А в тот апрельский вечер? Может быть, и говорила, но сейчас уже не была уверена. Последние несколько месяцев она избегала вспоминать тот вечер.
Это было в начале апреля, в четверг. Он заехал домой в поисках чего-то. Компьютерной программы? Она не помнила. Это было неважно. Она уже лежала в постели, но еще не спала, когда услышала, как он вошел. Первыми ее ощущениями были возмущение и горечь – какой наглец, вламывается в дом так, как будто все еще живет здесь – но затем она даже обрадовалась, что может с ним увидеться и поговорить. Он прошел через гостиную и поднялся по лестнице. Оливия лежала, затаив дыхание. Он зашел в спальню и присел на край широкой постели.
– Прости, что побеспокоил тебя так поздно, – сказал он. – Мне просто нужно кое-что забрать, а потом я уйду.
Она подняла на него глаза. В комнате было темно, но в его взгляде ей почудилась какая-то нежность. Это все происходило в действительности: он сидел на их постели, рядом, и через одеяло она почувствовала тепло его бедра. Потянувшись в темноте, она нежно взяла его руку, лежавшую на колене.
– Тебе не нужно торопиться, – сказала она.
Он легко погладил ее пальцы, и она, воодушевленная, бесстыдно притянула его руку под одеяло к своей обнаженной груди.
Он ничего не сказал, но она почувствовала, как кончики его пальцев коснулись ее соска, раз, затем другой. Она протянула руку к пряжке его ремня, беспокоясь, что заходит слишком далеко, слишком торопится, но остановиться уже не могла. Слишком долго она была без него.
Он мягко вытащил руку из-под одеяла и снял очки, сложив проволочные дужки, прежде чем положить их на ночной столик рядом с лампой. Он склонился к ее губам и нежно поцеловал, а затем начал раздеваться, медленно складывая рубашку, брюки, и сердце Оливии колотилось не только в предвкушении секса, но и от вспыхнувшей в ней надежды. Когда он скользнул к ней в постель, она улыбалась. Ей хотелось, чтобы он почувствовал, как она ему рада.
Сначала его ласки были скованными, как будто он плохо помнил, кто она такая и что ей нравится. Его пенис рядом с ее бедром лежал спокойный и безвольный, и она разочарованно закусила губу. Что-то она делала неправильно, он не возбуждался. Ее охватили прежняя неуверенность и сомнения, которые, как она думала, остались далеко в прошлом.
Однако, его ласкающие прикосновения становились все увереннее, и, когда она в конце концов оказалась на нем верхом, стремясь впустить его в себя, он был более, чем готов. Они любили друг друга с изысканной медлительностью, и она хотела бы, чтобы это никогда не кончалось. Пока они были вместе, она могла воображать себе, что у них все в порядке, что они будут вместе не только в этот момент, но и завтра, и на следующей неделе, и в будущем году.
Когда все кончилось, она плакала, обливая слезами его плечо, и он гладил ее волосы.
– Мне очень жаль, Лив, – сказал он.
Она приподнялась на локтях, чтобы посмотреть на него, не понимая, почему он извиняется.
– Пожалуйста, останься, – попросила она. Он покачал головой:
– Мы больше не должны заниматься любовью, тебе от этого только тяжелее.
– Ты все еще думаешь о ней? – Оливия старалась, чтобы в ее голосе не прозвучало обвинение.
– Да. – Он откатился от нее и сел на край кровати, протягивая руку за очками. – Я знаю, что это глупо. Я знаю, что она умерла, но она как будто овладела моим рассудком. Я перестал с этим бороться. Я просто сдался.
Оливия села и придвинулась к нему, положив подбородок на его плечо, а руку на спину:
– Может быть, если бы ты переехал обратно, если бы мы попытались начать все сначала – ты смог бы забыть ее.
– Это бесполезно, и это было бы нечестно по отношению к тебе.
– Пусть это будет моим шансом. Я бы очень хотела попробовать, Пол. Сейчас нам с тобой было так чудесно… Это то, что нам нужно, чтобы… – слово «изгнать» чуть не сорвалось с ее губ, – …помочь тебе забыть ее.
– Это не поможет, Лив, – он натянул трусы и встал, глядя в окно на темный залив. – Сейчас, когда мы только начали, у меня ничего не получалось, пока я не представил себе, что ты – это Энни. – Он повернулся к ней лицом. – Ты этого хочешь?
Из глаз у нее брызнули слезы, и она завернулась в одеяло, чтобы прикрыть свою наготу.
