен Лева по пересеченной местности? Это три. Его никто не преследовал, он бежал один, оглядывался и разговаривал сам с собою вслух, так утверждает сторож портовой стройки, который явился в полицию — с опозданием на сто тысяч лет — давать никому теперь не нужные показания.
Почему доктор Йорк покончил с собой? Это четыре. Надо же придумать себе такую декадентскую смерть — надышаться олеандровым дымом, сказала Вероника.
Посмотреть «декадентскую» в Вебстере.
Я думала, что его убили, но теперь Аккройд с экспертом доказали, что он сам, сам, сам. Я вообще думала, что их всех убили, тут такая хитро выплетенная цепочка совпадений, что становится не по себе. Но выходит, что я ошибалась. То есть — пока выходит, у меня ведь есть еще несколько вопросов.
1 апреля
Инспектор Аккройд совсем свихнулся. Пришел ко мне в кабинет с булочками, рикоттой и кофе из кафе Тропикаль — в красных пластиковых стаканчиках, а не в размокшем картоне! — сел на стол и стал ногой качать.
Месяц назад он даже внутрь не заходил, заглядывал в щелку, чуть приоткрыв дверь, видно было только бледно-серый глаз и щеку с маленькой родинкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
если ты педик, мо, говорит он, почему ты не ходишь в индепенденс гардн или не ездишь в бухту рамла? там ваши собираются, а на пляже сан блаз, за здоровенными камнями, можно страсти предаваться сколько влезет, почему, мо?
а если ты не педик — отчего ты не заведешь себе девчонку, вот и магда на тебя обижается — венсан с ней укладывался время от времени, для этой, как ее, конфирмации прав, и вообще — для порядка, или вот фиона, только и слышу: фиона то, фиона это, так пойди и пригласи ее на рагу из кролика с травами и чесноком, она небось не дура перекусить, чахнешь тут над своими листочками, как писатель какой
а если ты писатель, мо, то что ты можешь сказать нам, неписателям, если сам ничего не пробовал? писанина отличается от жизни, как розовая заболонь от черного камбия, уж поверь мне, дружок, когда-то в брюгге я реставрировал мебель
господибожемой, барнард — фламандский мебельщик! это еще круче, чем морас — вильнюсский пациент
март, 17
an me ludit amabilis insania?
между прочим, я — гебефреник, так было написано в зеленой папке со шнурками
папка лежала на столе сестры ульрих, я ее полистал торопливо в процедурной, пока сестра ходила за свежей простыней
однажды вечером в палату залетела птица, и мы с соседом пытались ее выпустить, точнее, я пытался выпустить, а он пытался поймать, мы ходили кругами, задевая мебель, хотя мебели было немного — две кровати и стол, я даже залез на подоконник и махал руками, но чтобы птица вылетела, нужно выключить свет, а свет у нас горел всю ночь, красноватая лампочка над дверью, и птица билась об эту лампочку, а окна не видела потом, когда меня выписали и надо было только приходить на разговоры, я каждый раз думал об этой дурочке, она вылетела в коридор, когда я догадался открыть дверь
получилось ли у нее вернуться домой? не у всех же получается
вот я, например, домой даже дозвониться не могу
То : Mr. Chanchal Prahlad Roy,
Sigmund-Haffner-Gasse 6 A-5020 Salzburg
From: Dr. Jonatan Silzer York,
Golden Tulip Rossini, Dragonara Road,
St Julians STJ 06, Malta
Mдrz, 16
Чанчал, ты с ума сошел.
Я получил февральский номер Экспериментальной биологии, где опубликована твоя статья, вернее, моя статья о стволовых клетках, под которой ты поставил свое имя. Та часть, которую ты приписал от себя, поражает дилетантской уверенностью в собственной правоте. Результаты опытов притянуты за уши, описания неряшливы, все сделано второпях и небрежно подогнано. Чанчал, я тебя не узнаю. Не научный отчет, а конура из гнилых досок. Наполовину липовых.
