Вряд ли. Вон он на качелях сидит, в его сторону смотрит. Тогда от кого же?
Ты не переживай, — сказал мужик, словно отгадал его мысли. — Во-первых, слухами земля полнится, а во-вторых, вычислил я тебя. Скажи лучше, как ты сейф открыл? И не ври. Мне врать нельзя. Понял?
В голосе прозвучала угроза. Но Боренька молчал, он ещё не верил, что этому человеку можно доверять. А вдруг он из милиции. Да и не собирался Боренька никому ни о чем рассказывать, ни с кем делиться своей тайной.
Ага, ты, наверное, думаешь, что я мент? — спросил мужчина. — Нет, я не мент. Я Паша Коробов. Слыхал?
Боренька кивнул. Конечно же, он слышал про Пашку Коробова по кличке «Сын полка» или Сынок. Во время войны Пашка был членом партизанского отряда, и, несмотря на свои десять лет, небезуспешно взрывал немецкие эшелоны. После войны он попал в детский дом, где стал профессиональным «домушником», научился резать сумочки и карманы, подделывать купюры, открывать отмычкой любые замки. Короче, мастер на все руки. Два раза сидел, но большие срока припаять ему не могли. Милиция все про него знала, но с доказательствами ей не везло. Осторожен был Сын полка, опасность чуял за версту.
— Ну, что, жиденок, разговаривать будем?
— Я не жиденок, — отрезал Боренька.
— А кто же ты? — удивился Пашка. — Раз еврей, значит жиденок. До жида ещё не дорос.
— Меня Борисом звать.
— Ах, Борис значит? А по вашему это как будет? Броха? Или Борух?
— Борух.
— Значит, с этого момента будешь Борухом. Гордись! Сам Сын полка тебе погоняло дал, — Коробов засмеялся. — Ладно, расскажи, как ты сейф подломил.
— Да я сам не знаю, — замялся Боренька. — Почувствовал что-то…Для меня этот сейф как живой был, как девушка…Нужно было только слово подобрать. То есть, не слово…ну-у…Не знаю, как это объяснить.
— Да у тебя талант, пацан. Извини. Борух. Слушай, а куда же ты деньги дел? Такую сумму на мороженое не проешь, и на кино не промотаешь…
Пришлось Бореньке признаться, что из ворованных денег почти ни рубля не потратил. Он не пил, ни курил, на женщин не разорялся…Лежат себе денежки, есть не просят. А к ним ещё и несколько сберкнижек…Что с ними делать? Разве что выбросить.
— Дурак! Отдай их мне, я знаю, что делать. А я тебя за это учить буду. Хочешь стать настоящим, фартовым?
Хочу.
С этого дня Сынок взял Бореньку под свою опеку. Теперь никто не называл его Боренькой, только Борисом или Борухом. Теперь перед ним лебезили, заискивали, даже в рестораны пускали, взяв «под козырёк», несмотря на то, что ему ещё не исполнилось семнадцати. Все это очень нравилось Боруху, чувствовал он за собой широкую спину. На танцах никто не смел даже косо взглянуть в его сторону. Ни одна «телка» не могла ему отказать. Боялись. Он чувствовал вокруг себя этот шлейф страха. Даже Ванька стал реже с ним общаться. Но Боруха это мало трогало. Сын полка теперь учил его, как справляться с замками различных конструкций, как общаться с сейфами, как с первого взгляда определять сложность того или иного объекта. Он оказался талантливым учеником. Коробов давно понял, что не ошибся в выборе. Оставалось только найти подходящего барыгу, или взломать контору. Боруха нужно было проверить в деле, в настоящем деле. То, что его до сих пор не поймали, было лишь везением.
— Вот что, Борух, — как-то утром сказал ему Сынок. — На следующей неделе будем брать сберкассу.
— Почему сберкассу?
— На следующей неделе выплата пенсий. Денег привезут немерянно.
— Нет, Сынок. Я старух грабить не буду. У меня есть другое предложение.
— Ну-ка, ну-ка…
— Когда-то хозяином завода «Трактородеталь» был некий Гроссман. Его расстреляли в 37-м, но насколько я знаю, ни денег, ни золота у него не нашли.
— Было что искать?
— Было.
— Куда же все делось? — заинтересованно спросил Паша Коробов.
— В том-то все и дело. У Гроссмана остался сын, тот самый, который сейчас заведует мебельным производством. У него огромнейший дом за городом. Думаю, что папашины ценности находятся там. Впрочем, наверное, не только ценности. Гроссман — младший толкает мебель налево. Так что там точно есть, чем поживиться. Это тебе не старушек грабить.
— Ну, ты, голова! — уважительно произнёс Коробов.
