— Я его несколько лет строил. Может ещё и тебе пригодится.
Птенец отодвинул стол, сдвинул в сторону половик, под ним оказалась ещё одна крышка. Он поднял её, и Натан ахнул: деньги, много денег, в полиэтиленовых мешках, перевязанных бечёвкой. Ещё какие-то железные ящики из-под патронов. Птенец открыл один из них. Он был доверху заполнен золотыми цепочками, кольцами, кулонами…
— Видишь? — довольно хмыкнул старик. — Теперь это твоё.
— Моё?!
— А то чьё ж? Только обещай, похоронишь меня по-человечески, чтоб с попом, с молитвами… Похоронишь?
— Да тебе ещё жить и жить, Птенец. Но откуда столько?
— Не моего ума дело. Это Яша, вот у него и узнаешь, когда свидишься на том свете. Но это ещё не все. Деньги — ерунда, сегодня есть, завтра — уплыли. А вот в этом, — старик указал на полутораметровый деревянный ящик, — здесь то, что никогда не теряет цену.
Он поддел крышку. В ящике, в несколько рядов были уложены золотые слитки. У Натана разбежались глаза, такого он не ожидал. Он присел на табурет, глубоко вздохнул…Вокруг все стало темно, сердце гулко забилось в груди, Натан чувствовал каждый толчок…Сверху, на голову, опускался столб голубого цвета. Он видел его, он ждал его, он знал, что за этим последует.
— Дед…Птенец…Я сейчас…
Он не видел, как старик суетился вокруг, как укладывал его на пол, как просунул ему между зубов деревянную ложку…Натан не знал, сколько времени провалялся в обмороке. Но когда очнулся, старик сказал:
— Светает уже. Уходить тебе надо, — и добавил. — Знал бы, что ты эпилептик…Хотя, говорят, эпилепсия — болезнь гениев, как у Достоевского и Юлия Цезаря. Может, и прав был Яшка, не простой ты человек, на роду тебе написано…Ладно. Возьми с собой денег, сколько нужно, как устроишься, приезжай за остальным. В Киеве не оставайся, скорее всего, ищут тебя. То, что здесь лежит, наверняка, не только Яшке принадлежало. Он, хоть, и не говорил мне, но я не первый день на свете ковыляю, догадываюсь кое о чем. Я когда по его просьбе Косого убрал, слышал, наверное, после него много чего осталось. А вот куда делось, никто не знает. Подозреваю, что весь его общак здесь лежит. Но не моего ума это дело. Я Яшке жизнью обязан, я за него любого замочу.
Натан знал Косого, Косоротова Игоря Ивановича, директора овощной базы, дважды судимого, весёлого и общительного человека. Косой вместе с Яковом Моисеевичем отдыхал в обкомовском санатории, где они и познакомились. Вместе какие-то дела проворачивали, на бегах играли, подпольное казино организовали, но как-то проговорился Яков Моисеевич, что «быдло Косой, быдлом и подохнет». Натан тогда не придал значения его словам, он вообще не лез в его дела, но через некоторое время Косого убили. А Яков Моисеевич, как ни странно, радовался. И потирал руки. И приговаривал: «Я предупреждал, предупреждал…Дождался, падлюга». Натан знал, что Косоротов был держателем общака, но даже не догадывался, что после его смерти держателем стал Яков Моисеевич.
Из деревни Натан вышел другой дорогой, более дальней, кружной, но безопасной. Он все ещё чувствовал слабость после приступа, но пёр, как лось, через чащу, через берёзовые рощицы, обходя близлежащие хутора, замирая при каждом звуке человеческого голоса. В одной руке он нёс сумку, доверху набитую деньгами. Натан не знал, сколько там. Может, сто тысяч, а может, и миллион. Побросал не считая, выбирая только рублёвые пачки, пожал крепкую ладонь Птенца, и ушёл. Но точно знал, что вернётся.
К вечеру Натан добрался до Белой Церкви. Он понимал, что ехать в Киев ему нельзя. Тогда куда же? Союз большой, с такими деньжищами хоть на край света можно. Но на край света не хочется. Что-то там Яков Моисеевич, перед тем как из окна выпрыгнуть, насчёт Ленинграда заикался. И даже адрес давал, кажется. Вот только вспомнить бы…Бог с ним, все равно надо подальше отсюда. Была не была, Питер так Питер! Хорошо бы на самолёте, но документов нет, придётся на поезде. Может оно и к лучшему, на поезде безопаснее.