– Что в ней такого необыкновенного? – спросила она. – Что в ней было такого, что совсем отсутствует у меня?
– Ничего. – Он наклонился, стараясь успокоить ее торопливыми объятиями. – Не плачь, Лив. Пожалуйста.
Она подняла на него глаза:
– Было ли тебе вообще когда-нибудь хорошо со мной? Или все эти годы ты просто притворялся, чтобы не ранить мои чувства?
Он был ее первым и единственным любовником, и, когда они встретились, секс внушал ей непреодолимый страх, несмотря на то, что в этом возрасте большинство женщин уже не испытывает подобных проблем. Однако ласковое терпение Пола сделало свое дело. Он поощрял ее похвалами, нежными комплиментами, осторожно выбирая слова и тон. Он говорил, что в постели в ней пробуждаются животные инстинкты, и заставил ее поверить, что она способна на желания и страсть. Поверив в это, она успокоилась, ведь прежде ей казалось, что эта сторона жизни ей недоступна.
– Конечно, мне было хорошо, – сказал он. – Это совершенно не имеет ничего общего с сексом, – с глубоким вздохом он повернулся к окну, устало потирая виски. – Я жалею, что сказал тебе об Энни, Лив. – Он покачал головой, и, когда снова заговорил, в его голосе послышалась хрипота: – Ты это не заслужила. Мне действительно жаль.
Оливия не знала, что сказать. Она не могла найти слова, которые помогли бы сохранить то немногое, что осталось от их семейной жизни, и поэтому молча наблюдала за тем, как он заканчивает одеваться, наклоняется, чтобы поцеловать ее в лоб, и выходит из комнаты. Она слышала, как он рылся в кабинете, разыскивая то, за чем пришел, а затем покинул дом, тихо закрыв за собой дверь. Все-таки он закрыл ее за собой! До нее донесся звук мотора, когда он выехал с подъездной дорожки, и она продолжала прислушиваться, пока он не свернул за угол на Меллард-Ран.
Прошло не менее часа, прежде чем она закрыла глаза и еще столько же, прежде чем ей удалось заснуть, а еще через несколько быстро промелькнувших недель она узнала, что в ней зародилась новая жизнь из семени, которое Пол желал бы отдать Энни.
Алек не удивился, обнаружив, что Рэнди все еще ждет его в кабинете. Последние шесть месяцев он избегал встреч с нею, хотя порой они и сталкивались случайно: один раз в магазине, другой – в «Си Терн», но он всегда старался поскорее ускользнуть, как только чувствовал, что симпатия в ее глазах сменяется нетерпением. Однако, сейчас деваться было некуда.
– Сядь, Алек. – Она сидела на стуле, который только что занимала Оливия, и он снова занял свое место за столом.
– Это было так здорово: зайти в этот кабинет и увидеть здесь тебя, – сказала она.
– Послушай, Рэнди, мы пришли сюда, потому что тема нашего разговора не подходила для закусочной. Здесь было удобнее разговаривать. Не думай, что за этим стоит нечто большее.
– Когда ты выйдешь на работу, Алек?
Вопрос был задан слишком прямо, и это ему не понравилось. Не оставалось никакой возможности увильнуть.
– Не знаю, – ответил он.
Она недовольно вздохнула и наклонилась к нему:
– На какие деньги, черт побери, ты живешь? На что ты кормишь своих детей? Как ты собираешься оплачивать четыре года обучения Клея в Дюкском университете?
– Это не проблема.
– У тебя все в порядке с головой?
– Мне нравится не работать, Рэнди. Это освобождает кучу времени для комитета по спасению маяка.
Нахмурившись, она откинулась назад:
– Ты приводишь меня в отчаяние.
Он улыбнулся.
– Не надо мне улыбаться так снисходительно, – сказала она, но при этом сама улыбнулась. – Пойми, Алек, самое главное, что я беспокоюсь о тебе и скучаю, а ты попросту свалил все на меня. Ты сказал, что речь идет о месяце, а я здесь ковыряюсь одна уже почти год.
– Не прошло даже шести месяцев, и, к тому же, ты не одна. Разве Стив Мэттьюс уже не работает?
Она нетерпеливо взмахнула рукой:
– Не в этом дело.
Он встал и обошел стол, направляясь к двери.
– Рэнди, если это для тебя действительно тяжело, мы возьмем тебе в помощь кого-нибудь еще. Я не хочу, чтобы ты была слишком перегружена.
Она вздохнула и как-то вся поникла на стуле.
– Со мной все в порядке. Я просто надеялась, что мне удастся вызвать у тебя чувство вины.