— Только Ваньку с собой возьмём, — как о решённом, сказал Борух. — А то он на меня волком смотрит. Завидует.
Как бы он нас не завалил, — засомневался Коробов. — Ладно, если что, пойдёт паровозом.
Сын полка как в воду смотрел. Они не учли, что дом Гроссмана — младшего охранялся злющей овчаркой. Правда, здоровый, как бык, Ванька быстро справился с ней. И почти без потерь, если не считать разорванной куртки и штанов. Коробов приложил к оконному стеклу мокрую газету и бесшумно его выбил. Пока Борух занимался сейфом, который оказался не таким уж и сложным, Сынок с Ванькой спустились в подвал. В углу был навален всякий мусор, какие-то коробки, ящики, садовый инвентарь…Они раскидали все и обнаружили в стене свежую кладку. Под ней оказались несколько банок с царскими червонцами, картины, свёрнутые в рулон, бронзовые статуэтки, золотые слитки…
Ничего себе! — присвистнул Паша Коробов. Он переложил все в специально заготовленную сумку. — Пошли. Посмотрим, как дела у Боруха.
Когда они поднялись, Борух уже перекладывал пачки денег из сейфа к себе в рюкзак.
— Так, уходим в разные стороны, — распорядился Сынок. — И смотри, Ванька, если что, я тебя из-под земли достану.
А я чо? Я ничо, — проблеял тот.
Милиция быстро вышла на их след, благодаря остаткам Ванькиной куртки, которые застряли в зубах у мёртвых собак. Но надо отдать ему должное, он все взял на себя. Правда, это не спасло от зоны ни Коробова — Сынка, ни Боруха. Борух получил три года за соучастие. Год он должен был париться в колонии для несовершеннолетних, а потом — прямая дорога на взрослую зону. Там Борух за свой ум, рассудительность и приверженность воровским законам и понятиям, получил добавку к своему имени и стал Дядей Борухом, несмотря на молодость. А за отказ выходить на работу и идти на соглашение с кумом, попал в «злостные отрицалы».
5. СУД
(Израиль)
В шесть часов утра заскрипела и открылась дверь. Это дежурный полицейский пришёл на поверку. Прокричав фамилии и, убедившись, что все на месте, он сказал:
— Быков, Чёрных, Кляймер, на выход.
Названые стали собираться. Правда, собирать, особенно, было нечего. Спали в одежде, брать с собой какие-то личные вещи на суд, не имело смысла. Натан подошёл к Евгению, сунул ему в руку пачку сигарет.
— Тебе там долго париться, без курева плохо.
В предбаннике, на выходе из маацара, собралось человек тридцать. Вокруг крутились полицейские, сковывали людей наручниками и кандалами. Наручники были маленькие и впивались в кожу.
— Блин, это что, для детей, — выругался Евгений.
— Ничего, потерпишь, — огрызнулся полицейский. — Не бабочку же тебе одевать. Невиновные сюда не попадают.
— Не лезь в бутылку, — прошептал Евгению сосед, — хуже будет. Не зли его. Он хоть и «русский», но дерьмо порядочное.
— А тебя-то за что взяли?
— За наркотики. Кстати, меня Валерой зовут.
На вид Валере было лет шестнадцать. Высокий, костлявый, лопатки торчат…
— Ты, что, наркоман?
— Нет, я дурак.
Поговорить им не дали. Толпа задвигалась, зашаркала ногами, загомонила…В кандалах ходить было очень неудобно, все передвигались «гусиным шагом», в затылок друг другу. Во дворе стояли два зарешеченных «воронка», разделённые внутри тремя рядами скамеек. В железном кузове было темно, тесно и очень жарко. Не спасал даже ветерок, залетавший через небольшое квадратное окошко. Слева от Евгения сидел его новый знакомый Валера, справа — благообразный старичок, который тут же достал пачку “Кэмэла” и предложил Евгению.
— Спасибо, у меня свои, — отказался Чёрных.
— Бери, пока дают, — сказал старичок. Голос у него, на удивление, оказался звучным, басовитым, наполненным. Таким голосом протоиреи в церкви молитвы читают. — Беги, когда бьют. Понял, Чёрный?
— Я не чёрный, я — Чёрных.
— Один хрен, теперь будешь Чёрным. Гордись, сам Дядя Борух тебе погоняло дал.
— Так вы и есть Дядя Борух? — удивился Евгений. Он не думал, что этот благообразный человек окажется грозным «вором в законе», про которого весь вечер говорила вся камера.
— А что, непохож?
— Не знаю. Я же вас никогда не видел.