В Ленинград Натан прибыл через два дня. Все это время он провёл в общем вагоне. Ему казалось, что в общем затеряться легче. Народ все время менялся, одни выходили, другие занимали их места… Все двое суток он провалялся на верхней полке, подложив под голову сумку с деньгами. Первое время он волновался, но когда въехали на территорию России, успокоился. Никто его не искал, никто не гнался за ним…
Витебский вокзал встретил его так же, как и всех, кого встречал и провожал: шумом, гамом, бомжами и цыганками, проститутками и милиционерами…Натан покрутился по вокзалу, посмотрел на паровоз, на котором когда-то Ленин приехал в Россию, выпил пива и подошёл к грузчику:
— Слушай, братан, где тут можно угол снять?
Грузчик скептически осмотрел его помятый, кое-где порванный костюм, единственную, довольно непрезентабельную сумку, и достал из кармана «Беломор»:
— Кури. Откинулся недавно, что ли?
— Да, — не стал отнекиваться Натан. — Так где можно снять?
— Ты не светись здесь, — посоветовал грузчик. — Не дай бог, на ментов нарвёшься. Ксивы, небось, нету?
— Нет. А что, ты можешь достать?
— Покумекать надоть. Меня Вовчик зовут.
— Толя. Анатолий, — Натан пожал протянутую руку.
— Вот что, Толик. Дуй до конца платформы, там налево, под вагонами пролезешь, забор увидишь. Пройдёшь метров пятьдесят, дырка будет. Вот там и жди меня.
Натан быстро нашёл указанное место. Вовчик подошёл минут через тридцать. Ещё раз критически осмотрел его.
— Приодеть бы тебя, а то менты враз прицепятся.
— Ты не переживай, Вовчик. Деньги имеются, — Натан чувствовал, что этому человеку можно доверять. Он открыл сумку.
— Нифига себе! — присвистнул Вовчик. — Грабанул кого? Ладно, не моё дело. Но бегать с такими деньгами по Питеру, резону никакого. Поехали ко мне.
Они поймали такси. Натан никогда не бывал в Ленинграде, потому не мог определить, куда они едут, но Вовчик его просветил:
— Погоняло у меня Купец, и живу я в Купчино.
Для Натана Купчино — все равно что Гавайи, пустой звук, да и кличка Купец не вязалась с обликом Вовчика. Купец должен быть толстый, с золотыми часами на пузе, с окладистой бородой…Он сказал об этом новому приятелю. Вовчик рассмеялся:
— Ничего, все ещё впереди. И пузо будет, и часы золотые…Будем живы, да на воле…
Квартира, куда привёл Вовчик Натана, была небольшая, однокомнатная, чистенькая… В комнате стояли два дивана, стол, сервант и старенький черно-белый телевизор.
— Небогато живёшь, — заметил Натан.
— Мне богато жить закон не позволяет. Я ж вор! Пошли на кухню, выпьем, побазарим…
Натан все ещё сомневался, стоит ли посвящать Вовчика во все перипетии своей жизни, но, немного поразмыслив, решил, что без помощника в чужом городе ему не обойтись. Он рассказал о Якове Моисеевиче, о жене, только про Птенца умолчал. Зачем «грузить» человека ненужными сведениями. Вовчик слушал молча, не перебивая, постукивал пальцами по столешнице. Потом долго думал.
— Да, Толян, интересный базар гонишь, — наконец сказал он. — Слышал я про этого Якова Моисеевича. Его фамилия Блумберг. Погоняло — Алмазный. Крутой мужик был. Так говоришь, общак пропал? И все его ищут, а найти никто не может? А эти башли, — Вовчик кивнул на сумку, — не из общака ли?
— Нет. Это мои. Все-таки я его зять.
— Это ещё выяснить надо. Я тебе верю, а вот поверят ли другие… Алмазный — это фигура! Глыба! Короче, кое-что нужно проверить. Поживёшь пока здесь. Не боись, корешок, все будет нормалёк.
Всю следующую неделю Натан провалялся на диване, тупо уставившись в телевизор. На экране постоянно мелькал Горбачёв со своей Раисой, дебаты в Государственной думе сменялись демонстрациями, артисты, в последнее время толпой повалившие на эстраду, больше походили на дебилов, только что выпущенных из психушки, чем на нормальных людей… Купец все время где-то пропадал, а когда появлялся дома, куда-то звонил, что-то выяснял, с каждым днём все больше мрачнел, но Натана не посвящал ни во что. Натан уже подумывал, не «сдёрнуть» ли ему от своего гостеприимного хозяина, но быстро отбросил эту мысль. В Питере ему негде спрятаться, ни друзей, ни знакомых, его мгновенно вычислят. Собственно, чего ему бояться? Он сказал правду, а про Птенца все равно никто ничего не знает. А значит, и копать никто не будет.
Однажды вечером Вовчик пришёл весёлый, поставил на стол две бутылки водки, шампанское, закуску и сказал:
— Все, кореш, вставай, пить будем, гулять будем, сейчас две биксы завалятся.