Рэнди тоже поднялась, и он с удовольствием отметил, что она сдается. Она приблизилась к нему, чтобы обнять, и он ответил ей, на миг ошеломленный ощущением, которое вызвало в нем прикосновение ее груди и щекочущих прядей теплых, ароматных волос, скользнувших по его щеке.
Он мягко отстранился.
– Ба! Прекрасные ощущения. Как же давно я не обнимал женщину!
В глазах Рэнди неожиданно вспыхнул огонек:
– Я давно хочу познакомить тебя со своей подругой, – произнесла она.
Он покачал головой.
– Она тебе понравится, Алек, пора уже возвращаться к нормальной жизни. Мир полон одиноких женщин, а ты – свободный мужчина.
Слово «свободный» вызвало его раздражение:
– Пожалуй, еще слишком рано, – сказал он.
– А как насчет той докторши? Она мила и…
– …замужем и беременна.
– Ты не скучаешь по сексу? – спросила она без обиняков.
– Я скучаю по всему, – он внезапно разозлился, и его резкость заставила Рэнди попятиться. – Это не какая-то школьная интрижка, Рэнди. Я потерял свою жену. Понимаешь? Часть самого себя. Энни незаменима.
– Я знаю это, – тихо произнесла Рэнди, в ее глазах стояли слезы.
– Позволь мне самому решать, когда и что делать, ладно? – Он взял со стола ключи и пошел к двери.
– Алек, – окликнула она, – пожалуйста, не сердись.
– Я не сержусь, – он открыл дверь и оглянулся. – Я не должен был ожидать, что ты поймешь. Забудь об этом.
Он успел вспотеть, пока дошел до «бронко», и некоторое время посидел с открытой дверью, чтобы кондиционер выдул из машины нагретый воздух. Затем он выехал на дорогу и повернул на север, автомобиль двигался практически «на автопилоте». Вскоре он добрался до Кисс-Ривер. В это время дня на маяке можно было застать туристов, но он знал, как избежать встречи с ними.
Он свернул на заросшую извилистую дорожку, которая вела к маяку. Ему пришлось на минуту притормозить, потому что один из диких мустангов – черный жеребец, которого он лечил от инфекции прошлой осенью – лениво продефилировал перед самым радиатором, затем он въехал на маленькую стоянку, со всех сторон окруженную густым низкорослым кустарником. Выйдя из машины, он пошел по тропинке, ведущей к маяку.
Океан сегодня был бурным. Волны неистово обрушивались на мол, и, приблизившись к маяку, Алек почувствовал на лице брызги. Маяк возвышался над ним ослепительно-солнечной белокаменной башней. На песчаном полумесяце маленького, постоянно сокращающегося пляжа Кисс-Ривер возилась пара ребятишек, да еще несколько туристов слонялись вокруг. Одни читали таблички, другие, прикрыв глаза рукой и запрокинув голову, пытались разглядеть в вышине галерею из черного металла.
Алек, стараясь оставаться незамеченным, приблизился к двери в белокаменном основании. Он кинул взгляд в направлении дома смотрителя. Похоже, никого из парковой службы сегодня поблизости не было. Это хорошо. Он достал из кармана ключ и вставил его в замочную скважину, немного подергав прежде, чем дверь открылась. Мери Пур дала Энни ключ много лет назад, и Энни дорожила им и заботливо берегла.
Он вошел и запер за собой дверь. Внутри было прохладно, даже зябко. Где-то наверху, в башне, летали птицы. Он не видел их, но слышал гулкий звук хлопающих крыльев да одиночный щебет, отдающийся эхом от круглых каменных стен. Изнутри стены тоже были белые, но краска отслаивалась и осыпалась на пол, покрывая его слоем белого порошка.
Алек начал длинное восхождение по стальной винтовой лестнице. Не остановившись ни у одного из шести прямоугольных окон, которые отмечали площадки между лестничными маршами, он запыхался, когда добрался до крошечной комнатки под световой камерой маяка. Последнее время он мало уделял внимания физическим упражнениям.
Он открыл дверь и вышел на освещенную солнцем галерею. Здесь он сел, прижавшись спиной к башне так, чтобы его не было видно снизу, и втянул в себя влажный, соленый воздух.