— А ты, значит, тот самый журналист, который выводит на чистую воду всяких обманщиков, — Дядя Борух усмехнулся. — Читал я, читал твои опусы. Молодец, хорошо пишешь. Только мелко. Какие-то маклеры, лекарства, экстрасенсы…
— А вам нравится, когда людей обманывают? — с пол-оборота завёлся Евгений.
— Не кипятись, не кипятись. Люди сами виноваты. Никто их не заставляет быть обманутыми. Ты никогда не думал, что за теми, про кого ты пишешь, стоят другие, про которых никто никогда не слышал? Но благодаря которым, они бегают на свободе.
— А чего тут думать! Я уверен, что за ними стоят другие. Например, Фазиль, который подмял под себя весь Старый город в Беэр-Шеве. К тому же, насколько я знаю, он имеет свою долю и в Тель-Авиве, и в Хайфе. Или Рустам, который держит лохотронщиков, кидал и наперсточников. Или Моше Абуказиз. Под ним все «марокканские» ходят. Или адвокат Овшикадзе. Его младший брат, бывший боксёр, имеет свою собственную банду, всех в Офакиме запугал. Только взять его не могут. Старший братец, адвокат хренов, вытаскивает его из всех передряг. Их бы обоих сюда, на наше место.
— Ишь ты, разбираешься, — покачал головой Дядя Борух. — Молодец. Овшикадзе уже всех достал. Думаю, недолго ему осталось.
— Кому? Старшему или младшему?
— Обоим. Что тебе Натан говорил? — сменил тему «авторитет».
Чёрных поперхнулся. Быстро же слухи расходятся. Черт, он совсем забыл про записку. Натан её, наверно, в сигаретную пачку засунул. Но отдавать её старому придурку Евгений не собирался.
— С Натаном? Я когда-то статью писал про «русских пантер», может, слышал?
— Подожди, подожди. Это не те ли самые «пантеры», под которых два мудака, муж с женой, кажется, деньги собирали?
— Точно, они самые.
— Так они, по-моему, за границу смылись.
— Так, да не так. Марк Доберман, который и провернул всю эту авантюру, действительно сорвался в Америку, когда узнал, что на него открыли уголовное дело. Перед отъездом успел развестись со своей женой, Леей Филопонтовой, но куда он дел нахапанные бабки, никто не знает. Собственно, никто даже не знает, зачем они поженились, что за всем этим стояло. Доберман гомик, об этом всем известно. Возможно, он деньги на жену переписал, возможно, в Америку перевёл. Тоже, кстати, журналистом был. Жулик, каких поискать!
— Ладно. С Доберманом и его подстилкой потом разберёмся. А сейчас скажи мне, о чем вы все-таки с Натаном шептались?
— Вот об этом и говорили. Он тоже заинтересовался, — Евгений сделал честные глаза и, чтоб прервать неприятный разговор, повернулся к Валере. — Как ты залетел?
— По глупости, — ответил сосед и покосился на Дядю Боруха. Тот делал вид, что не слушает, погрузившись в свои мысли. — Я шёл по улице, поздно уже было. Вдруг подъезжает полицейская машина и меня просят поднять какой-то коробок. Я поднял, отдал им, а там оказался героин, и мои пальчики на коробке. Вот так я и попал. Дурак, он и есть дурак. Знал ведь, что нельзя этого делать. А теперь уже никому ничего не докажешь. Я не употребляю, так что пойду «за распространение». Вот так, — Валера горестно вздохнул.
— Да, не повезло тебе.
Машина подкатила к зданию суда и спустилась куда-то под землю. Евгений встал, размял ноги, и полез из кузова. Вслед за ним попрыгали остальные. Чёрных огляделся. Находились они где-то в подвале, под потолком горели лампы дневного света, вдоль длинного коридора располагались двери. С них сняли наручники, кандалы и развели по камерам. Камера, в которой Евгений оказался, была большая, не в пример той, что в «маацаре», только сидеть было не на чем. Вместе с ним затолкнули ещё человек 15 — 20. Расселись вдоль стен, на корточки, закурили. Чёрных с любопытством оглядывал соседей. Люди собрались самые разные, в основном, русскоязычные. Ивритских было мало, и они кучковались своей стайкой. Остальные, наверное, в других камерах. Недалеко от него сидел Дядя Борух. Рядом на пол опустился Валера. Бык и Инженер расположились у другой стены, напротив. Бык из-под прикрытых век рассматривал Дядю Боруха, гадая, известно ли ему о том, как он нелестно вчера о нем отозвался. Бык понимал, что ответ все равно придётся держать, вот только когда? Сегодня, завтра, через год? А ещё он понимал, что нигде ему не спрятаться. Уж если в необъятной России укрыться, практически, невозможно, то, что уж говорить об Израиле, которого и на карте-то не найти. На всю страну четыре тюрьмы. Правда, сидят в них друг на друге, как сельди в бочке. Может сейчас поговорить с этим старым пердуном? Все-таки, лучше самому попросить у него прощения, чем ждать, пока заставят это сделать. Он поднялся, подошёл к «авторитету».