— Выяснил что-нибудь? — спросил Натан, не делая попытки подняться.
— Выяснил. Встретиться с тобой хотят. Большие люди, имей в виду.
— Наконец-то. А то всю задницу уже отлежал.
— Ничего, лежать — это тебе не лес валить. Вставай, будем отрываться по полной. Все разъяснилось, слава богу, и в Киеве о тебе хорошо отзываются.
В эту ночь они действительно оторвались по полной программе. И биксы оказались на высоте. Давно уже Натан не кувыркался в постели, да ещё с такими профессионалками. При желании они могли бы даже мёртвого поднять. И Натан несколько раз поднимался в заоблачные выси. Пока не почувствовал, что — все, сил больше нет, тело мертво, зато на душе пели птицы.
Встреча с авторитетами была назначена в ресторане «Баку», рядом с Невским. Натан с Вовчиком пришли чуть раньше. «Не хорошо заставлять людей ждать», — сказал Вовчик. «Законники» приехали почти одновременно, друг за другом. Если бы Натан встретил кого-нибудь из них на улице, в жизни не сказал бы, что это «короли». Самые обычные прохожие, неброско одетые, выделяющиеся разве что уверенностью в своей силе, и глазами, которые, казалось, прожигали насквозь. В ресторане никого, кроме собравшихся не было. На дверях висела табличка «Санитарный день». Даже официанты не бегали по залу. Они вообще где-то растворились.
— Люди! — начал Сека, вор в законе, лет сорока пяти. — Мы собрались здесь, чтоб помянуть нашего друга — Алмазного. Поднимем за него бокалы.
Все молча выпили. Сека, посчитав, что дань памяти уже отдана, продолжал:
— Но мы собрались здесь, чтоб ещё и выслушать этого молодого человека, — он указал на Натана, — который, как нам стало известно, был зятем уважаемого Якова Моисеевича. Я специально пригласил сюда Васю Хмеля из Киева. Вы все его знаете, он там «смотрящий». Мы кровно заинтересованы найти общак, который пропал после смерти Алмазного. Менты его не нашли, это известно. Может быть, молодой человек поделится с нами своими знаниями?
— Он ничего не знает, — вмешался Вовчик.
— Ты не уважаешь наши правила, Купец? — спокойно, но с угрозой спросил Сека. — Тебя позвали, но права голоса ты не имеешь. Пацан сам за себя ответит.
— А стоит ли его слушать? — сказал Вася Хмель. — Может, его лучше сразу на правеж? Я знаю за него. Мне говорили.
Нет. Сначала выслушаем, — подал голос Грузин, огромный бородатый мужик. — Оторвать голову всегда успеем.
— Полковник, ты самый старший, что скажешь? — обратился Сека к старому сморщенному мужичку в потёртом, засаленном костюме.
Старичок осмотрел общество, выдержал паузу, как хороший артист в театре, почмокал губами и сказал:
— Выслушаем.
Натан поёжился. Он слышал про Полковника от Якова Моисеевича. Знал, что когда-то его звали Паша Коробов, Сын полка, один из самых крутых авторитетов Советского Союза. Долгожитель. В воровской среде редко кто доживает до таких лет. А этот мало того, что дожил, так ещё и подмял под себя третью часть страны. «Ссучившихся» режет без суда и следствия, ни одной ошибки не прощает. Его несколько раз хотели убить, но руки коротки. Зато он расправился не только с теми, кто «наезжал» на него, но и с их близкими. Про него легенды ходили. Страшный человек! А с виду не скажешь.
— Я действительно ничего не знаю, — охрипшим голосом сказал Натан. — То, что знал, рассказал Вовчику, то есть Купцу.
— А теперь нам расскажешь, — ласково произнёс Сека.
Натан начал своё повествование с момента знакомства с Еленой, дочерью Якова Моисеевича. Он говорил медленно, раздумывая над каждым словом. Как говорят блатные, фильтровал базар. Авторитеты — это не Вовчик, тут лажа не прокатит. Они наверняка навели о нем справки. Вот только знать бы, что им известно. Натан не стал скрывать, что убил жену и двух хачиков, объяснил, почему менты его не заподозрили, рассказал про посещение тестя, вспомнил даже про медсестру в доме престарелых, но о Птенце не заикнулся. Сказал, что деньги, которые он привёз с собой, двести тысяч рублей, ему передал Яков Моисеевич, а то, что тесть был держателем общака, он узнал от ментов, конкретно от капитана Голобородько.
— Все верно, — подтвердил Вася Хмель, — но я ему не верю. Этот хмырь — зять Алмазного, работал с ним, и что, ничего не знает!? Паяльник ему в задницу, расколется, как кокосовый орех!