Насколько хватал глаз, перед ним простиралась голубая поверхность воды. С его места был хорошо виден мол, и этот вид вдруг напомнил ему похороны и странное Оцепенение, в котором он тогда находился. С того момента, как Оливия Саймон сказала ему, что Энни умерла, он ничего не чувствовал. Он не плакал и даже не думал, что это возможно. Зато Нола, которая помогала ему все организовать, плакала, почти не переставая. При этом она рассказывала, как такие вещи устраивала Энни, и как хорошо у нее получалось объединять людей в критических ситуациях, а он, соглашаясь, бормотал что-то из образовавшейся вокруг него удобной защитной капсулы.
Отпевание происходило в самой большой церкви в северной части Аутер-Бенкс, но даже в нее не поместились все, кто хотел присутствовать. Позже кто-то сказал ему, что люди заполнили вестибюль, стояли на лестнице, толпились на стоянке.
Алек сидел между Клеем и Нолой. Лейси отказалась прийти, и он не стал ее принуждать. Однако, все знакомые пытались выяснить у него, где она, а он был не в себе и не мог взять в толк, что его ответа «она не захотела прийти» вовсе недостаточно.
Даже мать Энни приехала, и Алек предоставил ей сидеть в заднем ряду, хотя Нола умоляла его примириться с ней.
– Энни никогда бы не позволила ей сидеть в заднем ряду, Алек, – шептала она ему на ухо.
– Я не хочу видеть эту женщину рядом с собой, – заявил он. Алек чувствовал, что ему хочется одернуть Клея, вертевшего головой, чтобы взглянуть на бабушку, которой никогда прежде не видел.
На возвышение один за другим поднимались люди. Они говорили о том, какую роль сыграла Энни в их жизни. В конце концов туда взобрался представитель муниципального совета округа и стал вспоминать, что Энни была «женщиной года» четыре раза подряд, что она подарила витражи библиотеке и общественному центру, что она боролась за права людей, которые не могли бороться за них сами.
– Она была нашей святой Анной, – сказал он. – Вы всегда знали, что к ней можно обратиться за помощью. Она просто не знала такого слова: «нет».
Слова доносились до Алека через глухую стену, которой он себя окружил, но то, что он слышал – такое восхваление ее великодушия – ему не нравилось. Именно оно – это великодушие – и убило ее.
Затем почти все собрались на холодном пляже Кисс-Ривер, чтобы посмотреть, как Алек с Клеем несут пепел Энни по продуваемому ветром молу. И в тот момент, когда Алек открыл урну и с ужасом смотрел, как вихрь подхватывает и стремительно уносит ее прах, его оцепенение сменилось жгучей болью Пепел – это все, что от нее осталось, и он выбросил его. Ошеломленный, он смотрел во след этим уносящимся по ветру останкам, пока Клей наконец не взял его за локоть.
– Пойдем, пап, – сказал он.
Когда они вернулись на пляж, Алек не таясь плакал, тяжело опираясь на плечо сына. К нему тянулись руки, его окружили любящие люди: Клей, Нола, Том, Рэнди – все. Они придвинулись к нему вплотную, образовав сплошную массу с Алеком посередине. Он был окружен со всех сторон и при этом совершенно одинок.
Алек наклонился вперед и глянул вниз. С тех пор, как он приходил сюда последний раз, океан еще ближе подступил к маяку. А может быть, это всего лишь его воображение. Каким бы способом парковая служба ни решила спасать маяк, им лучше поторопиться.
Он нащупал в кармане ключи, которыми владел незаконно. Мери! Внезапно ему пришла в голову идея. Он позвонит этому журналисту, Полу Маселли, как только придет домой, и скажет, что тому нужно связаться с Мери Пур. Алек надеялся, что старушка еще жива и не впала в маразм. Она переполнена разнообразными историями. Если Мери еще в своем уме и твердой памяти, Полу, может быть, даже не понадобится работать в архиве.
Алек встал и сделал глубокий вдох, втянув в себя соленый воздух. Он почувствовал себя лучше, хотя в ушах все еще звучали слова Рэнди о том, как хорошо быть «свободным». Он тряхнул головой. Рэнди, наверное, просто не в состоянии этого понять. Он не должен на нее сердиться.
Алек вспомнил о докторше – об Оливии, которую муж бросил ради какой-то иллюзии. Вот она знала, что он чувствовал. Он видел это по тому, как она с ним разговаривала, по выражению ее глаз. Она все понимала.