— Извини, Дядя Борух, что нарушаю твой покой. Я могу с тобой поговорить?
Тот пристально посмотрел на Быка, но даже не сделал попытки встать.
— Потом поговорим, — сухо сказал он и добавил, — если будет это «потом».
Быка передёрнуло. Он знал, что это значит. Он всю жизнь в этой системе. Только в Союзе он стоял по другую сторону колючей проволоки. Он гонялся, ловил, сажал, был сыщиком — профессионалом, имел большой и всесторонний опыт, его уважало и ценило начальство. Бык уверенно поднимался по служебной лестнице и считал, что так будет продолжаться до пенсии. Пока он не применил служебный пистолет и не убил одного хмыря. По правде говоря, хмырь оказался обыкновенным пьяным бузотёром. Но этот хулиган попёр на него с ломом, а был он большой и здоровый, как бульдозер, и не хотел идти на мирные переговоры. Бык, попросту, испугался, и пальнул в него из «макарова». Он даже не целился, но хмырь этого не оценил и умер в больнице. Ох, и потаскали же Быка в прокуратору, ох, и потаскали! Что, зачем, почему…Да ещё прокурор попался молодой, щенок, только — только с юрфака. Ему нужно было, кровь из носа, доказать вину Сергея Быкова. И он её доказал. Это было нетрудно, особенно, если учесть, что Бык в тот день был немного подшофе. Его не посадили, но из милиции попёрли. В течение долгого времени он не мог найти работу, ударился в крутую пьянку, принялся побивать жену, которая, на счастье, оказалась еврейкой. На счастье, потому что она вывезла его в Израиль, надеясь, что там он излечится от алкоголизма. Зря надеялась. Столкнувшись с израильской действительностью, безработицей, антируссизмом, Бык совсем сошёл с катушек. Он пьяный просыпался, и пьяный засыпал, в перерывах лупил жену и детей, называя их «жидовским отродьем». В конце концов, жена сбежала от него вместе с детьми, а Бык на себе узнал прелести израильских тюрем.
Он отошёл от Дяди Боруха, снова присел у стены, рядом с Инженером.
— Все из-за тебя, гнус, — процедил Бык сквозь зубы.
— А я-то при чем? — Николай Борисович испуганно посмотрел на него и постарался отодвинуться.
— Чтоб тебе провалиться! И черт меня дёрнул с тобой связаться, — Бык отрешённо смотрел в пол.
— Может, обойдётся? — Инженер даже пожалел Быка.
— О! Чо я вижу?! Я вижу свои часы! — раздался чей-то возглас.
Все подняли головы. Развязной, переваливающейся походкой к Евгению направлялся парень с ярко выраженной кавказской внешностью.
— Слышь, пидор, это мои часы! Или ты не знал? — он нагло схватил Чёрного за руку. — Сам отдашь или как? Бык, ты мою маляву получил? Ты ему сказал, что это мои часы?
Евгений встал, оглядел парня. Тот был на полголовы выше, но в плечах чуть поуже. Скорее всего, привык не столько драться, сколько брать криком. В одиночку никогда не нападает, надеется на поддержку. Вон его дружки ухмыляются. Чёрных прислонился к стене.
— Нет, дарагой, нэ отдам, — он специально коверкал слова, надеясь вывести парня из себя. Ему это удалось.
— Да я тебя… — парень замахнулся, Евгений отклонился, и кулак со всего размаха врезался в стену. — У-у-у… — завыл парень, тряся рукой. «Кавказские» начали угрожающе подниматься со своих мест.
— Ша, пацаны, — тихо сказал Дядя Борух. — Кто ещё часы хочет? — он обвёл глазами камеру. Все молчали. — «Чёрный» — мой кореш. А тебя, Теймур, чтоб я больше не слышал. Понял? Я тебя спрашиваю, понял?
— Понял, — чуть слышно, сквозь зубы, процедил Теймур.
— Вот и вали в свою псарню!
Теймур убрался, покачивая больную руку, и бросая злые взгляды на Евгения.
— А ты молодец, Журналист, — доброжелательно сказал Дядя Борух, — не испугался.
— Что ж ты раньше не вступился?
— Хотел посмотреть, как ты себя поведёшь.