Во всем этом есть какой-то Spaltung, противоречие, трещина. Я внезапно ощутил, что совсем не знаю тебя. Что тот коричный, гладкий, смущенный Чанчал, которого я поил вином изо рта и растирал джонсоновским маслом, обратился в неизвестное мне существо с беспощадной миной и потрескавшейся кожей, и теперь мне, как персонажу Алисы, остается только два способа просохнуть от слез: или выслушать твои самые сухие на свете объяснения, или… но про это или мне и думать страшно, дитя мое.
Если это часть твоей новой стратегии, о которой ты не успел или не соизволил поставить меня в известность, то прошу тебя — объяснись немедленно. Если же это то, о чем я теперь думаю… но я отказываюсь об этом думать. И все же думаю. Представляю тебя голым, бегущим по темному саду от стражников и понимаю, что ты светишься в этой темноте, дитя мое. Ты не способен на страшное, ведь я знаю тебя — ты способен на многое, о да, но не на Treubruch.
Куда ты торопился, мальчик мой?
И — ради всего святого — зачем ты это сделал?
Ждать твоих объяснений по почте я не могу, позвони мне вечером! В обратном случае я прилечу в Зальцбург первым же рейсом завтра к полудню.
Й.
МОРАС
март, 19
солнце окривело и стало месяцем, когда на глаз ему прыгнула сердитая лягушка, его нелюбимая жена, — это если верить американским индейцам, а с чего бы им врать? это еще что, сыну месяца женщина-змея заползла в анус, за то, что он ее терпеть не мог, так и умер с нелюбимым телом в заднице, вот это я понимаю — плата за равнодушие
это вам не простудный deinen Mund an meinen Mund с земляничным сиропом, говорит фиона, она никого не любит, ее же все любят: и вечно недовольный фармацевт, и нарядный македонец, и задумчивый вдовец, и даже я, немного
март, 20
мир полон пожилых загорелых женщин и пожилых загорелых мужчин, их всегда больше, чем всех остальных, так соблюдается необходимая пропорция, а я — молодой и белокожий — знай держу клюв по ветру, как тот мертвый зимородок на шнурке из короля лира, или это был кристофер марло? когда я болел, разные люди говорили мне о втором морасе, которого они любили меньше, чем меня, хотя не исключено, что другие разные люди любили больше того, второго мораса, и тоже говорили ему об этом
жаль, что я выздоровел и не успел с ним познакомиться
март, 21
вчера фиона положила руку мне на колено, и я насторожился
весь этот худосочный брайль телесной любви — лишь повод к печали и убийственной настороженности
но ведь надо попробовать, говорит она
думаю, что она уже пробовала с йонатаном или профессором
странно, должно быть, трогать женщину, понимая, что ее уже трогал кто-то другой
и уши ее так же просвечивали розовым на слабом мартовском солнце, и кровь насыщала ткани и раскачивала сосуды, как алый лунный прилив раскачивает землю, и все такое прочее, да? не хочу — tous les excuse sont bons
ДНЕВНИК ПЕТРЫ ГРОФФ
20 марта
Так. Пришел ответ из архива, где работает профессор Форж.
Поразительно небрежные люди! Даже не потрудились сделать копию с рукописи, которой я интересовалась.
Некий др. С.Ф. Майзель в невыносимо снисходительной манере объясняет мне, что такого рода справки о служащих архив давать не уполномочен.
И что, мол, если меня интересует вся работа, находящаяся в данный момент на столе уважаемого др. Форжа, известного эксперта-медиевиста — посмотреть медиевиста в словаре! — то он хотел бы видеть официальное обвинение, предъявленное его коллеге, причем не за подписью младшего помощника инспектора, а заверенное как минимум начальником полиции.
Интересно, кого он представляет в роли как максимум'?
Апостола Петра с ключами от неба?