ГЛАВА 11
Пол лежал на кровати и разглядывал цветные пятна на потолке. Часы показывали шесть вечера – лучшее время в этой комнате. Тропическая рыба – проекция оконного витража – как раз собиралась всплыть к потолку под действием косых лучей солнца. Ее очертания, несколько искаженные, сказочно мерцали голубым, зеленым и золотистым. Он мог лежать здесь, предаваясь этому созерцанию, пока не спустятся сумерки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Это было в начале апреля, в четверг. Он заехал домой в поисках чего-то. Компьютерной программы? Она не помнила. Это было неважно. Она уже лежала в постели, но еще не спала, когда услышала, как он вошел. Первыми ее ощущениями были возмущение и горечь – какой наглец, вламывается в дом так, как будто все еще живет здесь – но затем она даже обрадовалась, что может с ним увидеться и поговорить. Он прошел через гостиную и поднялся по лестнице. Оливия лежала, затаив дыхание. Он зашел в спальню и присел на край широкой постели.
– Прости, что побеспокоил тебя так поздно, – сказал он. – Мне просто нужно кое-что забрать, а потом я уйду.
Она подняла на него глаза. В комнате было темно, но в его взгляде ей почудилась какая-то нежность. Это все происходило в действительности: он сидел на их постели, рядом, и через одеяло она почувствовала тепло его бедра. Потянувшись в темноте, она нежно взяла его руку, лежавшую на колене.
– Тебе не нужно торопиться, – сказала она.
Он легко погладил ее пальцы, и она, воодушевленная, бесстыдно притянула его руку под одеяло к своей обнаженной груди.
Он ничего не сказал, но она почувствовала, как кончики его пальцев коснулись ее соска, раз, затем другой. Она протянула руку к пряжке его ремня, беспокоясь, что заходит слишком далеко, слишком торопится, но остановиться уже не могла. Слишком долго она была без него.
Он мягко вытащил руку из-под одеяла и снял очки, сложив проволочные дужки, прежде чем положить их на ночной столик рядом с лампой. Он склонился к ее губам и нежно поцеловал, а затем начал раздеваться, медленно складывая рубашку, брюки, и сердце Оливии колотилось не только в предвкушении секса, но и от вспыхнувшей в ней надежды. Когда он скользнул к ней в постель, она улыбалась. Ей хотелось, чтобы он почувствовал, как она ему рада.
Сначала его ласки были скованными, как будто он плохо помнил, кто она такая и что ей нравится. Его пенис рядом с ее бедром лежал спокойный и безвольный, и она разочарованно закусила губу. Что-то она делала неправильно, он не возбуждался. Ее охватили прежняя неуверенность и сомнения, которые, как она думала, остались далеко в прошлом.
Однако, его ласкающие прикосновения становились все увереннее, и, когда она в конце концов оказалась на нем верхом, стремясь впустить его в себя, он был более, чем готов. Они любили друг друга с изысканной медлительностью, и она хотела бы, чтобы это никогда не кончалось. Пока они были вместе, она могла воображать себе, что у них все в порядке, что они будут вместе не только в этот момент, но и завтра, и на следующей неделе, и в будущем году.
Когда все кончилось, она плакала, обливая слезами его плечо, и он гладил ее волосы.
– Мне очень жаль, Лив, – сказал он.
Она приподнялась на локтях, чтобы посмотреть на него, не понимая, почему он извиняется.
– Пожалуйста, останься, – попросила она. Он покачал головой:
– Мы больше не должны заниматься любовью, тебе от этого только тяжелее.
– Ты все еще думаешь о ней? – Оливия старалась, чтобы в ее голосе не прозвучало обвинение.
– Да. – Он откатился от нее и сел на край кровати, протягивая руку за очками. – Я знаю, что это глупо. Я знаю, что она умерла, но она как будто овладела моим рассудком. Я перестал с этим бороться. Я просто сдался.
Оливия села и придвинулась к нему, положив подбородок на его плечо, а руку на спину:
– Может быть, если бы ты переехал обратно, если бы мы попытались начать все сначала – ты смог бы забыть ее.
– Это бесполезно, и это было бы нечестно по отношению к тебе.
– Пусть это будет моим шансом. Я бы очень хотела попробовать, Пол. Сейчас нам с тобой было так чудесно… Это то, что нам нужно, чтобы… – слово «изгнать» чуть не сорвалось с ее губ, – …помочь тебе забыть ее.
– Это не поможет, Лив, – он натянул трусы и встал, глядя в окно на темный залив. – Сейчас, когда мы только начали, у меня ничего не получалось, пока я не представил себе, что ты – это Энни. – Он повернулся к ней лицом. – Ты этого хочешь?
Из глаз у нее брызнули слезы, и она завернулась в одеяло, чтобы прикрыть свою наготу.
– Что в ней такого необыкновенного? – спросила она. – Что в ней было такого, что совсем отсутствует у меня?