Евгений снова присел на своё место. Пришёл полицейский, вызвал троих на заседание суда, потом ещё двоих…Через четыре часа «Чёрный» остался в одиночестве. Никто из тех, кого уводили, не возвращался обратно. Он не знал, где они, впрочем, и не задумывался. Евгений достал пачку сигарет, вытащил из неё записку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Ты не переживай, — сказал мужик, словно отгадал его мысли. — Во-первых, слухами земля полнится, а во-вторых, вычислил я тебя. Скажи лучше, как ты сейф открыл? И не ври. Мне врать нельзя. Понял?
В голосе прозвучала угроза. Но Боренька молчал, он ещё не верил, что этому человеку можно доверять. А вдруг он из милиции. Да и не собирался Боренька никому ни о чем рассказывать, ни с кем делиться своей тайной.
Ага, ты, наверное, думаешь, что я мент? — спросил мужчина. — Нет, я не мент. Я Паша Коробов. Слыхал?
Боренька кивнул. Конечно же, он слышал про Пашку Коробова по кличке «Сын полка» или Сынок. Во время войны Пашка был членом партизанского отряда, и, несмотря на свои десять лет, небезуспешно взрывал немецкие эшелоны. После войны он попал в детский дом, где стал профессиональным «домушником», научился резать сумочки и карманы, подделывать купюры, открывать отмычкой любые замки. Короче, мастер на все руки. Два раза сидел, но большие срока припаять ему не могли. Милиция все про него знала, но с доказательствами ей не везло. Осторожен был Сын полка, опасность чуял за версту.
— Ну, что, жиденок, разговаривать будем?
— Я не жиденок, — отрезал Боренька.
— А кто же ты? — удивился Пашка. — Раз еврей, значит жиденок. До жида ещё не дорос.
— Меня Борисом звать.
— Ах, Борис значит? А по вашему это как будет? Броха? Или Борух?
— Борух.
— Значит, с этого момента будешь Борухом. Гордись! Сам Сын полка тебе погоняло дал, — Коробов засмеялся. — Ладно, расскажи, как ты сейф подломил.
— Да я сам не знаю, — замялся Боренька. — Почувствовал что-то…Для меня этот сейф как живой был, как девушка…Нужно было только слово подобрать. То есть, не слово…ну-у…Не знаю, как это объяснить.
— Да у тебя талант, пацан. Извини. Борух. Слушай, а куда же ты деньги дел? Такую сумму на мороженое не проешь, и на кино не промотаешь…
Пришлось Бореньке признаться, что из ворованных денег почти ни рубля не потратил. Он не пил, ни курил, на женщин не разорялся…Лежат себе денежки, есть не просят. А к ним ещё и несколько сберкнижек…Что с ними делать? Разве что выбросить.
— Дурак! Отдай их мне, я знаю, что делать. А я тебя за это учить буду. Хочешь стать настоящим, фартовым?
Хочу.
С этого дня Сынок взял Бореньку под свою опеку. Теперь никто не называл его Боренькой, только Борисом или Борухом. Теперь перед ним лебезили, заискивали, даже в рестораны пускали, взяв «под козырёк», несмотря на то, что ему ещё не исполнилось семнадцати. Все это очень нравилось Боруху, чувствовал он за собой широкую спину. На танцах никто не смел даже косо взглянуть в его сторону. Ни одна «телка» не могла ему отказать. Боялись. Он чувствовал вокруг себя этот шлейф страха. Даже Ванька стал реже с ним общаться. Но Боруха это мало трогало. Сын полка теперь учил его, как справляться с замками различных конструкций, как общаться с сейфами, как с первого взгляда определять сложность того или иного объекта. Он оказался талантливым учеником. Коробов давно понял, что не ошибся в выборе. Оставалось только найти подходящего барыгу, или взломать контору. Боруха нужно было проверить в деле, в настоящем деле. То, что его до сих пор не поймали, было лишь везением.
— Вот что, Борух, — как-то утром сказал ему Сынок. — На следующей неделе будем брать сберкассу.
— Почему сберкассу?
— На следующей неделе выплата пенсий. Денег привезут немерянно.
— Нет, Сынок. Я старух грабить не буду. У меня есть другое предложение.
— Ну-ка, ну-ка…
— Когда-то хозяином завода «Трактородеталь» был некий Гроссман. Его расстреляли в 37-м, но насколько я знаю, ни денег, ни золота у него не нашли.
— Было что искать?
— Было.
— Куда же все делось? — заинтересованно спросил Паша Коробов.
— В том-то все и дело. У Гроссмана остался сын, тот самый, который сейчас заведует мебельным производством. У него огромнейший дом за городом. Думаю, что папашины ценности находятся там. Впрочем, наверное, не только ценности. Гроссман — младший толкает мебель налево. Так что там точно есть, чем поживиться. Это тебе не старушек грабить.
— Ну, ты, голова! — уважительно произнёс Коробов.
— Только Ваньку с собой возьмём, — как о решённом, сказал Борух. — А то он на меня волком смотрит. Завидует.