Пришло письмо из Сент-Морица — да уж, лучше поздно, чем никогда.
Франсуа из галереи с непроизносимым названием пишет, что Эжен Лева по счастливой случайности стал владельцем редкого собрания фотографий — это я, положим, и без него знаю — и намеревался их продать как можно быстрее.
Вот это уже новость. Фотографии, присланные в галерею, где работает означенный Франсуа, были им отправлены назад в Бордо специальной почтой и пропасть не могли. Ага, это тот самый конверт с пузырьками из квартиры Лева в районе Сен-Пьер.
Еще он пишет, что стоимость фотографий довольно велика, хотя это зависит от аукциона, скорости продажи, количества дублей и еще какой-то профессиональной ерунды.
Выходит, они достались жене — Лилиан Лева.
И она собирается демонстрировать их публике, нимало не стесняясь? Но ведь попасть к ней они могли только путем кражи? Вопрос: до или после гибели Эжена Л.?
Полные потемки: месье Лева ворует чашу, которую, как утверждает доктор Расселл, и так отдали ему на хранение. Мадам Лева ворует фотографии, которые, безо всякого сомнения, достались бы ей и так — по наследству. Муж и жена — одна сатана, сказала бы моя Вероника.
Я, впрочем, тоже так думаю.
В то же время профессор Форж говорит, что в кенотафе — прекрасное словечко, надо запомнить — не было найдено ни одного мало-мальски интересного предмета.
Может ли почтенный ученый хладнокровно врать полиции?
Еще как может.
27 марта
Ну вот, я оказалась права! С этими археологами все не так просто, как утверждает дядя Джеймисон!
Прошлой ночью доктор экспедиции покончил с собой.
То есть это инспектор Аккройд так думает.
Мне же совершенно ясно, что это третье убийство в деле археологов, осталось только собрать ускользающие факты и разобраться в смысле всех совпадений.
Между тем камраду Аккройду отдали мое дело, теперь его сочли слишком серьезным для младшего помощника старшего инспектора, но я не намерена расслабляться, несмотря на настойчивые Аккройдовы советы. Пока Медленный Эл вникнет во все обстоятельства, я успею разоблачить злодейство, тем более что в конце археологического туннеля уже мерещится свет.
Доктор Йорк был убит хитроумнейшим способом, такого не найдешь даже в учебнике криминалистики: его закрыли в комнате, где камин топился ветками белого олеандра, вот ведь ядовитая дрянь!
Этих кустов полным-полно в гостиничном саду, как у них еще все садовники не умерли, не понимаю. Горничная утверждает, что Йорк провел в номере весь вечер, два раза заказывал в номер ром, первый раз дал слишком щедрые чаевые гарсону, а во второй раз не открыл, и парню пришлось поставить поднос под дверью.
Поднос с бутылкой и засохшим лимоном на тарелочке так и стоял в коридоре, когда вызвали полицию. Подлый Аккройд мне даже не позвонил, и я приехала полчаса спустя, когда тело доктора уже забрали, а инспектор ползал с умным видом по комнате, где еще пахло сладковатым дымком. Окна были нараспашку, и в номере гулял зимний ветер с моря.
Золу из камина выгребли, зачем-то сняли постельное белье и тоже увезли, на голом цветастом матрасе явственно виднелось черное пятно крови в форме каракатицы.
— Старая кровь! — усмехнулся Аккройд, поймав мой взгляд. — Какой-то девственнице здесь открыли ворота в рай!
Что, черт побери, он этим хотел сказать?
Без даты
За телом Йонатана Йорка никто не приехал, и его похоронили за государственный счет на кладбище Аддолората.
Если я умру когда-нибудь в чужой стране, пусть меня сожгут. А пепел развеют над морем. А если там не будет моря, то над рекой или прудом, пруды-то везде есть.