— Отстаёшь от жизни, Хмель, — улыбнулся Грузин. — Паяльник — вчерашний день. Теперь пользуются феном.
— Как бы там ни было, общак нужно найти, — не поднимаясь, сказал Полковник. — Пацан, похоже, действительно, ничего не знает. Ты, Хмель, сам подтвердил, что он правду базарит, а не горбатого лепит. А вот если ты ошибся, то с тебя и спрос. Не обессудь.
— Ты, чо, Полковник, угрожаешь мне? Мне!?
— Сядь, Вася, не гоношись, — Сека положил руку на плечо Хмеля. — Ты всю Украину перекопал, перелопатил, ничего не нашёл. Там одного золота на два миллиона долларов. Такую сумму не спрячешь, и за границу не вывезешь. Даже если бы Алмазному помогал сам Щербицкий. Значит, деньги где-то здесь, в Союзе. И мы их найдём. Теперь, что касается тебя, Толик, — Сека повернулся к Натану. — Новые ксивы Купец тебе передаст. Устроишься на работу, дай знать. Далеко не исчезай, мы ещё не сняли с тебя подозрений. Жить пока что будешь у него. Он присмотрит за тобой.
Вовчик улыбнулся и подмигнул Натану. Мол, все ништяк, паря, будем живы, не помрём.
Расходились из ресторана, не прощаясь. Только старый Полковник подошёл к Натану, пристально посмотрел на него стальными, выцветшими глазами:
— Я наслышан о тебе, парень. Разное говорят. Из этого я делаю вывод, что ты себе на уме. Но не пытайся меня перехитрить, не иди по пути тех, кто уже в земле лежит. Со мной дружить надо, может и тебе что-то от этой дружбы обломится. Это тебе Паша Коробов говорит.
— Спасибо, Полковник, на добром слове. Не забуду твоего совета.
— Ишь ты, уважительный какой, — пробурчал старый вор, но чувствовалось, что ответ пришёлся ему по душе.
На радостях, что все кончилось хорошо, Вовчик-Купец в этот же вечер надрался, как «зюзя». Натан не пил, боялся по пьянке сболтнуть что-нибудь лишнее, но с девахами, которых приятель снова пригласил, побалдел от души. Они уже не знали, куда от него деваться. Но утром, когда Натан отвалил каждой по тысчонке, биксы завизжали от радости, запрыгали на одной ноге, затанцевали, чмокнули его в щёчку, и весело щебеча, убежали.
Вовчик, жалуясь на больную голову, умотал за новыми документами для Натана. Пришёл он часа через три.
— Значит, так, кореш, — сказал он, отрыгивая пивом, — ксива чистая, не засвеченная, живи, не хочу. Звать тебя теперь, — Вовчик открыл паспорт, — Гринберг Анатолий Михайлович. Можно было бы и русского из тебя сделать, но какой же ты русский? По роже видно, умный, интеллигентный, значит, еврей. Да, и по нынешним временам, выгоднее быть жидом. Хотя можно и под немца закосить. На, держи. Не женат, детей нет, не состоял, не привлекался, короче, чистый и прозрачный, как родник. И вот ещё что велено тебе передать, — он посерьёзнел. — Сейчас открываются всякие разные кооперативы, общества, организации и так далее. Умные люди тащат вещички из Китая и Турции, денежки не должны лежать под камнем. Но Сека приказал другое. Недавно была зарегистрирована одна организация, называется «Милосердие». Поддерживает всяких там пенсионеров, ветеранов… Но все это херня на постном масле. Деньги через неё отмываются. Вот и было бы совсем неплохо, чтоб ты пролез в эту богадельню. Как, это уже твоя забота. Да, вот тебе права на машину, ключи, «жигуль» у подъезда стоит. Ну, ни пуха тебе!
Вовчик поднял стакан, до краёв наполненный водкой, и залпом выпил. Занюхал рукавом, крякнул и отправился спать. Натан выглянул в окно. Действительно, во дворе стояла машина, не новая, но вполне приличная. Одна проблема, водить он не умеет. «Придётся у Купца уроки брать», — подумал он.
— Ну ты даёшь, — засмеялся Вовчик, когда на следующий день услышал, что Натан водить не умеет. — Полжизни на свете прожил, а таким вещам не научился.
— Так мне вроде и ни к чему было. У Якова Моисеевича шофёр был, вот он и возил, — улыбаясь, оправдывался Натан.
— Замётано. Я сейчас подлечусь, и поедем за город.
Но подлечиться ему не пришлось. В доме не осталось ни капли водки. Вовчик почесал в затылке, сплюнул и начал одеваться.