Как бы он нас не завалил, — засомневался Коробов. — Ладно, если что, пойдёт паровозом.
Сын полка как в воду смотрел. Они не учли, что дом Гроссмана — младшего охранялся злющей овчаркой. Правда, здоровый, как бык, Ванька быстро справился с ней. И почти без потерь, если не считать разорванной куртки и штанов. Коробов приложил к оконному стеклу мокрую газету и бесшумно его выбил. Пока Борух занимался сейфом, который оказался не таким уж и сложным, Сынок с Ванькой спустились в подвал. В углу был навален всякий мусор, какие-то коробки, ящики, садовый инвентарь…Они раскидали все и обнаружили в стене свежую кладку. Под ней оказались несколько банок с царскими червонцами, картины, свёрнутые в рулон, бронзовые статуэтки, золотые слитки…
Ничего себе! — присвистнул Паша Коробов. Он переложил все в специально заготовленную сумку. — Пошли. Посмотрим, как дела у Боруха.
Когда они поднялись, Борух уже перекладывал пачки денег из сейфа к себе в рюкзак.
— Так, уходим в разные стороны, — распорядился Сынок. — И смотри, Ванька, если что, я тебя из-под земли достану.
А я чо? Я ничо, — проблеял тот.
Милиция быстро вышла на их след, благодаря остаткам Ванькиной куртки, которые застряли в зубах у мёртвых собак. Но надо отдать ему должное, он все взял на себя. Правда, это не спасло от зоны ни Коробова — Сынка, ни Боруха. Борух получил три года за соучастие. Год он должен был париться в колонии для несовершеннолетних, а потом — прямая дорога на взрослую зону. Там Борух за свой ум, рассудительность и приверженность воровским законам и понятиям, получил добавку к своему имени и стал Дядей Борухом, несмотря на молодость. А за отказ выходить на работу и идти на соглашение с кумом, попал в «злостные отрицалы».
5. СУД
(Израиль)
В шесть часов утра заскрипела и открылась дверь. Это дежурный полицейский пришёл на поверку. Прокричав фамилии и, убедившись, что все на месте, он сказал:
— Быков, Чёрных, Кляймер, на выход.
Названые стали собираться. Правда, собирать, особенно, было нечего. Спали в одежде, брать с собой какие-то личные вещи на суд, не имело смысла. Натан подошёл к Евгению, сунул ему в руку пачку сигарет.
— Тебе там долго париться, без курева плохо.
В предбаннике, на выходе из маацара, собралось человек тридцать. Вокруг крутились полицейские, сковывали людей наручниками и кандалами. Наручники были маленькие и впивались в кожу.
— Блин, это что, для детей, — выругался Евгений.
— Ничего, потерпишь, — огрызнулся полицейский. — Не бабочку же тебе одевать. Невиновные сюда не попадают.
— Не лезь в бутылку, — прошептал Евгению сосед, — хуже будет. Не зли его. Он хоть и «русский», но дерьмо порядочное.
— А тебя-то за что взяли?
— За наркотики. Кстати, меня Валерой зовут.
На вид Валере было лет шестнадцать. Высокий, костлявый, лопатки торчат…
— Ты, что, наркоман?
— Нет, я дурак.
Поговорить им не дали. Толпа задвигалась, зашаркала ногами, загомонила…В кандалах ходить было очень неудобно, все передвигались «гусиным шагом», в затылок друг другу. Во дворе стояли два зарешеченных «воронка», разделённые внутри тремя рядами скамеек. В железном кузове было темно, тесно и очень жарко. Не спасал даже ветерок, залетавший через небольшое квадратное окошко. Слева от Евгения сидел его новый знакомый Валера, справа — благообразный старичок, который тут же достал пачку “Кэмэла” и предложил Евгению.
— Спасибо, у меня свои, — отказался Чёрных.
— Бери, пока дают, — сказал старичок. Голос у него, на удивление, оказался звучным, басовитым, наполненным. Таким голосом протоиреи в церкви молитвы читают. — Беги, когда бьют. Понял, Чёрный?
— Я не чёрный, я — Чёрных.
— Один хрен, теперь будешь Чёрным. Гордись, сам Дядя Борух тебе погоняло дал.
— Так вы и есть Дядя Борух? — удивился Евгений. Он не думал, что этот благообразный человек окажется грозным «вором в законе», про которого весь вечер говорила вся камера.
— А что, непохож?
— Не знаю. Я же вас никогда не видел.
— А ты, значит, тот самый журналист, который выводит на чистую воду всяких обманщиков, — Дядя Борух усмехнулся. — Читал я, читал твои опусы. Молодец, хорошо пишешь. Только мелко. Какие-то маклеры, лекарства, экстрасенсы…
— А вам нравится, когда людей обманывают? — с пол-оборота завёлся Евгений.