– Ничего. – Он наклонился, стараясь успокоить ее торопливыми объятиями. – Не плачь, Лив. Пожалуйста.
Она подняла на него глаза:
– Было ли тебе вообще когда-нибудь хорошо со мной? Или все эти годы ты просто притворялся, чтобы не ранить мои чувства?
Он был ее первым и единственным любовником, и, когда они встретились, секс внушал ей непреодолимый страх, несмотря на то, что в этом возрасте большинство женщин уже не испытывает подобных проблем. Однако ласковое терпение Пола сделало свое дело. Он поощрял ее похвалами, нежными комплиментами, осторожно выбирая слова и тон. Он говорил, что в постели в ней пробуждаются животные инстинкты, и заставил ее поверить, что она способна на желания и страсть. Поверив в это, она успокоилась, ведь прежде ей казалось, что эта сторона жизни ей недоступна.
– Конечно, мне было хорошо, – сказал он. – Это совершенно не имеет ничего общего с сексом, – с глубоким вздохом он повернулся к окну, устало потирая виски. – Я жалею, что сказал тебе об Энни, Лив. – Он покачал головой, и, когда снова заговорил, в его голосе послышалась хрипота: – Ты это не заслужила. Мне действительно жаль.
Оливия не знала, что сказать. Она не могла найти слова, которые помогли бы сохранить то немногое, что осталось от их семейной жизни, и поэтому молча наблюдала за тем, как он заканчивает одеваться, наклоняется, чтобы поцеловать ее в лоб, и выходит из комнаты. Она слышала, как он рылся в кабинете, разыскивая то, за чем пришел, а затем покинул дом, тихо закрыв за собой дверь. Все-таки он закрыл ее за собой! До нее донесся звук мотора, когда он выехал с подъездной дорожки, и она продолжала прислушиваться, пока он не свернул за угол на Меллард-Ран.
Прошло не менее часа, прежде чем она закрыла глаза и еще столько же, прежде чем ей удалось заснуть, а еще через несколько быстро промелькнувших недель она узнала, что в ней зародилась новая жизнь из семени, которое Пол желал бы отдать Энни.
Алек не удивился, обнаружив, что Рэнди все еще ждет его в кабинете. Последние шесть месяцев он избегал встреч с нею, хотя порой они и сталкивались случайно: один раз в магазине, другой – в «Си Терн», но он всегда старался поскорее ускользнуть, как только чувствовал, что симпатия в ее глазах сменяется нетерпением. Однако, сейчас деваться было некуда.
– Сядь, Алек. – Она сидела на стуле, который только что занимала Оливия, и он снова занял свое место за столом.
– Это было так здорово: зайти в этот кабинет и увидеть здесь тебя, – сказала она.
– Послушай, Рэнди, мы пришли сюда, потому что тема нашего разговора не подходила для закусочной. Здесь было удобнее разговаривать. Не думай, что за этим стоит нечто большее.
– Когда ты выйдешь на работу, Алек?
Вопрос был задан слишком прямо, и это ему не понравилось. Не оставалось никакой возможности увильнуть.
– Не знаю, – ответил он.
Она недовольно вздохнула и наклонилась к нему:
– На какие деньги, черт побери, ты живешь? На что ты кормишь своих детей? Как ты собираешься оплачивать четыре года обучения Клея в Дюкском университете?
– Это не проблема.
– У тебя все в порядке с головой?
– Мне нравится не работать, Рэнди. Это освобождает кучу времени для комитета по спасению маяка.
Нахмурившись, она откинулась назад:
– Ты приводишь меня в отчаяние.
Он улыбнулся.
– Не надо мне улыбаться так снисходительно, – сказала она, но при этом сама улыбнулась. – Пойми, Алек, самое главное, что я беспокоюсь о тебе и скучаю, а ты попросту свалил все на меня. Ты сказал, что речь идет о месяце, а я здесь ковыряюсь одна уже почти год.
– Не прошло даже шести месяцев, и, к тому же, ты не одна. Разве Стив Мэттьюс уже не работает?
Она нетерпеливо взмахнула рукой:
– Не в этом дело.
Он встал и обошел стол, направляясь к двери.
– Рэнди, если это для тебя действительно тяжело, мы возьмем тебе в помощь кого-нибудь еще. Я не хочу, чтобы ты была слишком перегружена.
Она вздохнула и как-то вся поникла на стуле.
– Со мной все в порядке. Я просто надеялась, что мне удастся вызвать у тебя чувство вины.