Натан быстро научился. Лихачить, правда, не рисковал, но по городу мотался вполне уверенно. Ему нравился Ленинград. Строгий, красивый, по западному шикарный… Это не вычурный Киев, и не аляповатая Москва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Птенец отодвинул стол, сдвинул в сторону половик, под ним оказалась ещё одна крышка. Он поднял её, и Натан ахнул: деньги, много денег, в полиэтиленовых мешках, перевязанных бечёвкой. Ещё какие-то железные ящики из-под патронов. Птенец открыл один из них. Он был доверху заполнен золотыми цепочками, кольцами, кулонами…
— Видишь? — довольно хмыкнул старик. — Теперь это твоё.
— Моё?!
— А то чьё ж? Только обещай, похоронишь меня по-человечески, чтоб с попом, с молитвами… Похоронишь?
— Да тебе ещё жить и жить, Птенец. Но откуда столько?
— Не моего ума дело. Это Яша, вот у него и узнаешь, когда свидишься на том свете. Но это ещё не все. Деньги — ерунда, сегодня есть, завтра — уплыли. А вот в этом, — старик указал на полутораметровый деревянный ящик, — здесь то, что никогда не теряет цену.
Он поддел крышку. В ящике, в несколько рядов были уложены золотые слитки. У Натана разбежались глаза, такого он не ожидал. Он присел на табурет, глубоко вздохнул…Вокруг все стало темно, сердце гулко забилось в груди, Натан чувствовал каждый толчок…Сверху, на голову, опускался столб голубого цвета. Он видел его, он ждал его, он знал, что за этим последует.
— Дед…Птенец…Я сейчас…
Он не видел, как старик суетился вокруг, как укладывал его на пол, как просунул ему между зубов деревянную ложку…Натан не знал, сколько времени провалялся в обмороке. Но когда очнулся, старик сказал:
— Светает уже. Уходить тебе надо, — и добавил. — Знал бы, что ты эпилептик…Хотя, говорят, эпилепсия — болезнь гениев, как у Достоевского и Юлия Цезаря. Может, и прав был Яшка, не простой ты человек, на роду тебе написано…Ладно. Возьми с собой денег, сколько нужно, как устроишься, приезжай за остальным. В Киеве не оставайся, скорее всего, ищут тебя. То, что здесь лежит, наверняка, не только Яшке принадлежало. Он, хоть, и не говорил мне, но я не первый день на свете ковыляю, догадываюсь кое о чем. Я когда по его просьбе Косого убрал, слышал, наверное, после него много чего осталось. А вот куда делось, никто не знает. Подозреваю, что весь его общак здесь лежит. Но не моего ума это дело. Я Яшке жизнью обязан, я за него любого замочу.
Натан знал Косого, Косоротова Игоря Ивановича, директора овощной базы, дважды судимого, весёлого и общительного человека. Косой вместе с Яковом Моисеевичем отдыхал в обкомовском санатории, где они и познакомились. Вместе какие-то дела проворачивали, на бегах играли, подпольное казино организовали, но как-то проговорился Яков Моисеевич, что «быдло Косой, быдлом и подохнет». Натан тогда не придал значения его словам, он вообще не лез в его дела, но через некоторое время Косого убили. А Яков Моисеевич, как ни странно, радовался. И потирал руки. И приговаривал: «Я предупреждал, предупреждал…Дождался, падлюга». Натан знал, что Косоротов был держателем общака, но даже не догадывался, что после его смерти держателем стал Яков Моисеевич.
Из деревни Натан вышел другой дорогой, более дальней, кружной, но безопасной. Он все ещё чувствовал слабость после приступа, но пёр, как лось, через чащу, через берёзовые рощицы, обходя близлежащие хутора, замирая при каждом звуке человеческого голоса. В одной руке он нёс сумку, доверху набитую деньгами. Натан не знал, сколько там. Может, сто тысяч, а может, и миллион. Побросал не считая, выбирая только рублёвые пачки, пожал крепкую ладонь Птенца, и ушёл. Но точно знал, что вернётся.
К вечеру Натан добрался до Белой Церкви. Он понимал, что ехать в Киев ему нельзя. Тогда куда же? Союз большой, с такими деньжищами хоть на край света можно. Но на край света не хочется. Что-то там Яков Моисеевич, перед тем как из окна выпрыгнуть, насчёт Ленинграда заикался. И даже адрес давал, кажется. Вот только вспомнить бы…Бог с ним, все равно надо подальше отсюда. Была не была, Питер так Питер! Хорошо бы на самолёте, но документов нет, придётся на поезде. Может оно и к лучшему, на поезде безопаснее.