После похорон мы с доктором Расселл заехали в Паоло выпить вина — помянем печального Йорика, сказала она, надеюсь, местная полиция нам простит. Когда она хмурится, вокруг рта проклевываются трещинки, будто на белой глине. Сначала мы пили молча и грызли сухарики, потом она спросила меня, зачем я приехала, ведь я видела покойного Йорка только пару раз, да и то в участке.
— Зато нас там было двое, — сказала я. — А так бы вы были одна.
Не могла же я ей сказать, что люблю это кладбище. Точнее, не само кладбище, а парк, который разбили на вершине холма, там липовые длинные аллеи и всегда очень тихо. Надгробные плиты сверху выглядят как гранитные ступени пирамиды, тысячи разноцветных ступеней.
Мне приходилось бывать там раньше, у нашей семьи даже есть своя часовня, маленькая, терракотового цвета. Поэтому я сказала в конторе, что еду на похороны по делу Йорка, завела свою Сузуки Эскудо — Аккройд называет ее корабль пустыни за зуммер превышения скорости, который после ста километров начинает пищать, — и поехала в Санта-Лючию одна. А никакого дела Йорка и нет вовсе.
Йорка зарыли, дело закрыли.
То : Mr. Chanchal Prahlad Roy,
Sigmund-HafTner-Gasse 6 A-5020 Salzburg
From: Dr. Jonatan Silzer York, Golden Tulip Rossini,
Dragonara Road, St Julians STJ 06, Malta
Mдrz.22
Чанчал! Ты не отдаешь себе отчета в том, что натворил. Какой-то бред, Hirngespinst ! Ты сделал мне больно. И ты все, абсолютно все испортил.
Мы должны поговорить безотлагательно.
Пойми, ты остаешься один и теперь я не смогу тебя защитить. Если то, о чем говорится в твоей статье, — правда, на тебя обрушится свод небесный и доктор Фрейзер, что практически одно и то же.
Лучшее, что ты можешь предпринять, это уйти из клиники, подчистить все следы и приехать ко мне сюда. Самое худшее — это молчать и делать вид, что тебя не существует.
Йорк
ФИОНА — ОСКАРУ
(Записка, оставленная у портье)
Профессор, не пишите мне больше о своем жезле, ради бога. Иногда жезл — это просто жезл, и все тут.
Сегодня он похож на волшебный тирс Диониса, Увенчанный еловой шишкой и обвитый плющом, защищающим от огня.
Завтра — на кадуцей Меркурия, наводящий магический сон.
Следующим просветлением, полагаю, станет ореховый прутик или ветка поющего дерева, незаменимые для поиска сокровищ, потерянных ключей и мобильных телефонов.
И вообще, в последнее время меня изрядно утомляет тема т. н. артефактов.
Вы требуете от меня поддерживать с вами дискуссию на тему, о которой — по вашей же вине, осмелюсь заметить, — я знаю не больше, чем ваша горничная в отеле. Она ведь тоже видит только папку с бумагами на вашем столе, а не ее содержимое!
Что до жемчужины, то я могу ответить на ваш вопрос: я изучила ее подробно, никаких знаков или указующих царапин другого рода не обнаружив.
Смена обличья, о которой вы говорите, не приходила мне в голову, но, подумав хорошенько, я пришла к выводу, что если бы решилась на подобную эскападу, то выбрала бы красивую толстую белку или белокурого эфеба. Шутка.
Bien а vous,
Фиона Рассел
ДНЕВНИК ПЕТРЫ ГРОФФ
29 марта
— Уезжайте, — сказала я Фионе Расселл, когда мы хоронили доктора. — Они больше не могут вас задерживать.
Теперь целый день думаю, почему я сказала они! Ведь я — это тоже они. Неужели я разлюбила свою работу?
Когда я закончила колледж, двоюродный дядя Джеймисон пришел к нам и сказал маме, что берет меня к себе.
— Петру нужно быстро выдать замуж, — подслушала я, выключив King Crimson у себя в комнате.