— Не кипятись, не кипятись. Люди сами виноваты. Никто их не заставляет быть обманутыми. Ты никогда не думал, что за теми, про кого ты пишешь, стоят другие, про которых никто никогда не слышал? Но благодаря которым, они бегают на свободе.
— А чего тут думать! Я уверен, что за ними стоят другие. Например, Фазиль, который подмял под себя весь Старый город в Беэр-Шеве. К тому же, насколько я знаю, он имеет свою долю и в Тель-Авиве, и в Хайфе. Или Рустам, который держит лохотронщиков, кидал и наперсточников. Или Моше Абуказиз. Под ним все «марокканские» ходят. Или адвокат Овшикадзе. Его младший брат, бывший боксёр, имеет свою собственную банду, всех в Офакиме запугал. Только взять его не могут. Старший братец, адвокат хренов, вытаскивает его из всех передряг. Их бы обоих сюда, на наше место.
— Ишь ты, разбираешься, — покачал головой Дядя Борух. — Молодец. Овшикадзе уже всех достал. Думаю, недолго ему осталось.
— Кому? Старшему или младшему?
— Обоим. Что тебе Натан говорил? — сменил тему «авторитет».
Чёрных поперхнулся. Быстро же слухи расходятся. Черт, он совсем забыл про записку. Натан её, наверно, в сигаретную пачку засунул. Но отдавать её старому придурку Евгений не собирался.
— С Натаном? Я когда-то статью писал про «русских пантер», может, слышал?
— Подожди, подожди. Это не те ли самые «пантеры», под которых два мудака, муж с женой, кажется, деньги собирали?
— Точно, они самые.
— Так они, по-моему, за границу смылись.
— Так, да не так. Марк Доберман, который и провернул всю эту авантюру, действительно сорвался в Америку, когда узнал, что на него открыли уголовное дело. Перед отъездом успел развестись со своей женой, Леей Филопонтовой, но куда он дел нахапанные бабки, никто не знает. Собственно, никто даже не знает, зачем они поженились, что за всем этим стояло. Доберман гомик, об этом всем известно. Возможно, он деньги на жену переписал, возможно, в Америку перевёл. Тоже, кстати, журналистом был. Жулик, каких поискать!
— Ладно. С Доберманом и его подстилкой потом разберёмся. А сейчас скажи мне, о чем вы все-таки с Натаном шептались?
— Вот об этом и говорили. Он тоже заинтересовался, — Евгений сделал честные глаза и, чтоб прервать неприятный разговор, повернулся к Валере. — Как ты залетел?
— По глупости, — ответил сосед и покосился на Дядю Боруха. Тот делал вид, что не слушает, погрузившись в свои мысли. — Я шёл по улице, поздно уже было. Вдруг подъезжает полицейская машина и меня просят поднять какой-то коробок. Я поднял, отдал им, а там оказался героин, и мои пальчики на коробке. Вот так я и попал. Дурак, он и есть дурак. Знал ведь, что нельзя этого делать. А теперь уже никому ничего не докажешь. Я не употребляю, так что пойду «за распространение». Вот так, — Валера горестно вздохнул.
— Да, не повезло тебе.
Машина подкатила к зданию суда и спустилась куда-то под землю. Евгений встал, размял ноги, и полез из кузова. Вслед за ним попрыгали остальные. Чёрных огляделся. Находились они где-то в подвале, под потолком горели лампы дневного света, вдоль длинного коридора располагались двери. С них сняли наручники, кандалы и развели по камерам. Камера, в которой Евгений оказался, была большая, не в пример той, что в «маацаре», только сидеть было не на чем. Вместе с ним затолкнули ещё человек 15 — 20. Расселись вдоль стен, на корточки, закурили. Чёрных с любопытством оглядывал соседей. Люди собрались самые разные, в основном, русскоязычные. Ивритских было мало, и они кучковались своей стайкой. Остальные, наверное, в других камерах. Недалеко от него сидел Дядя Борух. Рядом на пол опустился Валера. Бык и Инженер расположились у другой стены, напротив. Бык из-под прикрытых век рассматривал Дядю Боруха, гадая, известно ли ему о том, как он нелестно вчера о нем отозвался. Бык понимал, что ответ все равно придётся держать, вот только когда? Сегодня, завтра, через год? А ещё он понимал, что нигде ему не спрятаться. Уж если в необъятной России укрыться, практически, невозможно, то, что уж говорить об Израиле, которого и на карте-то не найти. На всю страну четыре тюрьмы. Правда, сидят в них друг на друге, как сельди в бочке. Может сейчас поговорить с этим старым пердуном? Все-таки, лучше самому попросить у него прощения, чем ждать, пока заставят это сделать. Он поднялся, подошёл к «авторитету».