В Ленинград Натан прибыл через два дня. Все это время он провёл в общем вагоне. Ему казалось, что в общем затеряться легче. Народ все время менялся, одни выходили, другие занимали их места… Все двое суток он провалялся на верхней полке, подложив под голову сумку с деньгами. Первое время он волновался, но когда въехали на территорию России, успокоился. Никто его не искал, никто не гнался за ним…
Витебский вокзал встретил его так же, как и всех, кого встречал и провожал: шумом, гамом, бомжами и цыганками, проститутками и милиционерами…Натан покрутился по вокзалу, посмотрел на паровоз, на котором когда-то Ленин приехал в Россию, выпил пива и подошёл к грузчику:
— Слушай, братан, где тут можно угол снять?
Грузчик скептически осмотрел его помятый, кое-где порванный костюм, единственную, довольно непрезентабельную сумку, и достал из кармана «Беломор»:
— Кури. Откинулся недавно, что ли?
— Да, — не стал отнекиваться Натан. — Так где можно снять?
— Ты не светись здесь, — посоветовал грузчик. — Не дай бог, на ментов нарвёшься. Ксивы, небось, нету?
— Нет. А что, ты можешь достать?
— Покумекать надоть. Меня Вовчик зовут.
— Толя. Анатолий, — Натан пожал протянутую руку.
— Вот что, Толик. Дуй до конца платформы, там налево, под вагонами пролезешь, забор увидишь. Пройдёшь метров пятьдесят, дырка будет. Вот там и жди меня.
Натан быстро нашёл указанное место. Вовчик подошёл минут через тридцать. Ещё раз критически осмотрел его.
— Приодеть бы тебя, а то менты враз прицепятся.
— Ты не переживай, Вовчик. Деньги имеются, — Натан чувствовал, что этому человеку можно доверять. Он открыл сумку.
— Нифига себе! — присвистнул Вовчик. — Грабанул кого? Ладно, не моё дело. Но бегать с такими деньгами по Питеру, резону никакого. Поехали ко мне.
Они поймали такси. Натан никогда не бывал в Ленинграде, потому не мог определить, куда они едут, но Вовчик его просветил:
— Погоняло у меня Купец, и живу я в Купчино.
Для Натана Купчино — все равно что Гавайи, пустой звук, да и кличка Купец не вязалась с обликом Вовчика. Купец должен быть толстый, с золотыми часами на пузе, с окладистой бородой…Он сказал об этом новому приятелю. Вовчик рассмеялся:
— Ничего, все ещё впереди. И пузо будет, и часы золотые…Будем живы, да на воле…
Квартира, куда привёл Вовчик Натана, была небольшая, однокомнатная, чистенькая… В комнате стояли два дивана, стол, сервант и старенький черно-белый телевизор.
— Небогато живёшь, — заметил Натан.
— Мне богато жить закон не позволяет. Я ж вор! Пошли на кухню, выпьем, побазарим…
Натан все ещё сомневался, стоит ли посвящать Вовчика во все перипетии своей жизни, но, немного поразмыслив, решил, что без помощника в чужом городе ему не обойтись. Он рассказал о Якове Моисеевиче, о жене, только про Птенца умолчал. Зачем «грузить» человека ненужными сведениями. Вовчик слушал молча, не перебивая, постукивал пальцами по столешнице. Потом долго думал.
— Да, Толян, интересный базар гонишь, — наконец сказал он. — Слышал я про этого Якова Моисеевича. Его фамилия Блумберг. Погоняло — Алмазный. Крутой мужик был. Так говоришь, общак пропал? И все его ищут, а найти никто не может? А эти башли, — Вовчик кивнул на сумку, — не из общака ли?
— Нет. Это мои. Все-таки я его зять.
— Это ещё выяснить надо. Я тебе верю, а вот поверят ли другие… Алмазный — это фигура! Глыба! Короче, кое-что нужно проверить. Поживёшь пока здесь. Не боись, корешок, все будет нормалёк.
Всю следующую неделю Натан провалялся на диване, тупо уставившись в телевизор. На экране постоянно мелькал Горбачёв со своей Раисой, дебаты в Государственной думе сменялись демонстрациями, артисты, в последнее время толпой повалившие на эстраду, больше походили на дебилов, только что выпущенных из психушки, чем на нормальных людей… Купец все время где-то пропадал, а когда появлялся дома, куда-то звонил, что-то выяснял, с каждым днём все больше мрачнел, но Натана не посвящал ни во что. Натан уже подумывал, не «сдёрнуть» ли ему от своего гостеприимного хозяина, но быстро отбросил эту мысль. В Питере ему негде спрятаться, ни друзей, ни знакомых, его мгновенно вычислят. Собственно, чего ему бояться? Он сказал правду, а про Птенца все равно никто ничего не знает. А значит, и копать никто не будет.
Однажды вечером Вовчик пришёл весёлый, поставил на стол две бутылки водки, шампанское, закуску и сказал:
— Все, кореш, вставай, пить будем, гулять будем, сейчас две биксы завалятся.