Рэнди тоже поднялась, и он с удовольствием отметил, что она сдается. Она приблизилась к нему, чтобы обнять, и он ответил ей, на миг ошеломленный ощущением, которое вызвало в нем прикосновение ее груди и щекочущих прядей теплых, ароматных волос, скользнувших по его щеке.
Он мягко отстранился.
– Ба! Прекрасные ощущения. Как же давно я не обнимал женщину!
В глазах Рэнди неожиданно вспыхнул огонек:
– Я давно хочу познакомить тебя со своей подругой, – произнесла она.
Он покачал головой.
– Она тебе понравится, Алек, пора уже возвращаться к нормальной жизни. Мир полон одиноких женщин, а ты – свободный мужчина.
Слово «свободный» вызвало его раздражение:
– Пожалуй, еще слишком рано, – сказал он.
– А как насчет той докторши? Она мила и…
– …замужем и беременна.
– Ты не скучаешь по сексу? – спросила она без обиняков.
– Я скучаю по всему, – он внезапно разозлился, и его резкость заставила Рэнди попятиться. – Это не какая-то школьная интрижка, Рэнди. Я потерял свою жену. Понимаешь? Часть самого себя. Энни незаменима.
– Я знаю это, – тихо произнесла Рэнди, в ее глазах стояли слезы.
– Позволь мне самому решать, когда и что делать, ладно? – Он взял со стола ключи и пошел к двери.
– Алек, – окликнула она, – пожалуйста, не сердись.
– Я не сержусь, – он открыл дверь и оглянулся. – Я не должен был ожидать, что ты поймешь. Забудь об этом.
Он успел вспотеть, пока дошел до «бронко», и некоторое время посидел с открытой дверью, чтобы кондиционер выдул из машины нагретый воздух. Затем он выехал на дорогу и повернул на север, автомобиль двигался практически «на автопилоте». Вскоре он добрался до Кисс-Ривер. В это время дня на маяке можно было застать туристов, но он знал, как избежать встречи с ними.
Он свернул на заросшую извилистую дорожку, которая вела к маяку. Ему пришлось на минуту притормозить, потому что один из диких мустангов – черный жеребец, которого он лечил от инфекции прошлой осенью – лениво продефилировал перед самым радиатором, затем он въехал на маленькую стоянку, со всех сторон окруженную густым низкорослым кустарником. Выйдя из машины, он пошел по тропинке, ведущей к маяку.
Океан сегодня был бурным. Волны неистово обрушивались на мол, и, приблизившись к маяку, Алек почувствовал на лице брызги. Маяк возвышался над ним ослепительно-солнечной белокаменной башней. На песчаном полумесяце маленького, постоянно сокращающегося пляжа Кисс-Ривер возилась пара ребятишек, да еще несколько туристов слонялись вокруг. Одни читали таблички, другие, прикрыв глаза рукой и запрокинув голову, пытались разглядеть в вышине галерею из черного металла.
Алек, стараясь оставаться незамеченным, приблизился к двери в белокаменном основании. Он кинул взгляд в направлении дома смотрителя. Похоже, никого из парковой службы сегодня поблизости не было. Это хорошо. Он достал из кармана ключ и вставил его в замочную скважину, немного подергав прежде, чем дверь открылась. Мери Пур дала Энни ключ много лет назад, и Энни дорожила им и заботливо берегла.
Он вошел и запер за собой дверь. Внутри было прохладно, даже зябко. Где-то наверху, в башне, летали птицы. Он не видел их, но слышал гулкий звук хлопающих крыльев да одиночный щебет, отдающийся эхом от круглых каменных стен. Изнутри стены тоже были белые, но краска отслаивалась и осыпалась на пол, покрывая его слоем белого порошка.
Алек начал длинное восхождение по стальной винтовой лестнице. Не остановившись ни у одного из шести прямоугольных окон, которые отмечали площадки между лестничными маршами, он запыхался, когда добрался до крошечной комнатки под световой камерой маяка. Последнее время он мало уделял внимания физическим упражнениям.
Он открыл дверь и вышел на освещенную солнцем галерею. Здесь он сел, прижавшись спиной к башне так, чтобы его не было видно снизу, и втянул в себя влажный, соленый воздух.
Насколько хватал глаз, перед ним простиралась голубая поверхность воды. С его места был хорошо виден мол, и этот вид вдруг напомнил ему похороны и странное Оцепенение, в котором он тогда находился. С того момента, как Оливия Саймон сказала ему, что Энни умерла, он ничего не чувствовал. Он не плакал и даже не думал, что это возможно. Зато Нола, которая помогала ему все организовать, плакала, почти не переставая. При этом она рассказывала, как такие вещи устраивала Энни, и как хорошо у нее получалось объединять людей в критических ситуациях, а он, соглашаясь, бормотал что-то из образовавшейся вокруг него удобной защитной капсулы.