— Извини, Дядя Борух, что нарушаю твой покой. Я могу с тобой поговорить?
Тот пристально посмотрел на Быка, но даже не сделал попытки встать.
— Потом поговорим, — сухо сказал он и добавил, — если будет это «потом».
Быка передёрнуло. Он знал, что это значит. Он всю жизнь в этой системе. Только в Союзе он стоял по другую сторону колючей проволоки. Он гонялся, ловил, сажал, был сыщиком — профессионалом, имел большой и всесторонний опыт, его уважало и ценило начальство. Бык уверенно поднимался по служебной лестнице и считал, что так будет продолжаться до пенсии. Пока он не применил служебный пистолет и не убил одного хмыря. По правде говоря, хмырь оказался обыкновенным пьяным бузотёром. Но этот хулиган попёр на него с ломом, а был он большой и здоровый, как бульдозер, и не хотел идти на мирные переговоры. Бык, попросту, испугался, и пальнул в него из «макарова». Он даже не целился, но хмырь этого не оценил и умер в больнице. Ох, и потаскали же Быка в прокуратору, ох, и потаскали! Что, зачем, почему…Да ещё прокурор попался молодой, щенок, только — только с юрфака. Ему нужно было, кровь из носа, доказать вину Сергея Быкова. И он её доказал. Это было нетрудно, особенно, если учесть, что Бык в тот день был немного подшофе. Его не посадили, но из милиции попёрли. В течение долгого времени он не мог найти работу, ударился в крутую пьянку, принялся побивать жену, которая, на счастье, оказалась еврейкой. На счастье, потому что она вывезла его в Израиль, надеясь, что там он излечится от алкоголизма. Зря надеялась. Столкнувшись с израильской действительностью, безработицей, антируссизмом, Бык совсем сошёл с катушек. Он пьяный просыпался, и пьяный засыпал, в перерывах лупил жену и детей, называя их «жидовским отродьем». В конце концов, жена сбежала от него вместе с детьми, а Бык на себе узнал прелести израильских тюрем.
Он отошёл от Дяди Боруха, снова присел у стены, рядом с Инженером.
— Все из-за тебя, гнус, — процедил Бык сквозь зубы.
— А я-то при чем? — Николай Борисович испуганно посмотрел на него и постарался отодвинуться.
— Чтоб тебе провалиться! И черт меня дёрнул с тобой связаться, — Бык отрешённо смотрел в пол.
— Может, обойдётся? — Инженер даже пожалел Быка.
— О! Чо я вижу?! Я вижу свои часы! — раздался чей-то возглас.
Все подняли головы. Развязной, переваливающейся походкой к Евгению направлялся парень с ярко выраженной кавказской внешностью.
— Слышь, пидор, это мои часы! Или ты не знал? — он нагло схватил Чёрного за руку. — Сам отдашь или как? Бык, ты мою маляву получил? Ты ему сказал, что это мои часы?
Евгений встал, оглядел парня. Тот был на полголовы выше, но в плечах чуть поуже. Скорее всего, привык не столько драться, сколько брать криком. В одиночку никогда не нападает, надеется на поддержку. Вон его дружки ухмыляются. Чёрных прислонился к стене.
— Нет, дарагой, нэ отдам, — он специально коверкал слова, надеясь вывести парня из себя. Ему это удалось.
— Да я тебя… — парень замахнулся, Евгений отклонился, и кулак со всего размаха врезался в стену. — У-у-у… — завыл парень, тряся рукой. «Кавказские» начали угрожающе подниматься со своих мест.
— Ша, пацаны, — тихо сказал Дядя Борух. — Кто ещё часы хочет? — он обвёл глазами камеру. Все молчали. — «Чёрный» — мой кореш. А тебя, Теймур, чтоб я больше не слышал. Понял? Я тебя спрашиваю, понял?
— Понял, — чуть слышно, сквозь зубы, процедил Теймур.
— Вот и вали в свою псарню!
Теймур убрался, покачивая больную руку, и бросая злые взгляды на Евгения.
— А ты молодец, Журналист, — доброжелательно сказал Дядя Борух, — не испугался.
— Что ж ты раньше не вступился?
— Хотел посмотреть, как ты себя поведёшь.
Евгений снова присел на своё место. Пришёл полицейский, вызвал троих на заседание суда, потом ещё двоих…Через четыре часа «Чёрный» остался в одиночестве. Никто из тех, кого уводили, не возвращался обратно. Он не знал, где они, впрочем, и не задумывался. Евгений достал пачку сигарет, вытащил из неё записку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33