— Выяснил что-нибудь? — спросил Натан, не делая попытки подняться.
— Выяснил. Встретиться с тобой хотят. Большие люди, имей в виду.
— Наконец-то. А то всю задницу уже отлежал.
— Ничего, лежать — это тебе не лес валить. Вставай, будем отрываться по полной. Все разъяснилось, слава богу, и в Киеве о тебе хорошо отзываются.
В эту ночь они действительно оторвались по полной программе. И биксы оказались на высоте. Давно уже Натан не кувыркался в постели, да ещё с такими профессионалками. При желании они могли бы даже мёртвого поднять. И Натан несколько раз поднимался в заоблачные выси. Пока не почувствовал, что — все, сил больше нет, тело мертво, зато на душе пели птицы.
Встреча с авторитетами была назначена в ресторане «Баку», рядом с Невским. Натан с Вовчиком пришли чуть раньше. «Не хорошо заставлять людей ждать», — сказал Вовчик. «Законники» приехали почти одновременно, друг за другом. Если бы Натан встретил кого-нибудь из них на улице, в жизни не сказал бы, что это «короли». Самые обычные прохожие, неброско одетые, выделяющиеся разве что уверенностью в своей силе, и глазами, которые, казалось, прожигали насквозь. В ресторане никого, кроме собравшихся не было. На дверях висела табличка «Санитарный день». Даже официанты не бегали по залу. Они вообще где-то растворились.
— Люди! — начал Сека, вор в законе, лет сорока пяти. — Мы собрались здесь, чтоб помянуть нашего друга — Алмазного. Поднимем за него бокалы.
Все молча выпили. Сека, посчитав, что дань памяти уже отдана, продолжал:
— Но мы собрались здесь, чтоб ещё и выслушать этого молодого человека, — он указал на Натана, — который, как нам стало известно, был зятем уважаемого Якова Моисеевича. Я специально пригласил сюда Васю Хмеля из Киева. Вы все его знаете, он там «смотрящий». Мы кровно заинтересованы найти общак, который пропал после смерти Алмазного. Менты его не нашли, это известно. Может быть, молодой человек поделится с нами своими знаниями?
— Он ничего не знает, — вмешался Вовчик.
— Ты не уважаешь наши правила, Купец? — спокойно, но с угрозой спросил Сека. — Тебя позвали, но права голоса ты не имеешь. Пацан сам за себя ответит.
— А стоит ли его слушать? — сказал Вася Хмель. — Может, его лучше сразу на правеж? Я знаю за него. Мне говорили.
Нет. Сначала выслушаем, — подал голос Грузин, огромный бородатый мужик. — Оторвать голову всегда успеем.
— Полковник, ты самый старший, что скажешь? — обратился Сека к старому сморщенному мужичку в потёртом, засаленном костюме.
Старичок осмотрел общество, выдержал паузу, как хороший артист в театре, почмокал губами и сказал:
— Выслушаем.
Натан поёжился. Он слышал про Полковника от Якова Моисеевича. Знал, что когда-то его звали Паша Коробов, Сын полка, один из самых крутых авторитетов Советского Союза. Долгожитель. В воровской среде редко кто доживает до таких лет. А этот мало того, что дожил, так ещё и подмял под себя третью часть страны. «Ссучившихся» режет без суда и следствия, ни одной ошибки не прощает. Его несколько раз хотели убить, но руки коротки. Зато он расправился не только с теми, кто «наезжал» на него, но и с их близкими. Про него легенды ходили. Страшный человек! А с виду не скажешь.
— Я действительно ничего не знаю, — охрипшим голосом сказал Натан. — То, что знал, рассказал Вовчику, то есть Купцу.
— А теперь нам расскажешь, — ласково произнёс Сека.
Натан начал своё повествование с момента знакомства с Еленой, дочерью Якова Моисеевича. Он говорил медленно, раздумывая над каждым словом. Как говорят блатные, фильтровал базар. Авторитеты — это не Вовчик, тут лажа не прокатит. Они наверняка навели о нем справки. Вот только знать бы, что им известно. Натан не стал скрывать, что убил жену и двух хачиков, объяснил, почему менты его не заподозрили, рассказал про посещение тестя, вспомнил даже про медсестру в доме престарелых, но о Птенце не заикнулся. Сказал, что деньги, которые он привёз с собой, двести тысяч рублей, ему передал Яков Моисеевич, а то, что тесть был держателем общака, он узнал от ментов, конкретно от капитана Голобородько.
— Все верно, — подтвердил Вася Хмель, — но я ему не верю. Этот хмырь — зять Алмазного, работал с ним, и что, ничего не знает!? Паяльник ему в задницу, расколется, как кокосовый орех!
— Отстаёшь от жизни, Хмель, — улыбнулся Грузин. — Паяльник — вчерашний день. Теперь пользуются феном.