Отпевание происходило в самой большой церкви в северной части Аутер-Бенкс, но даже в нее не поместились все, кто хотел присутствовать. Позже кто-то сказал ему, что люди заполнили вестибюль, стояли на лестнице, толпились на стоянке.
Алек сидел между Клеем и Нолой. Лейси отказалась прийти, и он не стал ее принуждать. Однако, все знакомые пытались выяснить у него, где она, а он был не в себе и не мог взять в толк, что его ответа «она не захотела прийти» вовсе недостаточно.
Даже мать Энни приехала, и Алек предоставил ей сидеть в заднем ряду, хотя Нола умоляла его примириться с ней.
– Энни никогда бы не позволила ей сидеть в заднем ряду, Алек, – шептала она ему на ухо.
– Я не хочу видеть эту женщину рядом с собой, – заявил он. Алек чувствовал, что ему хочется одернуть Клея, вертевшего головой, чтобы взглянуть на бабушку, которой никогда прежде не видел.
На возвышение один за другим поднимались люди. Они говорили о том, какую роль сыграла Энни в их жизни. В конце концов туда взобрался представитель муниципального совета округа и стал вспоминать, что Энни была «женщиной года» четыре раза подряд, что она подарила витражи библиотеке и общественному центру, что она боролась за права людей, которые не могли бороться за них сами.
– Она была нашей святой Анной, – сказал он. – Вы всегда знали, что к ней можно обратиться за помощью. Она просто не знала такого слова: «нет».
Слова доносились до Алека через глухую стену, которой он себя окружил, но то, что он слышал – такое восхваление ее великодушия – ему не нравилось. Именно оно – это великодушие – и убило ее.
Затем почти все собрались на холодном пляже Кисс-Ривер, чтобы посмотреть, как Алек с Клеем несут пепел Энни по продуваемому ветром молу. И в тот момент, когда Алек открыл урну и с ужасом смотрел, как вихрь подхватывает и стремительно уносит ее прах, его оцепенение сменилось жгучей болью Пепел – это все, что от нее осталось, и он выбросил его. Ошеломленный, он смотрел во след этим уносящимся по ветру останкам, пока Клей наконец не взял его за локоть.
– Пойдем, пап, – сказал он.
Когда они вернулись на пляж, Алек не таясь плакал, тяжело опираясь на плечо сына. К нему тянулись руки, его окружили любящие люди: Клей, Нола, Том, Рэнди – все. Они придвинулись к нему вплотную, образовав сплошную массу с Алеком посередине. Он был окружен со всех сторон и при этом совершенно одинок.
Алек наклонился вперед и глянул вниз. С тех пор, как он приходил сюда последний раз, океан еще ближе подступил к маяку. А может быть, это всего лишь его воображение. Каким бы способом парковая служба ни решила спасать маяк, им лучше поторопиться.
Он нащупал в кармане ключи, которыми владел незаконно. Мери! Внезапно ему пришла в голову идея. Он позвонит этому журналисту, Полу Маселли, как только придет домой, и скажет, что тому нужно связаться с Мери Пур. Алек надеялся, что старушка еще жива и не впала в маразм. Она переполнена разнообразными историями. Если Мери еще в своем уме и твердой памяти, Полу, может быть, даже не понадобится работать в архиве.
Алек встал и сделал глубокий вдох, втянув в себя соленый воздух. Он почувствовал себя лучше, хотя в ушах все еще звучали слова Рэнди о том, как хорошо быть «свободным». Он тряхнул головой. Рэнди, наверное, просто не в состоянии этого понять. Он не должен на нее сердиться.
Алек вспомнил о докторше – об Оливии, которую муж бросил ради какой-то иллюзии. Вот она знала, что он чувствовал. Он видел это по тому, как она с ним разговаривала, по выражению ее глаз. Она все понимала.
ГЛАВА 11
Пол лежал на кровати и разглядывал цветные пятна на потолке. Часы показывали шесть вечера – лучшее время в этой комнате. Тропическая рыба – проекция оконного витража – как раз собиралась всплыть к потолку под действием косых лучей солнца. Ее очертания, несколько искаженные, сказочно мерцали голубым, зеленым и золотистым. Он мог лежать здесь, предаваясь этому созерцанию, пока не спустятся сумерки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47