Они говорили в гостиной, а моя комната выходила окном на террасу, вечер был душный, и слышно было каждую мошку, не то что дядю Джеймисона, про которого Вероника говорила, что он трубит в шофар и может обрушить стены Иерихонские.
Вероника вообще знала много всяких слов, которые мне приходилось записывать и потом искать в интернете.
Почему меня надо было быстро выдать замуж, я так и не узнала, но это у них все равно не получилось.
30 марта
Аккройд занимается кражей бриллиантов в отеле Радиссон и ходит на ланчи с агентом из страховой компании.
А я никак не могу успокоиться, все время думаю про археологов.
Это дело похоже на головоломку, перемешанную из двух разных коробок, — всю ночь складываешь кусочки, а картинка не получается. То есть получается, конечно, но уж больно страшная.
Итак, что у меня есть: стрела, которая убила Надью Блейк, разбитая глиняная чаша, которую нашли в строительной яме рядом с телом Лева, — осколки, аккуратно завернутые в коричневую бумагу, и золотая ящерица доктора Йорка, которая теперь красуется на столе Аккройда, приклеенная суперклеем к пресс-папье.
— Мы, полицейские, любим сувениры, особенно остающиеся от вовремя закрытых дел, — сказал мне Эл, увидев, что я ее заметила. Ну-ну… мы с ним, однако, здорово похожи.
Что еще у меня есть, точнее — чего у меня нет?
Раскопки без разрешения — это раз. Хотя деловитая мисс Фиона могла получить разрешение так же легко, как все остальные. Но она этого не сделала: либо хотела сделать все по-тихому, либо у нее совершенно не было времени.
Странные вещи — у меня пропали все сомнения — найдены именно там, в Гипогеуме; вопрос: сколько их было? И почему все молчат, будто воды в рот набрали? Версия Аккройда: они боятся, что вещи у них отберет государство как незаконно присвоенные и всетакоепрочее, — меня не устраивает.
Доктор Расселл и профессор Форж — птицы другого полета, такие ничего не боятся, это сразу видно. Такие люди знают, как выглядит цвет электрик, и легко отсылают назад бутылку вина в ресторане. Фиона на моих глазах отослала, нежно улыбнувшись крахмальному подавальщику в таверне Паоло.
Почему профессор и студент-македонец не покидают остров теперь, когда срок подписки о невыезде истек? Это два.
Густоп Земерож, как я установила, даже устроился в местный архив переводить какие-то документы, он знает чертову уйму языков. Шустрый парень, кстати, был бы совсем хорош, если бы каждую минуту не доставал расческу из кармана и не поглядывал озабоченно во все отражающие поверхности.
Куда бежал Эжен Лева по пересеченной местности? Это три. Его никто не преследовал, он бежал один, оглядывался и разговаривал сам с собою вслух, так утверждает сторож портовой стройки, который явился в полицию — с опозданием на сто тысяч лет — давать никому теперь не нужные показания.
Почему доктор Йорк покончил с собой? Это четыре. Надо же придумать себе такую декадентскую смерть — надышаться олеандровым дымом, сказала Вероника.
Посмотреть «декадентскую» в Вебстере.
Я думала, что его убили, но теперь Аккройд с экспертом доказали, что он сам, сам, сам. Я вообще думала, что их всех убили, тут такая хитро выплетенная цепочка совпадений, что становится не по себе. Но выходит, что я ошибалась. То есть — пока выходит, у меня ведь есть еще несколько вопросов.
1 апреля
Инспектор Аккройд совсем свихнулся. Пришел ко мне в кабинет с булочками, рикоттой и кофе из кафе Тропикаль — в красных пластиковых стаканчиках, а не в размокшем картоне! — сел на стол и стал ногой качать.
Месяц назад он даже внутрь не заходил, заглядывал в щелку, чуть приоткрыв дверь, видно было только бледно-серый глаз и щеку с маленькой родинкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34