— Как бы там ни было, общак нужно найти, — не поднимаясь, сказал Полковник. — Пацан, похоже, действительно, ничего не знает. Ты, Хмель, сам подтвердил, что он правду базарит, а не горбатого лепит. А вот если ты ошибся, то с тебя и спрос. Не обессудь.
— Ты, чо, Полковник, угрожаешь мне? Мне!?
— Сядь, Вася, не гоношись, — Сека положил руку на плечо Хмеля. — Ты всю Украину перекопал, перелопатил, ничего не нашёл. Там одного золота на два миллиона долларов. Такую сумму не спрячешь, и за границу не вывезешь. Даже если бы Алмазному помогал сам Щербицкий. Значит, деньги где-то здесь, в Союзе. И мы их найдём. Теперь, что касается тебя, Толик, — Сека повернулся к Натану. — Новые ксивы Купец тебе передаст. Устроишься на работу, дай знать. Далеко не исчезай, мы ещё не сняли с тебя подозрений. Жить пока что будешь у него. Он присмотрит за тобой.
Вовчик улыбнулся и подмигнул Натану. Мол, все ништяк, паря, будем живы, не помрём.
Расходились из ресторана, не прощаясь. Только старый Полковник подошёл к Натану, пристально посмотрел на него стальными, выцветшими глазами:
— Я наслышан о тебе, парень. Разное говорят. Из этого я делаю вывод, что ты себе на уме. Но не пытайся меня перехитрить, не иди по пути тех, кто уже в земле лежит. Со мной дружить надо, может и тебе что-то от этой дружбы обломится. Это тебе Паша Коробов говорит.
— Спасибо, Полковник, на добром слове. Не забуду твоего совета.
— Ишь ты, уважительный какой, — пробурчал старый вор, но чувствовалось, что ответ пришёлся ему по душе.
На радостях, что все кончилось хорошо, Вовчик-Купец в этот же вечер надрался, как «зюзя». Натан не пил, боялся по пьянке сболтнуть что-нибудь лишнее, но с девахами, которых приятель снова пригласил, побалдел от души. Они уже не знали, куда от него деваться. Но утром, когда Натан отвалил каждой по тысчонке, биксы завизжали от радости, запрыгали на одной ноге, затанцевали, чмокнули его в щёчку, и весело щебеча, убежали.
Вовчик, жалуясь на больную голову, умотал за новыми документами для Натана. Пришёл он часа через три.
— Значит, так, кореш, — сказал он, отрыгивая пивом, — ксива чистая, не засвеченная, живи, не хочу. Звать тебя теперь, — Вовчик открыл паспорт, — Гринберг Анатолий Михайлович. Можно было бы и русского из тебя сделать, но какой же ты русский? По роже видно, умный, интеллигентный, значит, еврей. Да, и по нынешним временам, выгоднее быть жидом. Хотя можно и под немца закосить. На, держи. Не женат, детей нет, не состоял, не привлекался, короче, чистый и прозрачный, как родник. И вот ещё что велено тебе передать, — он посерьёзнел. — Сейчас открываются всякие разные кооперативы, общества, организации и так далее. Умные люди тащат вещички из Китая и Турции, денежки не должны лежать под камнем. Но Сека приказал другое. Недавно была зарегистрирована одна организация, называется «Милосердие». Поддерживает всяких там пенсионеров, ветеранов… Но все это херня на постном масле. Деньги через неё отмываются. Вот и было бы совсем неплохо, чтоб ты пролез в эту богадельню. Как, это уже твоя забота. Да, вот тебе права на машину, ключи, «жигуль» у подъезда стоит. Ну, ни пуха тебе!
Вовчик поднял стакан, до краёв наполненный водкой, и залпом выпил. Занюхал рукавом, крякнул и отправился спать. Натан выглянул в окно. Действительно, во дворе стояла машина, не новая, но вполне приличная. Одна проблема, водить он не умеет. «Придётся у Купца уроки брать», — подумал он.
— Ну ты даёшь, — засмеялся Вовчик, когда на следующий день услышал, что Натан водить не умеет. — Полжизни на свете прожил, а таким вещам не научился.
— Так мне вроде и ни к чему было. У Якова Моисеевича шофёр был, вот он и возил, — улыбаясь, оправдывался Натан.
— Замётано. Я сейчас подлечусь, и поедем за город.
Но подлечиться ему не пришлось. В доме не осталось ни капли водки. Вовчик почесал в затылке, сплюнул и начал одеваться.
Натан быстро научился. Лихачить, правда, не рисковал, но по городу мотался вполне уверенно. Ему нравился Ленинград. Строгий, красивый, по западному шикарный… Это не вычурный Киев, и не аляповатая Москва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33